Текст книги "Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер"

Неизв. художник. «Портрет О.И. Бове». ГМП.

Автором проекта бельведера главного усадебного дома в Архангельском – этого редкостного по красоте и гармонии архитектурного творения – иногда называют Осипа Ивановича Бове, знаменитого московского зодчего, строителя Большого театра и ансамбля Театральной площади, автора проектов многих выдающихся сооружений. На самом деле пока этому факту не найдено документального подтверждения, почему скорее следует говорить о том, что бельведер спроектирован в стилистике работ Бове. Бельведер усадебного дома в Архангельском – истинная жемчужина всего ансамбля. Можно представить, какое удовольствие, какое эстетическое наслаждение принес он Юсупову – редкостному знатоку и ценителю прекрасного.

Семью Бове и Юсуповых связывало многое. Отец зодчего еще в Петербурге многие годы работал у князя в качестве «домашнего» архитектора, а сам Осип Иванович с юных лет пользовался помощью и покровительством Николая Борисовича. Юсупов, как известно, имел наметанный глаз на «ценные кадры» – Бове при его помощи вполне смог реализовать свой выдающийся талант, тогда как при иных обстоятельствах вполне мог остаться только «подающим надежды».

Князь помогал Осипу Ивановичу и в личной жизни. Он не только принял архитектора на службу в Кремлевскую экспедицию строений, а также рекомендовал в Московский Английский клуб, где в ту пору собирались сливки общества второй столицы и куда «запросто» попасть представлялось делом нелегким. Здесь Бове нашел немало заказчиков. Видимо, не без протекции князя устроилась и личная жизнь Осипа Ивановича, чьей женой стала представительница древнего княжеского рода Трубецких. Без должного покровительства в те времена подобные браки не совершались, даже на небесах…[249]249
  Данилова Л.И. Улица Москвина, 6. М., 1987.


[Закрыть].

Как-то раз возвращался князь Юсупов со службы домой по Красной площади. В центре ее тогда возвышался памятник Минину и Пожарскому. Как на зло, именно здесь у княжеской кареты сломалась рессора. И в те времена средства передвижения частенько выходили из строя, а «автосервиса» хотя бы в виде небольшой кузницы на главной площади страны тогда не имелось.

Покуда карета проходила починку, Николай Борисович вышел из экипажа совершить легкий моцион. На цоколе монумента «Гражданину Минину и князю Пожарскому» Юсупов увидал разложенные для продажи старые книги. Торговал ими бедно одетый мальчик-букинист. О том, чем кончилась история с поломанной рессорой, рассказал И.А. Арсеньев, чьи весьма предвзятые воспоминания мне уже приходилось цитировать. «Князь вступил в разговор с юным продавцом книжного товара, который оказался очень бойким и умным малым. Букинисту этому Юсупов велел прийти на другой день к себе и дал ему денег, чтобы нанять помещение для книжной торговли и для покупки товара. До конца своей жизни князь Юсупов помогал букинисту Волкову, который разбогател в очень короткое время, а впоследствии открыл магазин старинных вещей, которыми бойко торговал, не имея себе конкурентов в Москве, кроме Лухманова… Волков был известен в Москве под именем Гаврилы-менялы, занимался впоследствии делами сына Н.Б. Юсупова Бориса Николаевича, который (тайно, через Волкова. – А.Б.) давал деньги под залог недвижимого имущества за крупные проценты. Гаврило-меняла оставил после себя настолько значительное состояние, что дети его открыли банкирские конторы в Москве и Петербурге»[250]250
  Исторический вестник. 1887., Кн. 1.


[Закрыть].

Неизв. художник. «Вид Красной площади». 1830-е гг. ВМП.

Юсупов разрешил юному Волкову брать в своей Домовой конторе деньги в долг на покупку наиболее интересных и ценных старинных вещей. Видимо, через него князь пополнял как собственное собрание, так и коллекцию Оружейной палаты.

Историю мальчика-букиниста дополнил его родственник – Николай Петрович Вишняков, богатый московский купец, выпустивший свои правдивые воспоминания в начале XX века тиражом в 100 экземпляров, исключительно для своих.

«Один из таких эпизодов произошел в родственной нам семье Волковых, и я его передам здесь, как слышал.

