Текст книги "Цена короны"

Глава четвертая
Прерванные разговоры (продолжение)

Харадир, главный евнух-распорядитель дворцового гарема, плюхнулся в кресло и промокнул взмокшую лысину огромным пунцовым платком.

«Ар-шуаммис реви хуаммиди», как говорят в таких случаях южные еретики. «Беды ходят караваном».

Вот уже пятый день женскую половину дворца лихорадило. Все началось с того, как привезли кандийскую принцессу. Понятное дело, что вверили ее заботам Харадира. Поначалу евнух-распорядитель даже обрадовался. Ни скандалов, ни капризов от новенькой – тише воды, ниже травы. Понятно, что и служанок, и покои ей предоставили самые лучшие – как-никак, невеста будущего государя… В том, что Адрелиана коронуют, Харадир не сомневался. И не имел ничего против радостного события.

Евнух, который служит в императорском гареме – будь то распорядитель или мальчик-служка, недавно прошедший все испытания, признанный годным по складу ума и характеру и подвергнутый известной операции, – пользуется большим влиянием. Но с каким бы уважением к евнуху не обращались, как бы перед ним не заискивали, в отношении к нему всегда присутствует легкий, почти неуловимый привкус презрения. Особенно это заметно у мужчин. И Харадир в свое время опешил, когда понял, что вселившийся во дворец лорд-регент общается с ним… как с равным.

Понятное дело: если ее высочество Амилла здесь, значит, со свадьбой все решено. И не хотелось бы ударить в грязь лицом перед будущей императрицей.

Харадир перед вселением принцессы лично осмотрел покои, сделал внушение служанкам, а сам пошел в свой кабинет и тайком достал из особого сундучка бутылку крепкого эрладийского вина. Ждал, что начнутся крики: вода в ванне горячая, яблоки не того сорта, и занавески на окнах зеленые, как хвоя на ели, а должны быть как хвоя на сосне. За долгие годы службы наслушался…

Но караул у дворца в тот день сменился раз, потом другой, и Сурран, молоденький служка, приставленный к Харадиру, дабы набирался опыта, постучался в дверь, спросил, не угодно ли почтенному распорядителю пообедать – обедал распорядитель поздно. И только позже явились служанки – удивленные, улыбающиеся… Ее высочество просит передать, что всем довольна, а почтенному распорядителю вручить в благодарность подарок – футляр для книг из лучшего кандийского бархата, расшитый золотой нитью. И служанок одарила: кому достался гребень, кому узорчатый платок, чтобы не выходить на улицу с непокрытым лицом…

Дальше – пуще. Ни с того ни с сего лорд-регент взялся распускать свой сераль. Зачем? Женитьба, конечно, дело хорошее, нужное. Опять-таки, государственное. Но зачем же наложниц – по домам?!

Евнух-распорядитель поворочался в любимом мягком кресле, которое вдруг показалось ему слишком глубоким, и вздохнул, вспоминая, как утирал слезы Аллейн, которая разревелась в самый неподходящий момент. И как искали ей платок – прикрыть лицо, взамен перепачканного потекшими от слез красками и румянами, да еще такой, чтобы к платью подходил.

И вот теперь новая напасть… Сказать кому – не поверят: сам сайэр Хильдис Коот, светлейший епископ Церкви Сеггера, пожаловал в сераль…

* * *

Евнух поморгал, словно надеялся, что фигура в лиловой сутане, сидящая в кресле напротив, исчезнет. Однако светлейший епископ никуда не исчез, только двойная складка между бровями, похожая на гадательный символ «нун», стала глубже.

– Все понятно, ваше светлейшество, дело государственной важности, – пробормотал Харадир, пытаясь придать голосу необходимую твердость. – Но обычай гласит: невесту до свадьбы лицезреть не дозволяется никому, кроме ее ближайших родственников, а также жениха и его родителей…

– Слушай меня, распорядитель, – епископ нагнулся, оперся на стол, и расстояние между ним и толстяком опасно сократилось. – Я повторю тебе исключительно из уважения к твоей должности и твоим заслугам. Как мне хорошо известно, лорд-регент не раздает должности людям, если они того не заслужили. И не чем-нибудь, а особыми способностями, необходимыми на занимаемом посту. А также чувством долга, верностью и неподкупностью. Иначе разговор с тобой был бы другим.

– Конечно, ваше светлейшество…

– Значит, говоришь, лицезреть невесту нельзя?

– Вы совершенно правильно поняли, ваше светлейшество. Ни в коем случае. Даже лицу, облеченному саном, если только оно…

– …не приходится ей ближайшим родственником.

