Текст книги "Президент Московии: Невероятная история в четырех частях"

Дружины и, вообще, подростковое штурмовое движение – это была идея Хорькова, и надо честно признаться, он – Президент – запал на неё. Ничего нового в этой идее не было. Все новое есть забытое старое. Но в тот момент она показалась свежей и спасительной, а со временем приобрела новый, ранее неведомый, преобразивший её оттенок.

Испокон веков к власти приходили, опираясь на старые проверенные силы единомышленников, соратников, друзей и на влиятельные слои прежних элит, прежних властных структур, по каким-то причинам не довольных предыдущим правителем или системой. Утвердившись же во власти, всегда, практически без исключений эту «старую гвардию» выметали, вырезали, в лучшем случае удаляли и находили новую опору в среде молодых, юных людей, лучше – подростков – периферийных, голодных, как правило, малообразованных – диких, но рвущихся к власти, известности, достатку любой ценой, обязанных именно новому правителю своим взлетом. Со временем и этим штурмовым отрядам – слово навевало ненужные ассоциации, но лучшего не придумать – приходило время уступить место новым – тоже юным, голодным, злым, девственно безграмотным. Революция пожирает своих детей, своих героев. Старо как мир: Французская революция сожрала свой передовой отряд – якобинцев, не подавилась, национал-социалистическая революция сжевала рёмовские отряды СА, аж хрустело, Октябрьский переворот под корень вырубил «ленинскую гвардию», Новый Вертикальный порядок выдавил и размазал своих отцов-основателей… И так всегда. Поэтому идея Хорькова о создании молодежных движений поддержки режима Отца Народов оригинальностью не отличалась, это было естественным и рутинным процессом. Сначала спортивные фанаты – веселые игры подростков с окраин, неудачников и изгоев своей среды, мающихся бездельем от вынужденной безработицы; немного озорства, драки, легкого насилия, небольших погромов – разминка застоявшихся членов, подготовка к крупным акциям. Затем массовые демонстрации регионального масштаба, затем общенациональное движение комсомольского типа, но пресекающее любую инициативу и самостоятельную работу сознания, с всё усиливающейся силовой составляющей: спецлагеря по военной и физической подготовке, усиленное изучение боевых единоборств, – прежде всего, Балинтавак Экстрима, Сётокан, СлавСтС, – владение холодным и огнестрельным оружием. И постоянная, интенсивная идеологическая обработка. Вот на этом этапе инициативу Хорькова перехватили о. Фиофилакт и кн. Мещерский. Сначала и Президент, и Всеволод Асламбекович не только заинтересовались инициативами столпов Православия в Московии, но и всячески им содействовали. Было чертовски заманчиво этих выдрессированных накачанных молодцов с мгновенной реакцией и безошибочной координацией привязать к себе не только обработанным сознанием, но и специально настроенным подсознанием, подкрепить преданность идеям государственности и православия условными рефлексами, то есть способствовать формированию динамических стереотипов, регулирующих приобретенные привычки и навыки. Взгляд хозяина, нужный окрик, и – человеческая масса молниеносно автоматически выполняет запрограммированное действие. И здесь все средства хороши: от элементарной дрессировки до медикаментозного вмешательства. Блестящая идея! Специальным указом Президент наградил инициаторов революционного проекта вотчинами под Курском и денежной премией, размеры которой были засекречены. Осуществление проекта лично курировала Алина Долбаева-Шмутина – кумир юных бойцов Православных дружин и, в целом, Кремлевской поросли московитской молодежи. Хорьков сам набирал лучших инструкторов в Японии, Израиле, на Филиппинах, в Бирме. Отец Народов же больше интересовался успехами опытов в патриархальных наркологических лабораториях. И всё было в любви и согласии до тех пор, пока Хорькову случайно не пришла в голову – посреди ночи, в полусне, как это часто бывает (что ни говори, а интуиция и нюх у замглавы были уникальными) – простая мысль: а какая гарантия, что эти бойцы Православных дружин будут служить ему – Хорькову и Президенту, а что, если только слово, голос того же Мещерского будет для них единственным раздражителем и сигналом к действию, и, страшно подумать, они откажутся выполнять приказы Верховного главнокомандующего. Наутро он поделился своими сомнениями с Президентом. Лидер Нации поначалу усомнился: такого не может быть, потому что не может быть никогда. Отец Фиофилакт – мой духовник, а князь мне и только мне обязан своим взлетом, положением и вообще. Тогда эрудированный Всеволод Асламбекович напомнил, что предок князя – князь Владимир Петрович, тот самый, который приходился внуком Карамзину, тоже был вознесен Государем – Александром Вторым, что не мешало ему, будучи влиятельным консультантом Александра Третьего, а затем – особенно Николая Второго, проявить недюжинную энергию в дискредитации и отмене реформ своего бывшего покровителя – Александра– Освободителя. Президент сделал вид, что вспомнил эту известную историю, и проникся подозрениями своего советника.

