Текст книги "Бомба для ведущего (Антиоружие)"

Глава шестая

Саша полюбил эту маленькую уютную торговую точку тети Поли, где по умеренным ценам мог выпить чашечку хорошего кофе, скушать очень вкусные блинчики с козьим сыром и медом и где царили почти домашний уют, доброжелательность и благосклонность. Этот сыр напоминал ему раннее детство, когда родители не смогли собрать деньги на корову и купили козу. Козы в те времена в Тарнавке не водились, их там по пальцам можно было пересчитать, за покупкой довелось ехать за Южный Буг в Гайворон, добираясь туда на попутных машинах, заночевать у знакомых, утром купить на базаре козочку и возвратиться домой пешком полями, напрямик, поздно вечером. Утром мать сообщила отцу, что коза от корма отказалась, а бибок ее не заметила. Отец успокоил, пообещал привести ветеринара и пошел за ним, а через час вместе с ветеринарным врачом приехал на одноконке. После подробного анамнеза доктор провел клинический осмотр животного и удивил маленького Сашу тщательным ощупыванием, заглядыванием во все отверстия, а особенно введением термометра в прямую кишку. Прижав рукой правую голодную ямку и подержав ее там несколько минут, он улыбнулся и сказал:

– Ничего опасного, козочка поменяла место жительства, привыкнет, а сейчас пусть мальчик погуляет с ней, угостит веточкой акации, сама что-то сорвет. Врач простился и уехал, а Саша повел козочку через Грабарню вдоль узкой речушки, остановился возле акации, привязал ее и взобрался на дерево, сбросил сорванную веточку и чуть не упал от радости, увидев, как она, осторожно обнюхав ее, стала медленно захватывать языком нежные зеленые листочки. Опустившись на землю, выждал до конца трапезы козочки и повел ее домой обрадовать маму. С этого дня он стал неразлучным с козой, вставал рано, выпивал стакан еще теплого козьего молока вприкуску с корочкой хлеба, выходил во двор, где она уже прогуливалась, и вместе отправлялись на пастбище. Коза стала доброй кормилицей их семьи, они все с удовольствием пили ее молоко, варили на нем кашу, а мать умудрялась один раз в неделю творог очень вкусный делать с привлекательным ароматом, запечатленным на всю жизнь. Прошло несколько лет, козочка состарилась, перестала приводить козлят, затем и доиться, но ее не продали, не зарезали, а содержали до естественной смерти. Как-то Саша рассказал об этом тете Поле и боль утраты, неподдельная грусть, сопровождавшие рассказ, так подействовали на нее, что она украдкой слезы вытирала. Увидев на настенных часах цифру девять, засуетилась, догадалась, что клиент голоден, и предложила перекусить. Он с удовольствием принял ее предложение и заказал блинчики с козьим сыром, политым медом, и кофе, Находясь здесь, почувствовал голод, хотя работал, как всегда, до двадцати, а в обед съел порцию вкусного фалафела:

– Фирочка, – позвала официантку тетя Поля, – не забудь, латкес с сыром, две порции.

С разрешения Саши она присела за его столик, пообещав ему только монолог.

– Приятного аппетита, вы наш постоянный и приятный клиент, после вашего первого посещения число наших клиентов возросло на тридцать процентов, бонус за нами.

Саша громко рассмеялся. А она продолжала:

