Текст книги "Укус сколопендры"

– Ну, и фиг с Митяем. Может, даже к лучшему, что он не приехал за нами? – вдруг сказал мужчина. – А я бы очень даже хотел на этом островке провести ночь, – добавил он, мечтательно глядя на жену.

– Ой, я боюсь, – испуганно замахала руками женщина.

– Кого? – засмеялся Юрий. – Нам никто даже не встретился за всё время.

– Я боюсь змей, ужей, ночных птиц… Вдруг опять эти мерзкие сколопендры объявятся, всякие там ползающие пауки и жуки…

Юрий привлек к себе супругу и что-то пылко прошептал ей на ушко.

– Я очень хорошо помню, что сказал нам московский профессор, – усмехнулась Тая и добавила серьезно, – а между прочим, уже смеркается.

Супруги бросили прощальный взгляд на морскую гладь и направились к знакомой тропинке.

– Опять вверх карабкаться, – недовольно вздохнула туристка.

Осуществив подъем, они, наконец, остановились, чтобы отдышаться, и посмотрели вниз на бухту со своего возвышения.

– Уж полночь близится, а Германа всё нет, – сыронизировала женщина, в открывшемся ей обозрении не отмечая ничего похожего на моторную лодку их провожатого.

– Угу, – кивнул Юрий и предложил, – может быть, заночуем в шалаше?

– Там душно и как-то неуютно, – поморщилась Тая. – Оставим его, как запасной вариант на случай дождя. Но я надеюсь, что его, всё же, не будет.

Туристы решили остановиться на ночлег у алычового дерева. Расстелили покрывало, пожевали хлеб, заедая его виноградом. Потом, взявшись за руки, какое-то время сидели молча, прислонившись к шершавому стволу многолетней дикой сливы и просто наблюдали природу.

Уже стемнело. Иногда до них долетали порывы соленого морского ветерка, который колыхал нагретый южным солнцем воздух. И в такие мгновения Таисии казалось, что плечи ее укутывает ласковое воздушное покрывало. От виноградника шел аромат спелых ягод. Настолько спелых и накаленных жарой за день, что чудилось, будто всё окружающее воздушное пространство благоухает запахом свежевяленного изюма.

Таисия легла на спину, Юрий – рядом с нею, подложив ей под плечи руку.

– Какое темное небо, и какие невозможно крупные здесь звезды, – зачарованно сказала женщина.

– Это южное небо, милая, – сказал мужчина, склоняясь над Таисией и целуя ей лицо, шею и плечи.

– Ой, что-то сильно колет в спину, – она ласково отстранила супруга.

– Наверное, камушек попался, – предположил Юрий и добавил, – принцесса ты моя на горошине…

Тая вытащила из под покрывала острую косточку алычи.

– Ничего себе горошинка!

Она села и поинтересовалась:

– А сколько сейчас времени?

Юрий поднес часы к самому носу.

– Ты не поверишь – еще только семь…

– У меня появилась идея. Тем более, что до сна еще далеко, – сказала она интригующе.

– Что за идея?

Таисия обняла супруга, и мужчина замер от страстного и продолжительного поцелуя, которым она его наградила.

– Обожаю твои фантазии! – сказал Юрий, крепко обнимая жену за талию. – Что на этот раз?

– Хочу виноградную ночь, – тихо и загадочно сказала она.

– Ты хочешь, чтобы мы перешли спать в виноградник? – не понял мужчина.

– Нет. Спать мы будем под алычой. Просто… я хочу, чтобы сегодня у нас было виноградное ложе…

И видя некое замешательство в глазах супруга, игриво добавила, освобождаясь из его объятий:

– Только нам надо будет еще немного потрудиться: сейчас мы займемся сбором урожая…

– А ты уверена, что именно этим нам следует сейчас заняться? – немного разочарованно спросил мужчина.

– Уверена. Я так хочу, – добавила она, – пусть это будет мой каприз.

– Тогда слушаю и повинюсь, – ответствовал Юрий, поднимаясь с гобеленового покрывала.

И взявшись за руки, супруги двинулись к виноградным лозам. Их глаза уже привыкли к темноте, и она им не казалась такой кромешной, как вначале. Они дошли до шалаша, и каждый взял по корзинке. «Плетенки» вперемешку с деревянными ящиками находились возле сторожки.

– Наберем сначала листьев, – сказала Таисия. – И зеленых, и сухих, опавших – Только в разные корзины.

Тара быстро наполнилась и была легкой. Супруги высыпали содержимое под алычой в две раздельные кучки.

– Я думаю, еще пара таких же плетенок – и листьев будет достаточно, – сказала женщина.

Сначала они разбросали сухие листья, потом сверху аккуратно прикрыли их еще зелеными.

Юрий с удовольствием плюхнулся на импровизированную постель. Тая присела рядом. Мужчина тут же привлек ее к себе.

– Никогда еще не спал на виноградной перине! Как же ты здорово придумала!

И он страстно стал осыпать поцелуями ее лицо, плечи и грудь, намереваясь снять с жены сарафан.

– Эй, так нечестно, – воспротивилась она, – нам еще надо сейчас идти собирать виноград.

– Тайчонок, это пытка! Я не вынесу. Давай больше туда не пойдем! – попросил Юрий.

– Я же хочу подарить тебе виноградную ночь, – сказала женщина негромко, но многозначительно.

И мужчина сразу затих.

– Скажи, ну, откуда к тебе приходят подобные фантазии?

– Я так чувствую. И сегодня хочу, чтобы было именно так.

– Тогда идем скорей собирать виноград, – сказал Юрий, смиряя свое нетерпение.

Две корзины ароматных, нагретых за день солнцем ягод, были собраны. Сначала они перенесли одну, наполненную до краев южными дарами плетенку, потом другую.

Несколько крупных гроздей Таисия переложила в импровизированную вазу, которой отлично служила ее соломенная шляпка. Остальные ягоды разбросали по виноградной перине.

– Я ждал этого весь день, а сейчас так взволнован, – растерянно сказал Юрий, – так взволнован, словно, в нашу первую ночь…

– Значит, ты проникся торжественностью момента, – тихо сказала женщина, – именно этого мне и хотелось…

Какое-то время они стояли в обнимку в наряде Адама и Евы под деревом алычи. Южное темное небо простиралось над ними, а звезды были такими крупными и яркими, что красота их казалась почти невозможной, тем не менее, оставаясь реальной.

Женщина нежно обвила рукой супруга за шею и прошептала лишь одно слово: «Люблю».

Он подхватил ее на руки и осторожно уложил на столь необычную постель. Ягоды под тяжестью двух тел начали забавно лопаться, ласково омывая кожу виноградным соком.

– Мне бы никогда такое даже в голову не пришло, – восторженно шептал мужчина, – придумщица моя…

– Я же Таис…

– Кто бы сомневался… Как же я тебя обожаю!

Два красивых молодых тела, переплетаясь и купаясь в живительном виноградном нектаре, исполняли вечную в подлунном мире мелодию любви. И большие яркие звезды вместе с Селеной молчаливо взирали на такую картину. А, может быть, даже завидовали, со своей высоты и давности существованья точно зная, что ничего нет прекраснее вот этой самой любви?

Ах, виноградное ложе… Каким же оно оказалось пьянящим в ту ночь! Сладкий ягодный нектар наполнил тела любящих живительной силой, словно, вместе с ними тоже вознося гимн вечной Природе, ее красоте и гармонии.

Когда утром Таисия открыла глаза, Юрий уже не спал. Он любовался женой, ожидая ее пробуждения.

– Виноградная моя! – были первые слова, обращенные к ней.

И Юрий обрушил на нее шквал таких же страстных поцелуев, которыми награждал ночью.

Уступая натиску супруга, женщина поймала себя вдруг на мысли, что вот эта, уже расцвеченная утром любовь, которую ей сейчас дарят, схожа с некой избыточной сладостью, сладостью чрез меры, что ли.

После ночи, когда она была вся так изсласкана и изнежена, такая необычайная гармония воцарилась в ней, что хотелось просто тихо лежать и прислушиваться к себе.

Что-то произошло с ней ночью. Но что? Она не могла понять. Но что-то случилось – это точно. Потому что ТАК она никогда еще себя не ощущала. Она чувствовала себя, как некий сосуд, наполненный до краев, что ли. Сосуд… Таисия вдруг вспомнила короткий предутренний сон. Она на морском берегу, вокруг ее ног снуют мальки рыб и креветки… И тут волной намывает амфору. Да, именно – амфору. Она так явственно всё помнит. Тая берет емкость в руки, освобождая от накрутившихся на нее водорослей вперемешку с ракушками. Амфора красива, изящна, разукрашена греческим орнаментом и очень крепко закупорена пробкой. Женщина пытается ее открыть, но безуспешно. Именно в этот момент она просыпается.

И сразу же оказывается в пылких объятиях супруга…

– Хочу сейчас окунуться в море, – сказала Тая, когда остатки минералки Юрий лил ей на руки, и она освежала водою лицо.

– Я тоже, – Юрий вздохнул, – но тогда мы смоем с себя виноградную ночь…

В его глазах промелькнуло сожаление.

– У нас впереди еще другие ночи, – успокоила Тая мужа, погладив его по липкому от ягодного сока плечу.

Было девять утра, когда они решили спускаться к бухте.

– Погоди, – Тая подняла вверх голову на крону дерева, под которым они стояли. – Нам так хорошо было под этой дикой сливой… И она – молчаливый свидетель нашего пиршества любви…

– Пиршества… Как здорово ты сказала, – супруг пылко обнял Таисию.

– Давай ее отблагодарим, – предложила женщина.

В глазах Юрия возник вопрос.

– Можно ее корни укутать нашей виноградной периной…

– А я подумал, что наше ложе из ягод теперь станет лакомством для птиц и прочей живности.

– Ну, живность свое не упустит, – усмехнулась Тая, и они стали сгребать виноградное сено вперемешку со сладкими ягодами под оголенные корни дикой сливы.

А Юрий еще немного даже утрамбовал витаминную подушку вокруг дерева.

– Может, приедем сюда будущим летом, чтобы попробовать на вкус эту алычу?

– Может быть, – задумчиво кивнула Таисия.

… Они наплавались вдоволь и сидели на берегу, доедая каравай деревенского хлеба, заедая его сладкими ягодами.

– Я бы сейчас съел сразу десяток отбивных, – сказал Юрий.

– Не наша ли лодочка? – встрепенулась вдруг Тая, заприметив еще издали ныряющую в небольшие волны моторку. – Неужели вчерашнего провожатого совесть замучила?

– А я на него не в обиде. И ты знаешь почему, – Юрий обнял жену.

– Воркуете, голубки? – были первые слова Митяя, когда моторка подкатила к берегу. – Виноват, виноват, – затараторил он тут же скороговоркой.

И можно было даже не спрашивать, почему он вчера не приехал за туристами: амбре, исходившее от мужичка, было таким сильным, что перебивало свежий морской бриз.

– Тут такое дело вышло, понимаете… Приятель поймал камбалу весом в десять кило с икрой. Пока икру жарили, понимаете… Пока пивка попили… Я и не заметил, как жара сморила. Проснулся – а уже ночь на дворе.

– Я так думаю, что не только пивка попили с приятелем, – добродушно усмехнулся Юрий.

– Понравилось местечко? – поинтересовался Митяй, пропуская мимо ушей наблюдение туриста.

– Очень понравилось, – ответил тот, счастливыми глазами глянув на молчаливую, томную и, как казалось, всё еще пребывающую в состоянии случившейся неги, Таисию.

– Ой, угощайтесь, ребятки! Небось, проголодались, – спохватился провожатый, кивая на промасленный бумажный пакет. – Там пончики, специально для вас купил на пристани.

Юрий вытащил несколько жареных колечек из муки, обильно посыпанных сахарной пудрой, и предложил жене. Но она отказалась.

Таисия была как-то сосредоточена в себе, не вникая в болтовню Митяя с мужем, к тому же, заглушаемую шумом моторной лодки и рассекаемых волн. Для стороннего взгляда она, возможно, выглядела меланхоличной и заторможенной. И можно было бы, пожалуй, ее состояние списать на жаркий южный климат, если бы не знать, какие незабываемые мгновенья провела она на острове, который оказался для этих двоих не только необитаемым… Но Юрий смотрел на нее пристрастным взглядом, поэтому чувствовал каждое ее движение, даже заторможенное, понимая его причину. И испытывал распирающую его мужскую гордость: это он так утомил ее ласками, насытил блаженством и наслаждением, на которые она так пылко и благодарно откликалась ночью…

Тая прикрыла глаза от слепящего солнца и вспомнила сон, в котором она нашла удивительной красоты амфору, которую пыталась открыть…

Пройдет четко определенное время, и однажды под утро Таисии приснится тот же самый сон: она на морском берегу, и к ее ногам волной прибило амфору с греческим орнаментом…Она берет ее в руки, и в это время пробка сама вылетает, расплескивая янтарными брызгами виноградный нектар…

И в тот же самый миг женщина проснется от короткой, но очень резкой боли внизу живота, испугавшись и вдруг обнаружив, что у нее начали отходить околоплодные воды. Хотя до родов оставалась еще неделя.

– Так бывает, – успокоит ее в приемном отделении роддома акушерка. – Запросился ребеночек на этот свет, царапнул, хоть и малюсеньким, но острым ноготком, околоплодный пузырь и проткнул его…

А профессор-то оказался прав! И не раз супруги с благодарностью вспоминали его, казалось бы, немудреный совет – просто уехать подальше из Москвы.

И к многочисленным ласковым прозвищам, которыми награждал свою любимую жену Юрий, с тех пор прибавилось еще одно: виноградная моя… Уже спустя какое-то время после возвращения из Крыма, Юрий искреннее убеждал Таю, что в запахе ее волос и тела он по-прежнему улавливает аромат того сладкого нектара, от которого теряет голову. Потому что аромат тот сразу будит воспоминания о незабывамой ночи блаженства, которую они провели под деревом дикой сливы рядом с виноградником…

Глаза, как две спелые оливы

Говоря о Таисии, никак нельзя пройти мимо ее удивительных снов: загадочно-непонятных, порой повторяющихся и вещих…

Этот сон Тая видела всего один раз. Но он был таким ярким, запоминающимся. А еще: каким-то абсолютно вне времени и пространства, что ли. Ведь в сновидении порою всё так причудливо переплетается… Она вдруг оказалась среди невообразимо красивой южной природы: ее окружали высокие горы, поросшие густой зеленью. И еще – чувствовалось дыхание моря, хотя его самого Таисия не видела, но близкое присутствие его ощущала благодаря свежему ветру. Можно ли ощутить во сне запах моря? Наверное, можно, если сон, как явь…

А еще в том видении было очень много виноградников. Все было усыпано этими плодоносящими растениями, корни которых уходили неглубоко в каменистую, но такую благодатную почву. Такую благодатную, что казалось: воткни сегодня в нее сухую палку, и уже завтра из нее вырастет кипарис или миндальное дерево.

Было прекрасное время сбора винограда. Вьющаяся лоза прогибалась под тяжестью созревших плодов, отливавших то янтарем солнца, то коричневато-фиолетовым цветом спелой оливы. Тая остановилась у лозы, гроздья крупных ягод которой привлекли ее своим ярко-розовым окрасом. Те же виноградины, что были не прикрыты листьями, а полностью открыты солнцу, отливали оранжевым цветом. Она сорвала три таких ярко-рыжих ягоды, стерла с них фруктовый воск и отправила в рот, ощущая их почти невозможную спелую сладость. Сладость, которая могла вызреть только под солнцем юга, и нигде больше. Где самого того солнца с избытком.

Внимание женщины привлекли детские голоса, которые доносились издали. Она остановилась и прислушалась. А затем пошла по протоптанной тропинке в направлении звуков.

Взору ее открывался большой двор, в конце которого угадывался дом, поросший плющом. Посреди двора стояла невысокая беседка, обвитая лозой: с ее стен и крыши свисали спелые виноградные гроздья. Рядом с беседкой стоял огромный деревянный чан, наполненный спелыми ягодами муската…

В огромной круглой кадке прыгала абсолютно голая детвора, резвясь и заодно своими ножками выдавливая виноградный сок для будущего вина.

Их было человек восемь. Самый старший из них выглядел лет на десять. Остальные – были младше по возрасту.

За детворой в полудреме наблюдал дремучий дедок: явный долгожитель юга с абсолютно белыми волосами и усами, но смуглой кожей лица, порэпанной за годы жизни глубокими морщинами от нещадно палящего солнца.

Таисия затаилась: было что-то невозможно притягательное и завораживающее в этой картине. И вечное, как сама жизнь на земле.

– Чвик, чвик, – раздавался хлюпающий и радостный звук, извлекаемый детскими ножками, купающимися в виноградном месиве.

Жара уже схлынула, потому что солнце, совершив свой дневной круг, зашло за горизонт. Но то был юг. И воздух такой теплый… Такой теплый, что казалось, если бы его можно было собрать в сосуд, то в сосуде оказалось парное молоко…

На юге быстро темнеет. Вот уже к деткам стали подходить женщины, очевидно, их мамы. Они брали своих чад, бережно промокая холщевой тканью живительный виноградный сок, в котором они только что искупались. Сок жизни.

Только один мальчик оставался еще в огромной деревянной кадке. Таисия его сразу заприметила.

Он был младше всех: на вид не более двух лет. Его тоненькие ножки проваливались в сочную жижу по самые коленки, он падал, поднимался, и снова падал. Такой забавный. Когда ему надоело падать и подниматься, малыш просто сел в виноградное месиво и стал давить ягоды маленькими ручонками, не забывая при этом отправлять сочное лакомство себе в ротик.

И еще Таисия была уверена: малыш ее заприметил, хотя она стояла, затаившись в кустах зелени.

И тут она забеспокоилась: почему же никто не забирает самого маленького? Она уже хотела ринуться к нему…

Но тут заметила женщину, направлявшуюся к деревянному чану. Таисия видела ее только со спины. На ней было облегающее стройную фигуру одеяние из очень тонкого хлопка. По спине – свободно разбросанные темные волосы.

«Надо же, – удивилась Тая, – у нас одинаковые платья. И, вообще, такое чувство, что я ее откуда-то знаю»…

Знакомая незнакомка подошла к мальчику. Он радостно протянул к ней ручонки. Женщина завернула его в тонкую пеленку, и малыш уткнулся ей подбородком в плечо. При этом он успел улыбнуться Таисии и посмотреть на нее выразительными глазами, цвет которых можно было бы сравнить со цветом спелых олив…

А проснулась Тая с радостным ощущеньем: именно в ее плечо уткнулся своим личиком тот мальчуган. Невероятно, но даже после пробуждения она так явственно чувствовала его прикосновение…

Пройдет несколько лет. Сон тот забудется. А однажды, когда сынишке Максиму будет два годика, и он будет играть на ковре, малыш неожиданно вдруг резко развернется и глянет на маму точно так, как тот мальчуган – двумя спелыми оливами. И улыбнется точно так же. Женщина вздрогнет. И сразу вспомнит тот сон, понимая, что был он вещим. А еще задумается о загадочной игре подсознания, которое почему-то решит познакомить ее с собственным ребенком, до появления которого на этом свете оставалось еще несколько лет…

Тот сон привидится ей гораздо раньше наяву случившейся виноградной ночи. И будет ярким. Но память почему-то заблокирует его на время, заполонив всё всплеском того любовного пиршества ночи: под южным небом, под кроной алычи, на перине из виноградных листьев и сладких ягод, нектар которых омывал тела влюбленных. И, хотя два эти события, без сомненья, являли неразрывную связь, странным было то, что следствие намного упреждало причину, нарушая тем самым логику причинно-следственных связей. Но кто может похвастаться тем, что знает тайны закулисья человеческого подсознания?

Приснится же такое!

Сон о детях, омываемых соком виноградных ягод в огромной деревянной кадке, где Таисия нашла и своего ребенка, она видела единственный раз. А вот был у нее такой, который повторялся не однажды на протяжении ее жизни.

Впервые он привиделся Тае, когда ей было лет семнадцать. Проснувшись поутру, она подумала: просто перезанималась, готовясь к экзамену по истории. Ей снилась древняя Эллада. Красивый город, будто бы Афины… Она, в каком то необычном, интересном одеянии, дивными фалдами струящимися по ее фигуре… И рядом с нею мужчина – полководец. Она стоит рядом с ним на каком-то возвышении, и их приветствуют легионеры, которые радостно и зычно выкрикивают имя своего военачальника. И имя его – Александр…

И хотя то сновиденье было не ярким, словно, подернутая пылью веков и выцветшая от времени фреска, запомнилось невероятное и главное: это она стояла рядом с Александром Македонским… Да, тем самым. Великим и прославленным.

– Приснится же такое! – засмеялась поутру юная особа, потягиваясь в постели, – не надо учебники на ночь читать!

Потом тот сон стал повторяться. Не так уж и часто. Но порою, засыпая, Таисия, ловила себя на мысли: а вдруг? Вдруг она снова отправится туда – в загадочное и манящее путешествие? Причем, теперь сновиденье стало ярким, подробным в деталях, словно, со старинной фрески старательно стерли вековую пыль.

И совсем не похоже то было на обычный сон. Так явно и осознанно всё это ощущалось: она была современницей тех людей, дышала с ними одним воздухом, над нею было распростерто небо Эллады. И нежную кожу ее тела, прикрытую хитоном, обжигало палящее солнце той страны…

Хитоном… Да, именно – хитоном. Проснувшись, она помнила свое одеяние в деталях. Оно было выполнено из тонкой и прозрачной гофрированной ткани цвета яркой бирюзы. Ее талию обхватывал пояс, распределявший всю ширину одежды мягкими складками вокруг фигуры. Хитон был с большим отворотом, расшитым узорами тонкой шелковой нити и украшенный белым и розовым жемчугом. А поверх такой красоты была накинута еще отливающая золотом ткань, закрепленная на плече и поясе одинаковыми металлическими застежками с вкраплением благородных камушков бирюзы.

Мягко падающая материя обнимала фигуру, подчеркивая красоту тела при малейшем ее движении или дуновении ветерка. Золотой обруч, икрустированный бирюзой, поддерживал густые, темные волосы, предварительно заботливо уложенные в прическу «греческого стиля». Длинные завитки-локоны струились по ее плечам… Таисия так явственно помнит: ее тело источало аромат розового масла вперемешку с ванилью…

И помнит того человека, который стоял рядом с нею. Его чеканный профиль с резко очерченным подбородком. Гриву густых светлых волос, отдающих в рыжину, так чем-то напоминающую ей гриву льва… Она держит в памяти в мельчайших деталях даже свежий шрам на его руке.

Кажется, воздух сотрясается от выкриков легионеров своему военачальнику: Александр, Александр! Воины ликуют. Они опять победили. В какой-то момент они начинают приветствовать и женщину– красавицу, что стоит рядом с великим полководцем.

И тогда слышны громогласные возгласы: Таис, Таис!

Она так явно видит эту картину: усталые лица мужчин, их тяжелые щиты и стоптанные сандалии, утопающие в пыли… И возгласы вперемешку то «Александр», то «Таис»…

В какой-то момент полководец поворачивает к ней лицо. Его глаза сияют гордостью Победителя, его львиную гриву полощет ветер, а ноздри трепещут от переполняющих эмоций. Он нежно обнимает за талию стоящую рядом с ним женщину. И в его глазах загорается восторг от обладания такой красотой.

Его воинов, что пережили с ним утомительные походы и бои, тоже ждет временный отдых и свои красавицы. Они это заслужили.

Тая помнит те свои ощущения. Ее переполняет невозможная радость: она принадлежит великому человеку своего времени. Она его любит. И он ее тоже.

Но сон – есть сон. Вот именно в момент ее счастливого ликования что-то происходит. Во сне прошлое, так причудливо совмещенное с настоящим, словно, дойдя до некой черты, начинает, как бы раздваиваться. Всякий раз в такое мгновение, она начинает испытывать беспокойство, переходящее в панику. Женщина вдруг начинает понимать: хотя она здесь почему-то оказалась, хотя ей всё так близко, понятно, знакомо – и Победитель, и великолепные дворцы, и дивная природа Эллады, она как будто затерялась во времени… Как будто забрела сюда случайно. Да, всё это было, было. Всё так достоверно, и из ее жизни. Но только не теперешней. Иной. Как она тут оказалась? Как поскорей выбраться отсюда? Потому что там, где-то там, есть совсем другая жизнь, в которой ее ждут и любят и в которой она нужна…

В какой-то момент пересечения эмоций (а, может, просто совмещения времен, даруемых Морфеем?), Таисия просыпается, и вздох облегчения вырывается из ее груди: она так боялась остаться в той реальности! А через пару минут уже вздох сожаления: как же было интересно там, в той далекой яви, зачем-то дарованной ей… И чего она всякий раз так пугается иллюзии? Ведь это – только сон. Но как не похож он на остальные! Та фата-моргана, где она помнит не только ароматы, источаемые ее телом, но даже пыль на сандалиях уставших воинов прославленного полководца…

Когда девушке будет лет двадцать, в руки ей попадет замечательная книга писателя Ивана Ефремова «Таис Афинская», рассказывающая о судьбе известной афинской гетеры Таис. Книга ее потрясла, но загадку не помогла разгадать. Дело в том, что первый сон, в котором она увидит себя в неком образе красавицы Таис, приснится ей еще за три года до того, как она узнает о ней из того захватывающего повествования.

А такой научный феномен сегодняшнего дня – как регрессивный гипноз – ей не был тогда известен. Он даже не был еще изобретен, хотя идея его уже витала в воздухе… Поэтому повторение данного сна так и оставалось для Таисии загадкой.

Что это было: причудливая игра разума или объективная реальность? Или – некое путешествие по волнам памяти, намекающее на непознанные и загадочные тайны человеческого бытия?