После беседы с Хорьковым, Президент вызвал Энгельгардта и попросил неофициально и скрытно проверить, что происходит в Православных дружинах Мещерского и Фиофилакта. Сведения оказались неутешительными: контрразведки в обеих, как оказалось, враждующих между собой дружинах, особенно у кн. Мещерского работали высокопрофессионально, аппаратура у них была современнее аппаратуры структур Энгельгардта, поэтому пройти секью-рити дружин не удается, и точных данных пока нет. Стало лишь известно, что на всех занятиях по боевой и православной подготовке реноме Лидера Наций непоколебимо, никаких антигосударственных разговоров не ведется, бойцы преисполнены решимостью стать грудью за Отчизну, Веру, Президента. Однако что творится за закрытыми дверями на сеансах психотерапии, гипноза и медикаментозных курсах, узнать не удалось. Всё может быть.

Президент был огорчен этим докладом. В честности и старании Ксаверия Христофоровича он не сомневался. Более того, он был уверен, что в Православных дружинах пока что нет и быть не может даже подспудных попыток противодействия его курсу и лично ему. А то, что лидеры этих дружин могут предать его, не моргнув, в момент, а их зомби безропотно пойдут за своими дрессировщиками, он не сомневался a priory. Тут никакого Энгельгардта не надо было. Расстроило его то обстоятельство, что ведомства, казалось бы, всесильного шефа Комиссариата государственного порядка, Чрезвычайного отдела, полицейского департамента и прочая, прочая, прочая не так уж всесильны. Главная и, пожалуй, единственная опора его мощи, стабильности, всевластия, его покоя и уверенности в завтрашнем дне, как оказалось, сама нуждается в подпорках, заплатах. Это умозаключение неизбежно потянуло другое. Если этот столп его могущества сгнил, то что происходит с основанием и этого столпа, и всего строя, того идеального порядка и выверенной системы, строительству которой он посвятил своё служение, свою жизнь? Что происходит с его народом, Отцом которого он справедливо считается? Почему его самые близкие и верные сатрапы так всерьез озабоченно обсуждают проблему пресловутого «Мистера X»? – Нет, все эти продажные телевизионщики, все эти хозяева Сети, проклятые блогеры, твиттеры и прочие – там понятно, запахло хорошим баблом, затеяли новую игру, тотализаторы, викторины, теледуэли – хрен с ними, пусть развлекаются и заодно стригут купоны: он – Лидер на это изначально закрывал глаза, и все они это знали: хавайте, наливайтесь, но не лезьте в политику, не суйте нос в его – Президента дела. С ними понятно, им главное – деньги. Но Хорьков, Энгельгардт, – главное – Энгельгардт, Фиофилакт, Мещерский! – они-то в теме, они-то знают, что всё это ерунда, кем бы ни был Таинственный Незнакомец, он бессилен! Чипы – вот Изобретение Века – Его века. Неужели Энгельгардт не знает про незыблемую мощь чиповой системы? Или эта мощь тоже липа? Если это так, то какие у него шансы воздействовать на нового избранника? – Может, зря он сует голову в петлю и лезет в соратники новому Хозяину?..