– Во время оккупации фашистами наша семья жила в румынской зоне, в местечке Бершадь. Мы занимали одну половину подвала, а другую – семья из Тарнавки, бежавшая от немцев, там были мать, две дочери и мальчик моего возраста, Саша. Румыны массово не расстреливали, а морили голодом и холодом. В одной Бершади от холода и голода погибли двадцать пять тысяч евреев, в основном буковинские и бессарабские. Как сейчас помню, закутанные в тряпки, смотрели с Сашей на улице на подъехавшие сани, куда штабелями складывали замерзшие трупы. Массовая вшивость способствовала вспышкам эпидемий, значительно увеличивших смертность, простите за грубые слова. Представьте, Саша, среди мрази, гадости, ожидания смерти в сердце десятилетней девочки, невзирая на голод и холод, внезапно появляется яркое солнышко. Его лучи обогревают и сердце, и душу, и все тело, а солнышко – это худенький мальчик с большими умными глазами, умеющий в долгожданные часы ожидания кусочка мамалыги читать завораживающие стихи о любви. Он тоже был в меня влюблен, и когда оставались одни, забывали обо всем и целовались, как взрослые. В 1944 году, после освобождения, мы разъехались, но многие годы образ этого мальчика в штанишках из мешковины на одной шлейке, с большими умными глазами, меня преследовал наяву и во сне… И сейчас его вижу уже… – Ее позвали, и она пошла в сторону кассы. Саша вспомнил красно-желтое поле пшеницы с полевым маком, где увидел ту, будто спустившуюся с неба, девушку, быстро шагавшую по полю в его сторону, с расплетенной косой и расстегнутой кофточкой, откуда притягательно смотрелись загорелая короткая шея и тугие, хорошо сформированные девичьи груди. Она остановилась в двух шагах от него. Нагловато-смелый взгляд голубых фиалок-глаз цепко охватил его тело, проникая в самое сердце, которое учащенно забилось. Свежий ветерок из видимого отсюда леса, не успевший еще нагреться жарким солнцем, нагло трепал ее светло-желтые кудри, вздувал кофточку, показывая контрастный белый пояс верхней части живота, приподымал короткую юбочку, стесняясь показать интимные места…

Вернулась тетя Поля, и пленка картины оборвалась, как часто бывает в сельском клубе при демонстрации старого фильма на самом интересном месте. Она продлила эмоциональный рассказ о своей первой детской любви. – Мы поехали с мужем к его друзьям на свадьбу их сына в курортный город Хмельник. В фойе, где собирались свадебные гости, увидела мужчину среднего роста в красивом дорогом костюме и с модной прической темно-русых волос, он стоял к нам боком рядом с черноволосой красивой женщиной и что-то ей тихонько говорил. К нему подбежал мужчина и они, обнявшись, стали что-то выкрикивать. У меня в ушах зазвенел Сашкин голос, не зазвенел, а колоколом забил, почувствовала, что-то внутри обрывается во мне, шагнула к нему, а он, видимо, под моим взглядом резко развернулся, и я попала в его объятия, минут пять целовались без слов. Нас окружили гости и с любопытством смотрели на разыгранную сцену торжества детской любви, а наши супруги с недоумением глядели друг на друга. На свадьбе я часто танцевала с этим симпатичным мужчиной, недавно защитившим докторскую диссертацию, пристально на него глядела и поняла, что продолжаю любить не этого человека, а того маленького, худенького, босоногого Сашеньку в штанишках из мешка на одной шлейке, неумело, но вкусно целовавшего меня.

– Насколько я понял, парнишка тот из Тарнавки, фамилию не забыли?

– Фамилию не помню, что-то на – ский, – цкий.

– Корницкий, наш земляк, ученый.

– Видимо, он.

Саша внимательно слушал рассказ тети Поли, не забывая о вкусных оладьях с козьим сыром, а она благодарно на него смотрела, как на своего проголодавшегося ребенка. Он понял, что имя Саша вызвало у нее воспоминания о первой необыкновенной детской любви, и чувствовал свою вину за появившуюся в ее глазах печаль, поэтому решил переключить разговор на другую тему и задал вопрос:

– Тетя Поля, вы не знаете, случайно, Исаака Кривошею?

Она ответила вопросом на вопрос:

– А зачем вам этот старый больной человек? Конечно, знаю, он живет в частном доме вместе с сыном, недалеко от меня, могу познакомить.

Саше показалось, что она с кем-то попутала, но тут же услышал:

– Кривошея – это кличка, привез ее из Украины, а молодого зовут Иосиф Исаакович.

– Кто из них ученый?

