Текст книги "Нашей юности полет (сборник)"

Мысли червяка

Все так называемые вечные и великие проблемы, над которыми ломали головы мыслители и страдатели прошлого, низводятся у нас до червячного уровня. Быть или не быть – для нас тут никакого выбора нет. Допустим, не быть. Но что изменится в мире от того, что я не буду жить? Что выгадает от этого человечество? Кому-то достанется моя комнатушка, и этот червяк-человечек будет счастлив. Кому-то достанется моя ничтожная должность с моим малюсеньким кабинетиком, и этот червяк-человечек тоже будет счастлив. Вот и все. Допустим, быть. Что имеет от этого человечество? Кому я причиняю зло и мешаю жить? Много ли добра я вношу в мир? Кому я нужен?

Все великие проблемы суть на самом деле преходящие и мизерные эгоистические проблемки. Для меня весь мир крутится вокруг одной темы – моего личного уродства. Мое уродство стало для меня своего рода культом. Оно дает мне самосознание исключительной личности. Я и Невесту сделал богиней своего эгоистического культа. И это так безнравственно, как и все то, что я считаю безнравственным в окружающих меня людях. Конечно, от этого не страдает никто, кроме меня самого. И никто не знает о том, какие мысли роятся в моей голове. И все-таки это не оправдание. Самые глубокие моральные проблемы возникают тогда, когда человек остается наедине с самим собою.

Подготовка к празднику уродств

На совещании по поводу подготовки к фестивалю инвалидов Гробовой произнес речь, суть которой свелась к следующему: надо отобрать по всей стране наиболее ценные экземпляры ножных инвалидов – ученых, деятелей культуры, спортсменов. Затем надо научить их водить автомашину, танцевать, играть в теннис и многому другому. Мне решили поручить отбор безногих инвалидов в наиболее перспективных с этой точки зрения городах, включая Москву. Наконец-то я побываю в Москве!

– Счастливый, – сказала Невеста, узнав об этом, – в Мавзолее Ленина побываешь!

– Мне это счастье не светит, – сказал я. – Чтобы попасть в Мавзолей, надо много часов стоять в очереди.

– Тебя без очереди пропустят!

– Чтобы получить разрешение пройти без очереди, надо две недели ждать.

– Жаль. А то жизнь пройдет, а в Мавзолее так и не побываешь.

Много ли человеку надо

Невеста опять спит на моем диване. Я сижу на кровати и гляжу на нее. Много ли человеку надо, – думаю я. Здоровье, хорошая работа, семья, уважение в коллективе – вот и все. Но это немногое не так-то просто иметь. Мне было бы достаточно иметь вот эту, честно говоря, не очень-то красивую и не очень-то умную девчонку. Обладание ею с лихвой покрыло бы мои потребности. Разве это много? Оказывается, много. Настолько много, что вообще недостижимо. Она доступна другим. Но это не меняет положения. Она недоступна мне, и потому она уже не есть храпящая девчонка. Она есть сияющая красотой Богиня.

Через каждые несколько минут я смотрю на часы. А стрелки словно застыли на месте. Я прикладываю часы к уху – вдруг они остановились! Нет, они идут. Время идет, оно лишь тянется, как вечность. А что в этом плохого? Это даже хорошо. Она же здесь, со мной. И смотреть на нее – радость. Так пусть же время остановится совсем! Словно подслушав мою мысль, время вдруг помчалось с ужасающей скоростью. Стоило мне на мгновение отвести взгляд от часов, как стрелки вдруг оказывались смещенными на целый час вперед. И вот она уже проснулась, взглянула на часы, воскликнула: «Ой, мамочки, опять опаздываю!» – и умчалась, не попрощавшись и не поблагодарив за ночлег.

Вечность тоже преходяща!

