Текст книги "Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер"

Княгиня З.Н. Юсупова в Кореизе. Фотография 1913 г. ГМУА.

На следующее утро к письму сделана приписка: «Несмотря на широкую холодную постель, я спал прекрасно; велел хорошенько растопить камин, и сейчас сижу у дымящегося чайника, смотрю на проясняющийся, но все еще серый небосклон и на зелень, окружающую мой павильон; приятный уголок и приятное ощущение того, что здесь я недостижим для телеграфа…

К моему павильону примыкает 150 аршин, по меньшей мере, оранжерея, в данное время пустующая, так как зимние ее обитатели красуются вдоль изгородей. Все вместе, как и парк, напоминает в большом размере Редентин (Приморское поместье в Мекленбург-Шверине. – А.Б.) с причудливым прибавлением построек, изгородей, террас и статуй. Теперь я иду гулять»[344]344
  Русский Архив. 1908. Кн. 11.


[Закрыть].

Н.И. Троцкая. Заведующая Отделом музеев Наркомпроса. Фотография 1920-х гг.

Автор этого романтического описания Архангельского граф Отто фон Бисмарк, будущий германский «железный канцлер», бывший в 1859-1862 годах послом Пруссии в России, человек вовсе не романтических настроений. Интересно, что в Петербурге он жил на Английской набережной в доме графа Стейнбока (потом Кокорева) на углу Замятина переулка. Эта часть города тесно связана с историей Петербургского Английского собрания.

Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова, последняя владелица Архангельского, опубликовала на страницах «Русского Архива» несколько небольших заметок об истории своей семьи и ряд документов из семейного архива, в том числе посвященных «железному канцлеру».

Традиции русской придворной жизни складывались так, что вплоть до начала ХХ века Архангельское выполняло неофициальную роль царской подмосковной резиденции. Романовы сколько ни пытались, но на протяжении всего 19-го столетия так и не смогли обустроить для себя официальную резиденцию вблизи древней столицы России, как это полагалось по этикету. Дворец в Коломенском сломали, дворец в Царицыне так и не отделали. «Петровский замок» или дворец в Нескучном на роль парадной резиденции явно «не тянули». Поэтому ее функции выполняли усадьбы богатейших русских вельмож в ближайших окрестностях второй столицы. Архангельскому эта честь выпадала с завидным постоянством, начиная с царствования Александра I.

Вывеска санатория Министерства обороны СССР «Архангельское». Любительская фотография 1950-х гг. Собрание автора.

Николай I стал первым императором, в честь которого в дни коронации в 1826 году в усадьбе устраивался пышный коронационный прием. Императрица Мария Федоровна после этого осталась в Архангельском на несколько дней «запросто» – отдохнуть от празднеств в обществе милого, старого друга – князя Николая Борисовича.

В честь приездов представителей царского рода в имении регулярно проходили пышные праздники. После посещения императорской особой парк Архангельского украшался очередным памятным монументом – традиционной колонной. Разумеется, царских приездов бывало значительно больше, чем установлено колонн. Просто в память об очередном посещении на постамент памятника устанавливалась дополнительная доска, где отмечалась дата приезда. Имелась еще «книга почетных посетителей», из которой после революции имена «владетельных особ» безжалостно вымарывались новыми хозяевами имения.

Последний коронационный прием устраивался в Архангельском в честь последнего императора из рода Романовых – Николая II. Это торжественное событие памятником отметить успели, но сохранился он только на фотографии. Монумент возвышался на главной оси партера, ближе к оранжереям и явно мешал при эксплуатации здания военного санатория. Переносить его не стали, а просто ликвидировали – по соображениям «классового характера» в том числе. Архангельское также постоянно посещали иностранные коронованные особы и дипломаты высшего ранга, для которых давались обеды, устраивались театральные праздники и фейерверки.

Последний раз сами законные владельцы побывали в своем имении летом 1917 года. Уже осенью к их титулу прибавилось слово «бывшие»…