– Старый – ветеран труда, инженер-мастер, у него много наград трудовых, сын под именем отца пишет в журналы и даже книжку написал, поэтому отцовская кличка пристала. Среди бывших местечковых евреев по этому поводу говорят, что он немного цидрейт, не знаю, как точно это слово перевести.

Саше оно было знакомо, нередко Алексей Иванович называл им ученых с повышенной самооценкой, но здесь, видимо, псевдоним Иосифа сыграл главную роль. Он почему-то вспомнил, что украинцы-недоброжелатели шефа порой называли немного жидок, а русские – бандеровцем. Саша не заметил, что тетя Поля ушла и снова вернулась.

– Ах да, вспомнила, – заговорила тетя Поля, приложив правую руку к голове и слегка потерев висок, – вот такой пример. Однажды он спросил меня, какой месячный доход имею от кафе. Назвала тысячу шекелей плюс забота, встречи с людьми, порой интересными, как вы. «Тетя Поля, – говорит он, – я только что подсчитал в уме, вы можете зарабатывать в месяц четыре тысячи шекелей, через полгода – семь, без особых дополнительных затрат. Каждое утро носите в кафе несколько популярных свежих газет и журналов, их названия я вам запишу». Сделала, как он велел, и, поверьте мне, все получилось, как предполагал. Хотела отблагодарить деньгами, но он отказался. Таких примеров о доброте Иосифа много. Я вас непременно познакомлю, вы убедитесь. – Она подумала и добавила: – В среду, да, в среду, жду вас ко мне в гости в шесть часов вечера.

Глава седьмая

Исаак Кривошея в действительности оказался таки Иосифом Исааковичем, как сказала тетя Поля, и сам он представился Саше, добавив:

– Все, что обо мне говорят, – истинная правда, в том числе и кличка, не пропадать же ей, в Украине из древних веков повелось: уличное имя прадеда передавалось деду, отцу, детям, внукам и пра-пра-… – Он говорил на чистейшем украинском с львовским выговором, немного непривычным для Саши, жителя Центральной Украины, где нередко закидают русизмами, но он радостно и удивленно для него звучал здесь, в Израиле, из уст полуеврея. Саша даже завидовал ему. В вузе и на работе он постоянно находился в русскоязычной среде и порой с ужасом замечал, что забывает родной язык, а со временем пришлось поработать со словарями, чтобы правильно говорить и писать по-украински.

Гости и хозяева выпили по рюмке «Украинська з перцем» и закусили кто чем пожелал, выбор закусок был немалый, но хозяйка подала горячий красный борщ с пампушками, заправленными чесноком, и все за них охотно принялись. Хозяин дома, супруг тети Поли, поднялся с рюмкой в руке:

– Выпивка без тоста превращается в рядовую пьянку. Давайте выпьем за нашего земляка и пожелаем ему успехов в Израиле.

Все выпили. Саша с удовольствием ел вкусный борщ с фасолью вприкуску с тающими во рту пампушками, запах которых вызывал усиленный аппетит. Все к ним потянулись, он понял, стол сегодня будет украинским, и не ошибся: на столе появились тушеные ребрышки, правда, не свиные, а телячьи, с картошкой, голубцы, вареники с вишнями и творогом и его любимый вишнево-молочный кисель. Не забыла тетя Поля и пирожки испечь с вишнями, а с избыточного вишневого сока сделать подливу к ним. Интенсивная работа кондиционера, вопреки уличной жаре, создала приятную прохладу, сопровождаемую легким ветерком, и Саше казалось, что он на берегу Южного Буга под ветвистой вербой спрятался с друзьями от жаркого солнца и они пьют охлажденную в прохладной воде реки водку, закусывая шашлыками.

– Как телятина? – спросил хозяин рядом сидящего Сашу.

– Вкусная.