Нет, не зря! Что бы ни было с чиповой системой, как ни прогнили все эти долбаные силовики, народ всегда его поддержит. Даже без наводящего ужас на каждого москвитянина Комиссариата государственного порядка, народ пойдет за ним, а не за заезжей выскочкой. Тот, наверняка в заграницах поднаторевший, будет сопли размазывать и жевать. А народ этого не любит. Ему нужен порядок и страх. Другое он не потерпит. И даже если Госпорядок и Чрезвычайный отдел рухнут, страх останется, ибо он в крови нации, он всесилен. Президент свою публику знает.

* * *

Перед последним туром, на который были нацелены все телеканалы страны, все интернет-издания и пресса, оставалось пять претендентов. Теперь все решало народное голосование. Вне зависимости от его исхода, Драбков был доволен. Идея удалась на славу. И дело даже не в тех миллионах, которые привалили к нему за считанные недели и ещё привалят. Дело в том, что теперь его имя на устах каждого москвитянина, да что москвитянина! – сильные мира сего, начиная от замглавы администрации – всесильного Хорькова – нуждаются в нем, заискивают перед ним, льнут к нему. Даже Президент лично пригласил на торжественный ужин в честь годовщины последней инаугурации. Не просто пригласил, но и посадил за один стол с самыми близкими своими соратниками. Николай Павлович сидел между сыном Чубайка и первым замом Главнокомандущего Воздушными Силами Республики виконтом Симеоновым– Пищиком – как говорили, восходящей звездой военной элиты страны. Напротив Драбкова баловала себя тамбовским рулетом, запивая его бокал за бокалом «Вдовы Клико» (немыслимое сочетание, подумал Драбков, но тут же похоронил это опрометчивую мыслишку) жена князя Мещерского, урожденная Столыпина.

Одно обстоятельство портило в последнее время настроение Николаю Павловичу: нигде не было видно журналиста Л. с его больной печенью. Он как бы испарился. Чутье подсказывало Драбкову, что Л. затаился неспроста. Впрочем, это уже ничего не меняло. Он – Драбков был на коне, и никакому Л. было его уже не догнать.

Итак, перед последним субботним туром оставалось пять кандидатов. По мере возрастания зрительские симпатии распределялись таким образом:

На 5-м, последнем, месте – доктор философии, профессор Сиднейского Университета Грегор Кургинян. Его шансы были невелики. Что ни говори – армянин на русском престоле, согласитесь, – нонсенс. При нынешнем раскладе с кавказскими членами НАТО – хуже еврея. Подавляющая часть голосовавших за него стремились своим голосованием показать, что Московия постепенно избавляется от ксенофобии и расизма. Голосовавших – 9 процентов.

На 4-м – доктор математических наук, профессор Колумбийского университета Иван Иванович Бухой. Этот подходил по всем параметрам, устраивал и либералов, и консерваторов. Был православен, но без фанатизма, эрудирован, но прост и, говорят, хорошо умел считать, но, Господи, с такой фамилией в президенты… Голосовавшие за него пытались уверить себя и окружающих, что они выше дурацких предрассудков и Бухой вполне может быть Лидером Московии. Даже символично и самокритично. 11 процентов голосов.

На 3-м, почетном месте находился Олег Николаевич Чернышев, профессор Брауновского университета, социолог, культуролог, историк, имевший к тому же незаконченное высшее техническое образование. Он уже имел реальные шансы на выигрыш, но всё же отставал от двух явных лидеров. За него до последнего тура голосовало примерно 22 процента.

2-е место – руководитель исследовательского центра по изучению тектонических процессов Мирового океана в Университете Ванкувера, лауреат премии Шольца– Гржимайло, профессор Леонид Стратионович Запесоцкий. Седовласый, стройный, одетый по последней моде, он завоевал сердца женской части аудитории, хотя мужчин настораживал своей светскостью, европейскостью и голубоватостью. 28 процентов голосов.

