Текст книги "Бомба для ведущего (Антиоружие)"

– Проблемы есть?

– Есть.

Он внимательно посмотрел на нее, она улыбнулась:

– Хочу мальчика постоянно видеть.

Теперь он улыбнулся:

– Без проблем, через пару дней вас отпустят домой.

Фира повеселела и поблагодарила Сашу, а он отправился проведать малыша. Ростом 55 сантиметров и весом 4,5 килограмма ребенок, как положено, спал спокойно, с равномерным дыханием, без нелюбимых врачами сопроводительных звуков, всегда их настораживающих. Розовые щечки вызвали желание их поцеловать, а надутые пухлые губки выражали спокойствие.

Саша ознакомился со всеми нужными показателями здоровья и развития малыша, убедился в их соответствии нормам, пошел переодеваться. В раздевалке снял маску и трижды легонько сплюнул в левую сторону, снимая стерильный халат, заметил вошедшего улыбающегося шефа и смутился.

– Чего это ты?

– Не сглазить бы, от мамы научился…

– В Тарнавке?

– Да. Как узнали?

– Сам там научился в детстве от своей мамы… Корова у нас была, послевоенная кормилица, без нее не выжили бы в те голодные годы, утром я и брат с пустыми кружками наготове стояли в хлеву, а мать, надоив почти ведро молока, прежде чем наполнить нам кружки, три раза сплевывала в левую сторону и что-то шептала, а мы повторяли: «Господи, что б не сглазить!..» До сих пор осталась эта привычка.

Глава девятая

В день выписки Саша зашел попрощаться с Фирой и малышом. Состояние их здоровья не вызывало никаких сомнений, об этом свидетельствовали объективные показатели исследований и анализов, чему Саша был рад и как врач, и как человек, но вместе с тем ему стало грустно, радость всегда почему-то сопровождала грусть в таких случаях, и он относил это за счет специфики своей профессии. Прооперированная, наоборот, чувствовала себя в приподнятом настроении и сказала своему доктору не без кокетства:

– Я говорю вам только до свидания, надеюсь, скоро встретимся у нас на балу, куда приглашаем всю бригаду хирургов во главе с Леонидом Гурфинкелем. Официальные приглашения будут всем вручены.

Саша смутился и на всякий случай сказал:

– Не могу обещать, есть неотложные дела.

– Вас все хотят видеть, особенно я. Пресса много писала, все мои родственники и друзья о вас спрашивают, а одна из моих подруг увидела фото в газете и влюбилась. Я на вас надеюсь, – закончила она многозначительно.

В лаборатории ему показали подшивку газет с фото всех участников, а на первой странице одной из них его огромный портрет. Саша возмутился, но друг, тезка Вёдро, быстро успокоил:

– Как правило, ход операции снимается, сам говорил, шеф твой по интернету смотрел, отдельные эпизоды писакам показали. Ты думаешь, что нашего бюджета хватает на такие операции, которые стоят не менее двухсот тысяч шекелей. Богатые платят, а бедным делаем и потом ищем богатых спонсоров. Шумиха в прессе для госпиталя – бесплатная реклама, количество благодетельских поступлений на его счету резко возрастет, тем более что в ней, очевидно, заинтересован супруг Фиры, очень известный и очень богатый человек. У шефа появится возможность прибавить и нам по бонусу, поэтому возникает острая необходимость присутствия на банкете всех нас и особенно лидера операции Саши Кузыка.

Саша вспылил:

– У нас лидер один – Леонид Гурфинкель и не надо меня под… это самое.

Чеканя каждое слово с подчеркнуто московским акцентом, что свидетельствовало о приливе эмоций, тезка убеждал:

– Еще раз повторяю, это нужно госпиталю и нам всем, шеф говорил, что лично будет просить тебя об этом, не скромничай…

– Брось ты, тезка, меня в антиколлективизме обвинять, сам туда хочу…

Вёдро вытаращил глаза и от удивления стал усиленно усы разглаживать двумя пальцами, а затем раздраженно спросил:

– Дело-то в чем?