– Мы объехали все магазины, еле достали мясо от телочки, от бычков оно жестче, а все потому, что их не кастрируют. Вы знаете, в молодости я работал бухгалтером пригородного совхоза, там было много скота, телочек выращивали для воспроизводства, а бычков на мясо. Их всех кастрировали весной, в начале мая, когда на полях подрастала зеленая масса и ею начинали кормить скот. К этому дню готовились тщательно: ветеринарная служба – инструментарий и медикаменты, а руководители отделений совхоза – водку. Процесс начинался с утра, а к концу вечера туда приезжало начальство с приближенными лицами, жарили бычьи яйца с укропом, зеленым луком, солью, перцем и пили водку, ничем другим не закусывая. Блюдо изумительного вкуса, запаха и стимулятор мужской силы, а пить под него можно до бесконечности. По интернету вычитал, что некастрированные бычки при откорме дают более высокий привес, но менее вкусное и нежное мясо. Я вчера ездил специально на бойню…

– Полечка, принеси…

Тетя Поля принесла, что-то похожее на большие белые грибы, нарезанные кружечками, и поставила тарелку на середину стола. Гости, переглянувшись, стали брать по кусочку, нюхать и жевать, а когда по просьбе хозяина выпили по очередной рюмочке, охотно приступили к новому блюду, от которого тарелка быстро освободилась. Все оживились, шум усилился. Иосиф кивнул Саше, и они вышли на веранду, он протянул ему сигару, но тот вежливо отказался, Иосиф не стал ее прикуривать и положил обратно в карман, взглянул бесцветными глазами в глаза Саши и спросил:

– Как вам Израиль?

– О…

Он перебил его:

– Я не об этом, удалось ли что-то сделать?

– Программу исследований в основном выполнил, освоил несколько весьма интересных методик, но есть проблемы…

– Нет проблем, завистников море, а как же у соседа хата белая, у соседа жинка милая, – почти пел по-украински.

– По-белому завидую вашим ученым.

– Да, но бабки здесь платят только за дело. – Он замолчал, а потом с грустью произнес:

– А знаете, мне хочется туда, где была небольшая зарплата, в складчину отмечали праздники, от души ели, пили и пели. В такую жару сидели бы на берегу озера, смотрели на не потопающие поплавки и ни о чем не думали, а к вечеру наловили рыбки, разожгли костер, на котором варили уху и жарили шашлык. Добрая чарка ходила по кругу, задушевный шел разговор, чарку подымал с нами Назарий, незабвенный друг и весельчак, душевный песенник, не один раз говорил мне: «Рыжий Иосиф святой, я напишу про тебя песню задушевную и петь ее будут все украинцы и евреи».

Саша молча выслушал монолог, не перебивая, хотя вопросы возникали разные, а главное – перейти на нужную тему разговора. Эмоционально возбужденный Иосиф вдруг замолк, достал свою сигару, прикурил и, пыхтя ею, внезапно спросил:

– Чем помочь?

От неожиданности Саша чуть не подпрыгнул, поняв, что тот читает его мысли, но спокойно ответил:

– Мне нужно измерить силу и количество энергии делящихся клеток.

– Неужели никто этого не сделал раньше?

– Делали, но совсем в другом аспекте.

– Хотите такую энергию в бомбу превратить? – засмеялся рыжий.

– Не совсем так, – ответил Саша и стал излагать ему суть своих исследований. – Я математик, а не биолог, однако определенный интерес у меня возник. Изложите на бумаге основную закономерность выхода энергии, в том числе количество делящихся клеток, процесс перехода их частиц в энергию, количество вновь образовавшихся клеток, то есть всю информацию об этом процессе.

– Очень рад, полученные формулы можете запатентовать.

– Меня это не интересует. Как полуеврей деньги зарабатываю по-еврейски, продаю свои мозги, а платят здесь, не торгуясь, отлично, как полуукраинец, если что-то получится, сделаю украинцу подарок, а когда получите Нобеля, меня, разумеется, забудете, но я вам напомню о моральном долге.

Саша молча пожал ему руку, а тетя Поля позвала к столу. Они еще долго сидели за столом с едой и напитками, пели еврейские и украинские песни, рассказывали старые советские анекдоты о евреях.