На 1-м месте – бесспорный лидер – Святослав Тимофеевич Сорокин. Типичный русак, светловолосый, грузный, краснолицый, нос картошкой, улыбка добродушная, в плечах – косая сажень. Он также закончил Ленинградский университет, по образованию юрист, работал в КГБ, возглавляя секретный аналитический отдел, в настоящее время являлся советником Президента Венесуэлы и по совместительству профессором университета в Санто-Доминго, где читает на испанском языке специальный курс «Роль спецслужб в крупнейших сражениях Второй мировой войны». Он явно олицетворял собой силу, ум и опыт, необходимые для ответственной государственной деятельности. Более 30 процентов.

Накануне решающего голосования должны были показать фрагменты публичных выступлений всех претендентов, записанные в разное время и в разных обстоятельствах – настырные журналюги накопали в государственных и частных архивах кучу материала, – изложить собранные по крупицам и сведенные воедино их взгляды по различным аспектам, от политических до интимных, ещё раз показать крупным планом лица и в последний раз зачитать всю имеющуюся информацию. Затем давались сутки на размышления, а затем в течение 4 часов можно было звонить, посылать SMS-сообщения, связываться по Интернету, по Скайпу и т. д., чтобы отдать свой голос за того или иного кандидата. Драбков, недолго думая, слизал принцип с American Idol, ничего не меняя и не адаптируя к местным условиям: в данном случае «коррекция» зрительских симпатий была не нужна, неуместна, так как никто, в том числе и сам Драбков, не знал, кто из трех первых претендентов предпочтительнее.

* * *

В четверг вечером, закончив последнюю информационную передачу, показав различные публичные выступления участников «Президент-марафона», объявили день тишины. А в пятницу утром появились сначала робкие неуверенные сообщения, что, кажется, в субботу утром в Московию прибывает один из кандидатов – Олег Николаевич Чернышев.

* * *

Больше всего Чернышев боялся последней ночи и последних часов перед отлетом. Однако внешне всё было пристойно. Ни сцен, ни слез, ни многозначительных вздохов. Впрочем, он и не ожидал от Натальи этих душевных штампов. Дней за десять он мимоходом бросил: «Я, наверное, всё же слетаю в Москву». «Конечно», – так же впроброс ответила она, как будто он собирался на пару дней в Чикаго. Больше они на эту тему не говорили. Затем ближе ко дню отлета она стала собирать его вещи. Он лишь сказал, что можно не жаться, так как ограничений веса для него не будет, он летит первым классом (от личного самолета Чернышев отказался и билет в первом классе оплатил из своего кармана).

Последнюю ночь они спали в одном уровне, как в старые добрые времена уютных деревянных спален, не опуская прозрачную нанозанавесь. Он боялся этой ночи и ждал её, ему нужно было выговориться, всё объяснить ещё раз, просить ждать его, ибо ничего не меняется, они не единожды расставались, пару раз надолго, почти на год, когда он вылетал читать циклы лекций в Европу, и это – лишь очередное приключение, которое, как и все остальные, имеет свое начало и будет иметь свое окончание. Но он молчал. Она тоже молчала, и оба они знали, что не спят, и чувствовали, что не уснут, и каждый говорил молча самые важные слова, но они друг друга не слышали и не понимали.

Утром за чаем разговор шел о пустяках, бытовых проблемах, как будто он никуда не улетал вообще: кран в гостевой ванной комнате стал подтекать – нужно вызвать Сэма, надо напомнить Хаварду, чтобы вовремя внес удобрения на фронт-ярд – трава у этом году какая-то вялая, что купить в Москве внучатому племяннику: оказии будут наверняка, а потом я вернусь, – что можно в Москве купить! здесь все есть… и дешевле в несколько раз, ты лучше приезжай скорее, – конечно, – не забывай надевать теплый шарф, сейчас хоть и апрель, но ещё холодно, а в России всегда холодно, – ну, не говори, помнишь, как мы обгорели в мае, когда грядки копали на даче? – я всё помню…

Потом присели на дорожку.