Князья Юсуповы благополучно успели ускользнуть из объятой революционным пламенем родины, тогда как основная часть их богатств и громадный архив перешли в пользование пролетариата. Надо сказать, что попользовался он ими на славу[345]345
  В первые годы существования музея-усадьбы «Архангельское» в его стенах неожиданно случилась дуэль. Поскольку дуэлянты дворянскими конями не блистали, то прошла она в форме заочного состязания. Последователи и поклонники дуэлянтов продолжают ее и в наши дни, но теперь чаще в виде мышиной возни на страницах провинциальных изданий. До революции усадьба Архангельское в большой русской литературе отразилась весьма и весьма скромно. Авторизированный кусочек в переводе «Садов» Делиля А.Ф. Воейкова, восторженные строчки Н.М. Карамзина, описание А.И. Герцена и… практически все. Оно и понятно – частное, княжеское владение. Совсем другое дело советское время. Усадьба стала «общенародной собственностью», и вокруг нее начались литературные игры и даже баталии, впрочем, заметные преимущественно узкому кругу лиц посвященных. И уж совсем нежданно-негаданно Архангельское стало местом действия своеобразной литературной дуэли. Заочными, разумеется, дуэлянтами выступили два писателя – знаменитый теперь Михаил Афанасьевич Булгаков и Александр Васильевич Чаянов, знаменитый много менее (к сожалению, знаменитость у нас давно не определяется уровнем таланта). Выдающегося ученого Чаянова Булгаков до некоторой степени признавал «сочинителем», чья «Московская гофманиада» оказала определенное влияние на его творческие поиски, связанные с будущими образами «Мастера и Маргариты». Первые московские произведения Булгакова также создавались не без некоторого влияния сочинений Чаянова. Ну и, как водится, не слишком благодарный последователь взялся переиграть в заочном споре «классика жанра». «Героем» литературного поединка и стало Архангельское. Михаил Афанасьевич Булгаков в начале 1920-х годов собирал материалы для исторической пьесы о Григории Распутине, в которой предполагалось вывести и князя Феликса Юсупова-младшего. В 1923 году он посетил Архангельское, а уже в 1924 опубликовал рассказ «Ханский огонь», одной из сюжетных линий которого стал пожар богатой барской усадьбы. Современные исследователи считают, что в описании сгоревшей барской усадьбы явно просматривается облик Архангельского и его бывших обитателей, выведенных Булгаковым под «говорящей» фамилией князей Тугай-Бег-Ордынских. «За полторы тысячи лет смотрел со стен род князей Тугай-Бегов, род знатный, лихой, полный княжеских, ханских и царских кровей». Нашлось в описании Михаила Афанасьевича и место «разорителю» Архангельского – князю Борису Николаевичу, точнее копии его конного портрета работы Гро. Трудно согласиться с писателем, что князь не любил свою мать. Вот отца он точно ненавидел. «Юный, курносый, с четырехугольными звездами на груди, красовался на масляном полотне напротив и с ненавистью глядел на свою мать. А вокруг сына и матери до самого лепного плафона глядели княгини и князья Тугай-Бег-Ордынские со своими родственниками». На самом деле портреты в столовой изначально размещались таким образом, чтобы с полотна работы Гро Борис Николаевич смотрел просто в окно. Однако не слишком добрые отношения в княжеской семье писатель смог подметить совершенно верно. «Вечерний свет, смягченный тонкими белыми шторами, сочился наверх через большие стекла за колоннами. На верхней площадке экскурсанты, повернувшись, увидали пройденный провал лестницы, и балюстраду с белыми статуями, и белые простенки с черными полотнами портретов, и резную люстру, грозящую с тонкой нити сорваться в провал. Высоко, улетая куда-то, вились и резвились амуры…»(Бугаков М.А. Собр. соч. М.1988. Т. 2.) Некоторые писатели обладают даром провидца. К счастью, Михаил Афанасьевич был лишен его почти начисто. Большой дом в Архангельском не горел при Советах ни разу. Пожары 1920, 1921 и 1927 годов случались в служебных постройках усадьбы, хотя новые «хозяева» хозяйствовать умели не особенно хорошо. Да и князь Феликс Феликсович Юсупов-младший никогда в Архангельское не возвращался. С нечистой силой он явно водил знакомство – не случайно нарисовал большую серию изображений всякой нечисти, создавая образы по какому-то «наитию», а не из собственных фантазий. Только вот перенестись через советскую границу и сжечь Архангельское нечистая сила князю никак не помогла… А.В. Чаянов, нисколько не меньше Булгакова знакомый с нечистой силой, в литературе предпочитал иметь дело с образами и силами положительными, чистыми. Поэтому он не стал заставлять героев своих произведений поджигать музей-усадьбу «Архангельское». Более того, среди не очень большого количества исторических зданий и памятных мест старой Москвы, которые он очень хорошо знал, Чаянов перенес Архангельское в далекое будущее, рассказав о нем в «Путешествии моего брата Алексея в страну крестьянской утопии». Описание музея появилось в главе шестой, «в которой читатель убедится, что в Архангельском за 80 лет не разучились делать ванильные ватрушки к чаю». «Лес расступился, и вдали показались стройные стены Архангельского дворца. Крутой поворот, и авто, шумя по гравию шоссе, миновал широкие ворота, увенчанные трубящим ангелом, и остановились около оранжерейного корпуса, спугнув целую стаю молодых девушек, игравших в серсо. Белые, розовые, голубые платья окружили приехавших, и девушка лет семнадцати с криком радости бросилась в объятья Алексеева спутника. – Мистер Чарли Мен, а это Катерина, сестра! Через минуту на лужайке архангельского парка, рядом с бюстоколоннами античных философов, гости были усажены у шумящего самовара за стол, на льняных скатертях которого высились горы румяных ватрушек. Алексей был закормлен ватрушками обольстительными, пышными, ванильными ватрушками, и душистым чаем, засыпан цветами и вопросами об американских нравах и обычаях и о том, умеют ли в Америке писать стихи, и, боясь попасть впросак, сам перешел в наступление, задавая собеседницам по два вопроса на каждый получаемый от них. Уплетая ватрушку за ватрушкой, он узнал, что Архангельское принадлежало «Братству святого Флора и Лавра», своеобразному светскому монастырю, братья коего вербовались среди талантливых юношей и девушек, выдвинувшихся в искусствах и науках. В анфиладе комнат старого дворца и липовых аллей парка, освященного былыми посещениями Пушкина и блистательной, галантной жизнью Бориса Николаевича Юсупова с его вольтерьянством и колоссальной библиотекой, посвященной французской революции и кулинарии, – шумела юная толпа носителей Прометеева огня творчества, делившая труды с радостями жизни.(Именно Бориса Николаевича, а не Николая Борисовича. – А.Б.) Братство владело двумя десятками огромных и чудесных имений, разбросанных по всей России и Азии, снабженных библиотеками, лабораториями, картинными галереями, и, насколько можно было понять, являлось одной из наиболее мощных творческих сил в стране. Алексея поразили строгие правила устава, почти монастырского по типу, и та сияющая, звенящая радость, которая пропитывала все кругом: и деревья, и статуи, и лица хозяев, и даже волокна осенних паутин, реющих под солнцем». (Чаянов А.В. Московская Гофманиада. М. 2006.) Ревностный сторонник сохранения русской старины, Чаянов и в кошмарном сне не мог представить, что как раз описанные им в «Путешествии» архитектурные сооружения Архангельского частью канут в небытие уже при его жизни, а частью ненадолго переживут его. И «широкие ворота, увенчанные трубящим ангелом», и «оранжерейный корпус», точнее сразу оба, оказались снесены во время работ «по приспособлению» Архангельского «для отдыха трудящихся масс». Они остались теперь только на фотографиях да еще в иллюстрациях Алексея Ильича Кравченко, исполненных к «Путешествию» и опубликованных вместе с текстом лишь 80 лет спустя… Кстати, Чаянов перепутал князя Николая Борисовича Юсупова с его сыном Борисом Николаевичем, который в Архангельском отродясь не жил, а уж вольтерьянцем и читателем книг громадной отцовской библиотеки тем более быть никак не мог. Так в Архангельском неожиданно сошлись два направления русской литературы 1-й половины ХХ века – та, что ближе к силе нечистой, и та, что старалась от нечисти пребывать подальше. Как водится, сторонники и особенно сторонницы нечистой силы и в наши дни действуют активнее и напористее. Так, госпожа М.В. Ногтева в статье «Ханский огонь» Михаила Булгакова (реалии и художественный вымысел)» ни единым словом не обмолвилась о Чаянове как явном литературном предшественнике Булгакова. Будто его и вовсе не существовало, в Архангельском, по крайней мере. Оно и поятно – «враг народа», а госпожа Ногтева во врагах разбирается отменно; как говорят, у нее на это родовой нюх. (Ногтева М.В. «Ханский огонь» Михаила Булгакова (реалии и художественный вымысел)» Альманах «Красногорье» № 3, 1999. В качестве собственного художественного вымысла госпожа Ногтева приписала супруге князя Николая Борисовича Татьяне Васильевне роман с императором Николаем Павловичем, который ей в сыновья годился, и целомудренно «не заметила» его же пылкий роман с невесткой Николая Борисовича Зинаидой Ивановной, рожденной Нарышкиной.