Утром Сашу позвал к себе шеф и, поздоровавшись, напомнил о необходимости встречи с рыжим вундеркиндом, чтобы заручиться его согласием, а в случае отказа искать другой выход.

– Вчера с ним встречался у тети Поли, хозяйки небольшого кафе, и обо всем договорился.

– Загнул?

– Нет, сказал, подарок.

– Значит, понравился ему. И что-то придумает, большой ум, слиток двух талантливых народов… Да, а теперь о важном деле. В нашу клинику поступила женщина сорока двух лет, первая беременность, срок родов через шесть-семь дней, но их не будет. Патология уникальная, всего девять случаев в мире, из них два случая подряд в Украине и семь – в других странах по одному. Алексей Иванович оперировал дважды, хорошо описал не только схему, но и всю современную технологию операции. Вы с этим знакомы?

Саша назвал всех хирургов, совершивших подобные операции, а также литературные источники и допущенные в них неточности.

– Вы соавтор описания операции по второму случаю. В качестве кого участвовали в ней?

– В качестве первого ассистента.

– Хорошо. – Он нажал кнопку и произнес:

– Пусть все заходят.

В кабинет вошли восемь мужчин и одна женщина, уселись вокруг стола, серьезные и внимательные, они смотрели на шефа, понимая, что собрали их по серьезному делу.

– Знакомьтесь, – шеф повернул голову в сторону Саши, – это Александр Кузык, наш стажер и мой земляк, ученик академика Москаленка, совершившего две операции в уникальных случаях гинекологической практики.

Саша поднялся и сделал поклон в их сторону. Шеф обвел всех внимательным взглядом, желая еще раз убедиться, что тут сидят именно те безотказные, надежные, испытанные им хирурги, участники самых сложных операций, которым он доверяет. Его волновал тот факт, что в этой сложной операции задача сохранить жизнь не только матери, но и плоду, хотя в подобных случаях между ними стоял трагический выбор: либо-либо. В мировой практике в четырех случаях из семи спасли только мать. Правда, обнадеживал успех Москаленки, в обоих случаях спасший и мать и ребенка, тем более что один из участников операции здесь. Свое же участие он исключал по причине возраста, но присутствовать будет непременно, его знания и опыт могут при необходимости помочь. Шеф снова охватил взглядом коллег и, подводя итог раздумий, сказал:

– Относительно предстоящей операции. Я беру на себя роль консультанта, бригаду возглавит Кузык – она будет состоять из четырех групп хирургов по два в каждой, плюс два хирурга – помощники, остальной персонал, как принято у нас в повседневных операциях. К комплектации всего персонала приступить немедленно. Саша знает украинский, русский и английский, но самый надежный язык – хирургический, язык известных нам жестов. Завтра утром должен быть подробный план – схема операции и компьютерная модель, в два часа дня теоретическая репетиция, в пять – практическая. Пока все.

Глава восьмая

Модель эксклюзивного случая патологии развития плода создавалась в муках, хотя в программе многих операций имелись все известные нормальные физиологические показатели матери и плода в разных стадиях развития и немало патологических. Компьютер порой такое выдавал, что становилось страшно смотреть на экран, но опытные и знающие программисты, их консультанты-ученые по собранным мельчайшим деталям, буквально крупицам из различных источников медленно и уверенно шли к решению задачи. Хорошо изучивший литературу всех случаев, знающий нюансы второй операции, Саша оказался нужным и полезным участником создания биологической электронной модели, редко встречающейся патологии развития плода. Поработав в группе программистов несколько часов и не сталкиваясь раньше с их работой, он с удивлением для себя отметил их профессионализм, глубокие знания медицины и острую необходимость в них. Ему нравилось, когда, задумываясь, приходил к определенному решению и в этот момент кто-то выкрикивал:

– Александр, ты хочешь сказать, что этот сосудик плода в оральной части разветвляется, хотя в природе подобное не встречается?