В аэропорту она обняла его, сказала: «Береги себя», он прошел по зеленому коридору без задержки. Перед камерой личного досмотра и сканирования обернулся. Она чуть заметно махала левой рукой, как обычно, и улыбалась спокойно и ласково так, как будто он улетал на два дня в Чикаго.

* * *

 
Яблони в цвету, весны творенье,
Яблони в цвету, любви круженье,
Радости свои мы им дарили,
С ними о любви мы говорили…
 

Вот и всё.

* * *

Информационно-аналитический Директорат (Управление анализа информации по странам, входившим в бывший советский блок) CIA. Аналитические записки центра мониторинга ситуации в Московии. Москва, Посольство США.

Сегодня в 7 часов утра (7:00 а. т.) по московскому времени были объявлены результаты общенародного голосования «Президент-марафона». Первое место – известное нам лицо (61 %), второе – С. Сорокин (22 %), третье – Л. Запесоцкий (14 %). Решающее значение имели записи выступлений победителя – действительно, выдающегося оратора. В 7:30 утра по московскому времени прозвучало официальное сообщение, что г-н О. Чернышев прибывает на военный аэродром авиабазы Кубинка (примерно в 65 километрах – чуть более 40 миль – от исторического центра Москвы). В настоящее время (9:15 утра) ожидается встреча г-на Чернышева.

* * *

Самолет тряхнуло, и сердце его сжалось. Только сейчас, сидя в просторной кабине первого класса и тупо глядя на экран огромного трехмерного телевизора с суетящимися Симпсонами, он понял значение слов «значит, навсегда»… И пожалел, что отказался от личного самолета. На нем он смог бы повернуть назад и всё забыть, как страшный сон.

Конец первой части

II

Писем нет – и слава Богу,

Знать беда ещё в пути:

Ищет ощупью дорогу

Не решается войти…

Е. Кольчужкин

ЦТ, Первый канал: Г-н Чернышев, мы приветствуем вас на родной земле.

Чернышев (Ч.): Благодарю. Я приветствую моих земляков. (Аплодисменты.)

«Новые Известия»: Как вам дышится дома?

Ч.: Дышится… Свободно и легко… Пока что… (Смех.)

«Новая газета»: Г-н Чернышев, если случится невероятное, и вы станете вторым после Ельцина реально избранным президентом Московии – бывшей России, ваш первый указ?

Ч.: Обеспечение предыдущего президента, если он надумает уйти на покой, достойным содержанием, привилегиями, иммунитетом, то есть теми условиями, каковыми, примерно, был обеспечен первый избранный президент России.

«Нью-Йорк Таймс»: Ваш первый официальный визит?

Ч.: Точно не в США. Я только что оттуда.

Радио «Голос столицы»: В ваших предвыборных выступлениях вы ни разу не критиковали нынешнего президента Московии. Почему? Боитесь нажить врага?

Ч.: Нелепо критиковать пловца, ежели сам даже не пробовал войти в воду. Насчет боязни… Скажу честно, я не боюсь даже назойливых журналистов. (Смех.)

«Фигаро»: Чем объяснить вашу небывалую популярность и такой молниеносный взлет?

Ч.: Объяснять – ваша забота. Моя – ею пользоваться. (Смех.)

«Московский каратист» (МК): Как вы относитесь к однополым бракам?

Ч.: Я к ним не отношусь. У меня жена – женщина. Sorry. (Смех.)

«Правда»: Была информация, что в молодости вы были антикоммунистом. Собираетесь ли вы запретить Компартию Московии?

Ч:. Информация соответствует действительности. Предположения нелепы. Я противник запретов.

«Новое Литературное Обозрение (НЛО)»: Ваш любимый писатель?

Ч.: Однозначно ответить не могу. Из русских классиков – Пушкин, Толстой, Чехов, Бунин. Из русских писателей советского периода – Булгаков, Гроссман, Замятин, Владимов. Из постсоветских выделяю Кабакова, Славникову, Прилепина, Шишкина…

ЦТ, 7-й канал: Какие программы московитского телевидения вы предпочитаете?