– Именно так, ваше светлейшество.

– Похвальная бдительность, очень похвальная… Враги престола и Церкви могут быть повсюду. Бывает так: сидит человек в роскошном кабинете, отделанном синим бархатом, – и он верный слуга короны и лорда-регента. Но стоит лишь ему спуститься к нам, в подвал Инквизиции, – и там, среди голого камня, быстро выясняется, что никакой он не слуга, а шпион, продавшийся за золото Соултрада. Очень быстро выясняется, за какой-нибудь час.

Намек был более чем прозрачен. Именно синий бархат обтягивал стены кабинета, где происходил разговор. Евнуха била мелкая дрожь, и он лишь надеялся, что она ускользнет от пронзительного взгляда епископа. Напрасно надеялся.

– Любой распорядок можно нарушить, – промямлил Харадир. – По личному распоряжению лорда-регента, конечно…

– Лорд Адрелиан в отлучке, и ты это прекрасно знаешь, евнух. Ну так как, продолжим поиск врагов до его возвращения?

Харадир был одним из немногих – по пальцам одной руки сосчитать можно – людей, знавших о тайных прогулках лорда-регента по столице. Знал и то, что они зачастую растягиваются на полдня. Сколько он сумеет выдержать в подвале Инквизиции, если епископ и в самом деле исполнит угрозу? Час? Едва ли больше… А потом писцы, обслуживающие пыточных дел мастеров, заскрипят перьями – и обратной дороги уже не будет.

И все же евнух продолжал колебаться… И наконец выдавил:

– Н-не могу, ваше светлейшество. Нельзя…

Епископ подумал, что в упрямом толстяке мужества, пожалуй, поболее, чем у иных, имеющих в штанах полное мужское хозяйство. Наверное, он все-таки мог сломать евнуха, даже без обещанных пыток. Применив магию, например… Но не стал, напротив, позволил тому выйти из нелегкой ситуации без урона служебному долгу:

– Тогда сделаем так. Как я понимаю, там у тебя дверь в другую комнату? – епископ ткнул пальцем в сторону тяжелой малиновой портьеры.

Евнух закивал и принялся лихорадочно вытирать платком лысину. О существовании двери, ведущей из кабинета распорядителя в маленькую комнатку, а оттуда – на женскую половину дворца, знали очень немногие. И всех, кто об этом знал, почтенный Харадир мог перечислить, даже разбуди его среди ночи.

Епископ Коот в этом коротком списке не значился. До сегодняшнего дня.

– Так вот, евнух. Если ты приведешь ее высочество Амиллу, принцессу Кандии, в комнату, которая находится за той дверью… туда есть вход не только из твоего кабинета, верно?

Почтенный Харадир поймал себя на том, что уже в десятый раз промокает лоб и макушку скомканным платком. Он вжался в любимое кресло, но это не помогало. Казалось, взгляд глаз-буравчиков впивается в его рыхлую плоть.

Сайэр епископ знал про потайную дверь… Если разобраться, чем это грозило распорядителю сераля? Ничем. Но от осознания этого факта спокойнее не становилось.

– Дверь оставишь открытой, – продолжал епископ, расправляя на коленях концы пояса и словно не замечая ужаса евнуха. – Соответственно, ее высочество будет стоять по одну сторону шторы, я – по другую. Лицезреть невесту сквозь такую плотную ткань я не смогу… Ну, что скажешь, евнух?

Ответом был сдавленный стон, похожий на мычание теленка. Но явно утвердительный.

– Вот и славно. Так что никаких обычаев и предписаний мы не нарушим. Я просто задам ее высочеству несколько вопросов. А чтобы окончательно развеять твои сомнения и тревоги… Можешь не покидать этой комнаты и выслушать весь наш разговор.

* * *

Ждать пришлось недолго.

– Приветствую вас, ваше светлейшество, – тяжелая портьера немного приглушала звук, но голос невесты лорда-регента звучал вполне отчетливо. Епископ поднялся и неспешно подошел к двери.

– Шуами ан дар маю, ашалла.[1]1
  Счастье да пребудет с вами, прекрасная. (кандийск.)