– Именно так, – радостно подтвердил тогда Саша, – ибо во время операции мы его латеральную веточку слегка задели, и нас удивила появившаяся неожиданно в этом месте кровь. Мой шеф тогда обратил внимание на аномальное сосудистое расширение.

– Хорошо, – сказал главный программист, – теперь мы будем иметь более уточненную топографию сосудов необычного плода.

Тупиковый момент наступил, когда завершали схему иннервации сердца. Данные патологоанатомических вскрытий погибших плодов были противоречивыми, и создавать по ним схему значило поставить операторов перед многими иксами. Саша глянул на часы и объявил перерыв на обед, но сам есть не пошел: не хотелось, включил ноутбук и быстро нашел описание операции, внимательно смотрел на экран, но мысли были там, в Киеве, в операционной, где операция завершалась, но шеф приостановил ее, велев медленно зачитать ему все данные сердечной деятельности плода, и сам стал выслушивать работу его сердечка. Он задумался, а потом быстро произнес:

– Хай буде жито.

Операция завершилась благополучно, а когда мать и новорожденный уже были в реанимации и шеф убедился в отсутствии каких-либо угроз их жизни, они, как всегда в таких случаях, ужинали у него дома. После первой рюмки коньяка, закусив кусочком любимого яблока, он сказал:

– Скорее почувствовал, чем услышал слабое отклонение в иннервации сердечка, убедился, что это не связано с клапанами, скорее незначительная анатомическая аномалия в пучке Гиса.

Во второй половине дня работа пошла более интенсивно, программисты поняли, что наиболее точный источник для их модели – это описание двух операций Алексея Ивановича.

Созданная компьютерная биологическая модель позволила провести две репетиции предстоящей операции на должной высоте и получить одобрение шефа. Саша после репетиции вспоминал отдельные моменты своего участия впервые в такой работе программистов и считал это удачей. Самое главное было впереди, волнуясь за будущий исход операции, он перебирал в уме подробности всех хирургических вмешательств по этому поводу. Редко встречаемая патология чревата была необходимостью жертвы одной из двух жизней. Поэтому решение о спасении матерей принималось оправданно, а риск, которым подвергали себя хирурги, свидетельствовал о их благородстве. Решение спасти две жизни Алексей Иванович принял сразу после анализа всех данных об уже проведенных операциях и тщательного обследования беременной, что дало возможность продумать ход операции до мельчайших подробностей и успешно ее выполнить.

Необычность успеха нельзя объяснить мастерством и искусством профессионала, по сути, он все делал так, как предыдущие известные хирурги, использовав их опыт и знания, но совершил чудо. В мире много талантливых ученых, художников, поэтов, но чудо среди них совершают единицы – гении. Видимо, Алексею Ивановичу тоже присуща гениальность, которую он считает неосознанной, размышлял Саша.

Утром следующего дня все участники будущей операции собрались у шефа. На стене засветился большой экран компьютера, а на нем крупным планом лежащая на операционном столе пациентка.

– Александр, прошу вас, – спокойно произнес академик Гурфинкель.

Саша встал возле стола лицом к компьютеру, по обе стороны расположилась первая группа хирургов.

– Как себя чувствуете? – спросил пациентку.

– Хорошо, – ответил компьютер.

– Пульс, дыхание, давление, электрокардиограмма, индекс сворачиваемости и остальные показатели на экран.

Экран сообщил голосом все требуемые данные, а затем показал их цифрами и соответствующими кривыми.

– Приступить к наркозу.

Компьютер изобразил весь процесс наркоза, а через время сообщил о нормальном состоянии матери и плода. Саша дал команду начать операцию, и первая группа хирургов приступила к своим обязанностям, сообщая компьютеру все свои действия, а тот периодически повторял: «По схеме» и редко «Отклонение». В случае последнего Саша вносил коррективы, и операция шла без спешки по заданному режиму времени, с постоянной сменой групп хирургов, которые четко выполняли свои обязанности на высоком профессиональном уровне, создавая впечатление интеллектуальных автоматов-роботов. Шероховатости начались при отделении от плода нескольких слоев, окутавших его, неестественных тканей, относимых раньше в аналогичных случаях к недоброкачественным. Процесс осложняло отсутствие четкой границы между ними и кожей плода, что могло привести к микротравмам плода или остаткам на его коже клеток сомнительной ткани. Саша вспомнил о соединительнотканной пленке, проходящей там, и дал соответствующие указания компьютеру.