– Туда надо фрак надеть, а…

– Поц ты, – обрадовался Вёдро, – так сказал бы сразу, а мы что только не думали. Нет проблем. Вечером съездим в одно местечко, там живет один мой знакомый портной из Украины, он по старости от шитья отказался, но подгоняет по размеру фраки и за копейки напрокат отдает. Не выпускает из дому без чарки украинской с перцем, а впервые попавшим к нему надо попить с ним чайку.

Вечером они посетили портного. Дверь отдельно стоящего красивого домика, утопающего в зелени блестящей под ярким освещением росинками поливной воды, открыл высокий пожилой мужчина с коротко стриженой седовато-рыжей бородой и щурящимися бесцветными близорукими глазами. Он Вёдро сразу узнал, а к Саше долго присматривался, но сомневался в своих догадках.

– Дядя Айзик, мы пришли к вам… – начал Вёдро, но хозяин перебил его.

– Сначала надо чай попить, а потом поговорим о деле. Понимаете, – он посмотрел на Сашу, – тут все дуют кофе из маленьких чашечек, два раза хлебну – и нет его, а когда же поговорить. Другое дело чай из самовара, да с вареньем хорошим, до утра можно сидеть. Самовар у нас свой, правда, электрический, вот если бы захватил тот медный с Умани, был бы не чай, а одно удовольствие. Хава, Хава, – торохтел, – иди сюда, родная, посмотри, кто к нам пришел, а…

В комнату вошла пожилая подтянутая женщина со строгим проницательным взглядом больших серых очей, излучающих выдержку и затаенную печаль, которую подчеркивали высокий лоб, аккуратно зачесанный вверх седой волос и чуть отвисшая пухлая нижняя губа. Она тепло поздоровалась с Вёдро, а Сашу обняла.

– Это твой спаситель, доктор Кузык, – спокойно сказала супругу.

– Я так и подумал, – произнес Айзик и бросился обнимать Сашу.

C несвойственной ее возрасту быстротой Хава внесла и включила небольшой электросамовар, поставила на стол стаканы, ложечки, сахар и два вида варенья. Гостям бросились в глаза густое темно-красное с крупной вишней и ее ароматом варенье и светлое с белой крупной черешней, дольками лимона и кусочками дробленого грецкого ореха, издающего знакомый Саше с детства концентрированный аромат спелых ягод. Он вспомнил, как мать его во дворе в медном тазу на триножке, под которой горели небольшие поленья дров, варила такое варенье. Они, дети, все время крутились около в ожидании счастливой минуты конца процесса, когда мама, набрав горячую сладость в блюдце, ставила его на холодную воду для остывания. Остывшее варенье отдала им, стоящим наготове с ложками в руках.

Тетя Хава налила в стаканы ароматную заварку и наполнила их кипятком, а Саша быстро кинул в рот пол-ложечки черешневого варенья и, не запивая чаем, держал во рту, смакуя, то же проделал с вишневым. Это были варенья его детства, он стал их есть поочередно полными ложечками, запивая изумительно ароматным чаем, увлекаясь, как в детстве, и не прислушиваясь к разговору за столом, где дядя Айзик рассказывал историю своего спасения от смерти. Саша помнил первый в его практике случай осложненной операции аппендицита. В то воскресенье он, как это нередко бывало, дежурил за кого-то из хирургов, когда привезли на «скорой» с диагнозом острый живот тогда незнакомого дядю Айзика. Из краткого анамнеза выплывало, что два дня тому назад он почувствовал боли в правом подреберье и обратился к пришедшему на примерку костюма фельдшеру– пенсионеру, который принес бутылку и для облегчения болей предложил ее распить, а потом поставить на живот грелку для прогона желчи. Рекомендации выполнили, а ему стало хуже, появилась температура и тетя Хава уговорила его вызвать «скорую». Обследование выявило синдром Щепкина-Блюмберга, а по крови высокие лейкоцитоз и РОЕ, необходимость в незамедлительной операции никем не отрицалась. Саша позвонил заведующему хирургическим отделением, трубку взяла жена, сообщившая об экстренном выезде мужа в соседний районный центр Ладыжин к больному председателю госадминистрации района, он объяснил обстановку и просил проинформировать супруга. Второй хирург был в отпуске за пределами города, третий, которого сегодня подменял, тоже за пределами оказался. Он вызвал старшую медсестру и велел готовиться к операции. Уже мыли дядю Айзика, и Саша направился переодеваться, но дежурная сестра позвала к телефону.