Гаврила Григорьевич Волков был известным торговцем антикварными и художественными предметами в двадцатых и тридцатых годах прошедшего столетия, пользовался репутацией знатока и успел уже составить себе хорошее состояние. Присватался он к Екатерине Лукьяновне Бажановой, купеческой дочери. Родители ее не прочь были дать согласие на брак, если б препятствием не служило то обстоятельство, что Волков был крепостным богатого помещика Голохвастова. Превращать свою дочь из свободной в крепостную они решительно отказались. Тогда Волков стал хлопотатьо том, чтобы откупиться самому. Это оказалось невозможным: Голохвастов, отличавшийся большой гордостью, отказал в просьбе, кичась тем, что его крепостной человек обладает большим состоянием и представляет лицо не безызвестное в Москве. Это было в тоне больших бар. Рассказывали, что такой же политики держались и Шереметевы. У них крепостные достигали миллионных состояний и тем не менее, несмотря ни на какие предложения, не отпускались на волю. Шереметев говорил:

– Пусть платят ничтожные оброки, как прежде. Я горжусь тем, что у меня крепостные – миллионеры.

В своем горе Волков обратился за советом к князю Николаю Борисовичу Юсупову, который протежировал ему. Князь обещал ему помочь. Случилось, что Юсупов и Голохвастов встретились в Английском кубе за карточным столом. Голохвастов был страстный игрок, и в этот вечер ему страшно не везло. Проигравши все наличные деньги, он предложил играть на честное слово.

– Еще успеешь! – ответил Юсупов. – Теперь я ставлю на ставку столько-то, а ты поставь Гаврилу Волкова. Условие такое: коли проиграешь, давай Волкову вольную.

Голохвастов согласился и – снова проиграл. Вот каким путем Гаврила Григорьевич Волков получил наконец давно желанную свободу».

В знак признательности Николаю Борисовичу Волков заказал его мраморный бюст, по всей видимости, Ивану Петровичу Витали, известному московскому скульптору. Бюст был выставлен на всеобщее обозрение и долгие годы украшал интерьеры волковского магазина старинных вещей. Позднее его бережно хранили сыновья-банкиры бывшего бедного мальчика-букиниста, высоко ценя память о добром участии князя.

А вот совсем другая история про благожелательность Юсупова и одно милое «дитя сердца» – Александра Ивановича Герцена, именно так переводится несколько странная для русского уха фамилия замечательного русского революционера и писателя, чьи родственники по отцу – Яковлевы, много лет состояли в членах Московского Английского клуба. Николай Борисович в ответ на просьбу отца Герцена постарался помочь получить безродному и бесправному в общем-то молодому человеку офицерское звание и связанные с ним положение в обществе, возможность делать карьеру на государственной службе, а не оставаться в «подлом состоянии», как это сплошь и рядом случалось тогда с внебрачными отпрысками представителей дворянских фамилий.

Вот что рассказал об этом сам Герцен на страницах романа-воспоминания «Былое и думы». «Прошлое столетие (18 век. – А.Б.) произвело удивительный кряж людей на Западе, особенно во Франции, со всеми слабостями регентства, со всеми силами Спарты и Рима… Наш век не производит более этих цельных натур; прошлое столетие, напротив, вызывало их везде, даже там, где они не были нужны, не могли иначе развиваться, как в уродство. В России люди, подвергнувшиеся влиянию этого мощного западного веяния, не вышли историческим людьми, а людьми оригинальными…

К этому кругу принадлежал в Москве на первом плане блестящий умом и богатством русский вельможа, европейский grand seigneur (большой барин) и татарский князь Н.Б. Юсупов. Около него была целая плеяда седых волокит и esprits forts (вольнодумцев), всех этих Масальских, Санти…

Старый скептик и эпикуреец Юсупов, приятель Вольтера и Бомарше, Дидро и Касти, был одарен действительно артистическим вкусом. Чтобы в этом убедиться, достаточно раз побывать в Архангельском, поглядеть на его галереи, если их еще не продал вразбивку его наследник. Он пышно потухал восьмидесяти лет, окруженный мраморной, рисованной и живой красотой. В его загородном доме беседовал с ним Пушкин, посвятивший ему чудное послание, и рисовал Гонзага, которому Юсупов посвятил свой театр.

Мой отец по воспитанию, по гвардейской службе, по жизни и связям принадлежал к этому же кругу…

Между прочим, мой отец сказал… что он говорил с князем Юсуповым насчет определения меня на службу.

