Текст книги "Это не моя жизнь"

Жернова тысячелетий

Наступившее затишье слегка озадачивало Изместьева. Как руководитель со стажем, он грамотно распределил обязанности. Ворзонин плотно занялся проституткой, которая, не подозревая ни о чём, носила под сердцем отца будущего спасителя человечества. Так же он согласился убедить Кристину забрать свои свидетельские показания. Здесь Павлику, как опытнейшему из психотерапевтов, все карты в руки.

Ну, а он должен проинструктировать Клойтцера о его предстоящей задаче. Неужто Пришелец не сможет подыграть Кристине?! Тем более, что результатом притворства будет его освобождение… Так или иначе, но завтра в полдень Пришелец должен благополучно покинуть опостылевшую оболочку.

В настоящее время Изместьев сидел на трибуне стадиона «Молот», потягивая через соломинку томатный сок из пакета и наблюдая за выступлениями фигуристов. Участники нашумевшего телевизионного проекта – шоу «Ледниковый период» – приехали на Урал. Вокруг стоял невообразимый визг и топот. Как ни странно, именно эта «канонада» позволяла доктору сосредоточиться на том, что терзало и напрягало последние дни.

Ну, Пришелец, ну загрузил доктора… Значит, корректировка прошлого, его подгонка под настоящее. Не так уж и глупо, если задуматься. Одно дело – ход эволюции, спонтанное развитие цивилизации, скачки и провалы. Жернова, которые крутятся тысячелетиями… Во все времена жертвы приносились во имя будущего. И совсем другое – манипуляции с прошлым для коррекции настоящего.

А что, если прошлое уже корректируют? Современники не в состоянии заметить подобных «инъекций», так как одновременно с этими инъекциями меняется и память поколений. Отдельные страницы истории переписываются, незримо «вшиваясь» в анналы. Как будто так и было…

Но так можно вмешаться и в ключевые моменты, не допустив, например, к власти Гитлера или Сталина. А пресловутая фраза о том, что история не имеет сослагательного наклонения, с ней как быть? Оказывается, имеет! Если верить Поплевко-Клойтцеру, конечно.

Что бы случилось, если бы… Ну разве не интересна такая постановка вопроса? А теперь – если так? Или ещё вариант. Ещё… И так – до бесконечности. Пока не выберем лучший, наиболее приглянувшийся. Если такой, конечно, существует в принципе. Вот это возможности!

Неужели такая возможность наклёвывается у него, простого врача «скорой»? А не сошёл ли он с ума? Ещё неизвестно, что сам там напортачит, в этом прошлом. Чем всё «аукнется» для родных, близких? Что станется с женой и сыном? Савелий будет просто стёрт из действительности. Уничтожен, как черновик. Элементарно не появится на свет… У них с Жанной родятся другие дети…

Аркадий почувствовал, как от виска к подбородку медленно катится капля пота. Как ни крути, но выходит, он собственноручно уничтожит сына. Безболезненно, будто под наркозом, вынет его из круговорота событий, как предохранитель из схемы. И – всё. Никто за это не спросит, не припрёт к стенке. Словно и не существовало Савелия. Ни до, ни после.

Выступление фигуристов закончилось. Доктор медленно плыл в гудящей толпе к выходу, не теряя нить рассуждений. Периодически бросало то в жар, то в холод от умозаключений, к которым он приходил.

Итак, не встретятся с Ольгой. На ту вечеринку, после которой Аркадий вызвался проводить свою будущую жену в далёком девяностом, постарается не пойти. И желания не возникнет, даже не вспомнит. Не будет ужимок в подъездах, загородных поцелуев под дождём, скромной студенческой свадьбы. Заново всё перепишет.

Что он, собственно, видел в жизни? Денег им только-только хватает от зарплаты до зарплаты. Какое там счастье?! Бред сивой кобылы… Перспектива – нулевая. Максимум, что светит – стать заведующим подстанцией, к чему абсолютно не стремится. А переквалифицироваться на хирурга-косметолога поздно. Поезд, что называется, ушёл.

Косметология – плод, которому так и суждено остаться запретным, недосягаемым.

Вечерняя прохлада заставила поднять воротник. Вокруг оживлённо обсуждали увиденное, спешили кто – к иномарке, кто – к автобусу или трамваю. А ему спешить было некуда. Заканчивался ещё один никчёмный день.

Съездить в отпуск в Турцию может себе позволить, но тут неразрешимой проблемой встаёт сын. С собой не возьмёшь, а оставить – никак нельзя. Возможны непредсказуемые последствия.

С женой давно уже коллеги по постели, по быту, по празднованию всяких дежурных дат – не более. Аркадий видел, что с работы домой Ольга возвращается, как на каторгу: замыкается, в глазах частенько стоят слёзы. Так зачем себя насиловать? Нужно освободить её от этого… ярма. И себя в том числе.

«Ларчик» открывается достаточно просто.

В будущее – с чистой совестью

Этому в медакадемии не учат. Не дают даже самых общих понятий, самых приблизительных. Как ввести человека в кому, чтобы он благополучно улетел в далёкое будущее, освободив тело для другого, который неизвестно где пребывал всё это время. (Кстати, уж не в будущем ли, на месте того, кто столь бесцеремонно вытеснил его с насиженного места?! Вот повезло-то парню!)