Ч.: Не предпочитаю.

Moscow Today: Вы вообще не смотрите русскоязычное ТВ?

Ч.: Вообще. Извините за бестактность: а вы на себя в состоянии смотреть? (Смех.)

La Stampa: Можно ли ожидать амнистию политзаключенным?

Ч.: Ожидать можно всё.

МК.: Планируете ли регулярные общения с народом по ТВ, в блогосфере и прочих сферах коммуникации?

Ч.: Нет. Я планирую работать. Популизмом увлекаться не намерен.

«Блого-свет»: Чем будете покорять москвитян: мышцами груди, поездками на «малинах»-гробах или сказками Арины Родионовны?

Ч.: No comments. На вопросы-провокации не отвечаю. Не старайтесь.

ТВ, Первый канал: Кого вы пригласите на вашу инаугурацию?

Ч.: Вас. Последний вопрос.

«Женщины Москвы»: Ваше любимое блюдо?

Ч.: Я всеяден. Но если вы оставите меня в покое – имею в виду журналистов, но не женщин (Смех), – с удовольствием бы съел пару ломтиков сулугуни, сациви, лобио и немного горячей солянки. С красным вином, конечно. Благодарю всех за внимание, будьте благополучны. До встречи.

* * *

Что я нёс?! Ещё не сделал первого шага, а уже скатился в популизм. Перед кем заигрываю? – …Иммунитет, привилегии, содержание, как Ельцину… – Да ему в Нюрнберге место… Да и никуда он не уйдет. Будет ручонками цепляться за власть и деньги… При чем тут «Sorry» – извиняться, что я женат?! Идиотизм! Ещё и кокетство: «… имею в виду не женщин…», игривый козел… Что я нес!.. Куда я влип?!

– Отлично въехали. Пресса в восторге, да и читатели захлебнутся. Превосходная интонация, непринужденная манера, остроумие и ум, фирменная улыбка, мощный голос – все в одном флаконе. Молодец. И нынешнего не лягнули – осмотрительно. Вам с ним жить.

– Вы что, мне оценку ставите, господин учитель?

– Sorry! – Так это у вас в вашей хваленой Америке говорят?

– Тронешь Америку, пасть порву!

– Вот и это хорошо, по-нашему. Таким языком и надо в Рашке говорить с народом… Да и с элитой. Они только это и понимают, да ещё с матком – так приучены. Теперь следует озаботиться дебатами.

– Об этом рано. Никто меня кандидатом не зарегистрировал, да и закон об отмене временного ценза проживания не отменен.

– Отменят. Так что – пора и о дебатах думать. И создавать свою партию.

– На это нет времени. Нужно подминать уже существующие структуры.

– И это правильно. Олег Николаевич, вы прирожденный политик: стратег и тактик. В вас не ошиблись.

– В данный момент ошибаетесь вы, разговаривая со мной в таком тоне. Запомните и передайте другим. Вы – не наставник и не поводырь, вы – платный экскурсовод… временный, если будете зарываться, Леонтий Михайлович.

– Михаил Леонтьевич.

– Тем более. Но оплатить ваши услуги я не забуду…Где мы сейчас?

Внизу проплывали серые коробки зданий, пустые скверы, безлюдные улицы, голые остовы деревьев. Казалось, что он смотрит документальные фильмы своего детства или молодости: воздушные съемки разрушенного Дрездена или Грозного первой чеченской войны. Здания, большей частью, были целы, но ощущение катастрофы, обрушившейся на некогда многолюдный процветающий мегаполис и стершей все признаки обитания человека, это ощущение не оставляло всматривающегося в прозрачный пол вертолета Чернышева.

– Это Петровско-Разумовское.

– Что здесь случилось?

– Да ничего. Это – Москва. Это – Московия. Привыкайте, дражайший Николай Олегович.

– Олег Ни… Хорошо! Один – один.

– Я свое место знаю. Впрочем, если начну по привычке зарываться, можете осаживать меня, не обижусь.

– Ну, вот и договорились. Только осаживать вас я буду без вашего разрешения. Что у нас на очереди?