[Закрыть]

– Маю анна ан дар шуами, алламеи тарро. Фалами дар маю халарра анна то шарраэ.[2]2
  И вам счастья, отец мудрости. Да будет ваш путь столь же легок, как в юности


[Закрыть]

Епископ усмехнулся и покосился на евнуха. Тот неподвижно сидел кресле, словно оплыл, заполняя его своей тушей. На его гладком лице застыло то кротко-обреченное выражение, которое появляется у человека, который пережил тяжелую потерю и смирился с неизбежным. Расчет его светлейшества оказался точен. Он знал не только о потайной двери, но и о том, что распорядитель ни слова не понимал по-кандийски. Во всем дворце набралось бы от силы человек десять, понимающих этот язык, – включая самого епископа и лорда-регента, а умеющих мало-мальски объясняться, – и того меньше.

– Шарраэ ара туро ан халарро фаламаи, ато ар-зуабби то заввахи.,[3]3
  Юность не ищет легких путей, если не хочет погрязнуть в праздности.


[Закрыть] – продолжал сайэр Хильдис, вновь поворачиваясь к двери.

Из-за портьеры послышался прелестный смех, похожий на журчание ручейка.

– И маю фалами зуаро ан ома те ар-заввахэ фалами.[4]4
  И путь, который привел вас ко мне – не путь праздности.


[Закрыть]

– Фарада дар ан заввахэ фаламаи зуаро ан ме, ашалла.,[5]5
  Благословен будет путь праздности, ведущий к вам, прекрасная.


[Закрыть] – Хильдис Коот развел руками и отвесил поклон невидимой собеседнице.

Евнух вскинул голову и вперил в него затравленный взгляд. Неужели епископу под силу видеть даже сквозь тяжелую, плотную ткань?

Коот заметил это движение, коротко взглянул на Харадира и кивнул, одновременно прикрыв глаза. Толстяк шумно вздохнул, словно с его плеч упала огромная тяжесть. Этим едва заметным кивком епископ давал понять, что не собирается нарушать уговор.

– И ом арá туро ан халарро фаламаи анна то шарраи, – продолжал он. – Ме баларраэ аллахар аннá ашалла.[6]6
  Я же, как в юности, не ищу легких путей. Но ваша прозорливость столь же блистательна, как и ваша красота.


[Закрыть]

– Арахарралаэ ар-аллуат ту фарра,[7]7
  Слепому не дано судить о солнце.


[Закрыть] – лукаво возразила принцесса.

– Аллама мута ар-алхарралаэ то ар-анна.[8]8
  Мудрость делает видимым незримое.


[Закрыть]

– И ома аллама ой ар-анна маю.[9]9
  В таком случае моя мудрость не идет в сравнение с вашей.


[Закрыть]

– И фарси-ар-туллаэ таэ хуараэ но ваххаламаэ. Аула-фейхаэ анна кель-ами аллуаэ.[10]10
  Умаление своих достоинств – признак скромности или лукавства. О соловье судят по песням.


[Закрыть]

Несчастный распорядитель таращился то на дверь, то на безжалостного епископа, надеясь понять хоть что-то из разговора. Страх немного прошел, сменившись растерянностью и полной беспомощностью. Что он скажет лорду-регенту? Евнух жалобно посмотрел на резной столик, где еще прошлой осенью стояла клетка с бормотуном, его любимцем. Элвес, бедная птичка… Ты наверняка запомнил бы что-нибудь из этой варварской тарабарщины…

– Фейхаэ ан фарра ато кель-ами ар-фейхаэ,[11]11
  Дословно: слушая днем, соловья не услышишь (Если бы соловей пел днем, его бы никто не услышал).


[Закрыть] – послышался голосок принцессы.

– Таи фейхи дар бен анна фейхаэ, ашалла… [12]12
  Имеющий уши да услышит, прекрасная.


[Закрыть] И ом йох шело маю то ар-анна шелли? Зуарро то ома маю ой-фарсаэ шелли.[13]13
  Или вас подобает называть другим именем? Подскажите мне имя, что будет вас достойно.


[Закрыть]

Хильдис Коот выдержал паузу и прислушался к дыханию за портьерой.

– Шелоэ фармилла то фарраэ мано но милревиэ-фах ар-мута ой-ашаллаэ.[14]14
  Назови фармилу «устами дня» или «душой садов» – ты не сделаешь ее краше


[Закрыть]

Умна, ничего не скажешь… Епископ напоминал себе человека, метающего дротики вслепую. Правда… прежде чем завязать себе глаза, он успел хорошо разглядеть мишень.

И первый же дротик попал в цель. Пусть не поразил ее, но задел. Ответ собеседницы прозвучал на миг позже, чем можно было ожидать.

– И но шелли ар-йох те бар-таллабаи фах мута харралаэ ан айят?[15]15
  А разве имя не есть суть, облаченная в слово, чтобы явить себя миру?