[Закрыть].

Первым истинно пролетарским «пользователем» Юсуповских богатств стал Лейбла Давидович Бронштейн – второй по значимости после Ленина вождь мирового пролетариата. Он жил в России под псевдонимом Лев Троцкий. Его супруге, Наталье Ивановне Троцкой, после переезда советского правительства из Петрограда, очень не понравилась Москва, которую большевики одно время думали переименовать как раз в Троцк. Наталья Ивановна, по известной аналогии, предпочитала круглый год жить за городом.

Надо отдать должное первым большевистским вождям – вкус к усадебной жизни у них имелся отменный, не то, что в более позднее время, когда все свелось исключительно к номерным Горкам – 1,2,3 и так далее. Нарком просвещения А.В. Луначарский избрал своей резиденцией музей-усадьбу Вяземских-Шереметевых «Остафьево», причем пользовался ею вместе с бывшими владельцами, графами Шереметевыми, теми, кто не успел или не смог сбежать. Шереметевы, как и Юсуповы, состояли многолетними членами Московского и Петербургского Английских клубов, где проводили немало времени. Сохранились милые воспоминания о том, что когда просвещенному наркому хотелось подарить своей подруге жизни, актрисе товарищ Розенель какой-нибудь изящный музейный экспонат, он вступал в споры и пререкания с «бывшим графом». Не даром даже «литературный вождь пролетариата» Демьян Придворов-Бедный рифмовал в своих эпиграммах Розенель и панель. Луначарский в долгу не оставался, отвечал не менее хлестко. Он обозначал истинные имена Демьяна только первоначальными буквами слов – «б» и «ж». Остальное читать стыдно.