Скандал

Как я и предполагал, мое предложение провести массовое испытание моих протезов и на этой основе усовершенствовать их было скоро забыто как в нашей дирекции, так и в райкоме партии. Но Гробовой, будучи уверен в том, что я уже и без этого испытания сделал какое-то важное изобретение, не отказался от своего намерения выведать его. Поскольку от него и его сообщников можно было ожидать любых пакостей, мне пришлось спрятать мои новые протезы и передвигаться на старых, которые я предлагал принять за опытный образец и пустить в массовое испытание. Мои новые протезы я разобрал, сложил в чемодан и отнес к Слепому, сказав, что тут у меня – ценные вещи, которые я не хотел бы держать дома.

Разумность моего решения скоро подтвердилась. Как испытатель я должен каждый год проходить всестороннее медицинское обследование. Лишь на основе такого обследования специальная комиссия должна решить, можно допускать меня к работе испытателя или нет. Это выглядит довольно комично, поскольку все мои функции испытателя заключаются лишь в том, чтобы время от времени писать ничего не значащие отчеты. Но если комиссия сочтет мое физическое состояние неудовлетворительным, меня отстранят от работы испытателя, что будет означать сокращение моей зарплаты. Это не очень много, но все же ощутимо. Именно так и случилось на этот раз. Хотя я был в отличной форме, комиссия сочла меня непригодным для работы испытателя протезов, тех самых протезов, в передвижении на которых я достиг виртуозного совершенства. Поскольку мои самодельные протезы не были приняты даже в качестве опытного образца к испытанию, у меня их отобрали. Я потребовал вернуть мне их обратно, заявив, что я в противном случае выброшусь из окна. Слух о том, что происходило со мной в санитарной части комбината, распространился каким-то путем по комбинату. Нелепость и несправедливость решения комиссии были настолько очевидны, что многие сотрудники с возмущением ринулись в дирекцию и партийное бюро. Протезы мне вернули. Гробовой и его сообщники успели, однако, за это время обследовать их. Никаких особых усовершенствований они, естественно, не обнаружили.

Комиссия решила пересмотреть свое решение насчет допуска меня к работе испытателя. Я, однако, сам написал заявление в дирекцию о том, что в сложившейся ситуации отказываюсь от работы испытателя. Меня вызвали в партийное бюро. Секретарь партбюро сказал, что считает мое поведение недостойным члена партии. Я пригрозил написать письмо в ЦК КПСС обо всем, что творится у нас в комбинате. Он сбавил тон, попросил «не разводить склоку в коллективе», пообещал «принять решительные меры к тому, чтобы нормализовать обстановку». Я не стал слушать его демагогию до конца и ушел, хлопнув дверью так, что она чуть не слетела с петель.

В день получки я обнаружил, что испытательскую надбавку к зарплате мне все-таки выплатили. Я спорить не стал.

Но, как говорится, нет худа без добра. Я заметил, что мои усовершенствования старых протезов были излишне сложными и имели свои недостатки. Оказывается, в моих старых протезах достаточно сделать незначительные изменения, чтобы они стали лучше новых. И никакой Гробовой теперь не сможет разгадать их секрет.

Кто виноват

Негодование в комбинате по поводу моей истории было необычайное. Многие требовали предать факт гласности. Но начальство решило «не поднимать шум из-за пустяка». Тем более и мое поведение нельзя считать партийно правильным. Ко мне в кабинет зашел Социолух. Он усмотрел в моей истории проявление «глубоких пороков коммунизма».

– Нельзя во всем винить наш социальный строй, – сказал я. – Во многом виноваты обстоятельства и мы сами.

– Верно, – согласился он. – Но кто несет ответственность за «Атом» и за твою инвалидность? Кто повинен в том, что тебе не дают реализовать твое изобретение? Почему такие ничтожества, как Гробовой, вылезают наверх? Почему так жалок наш бытовой уровень?

– Согласен! Но ведь жизнь есть борьба за существование. Выживает наиболее ловкий и удачливый. Во всякой социальной системе есть свои несправедливости.