[Закрыть]

– Фар-алла,[16]16
  Воистину.


[Закрыть] ваше светлейшество.

Последние два слова прозвучали так, словно у барда, подыгрывающего себе на валлине, лопнула жила на смычке, и древко со всей силы ударило по струнам. Распорядитель Харадир, окончательно отказавшийся понять смысл разговора и убаюканный звуками певучей кандийской речи, подскочил в своем кресле. Но епископ оставался невозмутим. Толстая парча приглушала звук.

Но там, где евнух слышал лишь прекрасную, но бессмысленную музыку слогов и пауз…

Там, где знаток кандийского языка заметил бы лишь искусную риторическую игру, которой жители многочисленных маноров, теснящихся вдоль границы ледников, и разбросанных по пустыне оазисов учатся исподволь, овладевая родной речью, а заодно и добрым десятком людских и нелюдских наречий…

Там епископ ощутил первые признаки нарастающей паники. Так что не будем торопиться, девочка. Поиграем, раз тебе так нравится. «Туалла хавида – пато турро[17]17
  Дословно: длинна веревка – конец найдется.


[Закрыть]…»

Он едва не произнес это вслух.

Молчание затягивалось. Будучи знатоком не только языка Кандии, но и ее обычаев – впрочем, то же самое можно было сказать о языках и обычаях многих народов, населяющих Лаар, – епископ Коот мог ожидать, что следующим ходом станет приглашение «перейти от слов к делу». Но не обязательно. Любой, кому доводилось вести дела с жителями огромной, малонаселенной территории, именуемой Кандией, может рассказать о многочасовых обменах общими фразами вперемешку с любезностями, которые предшествовали решению главных вопросов. Многим это казалось просто развлечением, и кандийцы с этим не спорили. И лишь сами они да те немногие, вроде Хильдиса Коота, кто стремится дойти до сути и найти второе дно – или хотя бы убедиться, что его нет, – знали: это и есть переговоры по-кандийски.

– Алламаэ те фах-харраэ, йет алламаэ шеллоэ аллахар,[18]18
  Мудрому дано увидеть суть вещей, потому мы и зовем мудрость прозорливостью.


[Закрыть] – продолжала принцесса. – Алламэ айте фармила ар-шело хурулла анна йинуххаэ.[19]19
  Мудрый никогда не назовет фармилу хурулллой, подобно страдающему носотечением.


[Закрыть]

Ее голосок был по-прежнему сладок и певуч, и епископ мог поклясться, что она улыбается. Однако звон колокольчика понемногу сменялся лязгом стали. Хороший признак… К тому же она помянула хуруллу– сорняк, цветы которого благоухают похуже выгребной ямы, а вторая фраза содержала оскорбительный намек.

– И аллахар анна бейлахар,[20]20
  Прозорливость подобна ясновидению.


[Закрыть] – спокойно проговорил Коот и одернул пояс, стягивающий его лиловое одеяние. – Милреви-тарро хар фармила ар-анна хурулла бей йинн-ойарашалаэ милреви.[21]21
  Садовник отличит хуруллу от фармиллы прежде, чем сад будет осквернен зловонием.


[Закрыть]

Стало очень тихо. Даже евнух-распорядитель очнулся от дремоты в своем кресле и насторожился.

– Ай-йетаэ то айат…[22]22
  У всего сущего есть свое предназначение.


[Закрыть]

Теперь он отчетливо слышал, как дрожит голос невесты лорда-регента – от страха, от отчаянного, безнадежного усилия в попытке выиграть спор.

– Ом вах баллараэ маю… – епископ выдержал паузу, словно подбирая подходящее слово, – аллахар. Ой-йетаэ хурулла-йета ан милреви…[23]23
  Вы второй раз восхищаете меня своей… прозорливостью. Если семя хуруллы попало в сад, на то была причина


[Закрыть]

Пол под ногами епископа содрогнулся. Казалось, в стену дворца ударил таран. Позолоченное деревце, стоящее на каминной полке, со звоном упало, хрустальные листья рассыпались по ковру.

Евнух-распорядитель вскочил, словно подброшенный катапультой, и бросился к двери, оттолкнув епископа. Трудно было ожидать от толстяка такой прыти… Его лицо посерело, точно непропеченное тесто. Харадир рванул тяжелую бархатную штору и наполовину сорвал ее с карниза.

На женской половине стоял гвалт. Звон бьющейся посуды, визг служанок и наложниц, пронзительный голос Харадира:

– В сад! Всех женщин – в сад! Быстрее, быстрее!