Корпус санатория «Архангельское». Современная фотография автора.

У Троцких же все обстояло иначе, «во вкусе милой старины». По слухам, жесточайший диктатор, уничтоживший не один миллион человек, в семейной жизни оставался тих и мил, искренне боялся своей супруги – своеобразной революционной Кабанихи. Впрочем, в завещании, написанном за полгода до трагической гибели, Троцкий признавался, что «рядом со счастьем быть борцом за дело социализма, судьба дала мне такое счастье быть ее мужем» в продолжение сорока лет.

М.М. Антакольский. «Ангел». Надгробие княжны Т.Н. Юсуповой возле усадебной церкви Архангельского. Фотография 1900-х гг. (Памятник перенесен в павильон.)

Под «дачку» вождь скромно занял второй этаж дворца, переоборудованный последними владельцами по последнему слову техники. Помещения предоставляли редкостный в революционное время комфорт. Встречаются сведения о том, что в театре Гонзага располагалась собственная электростанция (в цокольном этаже); не имелось проблем с водой или канализацией, второй этаж Большого дома имел собственную систему отопления. К тому же его наполняли уникальные художественные сокровища, непрерывно пополняемые за счет свозимых из соседних помещичьих усадеб ценностей.

Окна «дачки» Троцкого выходили на Пушкинскую аллею, символизируя то, что действительно «во всем виноват Пушкин». В путеводителях 1920-х годов стыдливо указывалось, что второй этаж дворца закрыт для посетителей. Революционная дачная идиллия длилась вплоть до высылки Льва Давидовича «в Алма-Аты».

Г.К. Барт. «Скорбь». 1908. Надгробный памятник князю Николаю Феликсовичу Сумарокову-Эльстон возле усадебной церкви в Архангельском. Современная фотография (перенесен в парк усадьбы).

В Архангельское же следом прибыл другой нарком вооруженных сил – маршал Климент Ефремович Ворошилов. Он приказал построить в имении новый дворец, да не один, а сразу два. Дворцы предназначались для отдыха офицерского состава Красной Армии. Для этого пришлось снести две обширные Юсуповские оранжереи на партере усадебного парка. Новое строительство осуществлялось по проекту архитектора, профессора Владимира Петровича Апышкова (1871–1939), подошедшего к проектиоваию в историчской усадьбе с большой долей тактичности. Ведь к 1934 году, когда началось строительство новых корпусов, в Архангельском уже второе десятилетие действовал музей. К тому же у архитектора с богатым дореволюционным стажем имелся вкус и чувство ансамбля, в те времена весьма редкостные качества. Да и главный заказчик постройки санатория – маршал Ворошилов считал себя поклонником русского классического искусства и пролеткультовских вывертов не терпел. Новые дворцовые корпуса не закрыли главного сокровища Архангельского – его партера и лишь сузили границы грандиозной панорамы на заречную луговину. Сами корпуса тоже вполне заслуженно стали носить название «новых дворцов». Замечательную художественную решетку вокруг усадьбы и санатория спроектировала дочь наркома Лазаря Моисеевича Кагановича.

Архангельское. Вестибюль Главного усадебного дома. Неизв. итальянский скульптор. «Кастор и Поллукс». Копия начала XIX в. с античного оригинала. Фотография 1900-х гг.

К сожалению, военным очень не терпелось поскорее переехать в Юсуповскую вотчину, поэтому они не дождались отделки новых корпусов, а принялись за переделку флигелей Большого дворца под санаторские палаты. Благо, что внешне они не перестраивались, а удалялась лишь часть интерьеров.

Суровые ревнители истории могут с негодованием заметить, что вот де Управление тыла Красной Армии уничтожало уникальный ансамбль. Так ли это? Вокруг Москвы к началу ХХ века сложился уникальный усадебный пояс, насчитывавший порядка сотни ценных в художественном отношении усадеб. До наших дней от него сохранились лишь весьма поредевшие жемчужинки. Среди утраченных оказались и художественные ансамбли первой величины. Архангельское же уцелело. И не просто уцелело, но вплоть до начала 1990-х годов тщательнейшим образом поддерживалось – лелеялось и холилось. У Юсупова в парке трудилось не менее полусотни крепостных. В советское время военные постоянно выделяли для благоустройства и охраны парка «солдатиков». Теперь, когда у нашей армии отсутствуют прежние материальные возможности, а парк передан в руки немногочисленных, согласно штатному расписанию, музейных служителей, невольно думаешь, что только соседство военных и музейных работников способно было так долго поддерживать хрупкую красоту Архангельского, а хорошее, полезное в этом альянсе явно перевешывало неизбежные негативные стороны всякого вынужденного коммунального сосуществования.