Репетиция операции на компьютере закончилась на пять минут раньше заданного времени, шеф провел разборку действий всех участников и в целом их одобрил, осталось приобретенный опыт и знания удачно применить на опыте, что Саша ждал с нетерпением со дня на день. Он ложился рано спать и вставал пораньше, не желал внезапности, но был ко всему готов, знал, что по закону подлости все плановые операции начинались экстренно, но в данном случае все свершилось по плану. Он, как всегда, пришел на работу на полчаса раньше и не был удивлен вызову к шефу, где застал почти половину участников операции, остальные собрались через пять минут. Шеф пригласил всех мыться. Перед началом операции, когда все было готово для наркоза, он уже возле операционного стола, повернув голову в сторону Саши, обратился к больной:

– Госпожа Фира, как вы себя чувствуете?

– Хорошо.

– Это доктор Саша, я вам о нем рассказывал, если не возражаете, он сегодня у нас главный.

Саша чуть нагнулся над ней, ее большие карие глаза с любопытством пробежали взглядом по его лицу, а затем изучающе встретили его прямой, обнадеживающий взгляд выразительных добрых очей, и она улыбнулась:

– Он не подведет.

Ни Саша, ни остальные участники не подвели шефа и красавицу Фиру, они спасли ей жизнь и, по сути, подарили сына, осчастливив материнством. Когда работа хирургов завершилась, он вопросительно взглянул на шефа, тот кивнул головой и Саша отдал команду вывести больную из состояния наркоза, а сам, встав у ее изголовья, наблюдал за ней. Ее бледное лицо со временем начало слегка розоветь, дрогнули веки, но глаза оставались закрытыми, она пыталась что-то сказать, но губы только шевелились, а звука не было. Он рукой слегка погладил ее щеки, она с усилием приоткрыла глаза и сквозь легкую дымку увидела расплывшееся в улыбке лицо Саши, пыталась сама улыбнуться. Шеф подошел ближе, а Саша на один шаг отступил.

– Как самочувствие? – спросил больную и кивнул Саше в сторону больной. Она утвердительно кивнула головой.

– Поздравляю с сыном, чуть позже вам его принесут, – сказал Саша, улыбаясь.

Крупные слезы покатились по ее щекам, он вытер их салфеткой и снова улыбнулся, а шеф показал рукой на выход, и они покинули операционную. В кабинете у шефа все выпили по рюмочке коньяка, закусили виноградом и яблоком и, кроме Саши, были отпущены домой.

– Нам бы по рюмочке еще, да нельзя, надо быть на страже.

Раздался звонок из компьютера, академик включил большой экран и усиленный звук. Появилось уставшее лицо Алексея Ивановича и зазвучал бодрый голос:

– Шалом, я смотрел по Скайпу, скажу честно, завидую.

– Ты сделал две, а мы только одну, есть у тебя, Алеша, совесть?

– Завидую твоим мобильным хлопцам и условиям труда, рад, Сашко тебя не подвел, а в целом сделано профессионально, узнаю твой почерк.

– Писал твой ученик.

– С этого дня он и твой.

– Не откажусь, а пока у него еще много дел. Скажи, Алеша, когда ты в Тарнавке был?

– Ох-хог… не надо без анестезии…

– Хорошо, вместе съездим. Привет всем, мы спешим.

– Понимаю, сам такой.

Связь оборвалась. Они пошли проведать больную. Еще слабая, но счастливая, она улыбалась и глаза светились необыкновенной добротой, что бывает только у счастливых женщин. Шеф задал несколько типичных в данном случае вопросов, и с ней попрощались.