– Время терять нечего, – прибавил он, – вы знаете, что ему надобно долго служить для того, чтоб до чего-нибудь дослужиться…

…Отец мой определил-таки меня на службу к князю Н.Б. Юсупову в Кремлевскую экспедицию. Я подписал бумагу, тем дело и кончилось; больше я о службе ничего не слыхал, кроме того, что года через три Юсупов прислал дворцового архитектора, который всегда кричал таким голосом, как будто он стоял на стропилах пятого этажа и оттуда что-нибудь приказывал работникам в подвале, известить, что я получил первый офицерский чин. Все эти чудеса, заметим мимоходом, были не нужны; чины, полученные службой, я разом наверстал, выдержавши экзамен на кандидата, – из-за каких-нибудь двух-трех годов старшинства не стоило хлопотать. А между тем эта мнимая служба чуть не помешала мне вступить в университет. Совет, видя, что я числюсь в канцелярии Кремлевской экспедиции, отказал мне в праве держать экзамен…

Я сказал решительно моему отцу, что если он не найдет другого средства, я подам в отставку.

Отец мой сердился, говорил, что я своими капризами мешаю ему устроить мою карьеру, бранил учителей, которые наталкивали меня на этот вздор, но, видя, что все это очень мало меня трогает, решился ехать к Юсупову.

Юсупов рассудил дело вмиг отчасти по-барски, отчасти по-татарски. Он призвал секретаря и велел ему написать отпуск на три года. Секретарь помялся, помялся и доложил со страхом пополам, что отпуск более нежели из четырех месяцев нельзя давать без высочайшего разрешения.

– Какой вздор, братец, – сказал ему князь, – что тут затрудняться; ну – в отпуск нельзя, пиши, что я командирую его для усовершенствования в науках – слушать университетский курс.

Секретарь написал, и на другой день я уже сидел в амфитеатре физико-математической аудитории»[251]251
  Герцен А.И. Былое и думы. М., 1973.


[Закрыть].

Несколько лет спустя, уже по возвращении из ссылки, многое понявший и переосмысливший Александр Иванович с грустью скажет, что прав тогда оказался не он, а его мудрый отец. Воздаст Герцен должное и Николаю Борисовичу Юсупову, оставив восторженное описание его Архангельского, в котором побывал уже после смерти создателя грандиозной усадьбы. Герцен застал дворцовый комплекс накануне вывоза в Петербург основных художественных сокровищ главного усадебного дома. Написанные им строки – своеобразная благодарность за совершенно бескорыстную помощь малознакомому молодому человеку. На подлинного революционера как-то и не похоже.

В пору главенства «пролетарской идеологии» герценовские строки помещались во все путеводители по Юсуповской усадьбе, что, в известной степени, охраняло ее от разорения в качестве памятного места «революционной истории».

Генрих Фюгер. «Портрет князя Н.Б. Юсупова в испанском костюме». Около 1785 г. ГЭ.

Глава 5
«Жизнь в искусстве»

 
Мои богини! Что вы? Где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Все те же ль вы? Другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли Русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
 

А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»

Глава 1 стих XIX

Чем больше изучаю я биографию князя Николая Борисовича Юсупова, тем более укрепляется во мне уверенность в том, что прожил князь отнюдь не одну, а много жизней – аристократа, вельможи-богача, государственного сановника, экономиста-практика. Однако самой счастливой и долгой представляется княжеская «жизнь в искусстве». Она необыкновенно многогранна и вмещает в себя занятия музыкальным, драматическим и балетным театром, симфоническую музыку и музыкальные сочинения камерных форм, собирательство произведений живописи, скульптуры, декоративно-прикладного искусства, создание садово-парковых ансамблей, изучение литературы, переводы античных авторов, библиофильство… И в этот немалый список попали далеко не все увлечения князя, которыми занимался он вполне профессионально.

Рассказать о жизни князя Юсупова в искусстве и трудно, и легко. Легко потому, что опубликовано немало материалов о каких-то частных ее сторонах – об отдельных книгах, картинах, спектаклях княжеского театра, фарфоре Юсуповского завода. Трудно, потому что «нельзя объять необъятное», а именно таковой оказалась «жизнь в искусстве» князя Николая Борисовича.

О.И. Бове. «Москва. Вид Большого театра». 1825. ВМП.