«Римские руинные ворота». Снесены. Фотография 1900-х гг. ГМУА.

Началась же музейная история Архангельского «красным днем календаря» – 1 мая 1919 года, когда во дворец пришли первые посетители. Эта дата официально отмечается в качестве дня рождения музея. На самом деле Юсуповские служащие всегда очень ревностно, по-музейному, охраняли доверенное им «барское добро». В Московском и Петербургском дворцах, да и в Архангельском, в революционные дни 1917 года погромы не состоялись, хотя вообще усадьбы и дворцы в России с 1905 года полыхали вовсю. Более того, в первые месяцы революции бывшие княжеские слуги получили от большевиков «Охранную грамоту» на дворец и его коллекции от Военно-революционного комитета Москвы за подписью самого наркома новой культуры А.В. Луначарского. По другим сведениям, добилась этого еще сама княгиня Зинаида Николаевна Юсупова, которой в советской части России в то время вроде бы и не наблюдалось. Эта «грамота» в известной мере позволяла сохранить целостность княжеского имущества от революционных «реквизиций» – ведь в революционное время обобществлению подлежало все – от девушек и до библиотек, насчитывающих более 300 томов! Что уж говорить о Юсуповских сокровищах. 23 октября 1918 года новая власть выпустила Декрет «О национализации имений Архангельское, Останкино и Кусково», чем создала законность размещения в имениях музеев. Тогда же Ленин подписал Декрет о национализации Треьяковской галереи, принесенной создателем в дар Москве.

Говоря об уникальном Юсуповском собрании, надо сказать и о работниках музея-усадьбы «Архангельское». После ликвидации в 1925 году музея в Юсуповском дворце в Ленинграде в усадьбу вернулось всего лишь порядка сотни полотен из более чем шестисот, некогда насчитывавшихся в коллекции при жизни князя Николая Борисовича и вывезенных из усадьбы князем Борисом Николаевичем. Этим небольшим экспозиционным материалом музейные работники смогли не просто заполнить обширные залы Большого дворца, но и создать полноценную экспозицию, в известной мере отражавшую художественные вкусы и привязанности бывшего владельца Архангельского, приблизив некоторые залы к их убранству времен расцвета усадьбы.

Перестроечное время не самым лучшим образом отразилось на жизни музея-усадьбы «Архангельское». В 1985 году музей был закрыт на реставрацию, в которй очень нуждались его сооружения. Все работы предполагалось завершить в 1995 году. Однако финансирование работ вскоре было прекращено и реставрация растянулась на два долгих десятилетия. За это время от военного ведомства музей перешел в ведение Российского министерства культуры. И если с музейными зданиями и фондами эти десятилетия все обстояло более или менее сносно, то вот с территорией памятника, его охранной зоной, с инфраструктурой для приема посетителей возникли большие проблемы, которые музей не мог решить без поддержки широкой общественности.

Юсуповский дворец на Мойке. Интерьер Столовой на половине молодых. Фотография 1916 г. ГМУА. Тарелки из серии «Розы». 1824–1827 гг. работы фарфорового заведения в Архангельском.

Московский Английский клуб не коммерческая органзация и у него нет средств на финансирование больших и сложных работ. Зато Английский клуб обладает большим общественным весом; к мнению его членов внимательно прислушиваются представители государственной власти. Поэтому не случайно председатель Правления клуба Олег Ефимович Матвеев выступил инициатором создания Попечительского Совета музея-усадьбы «Архагельское». Сопредседателями Совета дали согласие стать президент Российской Академии архитектуры и строительных наук, президент МАРХИ Кудрявцев Александр Петрович, Матвеев Олег Ефимович, президент Союза музеев России, директор Государственного Эрмитажа Пиотровский Михаил Борисович.

Вид Юсуповского дворца от Поцелуева моста. Литография Ш.-К. Башелье по оригиналу И.И. Шарлеманя и Дюрюи. 1850 гг.

ПЕТЕРБУРГСКИЙ ЮСУПОВСКИЙ ДВОРЕЦ

5 марта 1830 года князья Юсуповы – Борис Николаевич и его мать Татьяна Васильевна приобрели в Петербурге на Мойке, 94, дворец, который навсегда вошел в историю в качестве Юсуповского, хотя и до этого исторического дня у здания имелось немало знаменитых владельцев. Главный представитель рода – князь Николай Борисович, скорее всего, ни разу не перешагнул дворцового порога, хотя многое здесь дышит памятью о нем.