Воистину, евнух-распорядитель не зря получал свое жалование.

Равно как и архитектор, который перестраивал дворец и позаботился о том, чтобы из любого помещения можно было без особых затруднений попасть в один из внутренних двориков. Чем и воспользовался Хильдис Коот: оставаться в кабинете почтенного Харадира стало не только бесполезно, но и небезопасно.

С тех пор как разразился Катаклизм, в Туллене землетрясения случались по крайней мере трижды в год (если верить поступающим донесениям), и хотя бы раз в год – в самой столице. Но сегодняшнее землетрясение было каким-то… неправильным.

Глава пятая
Чем заканчиваются прогулки инкогнито

Человек пришел в себя от резкой боли – похоже, кто-то всей тяжестью наступил ему на руку. И тут же последовали новые болезненные толчки и удары… Человек лежал навзничь. Вокруг металась обезумевшая толпа.

Застонав, он поднялся на четвереньки, затем на ноги, едва не был свален снова, но устоял и побрел в сторону от столпотворения, не понимая: «Кто он? Где он? Что вокруг происходит?»

Кое-как выбрался из толчеи, не обращая на нее внимания, не вслушиваясь в звучащие вокруг вопли.

Память начала проясняться – медленно и неохотно. Человек с трудом разлепил губы и проговорил без всякого выражения:

– Я – ротмайстер Баркус.

Память радостно подтвердила: да, именно так он себя и называл… Но отчего-то произнесенное имя показалось чужим. Ненастоящим.

Где-то неподалеку истошно заорала женщина, легко перекрыв бессвязный хор толпы:

– На помощь! Грабят!! Насилуют!! Убиваю-у-у-у-т!!!

И, странное дело, вопль этот словно выдернул затычку из переполненного сосуда: воспоминания хлынули струей, потоком.

«Какой, в бездну Хаоса, еще ротмайстер?! Я лишь называл себя так, инкогнито гуляя по Туллену. А на самом деле я… Да, Адрелиан. Лорд-регент Адрелиан. Но что же происходит в моей столице?»

Женский крик, терзавший уши, смолк. Возможно, убийцы и насильники успели сделать свое черное дело. Либо же разбежались, не вынеся пронзительных воплей жертвы.

Но и без того вокруг хватало суматохи. Удары землетрясения – а в том, что случилось именно оно, Адрелиан не усомнился, – уже прекратились. Дома вокруг большей частью уцелели – иные покосились, стены других покрылись трещинами. Лишь несколько зданий старой постройки лежали в руинах. Но люди не спешили в свои жилища, опасаясь новых подземных толчков. Никто толком не знал, что можно и нужно делать. Женщины причитали, прижимая к себе детей. Мужчины мрачно молчали. Неподалеку занимался пожар, но никто не спешил его тушить.

«Где городская стража? Где гвардия? Почему никто ничего не делает? – возмутился Адрелиан. – Вот и отлучись ненадолго…»

Меж тем по площади пронесся слух, что здесь-то еще ничего, стихия достаточно милостиво обошлась с людьми, а вот неподалеку, где рухнул караван-сарай старой постройки… Называли цифры раздавленных – одна другой больше.

Лорд-регент немедленно поспешил туда.

Развалины старого караван-сарая и впрямь представляли самое печальное зрелище. Земля устлана погибшими, раздавленными и ушибленными. Многие купцы и их работники еще оставались под руинами, придавленные обломками стен и тяжеленными тюками с товаром, – стоны доносившиеся оттуда, не позволяли усомниться. Народ, столпившийся вокруг, застыл в каком-то тяжком оцепенении, не пытаясь спасти погибавших.

Адрелиан сгоряча совершенно позабыл, что он переодет. По привычному сознанию своей власти грозно закричал на бесчувственных ленивцев и приказал им расчищать обломки, отваливать тяжести и освобождать раненых. Многие, полагая его чиновником, повиновались властному голосу, и лорд-регент, чтобы подать им пример, первым начал отбрасывать камни и перетаскивать тюки.

Несколько минут спустя Адрелиан услышал зычные крики: «Разойдись! Разойдись!» Поднял голову – на площадь въезжали конные гвардейцы во главе ротмайстером Круллом. С этим командиром лорд-регент был лично знаком с давних, еще до Катаклизма, времен. Старый служака, решительный, храбрый и преданный, но сообразительностью, увы, не блещет… Что и продемонстрировал в очередной раз вполне наглядно.

– Отставить! – рявкнул Адрелиан, подскочив к Круллу. – Не разгонять толпу! Пусть расчищают обломки, спасают людей!