– Что случилось?

Саша узнал голос и доложил обстановку.

– То же самое в Ладыжине, буду оперировать. Приступай к операции немедленно, главному я доложил, он дал добро, надеюсь… – связь прервалась и Саша побежал.

Аппендикс оказался в типичном месте, большой и набухший, казалось, вот-вот лопнет и его опасное гнойное содержимое, контаминируя с кишечником и брюшиной, спровоцирует перитонит со всеми непредсказуемыми последствиями. Самое неприятное случится, когда он лопнет между пальцами хирурга, но Саша предусмотрел такой ход событий и, призвав на помощь умение и знания, удалил аппендикс целехоньким, вызвав восторженный вздох операционной сестры, а потом пришло второе дыхание, он аккуратно и четко закончил операцию.

В коридоре он увидел заплаканную тетю Хаву и подошел к ней, она поднялась со стула и заглянула в глаза, Саша устало улыбнулся.

– Все будет хорошо, – сказал он, увидев глубокую печаль в ее глазах, а она тем временем что-то быстро всунула в его карман халата. Он достал деньги, вложил их Хаве в руку, погладил ее и сказал:

– Купите домашнего петуха и сварите хороший нежирный бульон, через день дяде Айзику принесете.

– Теперь можно и о деле поговорить, – сказал дядя Айзик и вытер чистым полотенцем лицо, проигнорировав лежащие перед ним бумажные салфетки.

– Дядя Айзик, – заговорил Саша Вёдро, – нам фраки нужны.

– Ваш, доктор Вёдро, с прошлого года лежит, никому не давал, подгладим, и можете хоть завтра надеть, а моему спасителю то же завтра будет. Сейчас мерку сниму.

Он все быстро, на удивление друзей, сделал, и они тепло попрощались с добрыми стариками, провожая их, хозяин напомнил, что завтра в девять утра фраки будут готовы.

Утром Саша пил кофе у тети Поли и, разумеется, ел горячие оладьи с козьим сыром и медом, а она, как всегда, спросила:

– Что нового, молодой человек?

Он улыбнулся ей доброй улыбкой сыновнего тепла.

– Ничего не говорите, весь город шумит, гляньте, все клиенты тихонько вас наблюдают.

Саша незаметно оглянулся и покраснел. Весь персонал кафе и его, в основном постоянные, посетители смотрели на него с любопытством, вроде первый раз видят, и о чем-то шептались. Он помрачнел, как мальчишка, совершивший непристойный поступок на глазах у матери, и, желая искупить вину, сказал:

– Тетя Поля, эта наша обычная работа…

– Зато случай и пациентка были необычными, тетя Поля понимает, спасибо, сынок, что не ошиблась в тебе.

– Тетя Поля…

– Я молчу, а ты кушай, оладьи остыли… Эй, Фиреле, принеси сюда горячие оладьи.

Материнское тепло, идущее непрерывно от пожилой подтянутой аккуратной и с добрым лицом, сохранившим черты былой красоты, женщины, успокоительно повлияло на Сашу, угасающий аппетит усилился, он снова принялся за вкусные горячие оладьи. Молча сидевшая рядом тетя Поля, заметив быстрое опустошение тарелки, оживилась.