Старому князю в новом дворце посвящался парадный Николаевский зал, украшенный бюстами Николая Борисовича и Бориса Николаевича Юсуповых, работы известного русского скульптора И.П. Витали, а также императора Николая I, изображенного в виде древнерусского воина, работы скульптора графа Ф.П. Толстого.

Внешний облик Юсуповского дворца на Мойке, в котором с 1830 по 1917 год происходили все главные события в жизни князей Юсуповых, достаточно скромен. На первый взгляд это просто большой петербургский дом с протяженным и скучным фасадом, каких немало в Северной столице. Зато внутри дворец напоминает драгоценный ларец, поделенный на множество отделений, ни одно из которых не повторяет соседнее, – в нем свыше ста помещений. В отделке интерьеров дворца оказались слиты воедино самые разные архитектурные стили, соединены разные исторические эпохи, отражены эстетические вкусы и пристрастия пяти поколений Юсуповых, живших здесь на протяжении почти целого века русской истории. Каждый из потомков князя Николая Борисовича вносил в облик дворца что-то свое, обыкновенно отдавая дань как архитектурной моде эпохи, так и постоянно возроставшим требованиям комфорта[346]346
  Истории Юсуповского дворца и его коллекций посвящен сборник «Юсуповский дворец», выпущенный уже двумя изданиями (см. библиографию).


[Закрыть].

Юсуповский дворец на Мойке в Петербурге. Фотография 1890-х гг. ГМУА.

История Юсуповского дворца началась почти одновременно с историей Северной Пальмиры. В 1737 году на месте дворцового комплекса существовало несколько мелких участков, среди которых выделялась мыза князя Михаила Голицына с садом, деревянным домом и прудом. В 1740-х годах территория перешла к графу Петру Ивановичу Шувалову, участнику переворота, возведшего на престол «дщерь Петра» Елизавету. Сын его, граф Андрей Петрович, продал в 1767 году так называемый «старый дворец», а сам купил у соседа «дворцовое место без всякого строения» – незастроенные пространства Петербурга тогда еще оставались очень велики.

Юсуповский дворец. Парадная лестница. Фотография 1900-х гг.

В 1770 году Жан Батист Мишель Валлен-Деламотт, французский архитектор, член Флорентийской и член-корреспондент Парижской Академий построил здесь по заказу графа Шувалова великолепный дворец в стиле раннего классицизма[347]347
  Валлен-Деламотт являлся автором проектов многих выдающихся петербургских зданий. Это Большой Гостиный двор, костел святой Екатерины на Невском, садовый Павильон Эрмитажа, Арка Новой Голландии, монументальное здание Императорской Академии Художеств (вместе с А.Ф. Кокориновым), где ему самому довелось преподавать. Среди учеников зодчего – крупнейшие русские архитекторы В.И. Баженов, И.В. Старов.


[Закрыть].

В 1789 году после смерти графа А.П. Шувалова дворец на Мойке был куплен в казну. Императрица Екатерина II очень любила племянниц «светлейшего князя Тавриды». В 1795 году она подарила одной из них – фрейлине Александре Васильевне Браницкой, рожденной Энгельгардт, бывший Шуваловский дворец. Дворец на Мойке стал щедрым, но явно ненужным владелице царским подарком. Александра Васильевна приходилась родной сестрой жене князя Николая Борисовича Юсупова и матерью знаменитой красавицы княгини Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой, чей супруг – Наместник Кавказа светлейший князь Михаил Семенович Воронцов, кстати, был почетным членом как Петербургского, так и Московского Английского клубов, хотя обедать предпочитал в Английском клубе Одессы, где долгое время служил в качестве Одесского генерал-губернатора.

Юсуповский дворец. Картинная галерея. Античный зал. Фотография 1900-х гг.

После вступления в брак с коронным гетманом Польши Франциском-Ксаверием Браницким Александра Васильевна, будущая теща князя М.С. Воронцова, большую часть года жила в любимом своем имении на юге России – знаменитой Белой Церкви. Приезжая в Петербург, она обыкновенно останавливалась на правах родственницы непосредственно в Зимнем дворце или в своем доме на Невском, 86. Будущий Юсуповский дворец на Мойке ею никогда не использовался, но продать царский подарок считалось неэтичным. Только после кончины императрицы и ее любимого внука Александра I графиня Браницкая уступила дворец сестре Татьяне Васильевне, во втором браке княгине Юсуповой, точнее – сразу ее сыну князю Борису Николаевичу, видимо, чтобы потом лишний раз не платить налогов за наследование.

Князь Борис, в повседневной жизни отличавшийся редкостной скупостью, на новое жилище смотрел как на своеобразную парадную вывеску, призванную поддержать фамильную честь. Поэтому на отделку и переделку дворца денег он не жалел.