Через два дня утром Сашу позвали к шефу. Сидевший напротив мужчина в дорогом костюме, аккуратно причесанный и с острым взглядом поднялся навстречу вошедшему и что-то сказал шефу на иврите.

– Это муж оперированной, – сказал тот, – он хочет вас отблагодарить.

– Но я же не один.

Шеф перебил его:

– Он знает об этом, но хочет лично вас отблагодарить.

Мужчина подошел к Саше, протянул руку и заговорил по-английски:

– Леви Гроу. Позвольте искренне вас поблагодарить за жизнь очень дорогих мне людей, прошу принять скромный знак внимания.

Саша пожал протянутую руку и с недоумением глядел на Леви и шефа, который скороговоркой почти пропел по-русски:

– Господин Леви богатый человек и меценат, подарок необходимо принять, пятнадцать тысяч «зеленых» вам пригодятся, налоги заплатите.

Саша взял чек и поблагодарил мецената вежливым поклоном, подчеркнув свою независимость, что присутствующие оценили по достоинству.

– Хо-ро-шо, спа-си-бо, – сказал по-русски Леви, вручив визитную карточку и продолжая по-английски, – я и моя супруга будем рады видеть вас в сопровождении близкого вам человека в любое время в нашем доме.

Он снова пожал им руки и удалился, а Саша положил чек на стол, предложив шефу использовать для госпиталя.

– Забери чек, спрячь в карман, воры и у нас имеются, купишь подарки домой, а на госпиталь он дал сто тысяч долларов плюс оплатит операцию и каждому участнику передал чек. Между прочем, как узнал от него, Фира русскоязычная, минчанка, но со мной говорила только на иврите, а его учит русскому, он даже знает, что мы доллары называем капустой, и анекдот о ней рассказал на английском. Дескать, на сообщение сыну о его находке в капусте тот выпалил: «Хорошо, что не в виноградниках, где бы ты столько долларов набрал?»

Шеф даже сам не засмеялся.

– Если не возражаете, проведаю пациентку.

– Не возражаю, а требую, – произнес, улыбаясь той доброй, неповторимой тарнавской улыбкой, которую часто вспоминал Алексей Иванович.

Палата поражала своей идеальной чистотой и нормальным микроклиматом, на журнальном столике и во всех ее углах в высоких красивых вазах красовались свежесрезанные розы от белого до черно-бархатного цвета, издающие нежный аромат. В дорогом, неброском халате светло-розового цвета Фира сидела на деревянной спальной кровати, глядела на спящего малюсенького сыночка и ее лицо озаряла радостная улыбка счастья общения с ним. Насытившийся материнским молоком и довольный постнатальной бесконфликтной жизнью, он безмятежно спал. Она не заметила Сашу за идущей впереди дежурной няней с коляской забирать ребенка, и когда маленький фаэтончик очутился у ее ног, загрустила, но, быстро овладев собой, осторожно подняла мальчика с кровати, нежно, почти не касаясь губами, поцеловала его и, грустно вздохнув, положила в маленькую коляску, которую няня тут же увезла. Фира подняла голову и увидела Сашу, с интересом разглядывающего у журнального столика розы, и улыбнулась.

– Миллионы, миллионы роз…

– Благодарю вас за мужество, выдержку и терпение, поверьте, без этого операция не могла пройти так успешно, спасибо за чек, – она смутилась, а он продолжал, – обратил внимание на активные первые крики мальчика и его мамины карие глаза, будет мужественным мужчиной и счастливым человеком.

– Благодарю.

– Прилягте, пожалуйста, посмотрю шов.

Она легла, а он осторожно сдвинул край простыни и провел пальцами вдоль шва, слегка надавливая с обеих сторон.

– Не больно?

– Нет.

– А теперь? – уже пальпировал всю брюшную стенку живота.

– Нет.

Осмотр длился около тридцати минут, типичные вопросы врача и смущенные ответы больной, она устала, он это понял и сократился: