Текст книги "Перед прочтением сядьте!.. Остроумные и непосредственные рассказы из нешуточной, но прекрасной жизни"

Первое свидание

Что делает любую женщину влекущей и манкой (не путать с крупой)? Элегантная непринуждённость при любых обстоятельствах!

Не резкие переходы от веселья к дикому веселью иль забавные панибратские признания в духе «Надысь встретила мышь. Чуть не описалась! А мышь стала глухой заикой, бедняжка. Ха-ха!», а лёгкая непринуждённость – этакая «мягкая сила» (политический термин), а в нашем случае «мягкая весёлая сила».

Так повелось, что отношения стартуют с похода в ресторан. Серьёзны ли намерения, ясно из уровня заведения, куда приглашает кавалер. Если ресторан дорогой (А другой вас не достоин!), пора активировать кнопку «Элегантная непринуждённость». (Подобная бирюзовая пупочка есть у всех женщин, покопайтесь в настройках. Она рядом с кнопками «Какая-то я нынче сегодня рассеянная вся» и «С ума свести кого-нибудь что ли, чёрт и дьявол!».)

Итак, вас пригласили.

– Отличный выбор, Коля (Вася, Петя, и т. д.)! – похвалите его. – Но, к сожалению, я была там не раз. (Врите. Там наверняка столовых приборов, как ножиков в операционной, и большинство вам незнакомы. А вы леди, вы не можете опростоволоситься!)

– Может, что-то менее пафосное, Николай? Филармония, например?

Колян бледнеет, пульс енотовидный, а вы:

– Или как смотришь на пивной кабачок? Сроду не бывала! Наедимся сосисок с пивом, а? Ха-ха! Ола-ла-йо! (Поёте йодль и делаете локтями, коленями и попой характерные танцевальные движения.)

Уверяю, мужик страшно обрадуется таким словам и почует к вам тягу с нарастающим ускорением. Все мужики любят холодное пиво с жареной колбасой и сочувствующих этому маленькому хобби весёлых подруг.

Но пусть не воображает, что вы уже априори в койке. Поэтому на месте ошарашьте его. Закажите сразу рульку целиком! Плевать, что в меню указано: «Порция на двоих, троих!»

– Рулька, рулька, что это, мм… Не припомню. Но звучит мультяшно. Пожалуй, отведаю.

Видите, э-э-э… как с забавным гудением поползла вниз его э-э-э… челюсть? А вот так-с! О-о, в вас ещё много сюрпризов, загадок, шарад и прочего занятного изюма, настоянного на огненном ямайском роме и страсти. Вы набиты им, как сдоба из пулемёта. (Голубенький «Максим», розовая пулемётная лента «Хелло, Китти!». Замрите, я по вас целюсь. Вам. Вас! Короче, не дергайтесь, чтоб красивенько!)

При виде огромной рульки в искреннем испуге уроните руки на грудь:

– Ой, это всё мне? Э, а где кетчуп?!!

Но не переигрывайте, держите себя. Не облизывайтесь и не набрасывайтесь на рульку, как мангуст на змею. Самоироничная обречённость – вот ваше гастрономическое амплуа сегодня!

Если официант дезавуирует вас – спросит скидочную карту завсегдашки (а он, гад, спросит, ибо карта у вас есть), то суньте ему пластик в фитнесс или «Лэтуаль». Да хоть медстрах.

Когда обескураженный официант уйдёт, пожмите плечами:

– Какая такая карта? Странный… Карта какая-то… Ничё не понимаю!

Несмотря на привычку кушать рулю целиком, нависая и прижав уши, как жадный кот, предложите мужчине поделиться: «Я одна и половину не съем! Лопну!» Отказывается в четвёртый раз? (Какой же благородный человечище!!) И всё же переборите себя! Отдайте часть мяса. Да-да, с этой вот румяной пряной корочкой и тающим во рту жирком, чёрт подери! Сохраняйте радушную, мягкую улыбку благородной хлебосольной матроны. (Заранее потренируйтесь дома на сладком и домашних.)

Тем более, после целой порции вы три дня не можете делать секс даже с вибратором – лопнете. Потому что настоящий секс у вас был с рулькой и срулькать вам три дня и три ночи, как в сказке, пока не влезете в лучшее платье и опять Василиса Прекрасная, гой еси, исполать ея.

Не налегайте по привычке на пиво, как отчисленный студент (хотя института вы тоже не закончили). Как бы открывайте для себя под его руководством напиток впервой: «Мм, и как я раньше не того? Прелесть! Как это, говоришь: лягер, флягер, шлягер? Ах, пилснер! Извини, ничего не смыслю в этом…»

Расспрашивай его как специалиста (общие интересы – залог прочных отношений), пусть покрасуется, как Киркоров в своём лучшем пеньюаре из перьев невинно убиенных плюшевых попугаев.

А его трогательное: «Сходим сюда и в следующее воскресенье, а? Тебе же понравилось, детка?..» – поддержите руками, и ногами, и ушами (подергайте варениками от восторга). Он будет сиять от счастья, как медный пивной танк.

Расставаясь, скажите на прощанье:

– Ну что, как и договорились? В воскресенье идём в филармонию! Жду звонка! Иу-иу-иу! – воете скрипкой и делаете локтями, коленями и попой характерные движения.

Целуете и убегаете без оглядки. Видите, э-э-э… как с забавным гудением поползла вниз его э-э-э… челюсть? А вот чтоб не воображал себе, что априори, понимаешь, уже… Ты ещё побегаешь!

Карма

Сейчас модно про карму. И у меня есть забавная поучительная историйка. Рассказал тут один, как соответствующая награда нашла соответствующего героя…

Некий гражданин (назовём его Василий), страдал эсгиби… циби… ониз… Тьфу! В общем, любил в публичном месте (в лесу) фраппировать молоденьких дам своим обнажённым видом, а главным образом половым органом… Только потеплеет, покрасят лавки, пригородный лесок обрызнется зеленью – он тут как тут.

Сидит в кустах, как собака над кучкой, подрагивает от возбуждения и ждёт, когда на просеке появится молодка с коляской или физкультурница пробежит трусцой.

Нет, он не выскакивал вдруг у них перед носом. Ему нравилось возникать за спиной, как привидение, дикое, но симпатишное, и:

– Мадам-м, который час?

Несчастная вскрикнет, обернётся, а он стоит: в одной руке лёгкая шляпа на отлёте, другой передёргивает, ещё и приветливо улыбается. Юлий Цезарь просто! Кто с криком убегал, другие обругают, кто-то крутил пальцем у виска.

Он же всем говорил: «Мерси», – и невозмутимо, с достоинством скрывался в чаще.

И, что характерно, никто из потерпевших телегу на этого господина в полицию не накатал. То ли наши бабы не из пугливых, то ли интимная жизнь у них страшно однообразна. Не берёмся судить, но факт остаётся фактом.

Однако преступное счастье Василия было недолгим.

Одним пасмурным днём на исходе мая он поёживался в кустах возле просеки и выглядывал, кому бы показать свои озябшие фаберже. Галерист, понимаешь, меценат несчастный. Как назло, никого.

И тут на тропке появилась баба с лыжными палками: «Раз – два, раз – два!»

Таких потерявших лыжи Васька сторонился, как и беспредельщиц на великах. Велосипедистку не догонишь, а заходить спереди себе дороже – давят, не спрашивая имени. А которые с палками – то старушки, без подставки падают. Иль сердечницы. Эти от одного Васькиного вида могут опрокинуться, а это пахнет статьёй.

Но эта «лыжница» была, кажется, молода: задница литая и палками орудовала, как новенький паровоз шатунами, так и мелькают: чух-чух, чух-чух!

Вышел Васька из кустов, нагнал бегунью, взялся за член, приподнял шляпу и спросил за время. Девка обернулась, Василий положил шляпу на место. Была незнакомка прекрасна, как Столетняя война с чумой под руку, да и моложе немногим. Но скандинавская ходьба и на удивление не спёкшиеся яичники с гормонами сделали своё дело – со спины Вася обманулся лет на тридцать. Да-с, с женщинами так бывает, если смотришь со спины и пониже талии.

– У-у!.. – восхищенно прогудела старуха. Её первую обрадовало, что Васька онанирует в знак приветствия, и она с готовностью шагнула навстречу!

От столь неожиданного демарша Васька ахнул, резко потерял тягу к публичности и срочно подался с тропы в лес.

– Постой, эй! – воскликнула лыжница. – А время как же?

Чертыхаясь, Васька двинулся в чащу. За спиной послышались шаги: старуха двинулась следом. Этого ещё не хватало!

А эта курва опять:

– Стой, мо́лодец. А время-то?

– Около двух, – отрезал Василий и уточнил, чтоб отстала наверняка: – По Москве. В гости не приглашаю, чай кофе не держу, не пью, не курю.

– Тогда покажь ещё.

– Чего?!

– Член покажь, говорю. Не разглядела я, – более чем фамильярно обратилась старуха и ощутимо ускорилась.

Они уже едва не бежали вприпрыжку, а стрёмная бабища не только не отставала, но даже нагоняла – только проклятые палки свистели.

– Отвяжись, проститутка старая! – в надежде добром и честью отделаться от назойливой старушонки попросил Василий и перешёл на третью.

Не тут-то было! Бабка и не думала оставить гонку преследования и даже пригрозила:

– Ах ты щенок! Да я тобой подотрусь!

В ту же секунду Васька взвыл! В жопу клюнуло что-то острое. Старуха ловко метнула увесистую палку и шутя проделала в Васькиной заднице вторую дырку.

Более не раздумывая, он кинулся наутёк. Старуха шла как привязанная. Слышалось её размеренное мощное дыхание и ровный топот. Похоже, бабка играючи могла сдать ГТО. Не бабка, а просто олимпийский резерв СССР.

Васька был крепко напуган. Собаки за ним гонялись, бывало, но чтоб такие вот физически подготовленные упорные старушки…

– Стой, стрелять буду! – решила та взять на понт.

«Весёлые старты…» – невольно отметил Вася и смекнул – сейчас прилетит ещё пика, а с изрешечённой кормой не уйти.

Поддал и из последних сил прыгнул на берёзу, что белка. Обнял всем телом, ободрал живот, карабкаясь ввысь.

Мгновенье спустя подлетела ведьма и хищно уставилась снизу. Глаза её страшно горели, но дыхание на удивление не сбилось, тогда как Васька хрипел и обливался потом.

– Слазь, кобель голомудый! Внизу договоримся, – безапелляционно приказали снизу.

– О чём договоримся?! Окстись, бабка!

– Ну какая я бабка? – неожиданно миролюбиво сказала та, прищурясь на свисающие из листвы, точно бруньки, Васькины причиндалы.

– Мне всего-то сорок пам… ням… ам… А тебя как кличут, соколик?

– Генрих, – зачем-то соврал Васька и спросил: – А тебя… Вас?

– Генриетта Ивановна, – несомненно лгала эта чертовски опасная дрянь. – Слезай, я тебе тоже кой-чего покажу…

– Отвали! – отозвались с берёзы.

– Секунду… – не расслышала старуха (или сделала вид) и живо скинула с плеч рюкзак. Тот грузно брякнулся оземь.

«Ничего себе! – оторопел Вася. – Бегает с утяжелением. Во лошадь пожарная! Такая махом на запчасти разберёт!»

Избавившись от балласта, бабка задрала футболку и выудила из лифчика увесистые груди, хвастливо взвесила на ладонях:

– Глянь какие, голубь. А тут глянь… – она приспустила треники и похлопала себя по лобку, могучему, что бронемаска курсового пулемёта Т-34, заросшая диким волосом.

От таких живописных видов Васька крепче вцепился в ветви.

– Слезай, сокол. Договоримся. Растревожил женщину и в кусты? Не годится. Слезай, а? – ласково увещевала старуха, меж тем разминая грудные мышцы и гулко похлопывая подмышки, что штангист.

От подобных профессиональных ухваток Васька заскулил и полез выше.

Та прикрикнула:

– Ну?!

– Хрен гну. Шла бы ты домой, – едва не плача попросил Васька. – Вон, уже и дождь собирается, глянь.

– А почто тогда членом меня соблазнял, собака?! Мне-то теперь куда с этим? – корила бабка и красноречиво потерла лобок.

Васе стало несколько совестно:

– Я ж не знал, что ты… Вы такая…

– Какая?

– Старая и некрасивая.

Внизу так и заскрежетали зубами:

– Слезай, обезьяна хренова! Иль соструню!

– Нет. А не отстанешь – напишу заявление о попытке изнасилования, – пообещал Васька. – Отвяжись, крокодилище!!

В ответ, старуху обуял бес:

– Слезай, или стреляю! – рычит.

К счастью, густо закрапал холодный майский дождь. Васька повеселел, а на бессильное «стреляю» рассмеялся и продемонстрировал извращенке член. Прикрикнул:

– Катись отсюда, старая вешалк…

Не договорил. Ибо старуха выхватила из рюкзака… ружьё! Настоящий ствол! Это было столь непредсказуемо, что Васька завизжал и ну карабкаться выше.

Старуха навскидку пальнула. В Василия ещё никогда не стреляли. Боже, сколько крови! Красной, оранжевой, опять красной… Когда пошла зелёная, Васька понял, что палят шариками с краской. По нагому телу это чертовски больно. Старуха оказалась в прошлом биатлонисткой, а сейчас, на пенсии, набегается с палками и палит по банкам из ружья для пейнтбола.

Она гоняла Ваську по всему дереву, как белку, и испятнала, как мухомор. Размалёванный загнанный Васька уже готов был рухнуть наземь, но у старухи закончились шарики. Погрозив кулаком, она ушла.

Потрясённый жалкий Василий до глубокой темноты сидел на дереве, потому что ненормальная бабка запросто могла таиться в кустах. Он свято поклялся навсегда оставить опасное хобби. Лишь глубокой ночью вышел он из леса и, пугая припозднившихся прохожих диким видом, крадучись отправился домой. Больше в лесу его не видали…

В мире животных

«Хочу собаку!»

«Замучила. Купите собаку, хочу собаку, купите собаку. Нет, не хочу рыбок! Даёшь собаку! Не надо меня заваливать хомячками, завалите собакой.

Рисует собак, носит кофточки, маечки со щенками, чашка – с мопсом. При виде каждой собаки душераздирающе вздыхает, во сне скулит и перебирает под одеялом конечностями. Словом, руки выкручивает…

А собака не игрушка. Это шерсть, нечистоты и большая ответственность. У меня не было собаки, и не умер. Я, может, в детстве вообще ручным дельфином бредил, а получил по шее и войлочные ботинки на молнии. И ничего!» – так справедливо рассуждал Петров, шагая с работы. И вдруг…

«Чёрт! Клянусь Всевышним, если у Сатаны и была собачка для стиля и выхода к законченным грешникам, то это она…» – наткнувшись на собаку, решил Петров.

Голая, грязной масти, в розовых подпалинах. На башке какие-то перья, а под ними человеческие глаза, безвозвратно поражённые базедой. Один ещё и с бельмом. Из пасти болтается язык и вразброд торчат зубы (что-то трагическое с прикусом). Криво посаженные уши, лапы колесом. Ошейника нет.

Петров остановился, мгновенье подумал и…

– Фюить, фюить! Есть дельце для такого симпатяги. За мной.

Собака не заставила себя просить.

Попутно зашли в салон красоты для питомцев. Там собаку помыли бесплатно при условии впредь не дискредитировать бизнес. Можно было пустить пса в дом.

Дочь была на тренировке.

– План неплох, – согласилась жена, оглушенная валидолом. – Но спать на антресолях больше двух дней я не смогу…

– Всё закончится сегодня же, дорогая! – довольно потёр руки ликующий Петров.

– Взгляни на неё! Бракованная мама с помойки, папа неизвестен, но что-то из породы чернобыльский пятнокожистый зененхунд. Брр! И всё же это собака! И вот когда девчонка откажется… О-о!!..

– Ты знаешь, что она сказала, засыпая? – говорит жена перед сном.

– Ну? – буркнул Петров.

– Ты самый лучший папа на свете.

Петров неопределённо хмыкнул.

– А знаешь, как собаку назвала? Красавчик…

– Представляю, в кого девчонка влюбится… – вздохнул Петров.

Собака на полчаса

– Распишитесь, что не будете иметь претензий. Вот тут. А это, как и просили, справка из ветклиники, что собака привита от бешенства. Нет, точно не кусается. Толик очень добрый, мухи не обидит.

Иванова взглянула в справку и не без сомнений вручила хозяину собаки деньги. На часах было ровно двенадцать тридцать.

Мужчина открыл переноску. Скромно вышел йоркширский терьер и волооко и внимательно уставился снизу на Иванову. «Совсем человечий взгляд!» – отметила Иванова и пожалела, что отдала деньги вперёд, ибо ей самой захотелось немедля расцеловать и усыновить очаровательного сусального Толика. Кажется, эта авантюра с собакой попахивала откровенной авантюрой…

– Он гавкать-то умеет? – недоверчиво спросила Иванова, любуясь безмолвным золотисто-рыжеватым замершим Толиком, ухоженным, что Пэрис Хилтон.

Мужчина в ответ лишь криво ухмыльнулся.

– Толик, работаем. Ату! Ату! – приказал он этому собачьему метросексуалу, украшенному кокетливым бантиком на головёнке, и Иванова распахнула дверь в гостиную:

– Алло, сюрприз! – окликнула детей на диване.

Толик деловито просеменил в центр комнаты, остановился и огляделся с видом прораба: «Так-так. Ясно. Ну что ж…»

Впечатлительная дочура Ивановой, шестиклассница, застонала и невольно протёрла очки. У нежной примерной девочки наполнились благодарной влагой близорукие глаза.

– И ба… И ба… – заикаясь от счастья, не могла она выговорить: «И бантик, чтоб меня!..»

А радостный визг брата послужил сигнальной ракетой для начала секретной операции «Ну, и кто тут просил собаку?..».

Дети кинулись к желанной собачке, но та забрехала и кинулась наутёк. Спустя десять минут догонялок и неумолчного визгливого лая у Ивановой заболела голова и заныли пломбы. Толиком определённо можно было сверлить зубы в государственной поликлинике по бесплатному страховому полису. Или удалять известковый налёт с раковин, такие это были «приятные» уху звуки.

Спустя четверть часа попыток поймать и погладить очень кобенистого, юркого Толика дети выдохлись, стали терять интерес к собаке и упали на диван. Это был почти успех. Тогда Толик вдруг смолк и сам пришёл на руки к девочке, взмыленной, что пожарная лошадь.

– У-тю-тю. Лю-лю-лю… – нежно закурлыкала та и, расплывшись в самой тёплой улыбке, не сразу почуяла, что на юбочке расплывается тёплое пятно.

– А-ах!.. – ахнула девочка и, негодуя и шипя, кинулась в ванную.

Без передышки Толик выпустил ватные внутренности её большому плюшевому медведю и яростно разметал по ковру. В собачонку словно вселились бесы в чрезмерном для столь тщедушного организма количестве и устроили сабантуй.

«Нет, это не Толик. Это несомненно Анатолий, жупел рода Баскервилей…» – не верила глазам Иванова.

А довольный расправой над медведем сестры братишка, задыхаясь от смеха, попросил маму:

– М… можно, ха-ха, я уго… угощу его колбасой? Ой, не могу!! – и, ликуя, ускакал в кухню за вкусненьким для весёлой собачки.

Вернувшись с угощением, мальчуган возопил и кинулся к любимому лего-городку – к тому, что от него осталось. Молниеносно превратив двухнедельный ребячий труд в руины, сатанински заливаясь, собака пулей рванула в соседнюю комнату.

– А-а! – истошно заорал мальчуган и так рванул сломя голову следом, что стало очевидно, чья это комната… Неизвестно, что четыре секунды с четвертью делал там Толик, но только из комнаты послышался раскатистый детский плач и проклятья.

Вернувшаяся из ванной девочка заламывала тонкие ручки над трупом любимого медведя. А Толик для полноты картины разбежался, нехарактерно для собаки подпрыгнул и всеми лапами разом (чтоб уж наверняка) обрушил в небытие громоздкую напольную вазу с сухим веником…

– Он точно не бешеный? – на прощанье уточнила ошарашенная Иванова. Ещё хотела спросить, откуда Толик сбежал, но вовремя вспомнила, что «меньше знаешь – крепче спишь»…

– Не бешеный. Просто соответствующе выдрессирован. Очень способный пёс. Кормилец… – с большой теплотой сказал хозяин собаки, откровенно флегматично скучающей в переноске, и вручил Ивановой визитку. На картонке значилось: «Собака на полчаса. Ваши дети просят купить собачку, а вы против? Позвоните нам. Тел…»

– Если у кого из Ваших знакомых дети попросят собаку, а родители против, дайте им мою визитку. До свидания.

Иванова взглянула на часы: тринадцать ноль-ноль. Визитка не врала: собака на полчаса и ни минутой больше…

Карп

Мама принесла большого живого карпа и умчалась за стрижкой в парикмахерскую образцового обслуживания. Дети поместили тяжёлую рыбину в ванну, а самый младшенький, трёх с половиной лет, неугомонный Толик любезно добавил в воду ароматный шампунь «Кря-кря». Добрая душа…

– Надо её пожарить. То-то мамулечка обрадуется! Похвалит нас. Я сделаю розочки из огурца, – предложила старшая Зина и выдернула сливную пробку. Толик запротестовал.

– А-а! – заголосил он, огорчившись, что рыбке грозит смерть, а на ужин грозит рыба, которую Толя ненавидел.

– Шш! – шикнул на братишку Федя.

– Шш! Говорят же тебе, сюрприз будет, балда. Мама обрадуется, похвалит.

Третьеклассник и простак Федя не знал, что пятиклассница и прирождённая манипулятор Зина схватила вчера двойку и нуждается в смягчающих обстоятельствах и недалеком покорном чернорабочем…

А Толик запричитал:

– Неть! Неть!

Трогательно защищая рыбу, он простёр пухлые ручонки над карпом, но кувыркнулся с подставочки и присоединился к подзащитному. В СССР вода в холодном кране была действительно холодна… Сердобольный Толик бился, как в кипятке, так истошно вереща, что звенело в ушах.

Выхватив из ванной потрясённого братца, просушив и накачав его чаем с малиной, Зина с Федей вернулись к карпу. Тот зевал и грустил в сливе, затрудняя собой отвод пенной от шампуня воды. Ополоснув рыбу напором душа, посвежевшего, что из баньки, карпа принесли в кухню.

Ровненько уложили на доску, а доску на пол, чтобы было сподручней отнять полезную, богатую фосфором жизнь. Деткам же дурачиться, играть на полу всегда милей и занятней, известно.

– Ты отрежешь ему голову и почистишь, а я пожарю. Ты мальчик! Я не смогу, расплачусь, – дрогнувшим голоском соврала Зина.

Без лишних слов Фёдор поправил нож на бруске, деловито, по-взрослому попробовал лезвие ногтем и мрачно подтянул трико.

Едва почуяв, что голову отпиливает дилетант, мощная рыбина вырвалась, забилась-запрыгала, врезала хвостом Федьке по лицу, сиганула Зине на колени, та завизжала, как давеча Толик, Толик с готовностью отозвался из комнаты, а карп упрыгал под шкаф и там затаился.

Пыльного беглеца достали шваброй, но после второй попытки живьём отнять неподатливую голову бледный Фёдор, едва не плача, отбросил нож:

– Не могу я! Меня тошнит…

– Слабак!! – отрезала Зина, вооружаясь и поигрывая топором. Девочки всегда целеустремлённей мальчиков, да!..

Карпа опять пристроили на эшафот. Из жабр лезла пена с конфетным ароматом, но пришла пора умирать…

Зина хорошенько прицелилась, отвернулась и опустила топор. Хрясь! Несчастный карп лишился губ по самые глаза. Курица без головы ещё бегает, а у карпа даже мозг был не задет. Он запрыгал по кухоньке, сея кровь и ужас.

Особенно среди вездесущего Толика. Едва оправившийся от шокирующего купания, он поспешил на кухню, где прилетевшая рыбина сбила его с ног.

Неизвестно, что сильней потрясло парня, что рыба напала или что невысоко, но летает, а только это доконало несчастного. Нет, он не плакал, а мигом описался и тут же крепко заснул. Шок! Помыв и обсушив сладко похрапывающего родственничка, дети вернулись к рыбной мессе.

Положив обессиленного карпа на доску, Зина махнула топором. Голова с изрядной частью плоти отскочила.

Чистился карп откровенно тяжело. Ну, рыба вообще неохотно чистится «по шерсти»… Склизкая крупная чешуя крепко сидела, рыба выскальзывала из неумелых рук. Эх, молодо-зелено…

– Надо её приколотить гвоздями к доске! – воскликнул Федя.

На шум явился неугомонный позевывающий Толик. В большую рыбу заколачивали большие гвозди…

«О, правильно, давно пора! – одобрительно подумал Толик. – А то разлеталась тут». Он зевнул и ушёл досыпать.

Вот-вот должна вернуться мама. Следовало поспешить с готовкой. Плюнув на чистку, Зина взялась за топор: надо было разделать рыбу на куски. Винт работающего лодочного мотора справился бы с этим куда деликатней… Из-под топора разлетались потроха, кровь и плоть…

Только свалили обезображенные останки в сковороду и зажгли газ, как явилась мама.

Едва ступив в кухню, она поняла: что-то стряслось! Перепачканные кровью, загадочно улыбающиеся дети, кровь на полу, стенах, топор, молоток…

Женщина пережила несколько непростых минут, отыскивая исчезнувшего Толечку. А тот, чтобы не мешал почивать стук молотка, сгреб одеяло, подушку, уединился в шифоньере и закрыл дверку.

– Всё это, конечно, хорошо, дети мои… – резюмировала мама, потягивая белое полусухое успокоительное и выбирая чешую и кости из дымящегося карпа. – Только это не наша рыба! По дороге домой я встретила соседку, она где-то урвала прекрасного карпа и передала мне до вечера, чтобы не таскать по жаре, а сама побежала по делам…