Эта часть книги посвящена последнему, московскому периоду жизни Николая Борисовича, поэтому именно в ней я попытался подвести некоторые, самые предварительные итоги его деятельности организатора театральной жизни и коллекционерской деятельности.

Князь дружил со всеми музами, но особой его любовью польовались три – Мельпомена, Талия и Терпсихора.

За границей и в Петербурге князь Юсупов привык к театральному искусству; не просто провинциальному отражению вчерашних веяний музыкальных столиц Европы, но зеркалу самых ярких, свежих музыкальных впечатлений. Всякая новинка европейской музыкальной жизни в конце царствования Екатерины Великой скоро становилась предметом обсуждений и пересудов петербургских гостиных.

В Москве положение складывалось несколько иным – музыкальные новинки, да и вообще хорошая музыка не без труда появлялись на подмостках второй столицы – с подмостками создались большие сложности. Причин тому оказалось несколько.

Формально Московский Императорский театр появился лишь в 1805 году. До этого его функции исполняла частная антреприза – Петровский театр князя Урусова и Медокса, чье здание стояло в начале Петровки. Театр Медокса (именно так его чаще называли) стал отправной точкой истории современного Большого театра. Профессиональный уровень спектаклей труппы Медокса оставался не слишком высоким, хотя и привлекал зрителей как отдельными исполнителями, так и редкостными сценическими эффектами.

Наряду с театром Медокса в Москве действовало много крепостных трупп. Всего в начале 19-го столетия в России насчитывалось 103 городских крепостных театра. Из них 23 находились в провинции, 27 – в Петербурге и 53 в Москве. Медокс, формально имевший театральную монополию, тогда писали «привилегию», жаловался властям на то, что крепостные труппы отнимают у него зрителя и доход, но поделать с этим ничего не мог[252]252
  Театральная энциклопедия. Статьи: крепостной театра и театр Медокса.


[Закрыть].

Театральная труппа самого князя Николая Борисовича по праву считалась одной из самых заметных и слаженных в Москве первых десятилетий XIX столетия. Злые языки утверждали, конечно, что князь лично заинтересован в ее качестве, заинтересован особым образом – многие из крепостных «актерок», якобы, состояли в княжеском гареме. Хотя на самом деле это было далеко не так, но сплетни такого рода и ныне частенько появляются в «околонаучных» публикациях. Ознакомившись с найденными мною в самых разных источниках сведениями, читатель, надеюсь, убедится в том, что князь Николай Борисович не уподоблялся своим далеким восточным предкам и театрального гарема в Москве не устраивал.

Зимой Юсуповская труппа жила в Москве, летом многие актеры перебирались в Архангельское, где для них существовал особый «театральный» дом – одно из многочисленных служебных сооружений, располагавшихся в ближайших окрестностях усадьбы. До покупки Архангельского актеры из Москвы иногда выезжали с князем в Васильевское и Спасское. В Архангельском масштабные театральные постановки практиковались редко; здесь, на лоне роскошной подмосковной природы, отдыхал не только князь, но и «актерки» его труппы. Представления же устраивались только для иностранных и российских владетельных особ и обычно носили характер дивертисментов, а не полноценных спектаклей.

Архангельское. Театр Гонзага. Открытка начала ХХ в. Из собр. автора.

Театр Юсупова и вообще театральная деятельность князя стали заметным явлением в истории русской театральной культуры. Многие театралы завидовали Николаю Борисовичу и потому распространяли о нем и его театре всевозможные грязные сплетни, не имевшие под собою реальных оснований. Среди заядлых сплетников оказался и Александр Сергеевич Грибоедов – дипломат и драматург, сам большой театрал и далеко не платонический обожатель актрис. Они, опять же по слухам, редко отвечали взаимностью «автору одного вальса и одной пьесы»…

Юсуповский театр, в отличие от его основателя, давно стал предметом углубленных научных исследований. В начале 1920-х годов вышла небольшая монография Н.П. Кашина «Юсупов и его театральная деятельность», а затем «Театр Н.Б. Юсупова»[253]253
  Отпечатана книга Н.П. Кашина на стеклографе тиражом порядка ста экземпляров! Издателем выступил музей-усадьба «Архангельское», но в его фондах это ценнейшее исследование отсутствует. Мне не удалось найти и прочитать его и в крупнейших книгохранилищах Москвы. Н.П. Кашин издал еще одну книгу, отпечатанную, к счастью, типографским способом, – «Театр Н.Б. Юсупова» (в 1927 г.). У нее сложилась более счастливая судьба – она хранится в необозримых фондах Исторической и бывшей Театральной (теперь по Искусству) библиотек.