Ротмайстер, казалось, на мгновение лишился дара речи. Уставился так, словно видел лорда-регента первый раз в жизни. Хотя, конечно же, не мог не узнать, пусть и в чужой одежде.

– Кто здесь командует: ты или я? – поинтересовался Крулл весьма язвительно. – Ты или я получил этот шеврон из рук самого лорда Адрелиана?

Теперь уже лорду-регенту пришел черед онеметь.

– Ступай! – махнул ротмайстер рукой с зажатой в ней нагайкой. – Ступай и радуйся, что у меня нет времени наказать тебя за дерзость!

– В своем ли ты уме, ротмайстер Крулл?! – возопил Адрелиан. – Отныне ротой ты не командуешь, езжай в казарму и жди решения своей судьбы!

Ротмайстер немедленно доказал, что решительности ему и в самом деле не занимать. Ответил не словом, а делом – со всей силы вытянул лорда-регента нагайкой. И крикнул солдатам:

– Взять его!

«Сошел с ума… Не узнает меня…» – мелькнула мысль у Адрелиана. Гвардейцы уже подбирались к нему, расталкивая конями толпу.

– Солдаты! Разве вы не узнаете своего командующего? – громыхнул голос лорда-регента, прокатившись от края до края площади, – точь-в-точь как в старые времена громыхал на поле боя.

Не узнавали… Или старательно делали вид, что не узнают.

Заговор?.. Мятеж?.. Разбирательство стоило отложить на потом. Раз уж люди решились на такое, то пойдут до конца, ни перед чем не остановятся. Ткнут ножом в суматохе, и конец…

Надо было уносить ноги, и Адрелиан юркнул в толпу. Зеваки улюлюкали ему вслед, но попыток схватить не предпринимали.

* * *

Землетрясение вызвало не так много разрушений, как показалось поначалу, зато переполоха наделало немало.

Половина магов, прибывших на большой совет, разъехалась накануне вечером. Лорд-регент не любил проволочек и позаботился о том, чтобы люди, занимающиеся государственными делами, разделяли с ним эту нелюбовь. Те, кто не успел уехать, ненадолго заперлись в особом покое.

Как стало вечером, была срочно созвана комиссия от Инквизиции, коей поручили установить истинные причины происшествия.

Это могло означать только одно: без магии тут не обошлось.

Прислуга еще убирала битую посуду и поломанную мебель, когда вернулся лорд-регент.

Его одежда была разорвана, в пыли, на щеке красовалась ссадина. Не говоря ни слова, он прошел в свой кабинет, через миг выбежал оттуда, огляделся по сторонам и исчез в гардеробной.

Придворные и прислуга растерянно переглядывались. Наконец, кто-то сообразил сбегать на кухню и распорядиться, чтобы лорду-регенту подали ужин. В гардеробной было подозрительно тихо, и другой слуга, осторожно постучав в дверь, спросил:

– Мой лорд, не желаете ванну?

– Ванну?! – послышался хриплый, но восторженный вопль. – Давай!

…Слуги еще не успели убрать разлитую воду, а их ждал новый сюрприз.

Лорд-регент, который даже на полевой кухне держался под стать родовитому сайэру, уписывал за обе щеки. О существовании такой вещи, как вилка, он и думать забыл. Нагромоздив на тарелку горы закусок, Адрелиан управился с ними с помощью салатной ложки, хлебнул из кубка, после чего недоуменно уставился на мажордома.

– Эт-то что такое?

– Родниковая вода, милорд, – с поклоном ответил тот, пытаясь сохранять невозмутимость.

– Вода?!

– Так точно, милорд. В соответствии с вашим…

– Разорви меня демоны Хаоса! – взревел Адрелиан. – Почему лорд-регент должен пить воду, как мул у дороги? Вина! Самого лучшего! Что у вас там есть? Или вы все гномам на топоры поменяли?

Несчастный распорядитель точно врос в землю. А вдруг это шутка? Или хуже того: лорду-регенту вздумалось испытать его таким способом?

Тем временем Адрелиан сунул в рот остатки немыслимой смеси, которая осталась на тарелке, и принялся жевать.

– Успокойся, приятель, – буркнул он с набитым ртом и хлопнул распорядителя по плечу. – Никто тебя на дыбу не потащит… Давай-ка, быстренько…

И, поднеся к губам тарелку, вылил в рот остатки подливки и звучно рыгнул.