– Селитесь в «Ритц-Карлтон», – это ещё жилая и охраняемая зона Москвы, для вас приготовлены два бронированных спаренных люкса, по периметру – комнаты дежурной охраны, конференц-зал, комната связи и служебные помещения плюс этаж для обслуги, прессы, внешней охраны… Завтра уже расписано: в 10 утра – лидер компартии, в 11:30 – «г… в хрустале» – Драбков.

– Не любите его?

– Презираю.

– Завидуете!

– Я – ему?! Это он мне должен… В 2 часа дня – председатель Союза офицеров Великой…

– Быстро они сориентировались!

– И это верный признак. Но, главное, меня просил, неофициально и сугубо конфиденциально, свести с вами сам Хорьков.

– Неужели запахло жареным? А как же чипы, как же Энгельгардт со своим всемогущим аппаратом?

– Что вы хотите от вашего экскурсовода? Я лишь предлагаю вам маршрут. Решать вам.

– Обидчивый. Ничего. Привыкните. У вас нет выбора.

– Выбор есть всегда.

– Это вы правы. Выбор есть всегда. Итак, мой выбор. Все встречи на завтра отменить. Вернее, перенести на более позднее время. Я укажу, на какое. Завтра к семи утра подготовить и представить все досье на всех значимых игроков… Успеете?

– Всё приготовлено. Вы забыли, с кем имеете дело.

– «Мочило»… Помню.

– Вы правы: «мочило». Но локтевые суставы перед камерой оппонентам никогда не выламывал.

– Но дерьмом обливали и обливаете.

– Что поделать, работа такая…

– И характер такой.

– И характер. Не без этого. Впрочем, вам это пока не грозит.

– Насчет «пока» я запомню. Долго ещё?

– Минут через десять будем садиться. Прямо на террасу перед вашими номерами.

* * *

Чернышев Хорькову не глянулся. Но впечатлил. Впечатлил немигающим взглядом, направленным на собеседника, но, вместе с тем, мимо него, а точнее, сквозь него. Казалось, что Чернышев внимательно смотрит на тебя, но всё время хотелось подвинуться так, чтобы, наконец, встретить его взгляд. Впечатлил манерой слушать – внимательно, молча, но без малейшей реакции: ни улыбки, ни протестующего жеста, ни удивленного взгляда, ни привычных раздраженно поигрывающих желвачков, ни кивка головы – мол, слушаю и понимаю… Казалось, что он думает о своем, но внезапная кинжальная реплика, или вопрос «не в бровь, а в глаз», заставлявшие многоопытнейшего Всеволода Асламбековича быть в постоянном напряжении, свидетельствовали не только о пристальном внимании потенциального Хозяина, но и, главное, об умении подавлять собеседника, держать его в полусогбенной холуйской позе, что в свою очередь говорило о приобретенном или врожденном даре быть властителем. Впечатлила манера говорить – спокойно, тихо, веско; Хорьков давно отвык от такой манеры: на смену взвинченному суетливому говоренью на грани истеричного крика пришла убедительная спокойная грамотная речь, после лексики приблатненной шпаны зазвучал забытый русский язык. Во всем облике Чернышева чувствовалась сила и уверенность в себе, и это была не сила вожака, за спиной которого рычала выдрессированная, кровью повязанная и кровью вскормленная стая, а сила личности, способной в одиночку подчинить себе массы, в том числе и вооруженные.

Хорькову Чернышев не глянулся. Но, что хуже, и Хорьков не глянулся Чернышеву. Проницательный замглавы Администрации это сразу же просек, а после реплики, брошенной американским гостем буквально на второй минуте встречи, в этом убедился. Завершая подводку к основной части запланированной беседы: мол, с приездом, «какая восторженная встреча» («чуть не на руках внесли в гостиницу, прямо как Ленина взметнули на броневичок или Солженицына сняли с поезда», – сострил, смущенно улыбаясь, «Сева-джан»), «радостно, что в Московии появилась такая интересная и мощная фигура», и так далее, – завершая эти привычные словеса («прямо Жорж Бенгальский» – чуть слышно буркнул Чернышев, и Хорьков не столько расслышал, сколько догадался), Всеволод Асламбекович сказал: «Видимо, Всевышний послал вас, Олег Николаевич, чтобы дать нашей стране и нашему народу шанс, вдохнув в него энергию и силу в вашем лице». – Чернышев метнул недобрый взгляд: «По-моему, вы это уже говорили. Если не ошибаюсь, это касалось бывшего президента и какого-то бандита – полевого командира…».