[Закрыть]. Из второго издания, в значительной степени основанного на документах Юсуповского архива, мною почерпнута большая часть приводимых сведений о двух театрах князя Николая Борисовича – о его крепостной труппе и об Итальянской антрепризе[254]254
  Между прочим, Юсуповский театр в советское время рекомендовалось изучать даже школьникам! Для них издательство «Просвещение» в 1984 году выпустило книгу А.И. Кузьмина «У истоков русского театра». Одна из ее глав посвящена как раз крепостному театру Николая Борисовича. На странице 86 сего важного труда автор без всяких доказательств приводит совершенно сенсационные сведения об А.С. Пушкине, о том, что «великий поэт родился в Москве, в доме, принадлежащем Юсупову». И коту под хвост отправились все многолетние поиски исследователей жизни Пушкина, споривших о месте расположения двух домовладений коллежского советника Скворцова, собственника дома, где родился поэт. Именно о Скворцове, а отнюдь не о князе Юсупове, как владельце дома, где появился на свет великий поэт, говорится и в метрической записи о крещении Александра Сергеевича в церкви Богоявления в Елохове, но для педагогического издательства все это пустой звук… Из относительно новых исследований можно указать на очень подробную статью Е.В. Дружининой «Усадебная библиотека Н.Б. Юсупова в Архангельском. (Из истории коллекции редких книг, посвященных театру)», на которую я уже неоднократно ссылался. Несмотря на неизбежные неточности, происходящие из-за лишь частичной сохранности Юсуповского архива, это наиболее полное и авторитетное современное исследование данной темы, позволившее внести в биографию князя Юсупова ряд существенных уточнений, установить ранее неизвестные факты из жизни Николая Борисовича.


[Закрыть].

Неизв. художник. «Театральный вечер в частном доме». Рис. 1-й половины XIX в.

В Москве, в начале 1820-х годов, князю Николаю Борисовичу Юсупову удалось создать настоящий большой театр, пусть он и пишется с прописной, а не с заглавной буквы. Это Итальянская антреприза, которая считалась лишь частным театральным заведением, но по своему значению для развития московской театральной культуры оказалась вполне сопоставима с деятельностью Императорского Большого театра. Николай Борисович стал и организатором, и художественным руководителем, и, в известной степени, коммерческим директором сего важного театрального заведения – если, разумеется, выражаться современным языком.

Москва. Ул. Знаменка. Александровское военное училище. Дом графа Апраксина. Фотогр. начала ХХ в.

Италия, где поет буквально каждый, явилась родиной оперного искусства. Подражание итальянцам стало своеобразной музыкальной школой, послужило основой для развития других национальных опер. Отечественные оперные композиторы тоже учились у итальянцев, дабы, освоив их технические и художественные приемы, создавать свои, национальные русские оперы.

Вообще же первая итальянская труппа в России появилась еще во времена императрицы Анны Иоанновны, в 1735 году. В Петербурге в царствование Екатерины II работали такие выдающиеся итальянские композиторы, как Дж. Сарти, Д. Чимароза, Дж. Паизиелло. Сохранились сведения о том, что первая итальянская опера на московских подмостках появилась в 1744 году.

В начале девятнадцатого столетия отечественная публика еще больше увлеклась итальянской музыкой, чем в столетии минувшем. О них говорили просто – «итальянцы», «Италия». Не являлся исключением и князь Юсупов, которой узнал и полюбил итальянское искусство непосредственно под благодатным небом этой прекрасной страны, хотя, если судить по разрозненной нотной библиотеке Николая Борисовича, он неплохо знал и другие национальные музыкальные школы.

И.Б. Лампи-старший. «Портрет графа С.С. Апраксина». 1793. ГТГ.