В.С. Садовников. Римский зал Юсуповского дворца. 1850 гг. Акварель.

К 1837 году сюда были свезены почти все художественные коллекции князя Николая Борисовича Юсупова. В Архангельском осталась библиотека и большие по размеру полотна. Кое-что из второстепенной живописи продолжало служить украшением московского дома и провинциальных вотчин.

Юсуповы не рассматривали свой дворец на Мойке в качестве неприкасаемого памятника архитектуры. В его облик постоянно вносились различные дополнения и изменения. Последняя переделка части парадных и жилых комнат завершилась в канун 1917 года. Работы вел Феликс Феликсович-младший. Однако насладиться жизнью в новых покоях так и не успел. Устроенная в подвальном этаже и отделанная с большим вкусом столовая князя Феликса послужила российской истории. Именно здесь разыгралась основная сцена из драмы под названием «убийство Распутина». Теперь она с большой достоверностью воспроизведена в музейной экспозиции, развернутой на месте трагических событий.

Зал «Прециоза» в Юсуповском дворце. Фотография начала ХХ в. ГМУА.

Вокруг Юсуповского дворца, который никогда не выпадал из культурной жизни Петербурга-Ленинграда, был открыт для посетителей и в качестве музея, и в качестве одного из профсоюзных «домов», сложилась весьма своеобразная, легендарная аура. Вероятно, способствует ей и Григорий Ефимович Распутин… Так, говорят девушке достаточно взглянуть в одно из дворцовых зеркал, как тут же появится долгожданный жених. Вообще о дворце много говорят и его неофициальная история может оказаться много богаче истории официальной.

Сохранились немногочисленные фотографии, на которых видно, что художественная коллекция Николая Борисовича, пополненная покупками его потомков, располагалась в обширных залах дворца и специально устроенных парадных помещениях музейного типа довольно плотно. Картины размещались по принципу «ковровой» развески, в соответствии с модой и традициями того времени. Живопись дополняли многочисленные скульптуры и произведения декоративно-прикладного искусства – часы, светильники, мебель. Николай Борисович-старший обладал лучшей и крупнейшей в России частной коллекцией гобеленов, которая уступала только Эрмитажному собранию. Позднее она бесследно растворилась в самых разных фондах. Нет даже относительно полного каталога. А ведь когда-то гобелены составляли весьма значимую часть убранства парадных залов дворца.

Юсуповский дворец. Личные покои князя Ф.Ф. Юсупова-мл. Столовая. Экспозиция «Убийство Григория Распутина». Скульпторы А. Лунин, В. Волков. 1993.

После прихода к власти большевиков в Юсуповском дворе недолгое время располагался один из богатейших художественных музеев Петрограда. Затем музей сочли лишним. К тому же началась подготовка к распродаже музейного фонда дореволюционной России.

О судьбе уникальных коллекций Юсуповского дворца написано много, хотя до конца так и не выяснено, – куда же делась значительная часть собрания, как растворилась в бездонных закромах Госфондов (ГМФ – Государственный музейный фонд), как разошлась «на нужды мировой пролетарской революции». Лучше всех знает об этом беспристрастная госпожа статистика. Цифры передаточных описей, как пишет выдающийся исследователь коллекции Юсуповых Л.Ю. Савинская, дают такую яркую картину распыления крупнейшего частного собрания Российской империи. «Из общего числа картин (1182) 277 передали в Эрмитаж, 126 – в Музей изобразительных искусств, больше всего – 614 – в ГМФ… из 519 скульптур собрания Юсуповых 109 были переданы в Эрмитаж… фарфора, стекла, фаянса изъято 4699 единиц, из них 1946 – в Эрмитаж, золото и драгоценные камни – 121, из них 94 в Комиссию Госфонда, мебель художественная – 523, из них 248 – в ГМФ…» 93 художественных произведения из Госфонда получил Музей-усадьба «Архангельское»[348]348
  Савинская Л.Ю. Ст. «…Циркуль зодчего, палитра и резец ученой прихоти твоей повиновались…». Каталог выставки «Ученая прихоть».


[Закрыть].

Юсуповский дворец. Личные покои князя Ф.Ф. Юсупова-мл. Кабинет. Экспозиция «Убийство Григория Распутина». Скульпторы А. Лунин, В. Волков. 1996.

О многих сокровищах Юсуповского собрания можно было бы рассказать, но я приведу самый скромный, а вместе с тем и самый характерный случай. Систематической распродажей юсуповских коллекций в государственном масштабе занимались все же партийные люди, вооруженные троцкистской идеей о мировой революции, в ходе которой, по их мысли, и без того все вернется трудовому народу. А тут с одним уникальным историческим документом расправилась бывшая гимназистка («окончивших гимназию» когда-то узнавали по походке!), сеятельница «разумного, доброго, вечного», педагог с полувековым стажем, глубокоуважаемая учительница математики Ракитянской школы Мария Петровна Соколова. Наверное, при последних Юсуповых ее семья и сама она жили не так уж плохо, если простая крестьянская девочка, потомок Юсуповских крепостных, смогла до революции закончить гимназию в Обояни, получить превосходное, по тем, да и по нынешним временам, образование.