– Фиреле, Фиреле, горячих блинов и сыра, – пока та приносила еду, взглянула на Сашу, – ах да, главного не сказала, Исаакович передал большой привет. – Увидев вопросительный взгляд клиента, продолжала: – Ученый-арифметик, дед бандеровцем был, воевал против советской власти, спас от фашистов родителей деда… – Она снова посмотрела на Сашу и, уловив его заинтересованное внимание, продолжала: – Ярослав, так звали его, в последнем неравном бою потерял жену свою, а сам был тяжело ранен и в плен попал до энкавэдэшников, они подлечили пленника, потом посадили на 25 лет каторги. За несколько месяцев до этого дед-еврей удочерил дочь Ярослава, иначе она попала бы в сиротский дом для детей бандитов, сами понимаете, что ей светило. Короче, девочка выросла в новой семье и стала женой Исаака.

– Что стало с Ярославом?

– Ему несколько раз добавляли сроки и освободили только после распада Советского Союза. Он добрался до Львова, в синагоге узнал судьбу своей дочери. Там Ярославу собрали деньги на проезд, снабдили официальным письмом о спасении еврейской семьи и ходатайством о присвоении звания праведника мира. В Израиле его подлечили, вставили зубы, он прожил здесь шесть с половиной лет в кругу родных и близких, постоянно общаясь с любимыми внуками. Дети похоронили его во Львове, – небольшая пауза, – да-а-а… Исаакович сказал, что все для вас сделал, вот его визитка, можете ему позвонить.

Саша взглянул на часы, поблагодарил хозяйку и, простившись, ушел на работу, где до перерыва на обед работал успешно, затем перекусил вместе с другими, до начала работы пообщался с сотрудниками. Все говорили о главном событии – будущем званом банкете. Кто-то уже знал все подробности и по пальцам их перечислял, другие отрицали, делая свои предположения, а Саша Вёдро, разгладив усы, как в старом еврейском анекдоте, стал вычислять события.

– Да, – мечтательно произнес он, – магнаты будут бросать большие деньги, один перед другим, стараясь показать превосходство и щедрость. Супруг Фиры задаст им тон. Наша фирма сорвет большой куш, шеф закупит новейшее оборудование и приборы, тогда сбудется его мечта о проведении международных конференций исключительно у нас, а в будущем и межпланетные… – он вдруг почесал голову, глаза мечтательно заблестели, стал похож на мальчишку, одевшего шлем космонавта и представлявшего себя уже в космосе, – а правда, ребята.

Он как-то сказал, показывая пальцами в космос: «Там, наверное, давно покончили с тумором, а мы тут тянем резину».

Саша мысленно улыбнулся, вспомнив Алексея Ивановича и их сходство во многом, нередко мыслями, поддержал Вёдро.

– Да, это мечта людей, много творящих здесь на земле, а касательно инопланетных цивилизаций, то никто не доказал их отсутствие, хотя о наличии их есть обоснованные предположения.

Саше не приходилось раньше бывать на элитных банкетах олигархов, он заранее представлял их сбором кучи надутых скучных стариков и молодых их предзагробных жен, хмурых ловцов бизнесного счастья и хХХХХХ мрачных наследников еще не завещанных и не поделенных богатств. Свое мнение он высказал Саше Вёдро и тот, имея некоторый опыт, пытался его переубедить, но сын крестьянина свое предвзятое мнение о богачах не менял. С первых минут посещения банкета его настроение пошло вверх, радовало отсутствие длинных столов, где усаживались на заранее назначенные места согласно рангам и степени богатства. Накрытые столы с разнообразными кошерными закусками и выпивкой стояли вдоль стен и совершенно не мешали гостям свободно передвигаться и общаться, молодые официанты и официантки на подносах разносили водку, коньяк, шампанское и вино. Тезки подошли к столу, выпили по рюмочке недавно появившейся водки «Белуга» и легонько перекусили. К ним подошел член хирургической бригады Лео и передал просьбу шефа собраться всем врачам у входа в соседний зал. Через минут десять вся бригада во главе с шефом была здесь. Саша обратил внимание, что основная масса гостей двигается тоже к этому месту. Фира с супругом в окружении родных, друзей и близких им людей тихо и скромно появились в зале, кланяясь направо и налево. Они тут же подошли к шефу и тепло с ним поздоровались, вначале супруг, затем Фира и все остальные. Пожилая пара со многими чертами лица Фиры, видимо, ее родители, задержала обе руки Саши в своих. Они произносили слова благодарности по-русски. В центре зала гости расступились, образовав небольшой круг, в центре которого встали господин Леви с супругой и двое мужчин с двух сторон. Вёдро назвал известных в городе меценатов, но их фамилии ни о чем Саше не говорили. Господин Леви взял с подноса бокал шампанского, выждал, пока окружающие его люди тоже овладеют напитками, произнес тост:

– Дамы и господа, позвольте поднять бокал за присутствующего здесь академика медицины господина Леонида Гурфинкеля и его талантливых учеников, за их весомые достижения в науке и практике, за их золотые руки, пальцы которых лепят не изваяния искусства, а самую жизнь. Здоровья им и успехов.

Короткие тосты провозгласили еще пять человек, в том числе шеф, а затем господин Леви объявил о дарении клинике ста тысяч долларов и просил последовать его примеру. Четверо молодых менеджеров с открытыми шкатулками в руках разошлись в разные стороны собирать именные чеки, а уже через сорок минут Вёдро радостно доложил, что собрали полмиллиона шекелей, плюс дар хозяина, но голос тезки заглушило сообщение на иврите, и не успел он его перевести, как оно уже звучало на чистом русском языке: «Уважаемые гости, дамы и господа, начинаем танцевальное торжество! Хозяйка нашего гостеприимного дома госпожа Эсфир просит сыграть вальс, объявив его дамским, и приглашает на танец одного из своих спасителей Александра Кузыка!» Саше понравилось скромное определение его участия в операции, и он с удовольствием принял приглашение, тем более что любил этот танец с отрочества и всегда вспоминал подругу сестры Светлану, научившую танцевать вальс и ставшую первой страстью. Гости уступили им центр зала, образовав круг, и они кружили в одиночной паре грациозно, азартно и с удовольствием, чувствуя ритм и мелодичность музыки, создавая впечатление монолитности и сыгранности, объятые вспышкой взаимной симпатии и нежности, дарящие друг другу волны душевного тепла. Музыка, к их сожалению, угасая, затихла, и она, когда Саша медленно целовал ей руку и отвешивал поклон, а гости азартно аплодировали изящной и аристократической по манерам паре, сказала:

– Вы меня дважды за короткое время сделали счастливой: тогда в операционной и сейчас.

– Благодарю вас, – сказал Саша, приняв ее слова близко к сердцу и взяв ее под руку, отвел к мужу, который, пожав ему руку, произнес:

– Вы не только искусный хирург, но такой же танцор, благодарю.

Сашу встречали после танца все участники бригады, решившие пойти к столу и выпить за успех, а по дороге к ним присоединился радостно возбужденный и слегка выпивший Иосиф Исаакович, который обнял Сашу и по традиции трижды поцеловал его перекрестно в обе щеки.

– Я тебя с первой встречи высчитал, – быстро заговорил математик, боясь, что его перебьют, – а также твою бомбу, еще не осознанную тобой, по моим расчетам энергия, которую добудешь, по силе и общей мощи превзойдет известных, самих мощных бомб, но безвредной будет для человека.

– Давайте выпьем за разорвавшуюся бомбу здесь, на банкете, за наш успех, – как всегда, вовремя произнес Вёдро, успевший каждому вручить рюмку водки.

Выпили и закусили, выбирая свои любимые блюда.

Один из официантов заметил теплую компанию и очутился возле нее с полным подносом залитых водкой рюмок. Выпили еще по одной, и кто-то из ребят заныл: мол, за рулем, а полиция слишком принципиальна. Вёдро заверил, что по известным причинам они участников торжества сегодня трогать не будут, а математик снова поднял рюмку и сказал:

– В каждой хате пьют по три раза, так выпьем за здоровье наших домочадцев! Саша, поняв, что запас тостов здесь не меньше, чем в компании грузин, легонько толкнул тезку в спину, показав рукой на выход, и они тихонько отошли в сторону, погуляли по центру зала и решили уйти незамеченными.