Потому-то на старости лет князь, не имея возможности постоянно жить в Италии, решился перенести ее пусть малую, но явно лучшую часть на улицы Москвы. Если говорить точнее, только на одну из них – Арбат, а еще точнее – на Арбатскую площадь, в дом своего приятеля – хлебосольного графа Апраксина. Арбатский, или, как чаще говорили, Апраксин, театр располагался в здании, которое в советское время изменило свой классический облик на строгий стиль сталинского ампира при перестройке его для Министерства Обороны СССР. Оно и ныне стоит на своем прежнем месте. А.И. Куприн описал бывшую усадьбу Апраксина в «Юнкерах», когда здесь уже располагалось Александровское военное училище. В конце ХVIII века тут недолгое время «квартировал» и Московский Английский клуб, первые годы своего существования весьма склонный к «перемене мест».

Томас Райт. «Портрет А.Я. Булгакова». 1843. ВМП.

В 1821 году Юсупов решается на организацию «Общества Итальянской оперы», которое в материальном плане вскоре ляжет фактически на него одного. Еще в 1819 году главный московский театральный чиновник, захудалый князь П.И. Тюфякин высказал пожелание пригласить из Одессы в Москву Итальянскую оперу, но сам ничего для этого не сделал. Удовольствие слушать итальянцев стоило приличных денег, а князь Тюфякин предпочитал казенные экономить, не без пользы для себя лично, так что в среде московской аристократии пришлось создать «капиталистическое предприятие» – «товарищество на паях». Цена пая определялась в три тысячи рублей. Кроме того, на пайщиков ложились все возможные убытки от театрального предприятия. Известны фамилии некоторых из участников «предприятия» – граф Апраксин, графиня Панина, князь Демидов, граф Кутайсов, графиня Бобринская, княгиня Белосельская, московский генерал-губернатор князь Д.В. Голицын, князья Д.В. и М.П. Голицыны. Двое последних вместе с Н.Б. Юсуповым составили Дирекцию, которая, собственно, и держала Итальянскую антрепризу в Москве.

К.К. Гампельн «Портрет К.Я. Булгакова». 1825. ВМП.

Основные организационные хлопоты легли, как водится, на старика Юсупова, умевшего с блеском осуществлять всякое дело. Он «выписывает» из Италии сборную оперную труппу. В ее состав входили уже опытные актеры, а во главе стоял знаменитый Луиджи Замбони[255]255
  Знаменитый певец Луиджи Замбони, ставший в России Яковом; современная транскрипция его фамилии почему-то превратилась в Дзамбони. Вообще иностранные фамилии как при Юсупове, так и сейчас переделывают у нас как хотят, поэтому нельзя исключить того, что приводимые мною фамилии артистов в оригинальных итальянских текстах пишутся несколько иначе, за что я приношу искренние извинения.


[Закрыть]. Кое-кто из приехавших в Москву служителей муз оказался староват для оперного пения, что не сильно радовало публику – ведь мастера бельканто и тогда почти не владели искусством сохранения оперных голосов[256]256
  Даже «несравненная» Полина Виардо, печальная муза Ивана Сергеевича Тургенева, виртуозно владевшая техникой бельканто, потеряла голос, когда ей было всего лишь чуть за сорок. Эту «традицию» продолжили и ее многочисленные ученики – даже во втором и третьем поколениях, хотя голоса они ставили с большим умением.


[Закрыть]. Когда один из певцов антрепризы – Камполлюччи отправился в Тулу с концертом, то Николай Борисович дал ему рекомендательное письмо к губернатору, где отметил, что певец «не из лучших в труппе», имея в виду именно изношенность его голосового аппарата.

Антреприза с самого начала встретила многочисленные трудности. Замбони, обещавший привезти с собой из Одессы приличный оркестр, слово свое нарушил. 1 июля 1821 года Николаю Борисовичу пришлось обращаться в Орел к Алексею Григорьевичу Теплову с просьбой «одолжить» его «отличный» крепостной оркестр на год. Видимо, собственные княжеские оркестранты тогда не могли составить необходимый для полноценных оперных спектаклей коллектив. Позднее к оркестру антрепризы присоединились отдельные исполнители-итальянцы, к примеру, выдающийся кларнетист Форнари.

Годовой абонемент антрепризы составлял, как и в Одессе, 80 спектаклей. 2 бенефиса полагалось директору, но фактически сбор от них шел всей труппе. Театральное удовольствие оказалось делом не из дешевых – как для Дирекции, так и для публики. Годовые абонементы стоили немалых средств. Театр состоял из трех ярусов лож и рядов кресел в партере. Ложа в первом ярусе на сезон стоила 2400 рублей, в бенуаре – 1600, а во втором ярусе – 1000. Кресла первого – восьмого рядов – 10 рублей ассигнациями за спектакль; остальные – 5. Всего кресел насчитывалось 150, но во втором и третьем сезонах количество их каким-то образом удалось довести до 174.