Ужин (во время коего лордом-регентом было выпито немало) еще не закончился, а по дворцу уже ползли слухи: будущий император ударился головой во время землетрясения и… как бы это выразиться помягче… слегка тронулся умом. Тем более что подтверждения этим слухам следовали одно за другим.

* * *

Странник был немолод, загорел, худ, жилист. Истоптанные сапоги и сбитый конец посоха свидетельствовали, что немало дорог он измерил своими шагами, пока не очутился здесь, на окраине Туллена.

Что происходит в городе, странник пока не понял – подземные толчки застали его в пути, в нескольких лигах от столицы, и не показались чересчур сильными.

– Скажи, добрый человек, – обратился он к первому встреченному тулленцу, – что произошло в вашем спасаемом богами городе? Смута или вторжение врагов?

Тулленец стоял у обочины и не спешил ответить на заданный вопрос. Занимался он странным делом: мял и ощупывал собственное лицо.

Странник повторил вопрос.

– Землетрясение… – ответил тулленец равнодушно, словно о чем-то малозначительном. – Но ответь и ты, странник, на мой вопрос, хоть и может он показаться нелепым. Какое у меня лицо? Опиши его по совести!

– Сеггер да простит тебя, добрый человек, за такие неприличные вопросы! Но если это тебе нужно…

– Очень нужно!

– Изволь, я опишу. Лицо у тебя ужасно загорелое, кожа почти черная.

– Проклятье…

– Нос чуть ли не с мой кулак…

– Проклятье…

– …Рот преширокий и губы с голубым отливом.

– Что еще? – сдавленно прохрипел тулленец.

– Глаза серо-зеленые и выпучены, как у рака. А в общем… ты уж извини, добрый человек, но Сеггер наградил тебя преотвратной рожей!

Выдав этакое заключение, странник отступил на шаг и перехватил посох поудобнее, мало ли что взбредет в голову странному человеку… Но тулленец лишь ограничился словами:

– Не Сеггер одарил меня этим… И мой ответный дар будет страшен!

* * *

Амилла отложила книгу, упала на тахту и судорожно обхватила пухлую бархатную подушку.

Больше всего ей хотелось разреветься. Нельзя. Вот-вот войдет служанка, чтобы помочь ей переодеться, сделать прическу… и непременно спросит: «Что случилось, ваше высочество?» Можно что-нибудь соврать – например, что стосковалась по отцу. Или просто приказать, чтобы ее оставили в покое. В конце концов, она принцесса, невеста будущего императора Туллена!

Если только свадьба состоится.

Нет, конечно, состоится. Адрелиан так ее любит! Стоит ей только попросить, и он…

А что «он»? Пообещал разорвать отношения с этими дикими горцами, которые два дня везли ее в мешке через всю пустыню? Ее до сих пор тошнит от запаха конского пота и плохо выдубленной кожи, стоит только вспомнить… Сказал, что избавится от своих наложниц? Разрешил не ходить в церковь?

Хорошо, но откуда ей знать, что обещания не останутся обещаниями? Где указ со словами «не оказывать помощи», «не подпускать к границам» и прочими, скрепленный императорской печатью? Где гонец, который скачет на север, чтобы отнести этот указ Балеогу? Правда, болтая со служанками и как бы невзначай спрашивая то одну, то другую, Амилла поняла, что почти все наложницы уже покинули дворец, а те, что остались, уедут со дня на день. Но если это всего лишь уловка? И если уж на то пошло, кто помешает императору заводить новых наложниц после свадьбы?

Если только свадьба состоится…

В дверь постучали. Наверно, служанка пришла – помочь одеться, сделать прическу…

– Входи! – крикнула Амилла.

Но девушка, которая проскользнула в дверь, была непохожа на служанку. Слишком хорошо одета… И слишком высоко держит голову.

– Меня зовут Флайри. Я наложница Адрелиана.

– Тебе еще не сказали, что все наложницы ко дню моей свадьбы должны отправиться по домам?

Флайри поджала губы, но гримаса получилась горькой. Девушка присела на пуфик и привычно одернула длинное темно-зеленое платье – еще один жест, выдающий девушку из древнего рода сайэров. Она была ростом чуть выше Амиллы, немного старше и заметно шире в плечах. В ее фигурке было что-то мальчишеское. Огромные, чуть ли не в пол-лица глаза были густо подведены и от этого казались еще больше.

– Ты, наверно, думаешь, что я стану просить, чтобы ты пожалела меня? Буду рассказывать, как я люблю Адрелиана и все такое?

Кандийка смутилась. Примерно этого она и ожидала. Заплаканные девушки, которые будут умолять ее поговорить с лордом-регентом, позволить им остаться…

А теперь она сама вот-вот расплачется.