Саша включил кондиционер, разделся, лег в постель, но обычно быстро захватывающий его сон в свои тенета не приходил, прогуливал, рассчитывал на поздний приход или хмель, однако он был трезв, и с записи памяти нейроны четко снимали информацию, и теперь он видел все со стороны. Ах этот вальс, прекрасный, волшебный и любимый танец. Он вечером в нем кружил с красивой женщиной, находясь в плену ее неотразимых карих глаз и звуков, выхватывающих душу из тела и несущих за облака музыки. Маленькие звенья воспоминаний тянулись одно за другим, и вот уже целая длинная цепь потянулась, вызывая жалость в душе и сердце, не оставляя места для замены. Она, светловолосая со светло-голубыми, манящими и призывающими глазами, круглой головкой на короткой шее, чистым белым личиком с постоянно разовыми щечками и пухлыми дразнящими губами, Светлана, незаменимая и верная подруга сестры. Две подружки и соседский мальчик Миша (полунемец) ходили в школу и вместе готовили дома уроки, а в выходные дни заводили магнитофон и устраивали танцы. Пятнадцатилетнего Сашу приняли в компанию как партнера для Светланы, иначе ей приходилось во время танцев либо сидеть в одиночестве, либо изредка отнимать у подруги кавалера. Рослый и верткий Саша быстро научился танцевать и стал постоянным партнером Светланы. Он теперь ждал их с нетерпением, все больше и больше увлекаясь ими, особенно вальсом. Любил наблюдать кружащуюся, летающую почти в воздухе, еле касаясь носками маленьких туфелек пола, Светлану с закрытыми от удовольствия глазами, как будто навсегда отдалась волшебному танцу, но чувствует партнера, своего принца, слегка сжимает руку и передает горячие волны желаний, бросающие в жар. Она учила: после танца кавалер целует даме ручку – и он постоянно это делал с удовольствием, но всему приходит конец, раньше или позже, счастью или несчастью, радости или печали. Семья Светланы переехала на постоянное жительство в город Житомир, и сказка оборвалась незаконченной. Увиделись через год, когда приехала на именины сестры, восемнадцатилетие которой родители по ее просьбе решили отметить широко, пригласив соседей, родственников, будущих сватов, негласный договор с которыми уже состоялся, и всех ее соучеников. Родители основательно подготовились, заколов кабана, закупив немало продуктов в ближайшем городе и заказав сельский духовой оркестр. За столом Саша сидел возле Светланы и весь вечер танцевал только с ней, а когда гости разошлись, оказалось, что в суматохе никто не подумал о ночлеге Светланы, и мать, прикинув размещение всех приезжих, предложила Светлане кушетку в небольшой комнате Саши, а ему велела ложиться спать. Он пришел, быстро разделся и, выключив свет, нырнул под простыню, закрыл глаза, но почувствовал озноб, его трясло. Открыл глаза, когда Светлана включила свет, и снова их закрыл, оставив между веками щелочки, через которые наблюдал за ней. Она раздевалась не спеша, аккуратно складывая одежду на стоящую у кушетки табуретку, выключила свет и подошла к его постели…

– Не волнуйся, успокойся, я вся твоя, ты ведь этого хотел… – шептала Светлана, целуя в губы, и нежно руками гладила его тело. – Вот хорошо, вот прекрасно, а теперь… на меня…

Светлана, обхватив его руками, приподнялась, прижала к себе, и он, задыхаясь в объятиях, быстро расслабился…

Потом была ночь любви и страсти, ночь, превратившая его в мужчину, незабываемая ночь и незабываемая женщина…