Москвичи не сразу оценили итальянское искусство – годовые абонементы продавались и в середине первого сезона. Вот что писал брату К.Я. Булгакову 4 января 1822 года о покупке такового А.Я. Булгаков, неизменно следовавший моде второй столицы: «Вчера итальянцы давали «Jurco in Italia» («Турок в Италии» Дж. Россини, – А.Б.); им очень аплодировали, да и славно пели; что больше вижу эту оперу, тем более мне нравится; театр, как всегда, был полон… Воротясь из Петербурга, так и быть абонируюсь на креслы, возьму в шестом ряду, где стоит только 400 р. Я, как ребенок, смеюсь Занбоною, славный актер!»[257]257
  «Русский архив». 1902. Т. 2.


[Закрыть].

В Италии князь Николай Борисович постоянно принимал актеров у себя дома, сажал их за свой стол обедать, что вызывало у чопорной аристократической публики негодование. Московских «аристократов», состоявших преимущественно из мелкого и среднего дворянства, такое поведение Юсупова тоже возмущало. Николай Борисович, как истинный аристократ, не обращал внимания на пресловутое «общественное мнение». «Вчера обедал я у Юсупова, – писал брату в начале 1821 года А.Я. Булгаков, – … была пропасть Итальянцев; его девки должны были играть оперу (то-то бы одолжили!). Князь Дмитрий Владимирович Голицын (московский генерал-губернатор. – А.Б.) забыв, что Сочельник, обещал быть, но потом вспомнил, прислал извиниться, и опера отложена до сегодня. Татарский князь звал опять к себе…»

Николай Борисович принимал самое непосредственное участие в том, что называется «театральным процессом». 6 декабря 1821 года Булгаков сообщает брату следующее: «Нового ничего не знаю, кроме того, что Юсупов, таскаясь по холодным репетициям, лестницам и театрам, занемог.

Гуляя с женою, мы зашли по его просьбе смотреть Поздняковский дом, который он купил и славно отделывает, прикупает еще место напротив, ибо тесно для людей, а пристраивать негде. Ему хочется тут поместить Итальянский театр со временем, и для меня этот театр лучше Апраксинского, для сцены, которая обширнее, для зрителей и для разъезда»[258]258
  Там же.


[Закрыть].

Все же спектакли продолжали идти в театре генерала от кавалерии графа Степана Степановича Апраксина на Арбатской площади, хотя многие находили его весьма неудобным, и так судили-рядили вплоть до ликвидации Итальянской антрепризы. В «Историческом путеводителем по Москве» 1831 года помещено описание театрального здания, тогда в нем уже играла французская труппа: «Взглянем прежде всего, на сей огромный дом нашего знаменитого вельможи. Занимая обширный неправильный параллелограмм, коего бока построены один на Арбатскую площадь, а другой в противоположный проулок, куда ездят сквозь арку. Главный фасад на Знаменку; надобно признаться, что мало находится столь огромных домов из принадлежащих частным лицам… Внутренность Театра мала, но не дурно расположена»[259]259
  Исторический путеводитель по Москве. М., 1831.


[Закрыть].

Итальянская антреприза просуществовала сравнительно недолго – неполных шесть сезонов, с 1821 по 1827 годы. После смерти императора Александра I из-за объявленного в ноябре 1825 года траура спектакли пришлось прекратить вплоть до 21 июля 1826 года.

Первый же спектакль антрепризы состоялся 12 ноября 1821 года и начался в 7 часов вечера. Пели Анти, Замбони, Този, Перуццуи, Рота, Козелла, Граничи. Давалась опера «Турок в Италии» Джоаккино Россини. Второй спектакль – тоже россиниевская опера – «Золушка» (в России эту оперу чаще называли «Сандрильона») имел значительно больший успех. Пели – первая певица труппы Анти, исполнявшая драматические партии, контральто «девица Замбони» и госпожа Перуцци, видимо, жена тенора труппы Перуцци.