После этой оплеухи говорить о главном было уже невозможно, и Хорьков довольно быстро ретировался.

Однако при всем при этом «лазутчик Кремля», как окрестил его про себя Чернышев, остался доволен встречей. Стало ясно, кто есть кто, начинал вырисовываться рисунок возможного поведения. Бесспорно, перед Хорьковым был тяжеловес, спокойный и мощный, из породы победителей. Стало быть, отпадала необходимость «играть короля», то есть благоговейно смотреть в рот, с восторгом ловить каждое слово, постоянно и глубокомысленно цитировать, внутренне сжимаясь от стыда, изречения и афоризмы Хозяина, испуганно хлопотать лицом в ответ на сжатые губки или нахмуренный лобик владыки, можно было не тренировать позвоночник и поясницу (которая, кстати, всё более и более побаливала у Всеволода Асламбековича) и не пытаться казаться ниже ростом и никчемнее во внешности. Появлялась возможность спорить и говорить всё, что думаешь (не всё, естественно, но необходимое и полезное для укрепления позиций замглавы). И это, как понял Хорьков, был самый верный путь к сердцу Чернышева. Помимо отмычки к сердцу, были ключики и к разуму Потенциального Претендента (ПП), и эти ключики были в руках у Хорькова и, соответственно, у подвластного до поры до времени 99-процентного большинства в Великом Вече. И Чернышев знал об этом, так же как и Хорьков знал, что Чернышев знает о его – Хорькова – знании… Так что вполне можно было играть и на искренности, и на повязанности друг другом этими знаниями. Легко иметь дело с умным человеком – редкость, давно забытая в кулуарах Кремля.

С другой стороны, стало очевидно, что Чернышев, в случае успеха, а его успех казался Хорькову все более предсказуемым, может стать непреодолимым препятствием в деле воплощения главной глубоко потаенной жизненной цели всесильного Всеволода. Посему без шума и пыли – в друзья, советники, соратники и, главное, в незаменимые наставники новичка на московском троне. Журналиста Л. оттеснить труда не составит – цирроз печени всегда можно обострить вплоть до летального… Осознание этого и было главным результатом первой и не очень, казалось бы, удачной встречи в «Ритц-Карлтон».

Сразу же по возвращении на Старую площадь Хорьков связался с Энгельгардтом, Мещерским, Фиофилактом и запросил расшифровки просушки этой встречи. Незамедлительно полученные результаты подтвердили ещё одну догадку хитроумного Всеволода Асламбековича: половина помещений, занимаемых Олегом Николаевичам, прослушивалась отлично, другая же – прослушке не поддавалась. Аппаратура компании Clear Sky была пока что недоступна для технических служб ведомств Энгельгардта и компании. Но это не расстроило Хорькова, появился ещё один повод благодарить судьбу за свидание с будущим Бонапартом: стали понятны проходы Чернышева из комнаты в комнату – Хорьков послушно следовал за ним. Там, где «Мистеру X.» было надо, чтобы разговор моментально проявился на экранах московитских спецслужб, Олег Николаевич шел в передние комнаты его шикарных апартаментов, там же, где нужна была сугубая конфиденциальность, – в глубинные. Хороший конспиратор этот Чернышев, подумал Хорьков, но не с ним – Хорьковым – играть в эти игры: разоблаченный конспиратор – уже не конспиратор, а осведомитель. Всё произнесенное в «открытых» комнатах надо будет читать с точностью до наоборот. Делов-то!