– И что дальше? Думаешь, я откажусь от свадьбы? Брошу все, оставлю письмо лорду Адрелиану и уеду к отцу?

Наложница поднялась и шагнула навстречу Амилле. Всего один шаг, но кандийка попятилась.

– Не городи чушь, принцесса… – прошипела Флайри. – Свадьба состоится. Если ты этого захочешь. А ты захочешь. Но имей в виду: Адрелиану нужна не женщина, а императрица для его империи. Иначе он бы давно женился.

– На тебе, что ли?

– Да хоть бы и на мне!.. Послушай, сейчас это неважно… – она покачала головой и коснулась руки Амиллы. – Адрелиан в беде. Я не знаю, что именно случилось, но… Мне нужен твой совет. Мне больше не с кем поговорить. Понимаешь, сегодня, после ужина, он позвал нас к себе…

– Нас?

– Да. Нас осталось всего три: Валда, Солана и я. Остальные уже отправились к родителям… Я знаю, это из-за свадьбы…

«А ты чего хотела?»

Слова уже были готовы сорваться с губ Амиллы, но она осеклась. Кажется, девчонка и в самом деле не пыталась ее запугать или оскорбить. И смолкла она не потому, что ждала ее ответа. Меж густых бровей наложницы залегла морщинка, губы сжались, точно от невыносимой боли.

– Продолжай.

– Я никогда его таким не видела… Он был… пьян.

Последнее слово Флайри выплюнула, как неприличное орочье ругательство.

– Поверь мне: Адрелиан не пьет. Даже на торжествах. Пара глотков не в счет. Ты разве не заметила? Когда вы с ним ужинали? Он наверняка приказал принести вино, но у него в бокале была вода. Или ягодный сок.

– Откуда ты знаешь? – ахнула Амилла.

Она была слишком потрясена, чтобы скрыть изумление. И в самом деле… Во время второго визита лорд-регент распорядился подать угощение. Когда пришел слуга-евнух с вином и фруктами, дочь магноса заметила, что кубки он принес разные и старается, чтобы ни в коем случае их не перепутать. И запах… Тогда словно звякнул колокольчик, и только сейчас Амилла поняла: когда Адрелиан поцеловал ее в щеку у дверей спальни, она не ощутила запаха хмельного.

Флайри чуть заметно улыбнулась.

– Я знаю его не первый день. Он никогда не пил. Он считал, что человек, на которого возложена такая ответственность – управление государством, – должен сохранять трезвую голову. Иначе этим непременно воспользуются враги.

Амилла поежилась. Только сейчас она поняла, что почти совсем стемнело, и никто не пришел растопить камин. Пламя свечей подрагивало, словно от холода или страха.

– Ну так вот, – продолжала Флайри. – Он посмотрел на нас и спросил: «Как, это все?» Распорядитель Харадир стал объяснять: мол, вы сами приказали отпустить Аллену и всех остальных. А он даже не дослушал, шлепнул Солану и сказал что-то вроде «Ладно, девочки, пошли веселиться».

Пресвятой Пасман-миротворец… Амилле показалось, что пол уходит из-под ног, как сегодня утром, когда началось землетрясение. Значит, он все-таки обманул ее.

– И что ты предлагаешь?

Она надеялась, что этот вопрос прозвучит спокойно, небрежно. Но голос внезапно осип, а язык стал непослушным.

– Мы должны выбраться отсюда и рассказать кому-то о том, что случилось, – Флайри покачала головой. – Сейчас у нас есть возможность. Пока… этот человек развлекается… Только мне кажется, что это и не человек вовсе.

– И кому ты расскажешь? – выпалила Амилла. – Кто нам поверит?

– Все поверят! Все, кто знает Адрелиана. Видишь, даже ты мне поверила!

– А кто тебе сказал, что я поверила?

Амилла сделала последнюю попытку освободиться от кошмара, который сгущался вокруг нее с сегодняшнего утра. В конце концов, какая разница, кто станет ее мужем – настоящий император или его двойник? Она станет императрицей Туллена, ее коронуют… а там будь что будет! Но что-то подсказывало ей, что это не так.

– Я вижу, что ты веришь, – шепот Флайри обволакивал ее невесомой осенней паутинкой. Теперь девушек разделяло не больше шага. Казалось, бархатистые глаза наложницы не отражают, а впитывают золотой свет свечей. Амилла заметила две тонких морщинки, которые словно брали ее рот в скобки, и подумала, что наложница старше, чем показалось в первый миг.