Л.Э. Виже-Лебрен. «Портрет певицы Анжелики Каталани». ГМУА.

Луиджи Замбони (1767–1837) занимал в труппе исключительное положение. У нас в России его иногда называли Дзамбони, что дела не меняло. Это был выдающийся певец своего времени. В Италии именно он первым спел партию Фигаро в «Севильском цирюльнике» Россини. Композитора певец знал еще в детстве. На итальянской премьере опера оказалась освистана из-за нанятой врагами клаки, но Замбони вызвал аплодисменты даже у клакеров после исполнения знаменитой арии в первом акте, которую те впервые слышали. У клакеров, как настоящих итальянцев, оказался музыкальный вкус. Замбони прославился не столько в качестве вокалиста, каковых в Италии всегда имелось предостаточно, но именно как комический актер-певец. В Москве Замбони сочинил одноактную оперу «Супруг-отшельник», посвященную Николаю Борисовичу Юсупову. Ее исполнение состоялось на сцене апраксинского театра в 1823 году.

Вкусы московской публики той поры мало отличались от вкусов публики итальянской. Иные, скажем так деликатно, проходные оперы знаменитого Россини и в России, по примеру Италии, не пользовались особым успехом. Иные же вызывали бурный восторг слушателей. Об итальянцах писал Пушкин в письме к Дельвигу из Одессы 16 ноября 1823 года: «Правда ли, что едет к нам Россини и Итальянская опера? – Боже мой. Это представители рая небесного. Умру с тоски и зависти!»[260]260
  Пушкин А.С. Письма. Т. 1. М., 1935.


[Закрыть]. Действительно, как не затосковать, если:

 
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини…
 

В репертуаре Итальянской антрепризы, по подсчетам историков театра, преобладали сочинения Россини. Из 50 поставленных опер ему принадлежало 14. Таким образом, в Москве оказались исполнены практически все крупные произведения гениального итальянского композитора (исключая самые ранние и поздние): «Отелло», «Моисей в Египте», «Танкред», «Итальянка в Алжире» и, конечно же, знаменитый и любимый во всем мире «Севильский цирюльник» на сюжет комедии Бомарше, к появлению на сцене которого Юсупов имел некогда самое непосредственное отношение.

«Итальянский театр по-прежнему составлял отраду ревностных почитателей Россини, – сообщал «Московский Телеграф» в первом номере за 1825 год. – Нельзя не отдать справедливости искусству певцов Итальянских, завидной гибкости голосов их и вообще всему устройству здешнего Итальянского театра, составляющего одно из любимейших удовольствий образованного класса Московских жителей; за это можно простить излишнюю привязанность сего театра к Россини; но поверят ли нам наши потомки…, когда мы скажем, что в продолжение четырехлетнего здесь пребывания труппы ни одна Моцартова опера не была играна на Итальянском театре»[261]261
  Цит. по: Кашин Н.П. Указ. соч.


[Закрыть].

«Свадьба Фигаро» Моцарта действительно первый раз появилась на сцене московской антрепризы только в 1827 году – так сильно оказалось увлечение Россини и итальянцами. Справедливости ради нужно отметить, что далеко не все даже лучшие оперы великого Россини на долгое время удерживались в репертуаре антрепризы, а что уж говорить о произведениях малоизвестных Валентино Фиорованти или Павези?

В репертуаре театра имелись признанные шедевры итальянской оперной музыки, сочиненные не только Россини, – «Тайный брак» Чимарозы и «Служанка-госпожа» Паизиелло. «Впрочем, – сетовал автор «Московского Телеграфа», – с публикой делать нечего; она требует и хвалит одного Россини»[262]262
  Там же.


[Закрыть]. Кстати, в фондах музея-усадьбы «Архангельское» хранится письмо Чимарозы, обращенное к Юсупову, свидетельствующее об их знакомстве, вероятно, еще по Петербургу.

Репертуарная политика Московской Итальянской антрепризы походила на ту, что придерживались в любом небольшом оперном театре самой Италии того времени, с той только разницей, что после 1823 года сочинения Россини в Италии постепенно стали забывать и за новинки не считались, тогда как в белокаменной Москве Россини просто царил. В известной мере, московская публика оказалась столь же падка на новые произведения, как и итальянская, только доходили они до второй столицы России далеко не сразу. Автором этих новинок были второстепенные композиторы, мода на которых быстро проходила.