Она уехала рано утром, когда он спал, и с тех пор никто ничего о ней не знал, а все его усилия получить информацию успеха не имели ни тогда, ни после, хотя был уверен, сестра что-то скрывает от него. Время – лекарь, которое действовало по своим естественным законам, но Саша Светлану не забыл, просто память о ней отложилась в отдельную закрытую нишу мозга, отворить которую может только такое событие, как сегодняшнее. Он надеялся, и через годы судьба, порой несправедливо названная злодейкой, принесла ему минуты счастья…

Ровно в девять Сашу вызвал Алексей Иванович, и он почувствовал неприятность, тот, поздно работая дома, приходил обычно в лабораторию к десяти, просматривал бумаги и раньше одиннадцати не приглашал.

– Ты чего такой невеселый, что-то случилось?

– Нет, – улыбнулся Саша, поняв, что у шефа все в порядке.

– Позвонил наш бывший аспирант, полковник медицинской службы из Минобороны, просит оказать помощь жене его друга: она рожает высоко в малодоступных местах Карпат, есть патология. Вертолет нас ждет, машина у подъезда лаборатории, сложи все для операции – и вперед.

В здравпункте небольшого спецподразделения Саша и шеф, помывшись и переодевшись, пошли смотреть роженицу. На большом неизвестного назначения столе лежала молодая, лет тридцати, женщина с небрежно повязанной на голове белой косынкой, из которой торчали по бокам русые кудри. Выделялся большой красивый, полностью оголенный лоб, бледное лицо в блестящих крапинках пота и обрамленный пухлыми, не поблекшими губами полураскрытый рот, а большие светло-голубые глаза вовсе не светились печалью, и взгляд их чуточку неуверенный, но по-прежнему оставался призывным. Саша узнал ее, Светлану, и радостно улыбнулся, а неуместная в такой обстановке улыбка вызвала удивление шефа, но он промолчал и, подойдя ближе, начал задавать вежливые профессиональные вопросы, затем, выслушав роженицу и плод, велел устроить ширмочку, лишив Светлану возможности наблюдать манипуляции акушера, а сам тщательно обследовал родовые пути. Закончив осмотр, кивнул Саше и позвал мыть руки. В моечной велел ему переодеваться и мыться. Тем временем рассказывал, что роженица крепкого здоровья, плод чуть больше среднего, расположен преимущественно поперечно на левом бочку с наклоном вниз и вперед родовых путей, воды отошли, родовые пути пока в норме, а задача акушера: уловив момент между ослаблением и ростом волны потуг, легонько толкнуть попку плода назад.

– Обычно в таких случаях из-за риска повредить плод идут на кесарево, но самая удачная операция, Сашко, та, которую еще не сделали, – говорил, торопясь, шеф, а, увидев его готовность, на ходу добавил: – Начни с левой руки, будет удобнее, при необходимости второй попытки заменишь ее на правую. Ну с богом!

Введенная левая рука Саши сжималась мышцами родовых путей с невероятной силой, а периоды расслаблений длились буквально секундами, и он немеющими пальцами еле успел определить расположение плода и уткнуться двумя согнутыми пальцами в правый тазобедренный сустав плода. Он терпел боль, но руку не менял, боясь пропустить нужный момент, а шеф находился у изголовья роженицы и умоляюще просил расслабиться, поглядывая на ширмочку в ожидании увидеть поднятую руку Саши, как сигнал успеха, но так ее и не увидел. Напряженную тишину комнаты, где слышны были только стоны Светланы, внезапно нарушил громкий и недовольный писк младенца. Улыбающийся Саша, держа висящую, как плеть, левую руку правой, подошел к роженице и, нагнувшись к ней, поцеловал в губы. Так целуют молодую жену после долгой разлуки… Алексей Иванович, за долгие годы акушерской практики ни разу не наблюдавший страстных поцелуев акушера в губы послеродовой женщины, второй раз сегодня был удивлен, но, увидев полные страсти и любви глаза Светланы, что-то понял и стыдливо устремил свой взгляд на крашеный потолок.