Юсуповский дворец. Зал «Прециоза». Современная фотография.

С нею встречался профессор культурологии и доктор технических наук Г.З. Блюмин. Вот что рассказал он об этом в своей книге. После революции «…библиотеку Юсуповых сожгли на площади местные крестьяне (в Ракитном. – А.Б.). Часть книг выхватывали из огня. Их позднее разыскивал Ираклий Андроников… М.П. посчастливилось завладеть одной. Это оказался дневник князя Юсупова в твердом переплете, отпечатанный на машинке. Помнит она оттуда слова Распутина, когда над ним бездыханным склонился князь Феликс: «Феликс! Феликс! Я тебя любил, а ты меня убил…» «Где же дневник?» – спросил я у старой учительницы. «В войну искурили», – был ответ»[349]349
  Блюмин Г.З. История в миниатюрах о знаменитом княжеском роде Юсуповых за четырнадцать веков VI–ХХ и многое иное. М., 1995. На страницах книги мне несколько раз приходилось цитировать сочинение о князе Н.Б. Юсупове «История в миниатюрах…» доктора технических наук и профессора политологии, автора знаменитой монографии о насосах Г.З. Блюмина. Еще чаще мне приходилось вступать в борьбу с самим собой, дабы цитаты эти появлялись возможно реже, иначе биография Юсупова превратилась бы в фельетон – так смешны, а порой просто нелепо выглядят отдельные из table-talk великого политолога и знатока насосов. Биография Николая Борисовича, к сожалению, содержит совсем немного строго документально подтвержденных фактов и тем удивительнее, что большинство исторических перлов доктора наук Г.З. Блюмина относятся именно к тому, что документально подтверждено и выверено. Чего стоит, к примеру, одно его утверждение о том, что в московский период жизни Николай Борисович занимал должность Директора Московской Конторы Императорских театров или рассказ о том, что сестра Николая Борисовича послужила прототипом бедной больной тетки Татьяны Лариной, оставшейся в старых девах (при этом известно, что все сестры вышли замуж)? А вместе с тем Г.З. Блюмин в трудные 1990-е годы постарался объехать все памятные места нашей страны, связанные с именем князя Н.Б. Юсупова, и везде, где представлялась хоть малейшая возможность, он устраивал музейные экспозиции, посвященные жизни и деятельности Николая Борисовича, восстанавливал память о нем, чаще всего поруганную. Таким образом, его подвижническое «делание» в память о Н.Б. Юсупове оказалось много полезнее и действеннее, нежели сочинение таинственных table-talk или громкого подвига путешествия на нудистский пляж, описание которого доктор наук тоже счел нужным поместить в свою историческую книгу о князе Н.Б. Юсупове.


[Закрыть]. Вот так. Просто и со вкусом. Эти бывшие революционно настроенные гимназисточки и Рафаэля бы на портянки пустили, попадись он им. А может, и попадался среди бездонных Юсуповских сокровищ какой-нибудь неучтенный шедевр мирового искусства?

Члены Санкт-Петербургского Английского собрания на Торжественном приеме. Парадная лестница Юсуповского дворца. 2002 г.

Возрожденный Петербургский Английский клуб многие свои торжественные мероприятия проводит в парадных залах Петербургского Юсуповского дворца; член клуба, директор Юсуповского дворцового комплекса Н.В. Кукурузова возглавляет также Юсуповский благотворительный фонд, одной из задач которого является восстановление и поддержание на европейском уровне памятных мест, связанных с родом князей Юсуповых, и, прежде всего, самого знаменитого из зданий Петербурга, принадлежавших князьям Юсуповым.

В декабре 2005 года Ксения Николаевна вновь побывала в «Северной Пальмире», в Петербурге, в Юсуповском дворце, где прошел ставший уже традиционным замечательный бал, устроенный в полном соответствии с традициями благотворительных балов, дававшихся князьями Юсуповыми в первые годы эмиграции в помощь остро нуждавшимся беженцам из России.

«Палаты боярина Волкова» в Большом Харитоньевском переулке в Москве до реставрации Раскрашеная фотография середины 1880-х (?) гг

И ныне многое остается непознанным в истории России, в жизни выдающихся русских людей. Один из них – князь Николай Борисович Юсупов. Хочется верить, что настоящая книга позволила приоткрыть покров тайны, скрывавшей некоторые страницы княжеской жизни. Лишь приоткрыть…

Юсуповский дворец. Скульптура сфинкса на парадной лестнице. Западная Европа. Конец ХVIII в.