– Мне наплевать на другие системы. У меня есть мои личные счеты с нашей. Если и в других системах полно подлостей, это не извиняет подлости нашей.

– Странно, что и у тебя конфликт с системой…

– Мой конфликт может быть глубже, чем твой и Чернова. Я здоров, полон сил. Кто знает, может быть, наша система убивает во мне потенциального великого человека.

– Ты сочинил что-то?

– Кое-что.

– Пусти в «самиздат». Или напечатай на Западе.

– Время «самиздата» прошло. А на Западе то, что надумал я, не напечатают. Положение русского мыслителя безвыходное.

Дома свои не пускают. А на Западе в нас признают только протест против некоего тоталитаризма, но ни в коем случае – положительный вклад в культуру. Я ведь не первый в этом роде. Чем значительнее твои результаты, тем хуже для тебя. И плюс к тому – массы людей нуждаются не в истине, а в заблуждении. Сколько веков умами людей владели ложные религиозные идеи о происхождении человека и загробной жизни?! Теперь на их место выдумывают новый вздор.

– Так, может быть, вообще не стоит ничего изобретать и открывать? Жить спокойнее.

– Ты мог бы жить без твоих изобретений?

– Нет.

– Вот и я не могу не думать над своей теорией. Я рожден для нее.

Моя ошибка

В самом начале моей сознательной жизни я сделал ошибку. Я думал, что достаточно будет сделать какое-то открытие или изобретение, как люди сами оценят его по достоинству и воздадут мне за это должное. Я подчинил этому всю свою жизнь. Отказывал себе во всем. Все силы свои отдавал тому, чтобы возвыситься над массой людей за счет трудолюбия, способностей, творчества. Я был не настолько глуп, чтобы не видеть реальности, – того, что в реальности люди оценивают не столько настоящие открытия и изобретения, сколько кажущиеся, но удобные и подходящие для их привычных представлений или, наоборот, для сенсаций. Я также многократно замечал, что признание открытия или изобретения зависит не столько от того, кто его сделал, сколько от тех, кто обладает властью и средствами признать или не признать факт открытия или изобретения. От них зависит и конкретная форма признания. И все же я делал лично для себя исключение. Я надеялся на то, что в отношении меня судьба будет более великодушна. Ведь были же и в нашей истории исключения, когда… Я не знал реальной сути этих «исключений».

Мое заблуждение, однако, сыграло в моей жизни огромную положительную роль: я выкарабкался в число полноценных людей, занял среди них не такое уж плохое место, завоевал уважение. Но за все приходится платить. Теперь настало время пожинать отрицательные последствия моей ошибки.

Всю ночь терзался вопросом, является мое поведение нравственным или нет. В конце концов, какой толк в том, что я держу мое изобретение в секрете? Все равно я это свое мизерное сраженьице с обществом, олицетворяемым Гробовым, проиграю. А так хоть кому-то польза будет. Надо будет подготовить чертежи и расчеты. Пусть присваивают! Все равно это не Бог весть что – не космический корабль, не атомная бомба, не строение хромосомы. Так стоит ли возвышать проблемы ножных протезов до уровня проблем моральных?

А что, если передача труда моей жизни мерзавцам вроде Гробового будет ошибкой еще большей, чем моя исходная ошибка? И бывает ли вообще правильное исправление жизненной ошибки?

Невеста

У Солдата скоро день рождения. Невеста хочет подарок купить, а денег нет. Не мог бы я занять рублей двадцать до получки? У меня такой суммы в резерве не было. Пришлось разыскать Романтика, чтобы занять у него. Сейчас я позавидовал Солдату. Мне мучительно захотелось, чтобы обо мне кто-то проявил такую заботу, чтобы кто-то не спал из-за меня ночей, чтобы разыскивал меня и в пьяном виде волок на себе домой… Мир устроен несправедливо. Счастье и несчастье распределяются между людьми чудовищно неравномерно. Возможно ли какое-то социальное устройство, в котором в этом отношении будет достигнута какая-то норма справедливости? Наш строй считается самым справедливым в истории. Но и он не может устранить многие старые несправедливости и порождает свои новые. Деньги мне Романтик дал. Невеста деньги взяла, собралась уходить, уже с порога спросила меня, когда у меня день рождения.

– Сегодня, – ответил я.

Житейская грязь

Солдат пришел домой поздно вечером основательно пьяный. Привел с собой какую-то девчонку. Попросил меня уступить ему комнату на пару часов. Я ему что-то сказал насчет Невесты. Он сказал, что «она тоже не теряется». Я сказал, что моя комната не бардак. Он сказал, что я его не понимаю, так как я якобы импотент. Я его вытолкнул из комнаты. Он ушел с девчонкой, ругаясь нехорошими словами. Мне показалось, что девчонка тоже была пьяна.

Мать Солдата слышала, конечно, нашу беседу. На другой день она из-за какого-то пустяка накинулась на меня с бранью. Ни с того ни с сего она заявила, что я не просто импотент, а вообще лишен «этой штуки». Солдат решил проверить, так ли это. Для этого он соскреб краску со стекла окна, выходящего из ванной на кухню, чтобы подглядывать за мной, когда я моюсь в ванной. Но тумбочка, на которую он взобрался, сломалась, и Солдат упал, сильно ударившись о раковину. Меня же он обвинил в том, будто я специально раскачал тумбочку, чтобы она сломалась.

Такого рода мелкими грязными сценками наполнена вся наша жизнь. Я не придаю им особого значения. Я к ним привык. А главное – я знаю, что людям свойственно вымещать накопившуюся злобу на ближних. Через день в квартире у нас снова восстановился мир. Извинения Солдат, конечно, не попросил – у нас это вообще не принято.

Заменитель зрения

Есть у нас в городе комплексный научно-исследовательский институт, в котором занимаются проблемами бионики, применяют кибернетические идеи и методы в физиологии и психологии и делают многие другие очень модные вещи, включая парапсихологию. Совершенно случайно я узнал, что в институте уже десять лет существует лаборатория искусственного зрения или заменителей зрения. Две недели мы со Слепым безуспешно пытались прорваться в институт или хотя бы узнать имена сотрудников лаборатории. Один раз нас забрали в милицию, заподозрив в нас американских шпионов. Наконец я вспомнил про Агента. Он дал мне адрес и телефон самого заведующего лабораторией (я его называю Изобретателем). Слепого буквально трясло от возбуждения, когда я нажимал кнопку звонка квартиры Изобретателя.

Изобретатель нашему приходу не удивился – мы далеко не первые его посетители. Удивлялся он только тому, какими путями мы узнали его адрес. Их лаборатория секретная. Сообщать посторонним имена и тем более адреса сотрудников категорически запрещено. Я сказал Изобретателю, что это – большой секрет, каким образом становятся известными секреты. Моя шутка ему понравилась, он подобрел, угостил нас чаем и разговорился.

Да, он уже десять лет работает над созданием аппарата, заменяющего зрение. Основные идеи просты и очевидны: компенсировать отсутствие зрительных ощущений другими видами дистанционной связи организма со средой, включая звуковые и тепловые ощущения, электромагнитные волны, биотоки. Техническое же исполнение – дело необычайно сложное. Да, есть серьезные достижения. Они построили аппарат высокой степени чуткости. Если бы аппарат был компактным, то слепой человек мог бы перемещаться с ним в сравнительно простой среде со скоростью три-четыре километра в час с такой уверенностью, как если бы он был зрячим. Но, увы, аппарат пока еще очень громоздок. Нужна современная электроника, чтобы значительно сократить размеры и вес аппарата. Уже сейчас можно было бы уменьшить размеры его до величины школьного ранца, а вес – до десяти килограммов. Но на это нужны огромные средства, а не те жалкие крохи, какие им сейчас отпускают. Нужны первоклассные специалисты. Технология нужна такая, какой у нас нет. К тому же наши исследования засекретили до такой степени, что практически они прекратились совсем.

– Если мы сами не можем довести дело до конца, – сказал Слепой, – так надо сообщить ваши результаты американцам, японцам или немцам. Те наверняка купят патент за огромные деньги. Это же великое дело! Вам же памятник из золота поставят!!

– Не будьте наивным, молодой человек, – ответил Изобретатель, – мы лучше сгноим такое дело у себя, чем передадим другим. Конечно, это имеет какое-то военное значение. Но не в этом суть. Мне трудно вам объяснить… Я двадцать лет жизни целиком отдал этому изобретению. Иногда мне хочется от отчаяния покончить с собой…

Афганщина

Зашел Солдат. Сказал, что резервистов вызвали в военкомат, предупредили, чтобы никуда не уезжали. Кое-кого пошлют в «Афганщину» – так теперь называют Афганистан.

– Но ведь мы собираемся выводить войска из Афганистана, – удивился я.

– Одни выведут, другие введут. Числом будет меньше, а по мощи сильнее. Это же младенцам понятно.

– А ты не боишься, что тебя пошлют в Афганистан?

– Если пошлют, буду воевать как все.

– И будешь стрелять?

– Конечно. На то я и присягу давал.

– В кого?

– В кого прикажут.

Этот разговор заставил меня задуматься над мотивами поведения наших людей. Я много ночей подряд анализировал мое собственное поведение и поведение моих знакомых. И к своему величайшему удивлению, я не нашел в нем места ни для каких категорий морали. Наше общество вообще уже сложилось в формальный, машинообразный механизм. Поведение общества в целом, всех его частей и всех граждан определяется у нас системой формальных правил. Нас с детства приучают и принуждают соблюдать эти правила. Мы общими усилиями приучаем и принуждаем друг друга поступать в рамках этих правил. Все остальное, включая идеологию, пропаганду и карательные органы, есть лишь средство научить нас и заставить жить по правилам, которые уже выработались у нас и выработались навечно. Солдат абсолютно прав: мы будем делать то, что нам прикажут, ибо те, кто нам приказывает, и те, кому приказывают, действуют по одним и тем же правилам, каким они обучены, и ни по каким другим, о которых они могут знать, но следовать которым они не приучены. И все те бунтарские разговоры, которые мы ведем иногда, суть пустые звуки, нисколько не разрушающие систему правил, в рамках которых мы кривляемся и извиваемся. И мое личное сражение, кажущееся мне моральным явлением, на самом деле целиком и полностью укладывается в рамки поведенческих норм общества. Я подобен Дон Кихоту. Только в отличие от него я сражаюсь не с ветряными мельницами, а лишь с их призраками.

Направляющие устройства

Все мои попытки попасть в лабораторию направляющих устройств кончились неудачей: повсюду я натыкался на стену секретности. Но вот просматривая американские научные журналы, я обнаружил большую статью на эту тему. Из нее я узнал, что все исследования в этой области ориентированы на военные цели, то есть на ориентацию таких объектов и в таких условиях, какие мало что общего имеют со слепыми и их перемещением в пространстве. В статье был особый параграф на эту тему. Выводы авторов статьи на этот счет были оптимистическими, но лишь в неопределенно-отдаленной перспективе. Я информировал Слепого о своих изысканиях.

– Обидно то, – сказал он без всяких эмоций в голосе, – что люди с различных сторон фактически вплотную подошли к преодолению слепоты. Если бы их усилия теперь объединить и направить именно на эту в высшей степени гуманную задачу, то уже через несколько лет проблема была бы с блеском решена. Сначала это были бы аппараты, умещающиеся в портфеле, потом – в кармане, наконец – в дужке очков. Это был бы триумф человеческого гения. А что получается на деле?! Боюсь, что я напрасно рыпаюсь. Так и умру, не воспользовавшись этим триумфом человеческого гения. Знаешь, что меня сейчас волнует? Каким будет представляться мир людям, которые будут пользоваться аппаратами, полностью компенсирующими отсутствие зрения? Понимаешь? Допустим, что каждому зрительному ощущению с помощью этих аппаратов в человеке будет создаваться соответствующее состояние, так что будет иметь место полный изоморфизм зрительных образов и образов, создаваемых этими аппаратами. Будет ли это означать, что человек видит мир? Понимаешь? Я вот в этой комнате ориентируюсь, может быть, лучше тебя, но я все-таки ничего не вижу. Любой самый идеальный заменитель зрения все-таки не есть зрение.

Невеста

У Невесты день рождения. Я купил цветы и маленькое колечко. Не очень дорогое, конечно. Дорогое мне не по карману. Позвонил ей и попросил подождать меня в условленном месте после работы – ее завод находится недалеко от комбината. Она страшно удивилась, когда я вручил ей цветы и колечко.

– Это по какому случаю? – спросила она. – Уж не делаешь ли ты официальное предложение?

– Предложение остается само собой. Но это – по поводу твоего дня рождения. Поздравляю. Желаю тебе всего самого хорошего.

– Ой, а я и позабыла, что сегодня у меня день рождения. Спасибо, конечно, но к чему такие траты? И как это ты запомнил?

– Ты у меня одна. Я помню до мельчайших деталей все, что связано с тобой.

– Спасибо. Извини, я бегу. У меня дела.

Она втиснулась в подошедший автобус. А я поплелся к другому. Я был счастлив оттого, что принес ей минуту радости.

Порывы

Из нашей жизни исключено все яркое, подлинное и значительное. Нашу жизнь заполнили трудностями и неприятностями такого рода, преодоление которых либо невозможно, либо бессмысленно, либо связано с потерей времени и сил, с тупым ожиданием и постоянным озлоблением. Тоску по остроте, яркости, опасности, рискованности я замечаю во многих людях, с которыми мне приходится сталкиваться. Солдат часто свои разговоры заканчивает восклицаниями вроде «Дать бы кому-нибудь по морде!». Слепой не раз говорил, что лучше взорваться, чем гнить в нашем болоте. Я сам порою вдруг говорю себе: кто мы такие, в конце концов? Стоят ли те помои, которые мы жрем, то тряпье, которое мы носим, те каморки, в которых мы ютимся, та макулатура, которую мы читаем, и прочие, с позволения сказать, блага того бесконечно постыдного унижения перед своими ближними и перед всякими крысами вроде Гробового, Фрола Нилыча, Крутова, Сусликова?

Но такие порывы возникают лишь на миг и тут же уступают место всеобъемлющей серости и унылости жизни. Бунт червяков недолговечен.

– Что тебе еще нужно? – говорю я себе. – Ты сыт и одет, у тебя есть отдельная кровать и даже отдельная комната, у тебя легкая и довольно интересная работа, тебя уважают в коллективе, скоро тебя повысят в должности, у тебя масса знакомых и друзей. Многие ли в мире имеют столько, сколько имеешь ты?! У тебя нет ног. А у многих ли людей есть все? Сколько в мире людей, которые захотели бы поменяться с тобою местами? Тебе не везет с женщиной. А многим ли везет?! И кто знает, что лучше – жить таким одиноким аскетом, как ты, или взвалить на себя груз семейной жизни, при виде примеров которой у тебя не раз бегали мурашки по телу?! Будь доволен тем, что тебе досталось волею судьбы!

Восстановление утраченных функций

В Советский Союз приехала группа иностранных ученых – специалистов по восстановлению утраченных функций различных органов тела. Задача этого комплексного раздела науки – изучение и лечение случаев, когда орган цел и с биологической точки зрения нормален, но не функционирует или функционирует плохо. Часть таких случаев объясняется дефектами нервной системы и других элементов организма, прямо или косвенно связанных с работой данного органа. Но большая часть их остается до сих пор таинственной, так как никаких дефектов такого рода не обнаруживается. Лечению такие случаи поддаются редко, причем причины излечиваемости остаются также неизвестными.

Нашего директора вызвали в Обком партии и сообщили, что делегация, возможно, приедет к нам в город и посетит комбинат. Что началось твориться в комбинате, невозможно описать. У нас отобрали часть помещений и перевели туда отдел ручного протезирования. А помещения последнего передали лаборатории восстановления, находящейся в том же здании. Для нее пробили в стене парадный вход и снабдили его модным в западной архитектуре лет сорок назад козырьком. Произвели молниеносный ремонт всех кабинетов, заменили мебель и аппаратуру, лестницы устелили ковровыми дорожками, стены украсили репродукциями картин западных художников, включая Пикассо. И все это в считанные дни. Со всей страны собрали наиболее приличных специалистов в этой области науки и смежных областях, которые мало-мальски прилично выглядели и могли изъясняться на иностранных языках. Они должны были изображать сотрудников лаборатории. А настоящим сотрудникам наказали даже носа не показывать на территории комбината во время пребывания делегации. Всех липовых сотрудников поселили с семьями в новом жилом районе, уже готовом к сдаче в эксплуатацию, но еще не принятом комиссией Обкома партии. Зал, в котором должен проходить научный симпозиум, снабдили новейшими средствами синхронного перевода. Привели в божеский вид магазины, кафе и рестораны вокруг комбината. Весь район наводнили агентами КГБ, которые не должны подпускать к комбинату лиц, не отобранных специально для этой цели.

Слепой попросил меня устроить ему присутствие на симпозиуме и возможность побеседовать с кем-либо из иностранцев. Я сказал, что постараюсь устроить первое, но при условии, что он не будет ни в коем случае претендовать на второе. Но хлопоты и тревоги оказались напрасными. Высшие власти почему-то не дали разрешения иностранной делегации посетить наш город.

В отремонтированное здание лаборатории восстановления переселилась дирекция, а лабораторию втиснули в несколько комнат, где раньше помещалась дирекция. Зато Слепому я устроил встречу с самым толковым парнем из лаборатории.

Тот сказал, что когда в мире трубят о выдающихся достижениях в чем-то, верить этому можно лишь процентов на десять, не более. В нашей же области – не более чем на сотую долю процента. Фактически успехов нет и в ближайшее время не предвидится. Наука и техника (особенно – микрофизика и электроника) должны сделать новый качественный скачок, чтобы мы начали хотя бы первые успешные шаги в нашем деле.

Странно, этот разговор почему-то благотворно подействовал на Слепого. Может быть, потому, что для него успехи в этой области науки и медицины не могли принести абсолютно ничего хорошего, – у него все равно нет того органа, функции которого можно было бы восстановить.

– У нас еще в запасе кое-что есть, – сказал я. – Пересадка органов. Займемся этим делом всерьез. Кто знает, вдруг тут что-то и получится…

Выборы

Что выборы в органы власти у нас есть пустая формальность, общеизвестно. И мы уже привыкли относиться к ним с полным равнодушием. Многим из нас приходится тратить силы и время на них. Но это считается общественной работой. Не будь выборов, пришлось бы выполнять другие общественные поручения. Для многих из нас это – повод для уклонения от работы и для внесемейного времяпрепровождения. Не будь выборов, мы взяли бы то же самое за счет другого повода. Раньше выборы всегда производились из одного кандидата. Суть их сводилась к тому, чтобы формально признать намеченного в соответствующих органах власти кандидата избранным. На сей раз московские власти решили произвести в нашей области эксперимент – производить выборы из двух и более кандидатов. Это было, конечно, сделано для простаков. Двух кандидатов на одно и то же место все равно наметили в партийных органах (в обкоме, горкоме и райкомах). Причем заранее было намечено, кто из двух пройдет. От нашего комбината кандидатом в депутаты Областного совета выдвинули Кротова, помощника Крутова. Конкурентом Кротова назначили старую учительницу. Меня назначили доверенным лицом Кротова. Моя обязанность – ездить по учреждениям избирательного округа, рассказывать о товарище Кротове и призывать трудящихся голосовать за него. Кроме того, меня попросили написать (вернее, просто подписать) статью о Кротове для газеты. Кротов, учитывая мою малую подвижность, предоставил в мое распоряжение обкомовскую машину. Всем партийным секретарям учреждений, где мне приходилось выступать, он дал указание, чтобы перед выступлением объявляли о моем физическом состоянии и о моих героических усилиях по преодолению его. Получалось очень эффектно. Меня представляли как «Мересьева мирного времени» (Мересьев был летчик, потерявший во время войны ступни обеих ног, но научившийся летать с протезами, сделанными, кстати сказать, на нашем комбинате). Когда я шел к трибуне с таким видом, будто я не инвалид, а чемпион по бегу, собравшиеся разражались аплодисментами, какие не всегда выпадают на долю даже больших руководителей. Благодаря этому личность товарища Кротова становилась светлее и значительнее.

Кротов

Пока шла предвыборная кампания, Кротов приглашал меня два раза к себе домой в городскую квартиру и один раз на дачу. Должен признаться, что я до сих пор никогда еще не видел такой роскоши, как у него. Я был один раз в квартире нашего директора (он «угощал» мною как «феноменом» каких-то московских гостей), но она ни в какое сравнение не идет с кротовской. Особенно меня поразила библиотека. Кротов сказал, что такой библиотеки нет даже у специалистов-филологов в Москве. Как он ухитрился собрать такое сокровище? После роскошного ужина, за которым он упорно пытался заставить меня выпить рюмку водки, он подобрел и пообещал устроить мне однокомнатную квартиру. О своем обещании он, конечно, забыл. А став депутатом и важной персоной в обкоме, он вообще позабыл о моем существовании.

Весьма возможно, что с точки зрения западных богачей бытовой уровень Кротовых не так уж высок, как кажется нам. Но зато положение наших «богачей» имеет много преимуществ перед западными: оно достигается без особого риска, не связано с особыми хлопотами и тревогами, гарантировано. Конечно, кротовы иногда теряют свое положение. Но это бывает редко. И при этом они все равно не падают до нашего низкого уровня. Суть хрущевской «революции» состояла в том, что кротовы, сусликовы, корытовы, горбани, маоцзедуньки обезопасили себя от произвола высших властей. К тому времени они уже стали реальной властью в стране, а в хрущевские годы это было признано и официально.

И все же затея выбирать на руководящие посты из двух и более кандидатов встревожила начальство. Возникла угроза их гарантированному положению. Наш партградский эксперимент показал, что угроза эта для большинства должностных лиц не такая уж опасная. У нас провели экспериментальные выборы партийных работников из двух и более кандидатов. Выбрали за редким исключением все равно тех, кого намечали заранее. Исключения оказались совершенно незначительными и несущественными.

Туристический поход

По случаю праздников у нас образовалось несколько выходных дней подряд, и мы решили отправиться в туристический поход. Не так далеко, конечно, чтобы это было мне под силу. Впрочем, недалеко от города столько прекрасных мест, что никакой проблемы на этот счет вроде бы не было. Но не тут-то было! Повсюду были запретные зоны, огороженные участки, свалки. Пришлось спуститься по течению реки километров на десять, прежде чем мы нашли подходящее место. Раздались возгласы насчет нашей прекрасной природы. Кто-то сказал, что в западных странах такой первозданной природы уже нет и что в этом наше преимущество. Слепой сказал, что прекрасная природа не есть заслуга нашего социального строя, что суть социального строя проявляется в том, как распоряжаются природой. А с этой точки зрения нам хвастаться нечем. Сколько мы тыкались в запретные и загаженные места, прежде чем нашли это местечко?!