Возможно ли, чтобы после комы всё вернулось на круги своя? Человек проснулся прежним, каким жил до этого: со своими прибамбасами, словами-паразитами, привычкой грызть ногти и бросать после работы носки куда попало.

Определённо, к этому отечественная медицина пока не готова. В современной психиатрии применяются так называемые инсулиновые шоки. К примеру, больным шизофренией целенаправленно на небольшой срок понижают сахар крови ниже критического, чтобы сознание на какое-то время покинуло мирянина… При этом, как в компьютере, происходит «перезагрузка файлов» нервной системы, после которой человек воспринимает мир несколько иначе. Болезнь на какое-то время отступает.

То же самое предстояло сотворить Изместьеву с Вениамином Поплевко образца последних дней. По словам Пришельца, этого будет вполне достаточно, чтобы его «голографическая сущность» в мгновение ока перенеслась в будущее. Вернётся ли на его место прежний «Венечка» – вопрос из разряда «Есть ли жизнь на Марсе?». Но – посмотрим, утро вечера мудренее.

Аркадий сидел в ординаторской Отделения неврозов и вполуха слушал, как заведующий «выпускал пар» по поводу «выписки» больного:

– Артисты, Тарантины, твою мать! Так поступать с психиатрией! Они, видите ли, пошутить решили! Интересно им, понимаешь, убедительно ли брешут! Ты-то куда смотрел, реаниматор хренов?

– Вот те крест, Антоныч, реанимация как реанимация, – притворно «включился» Изместьев, не забыв осенить себя крестным знамением. – Все диабетики так из ком возвращаются. Ничего особенного. Да ты у коллег моих можешь спросить. Не один я с ним корячился.

– И страусиха эта евонная… Кристина, кажется. Натурально руки заламывала, – сгорбившись, словно вождь мирового пролетариата, заведующий «торил» всё новые и новые пути по ординаторской. – Я тебе скажу! По Станиславскому… я поверил, честно… Ну, стервь! Вот поколение, а? С чем шутят, с чем шутят? Ни стыда, ни совести… Нас вообще, за лохов держат. И как натурально у них получилось!

«Ещё бы не натурально! – со злорадством усмехнулся про себя Аркадий. – Сам Ворзонин Поплевко инструктировал. Он и тебя, сердешного, «одухотворил» вон как, зрачки до сих пор по полтиннику. Здесь как раз удивляться нечему. Удивительно будет дальнейшее перемещение… во времени. Или, как это у них… эрмикция, кажется. Вот там у тебя мозги точно в осадок выпадут. Если, разумеется, «посчастливится» присутствовать при этом… историческом перемещении».

Что ж, если светило психиатрии так убивается, значит, у него, Изместьева, действительно, всё получилось. Осталась «мелочь»: тщательно «перетереть» с Поплевко все нюансы его, Аркадия, полёта (эрмикции, конечно же!) на двадцать с лишним лет назад, заручиться железной гарантией парня.

Хотя… Какая тут, к лешему, гарантия?! Придётся полностью положиться на порядочность и благополучное возвращение этого легендарного, как герои гражданской войны, Карла Клойтцера. Уж таковы особенности этой (будь она неладна!) эрмикции, что управлять процессом можно лишь оттуда, из далёкого будущего, которое наступит ещё ох, как не скоро! Куда Изместьева никакими коврижками не заманишь.

Зачем? Ему предстоит нырнуть в полную неизвестность под названием прошлое. Доктор твёрдо решил, что прыгнет с шестнадцатого этажа. Обязательно вниз головой. От бренного тела ничего не должно остаться, душу просто вышибет. Душу… Клойтцер рассмеялся бы, услышав, как Аркадий величает голографическую составляющую.

Главное – не ошибиться со временем. Но пока об этом думать рано. Пока удалось претворить в жизнь сложнейшую комбинацию, и досадно было бы – «запороть» в самом конце. Нет, он этого не допустит. Терпения и выдержки хватит!

– А где сейчас Поплевко? – решил-таки наконец прервать поток возмущения заведующего.

– Ясный перец, где, – удивлённо уставился тот на коллегу. Дескать, и сам догадаться мог бы, не вчера родился. – Где обычно бывают после удачных премьер? Со страусихой своей. Обмывают, небось. Вокруг аплодисменты одни, рукоплескания. Фуршетик, так сказать.

Аркадий поднялся и спешно направился к выходу. Перед самой дверью тормознул и бросил через плечо:

– А вот в этом я ох как сомневаюсь.

– В чём? – раздалось за его спиной.

– В том, – он замолчал на секунду, размышляя, стоит ли посвящать психиатрию в нюансы, но чувство ответственности перед коллегой перевесило, и пояснил: – Что Поплевко сейчас со своей, как вы выразились, страусихой. Ему сейчас не до неё.

Оставив заведующего наедине с недоумением, Аркадий направился в направлении лестницы.

Не успел отойти от ограды областной психобольницы, как тотчас подрезал золотистый «Рено-Логан». Единственное, о чём успел подумать доктор, так это Люси: девушка сочла недостаточными его усилия в ту злополучную ночь.

К счастью, ошибся. За рулём сидел Поплевко, на носу – модные солнцезащитные очки, а во рту – длинная ментоловая сигарета.

– Что, думаешь, раз тело не своё, можно и пакостить в него, сколько влезет? – укоризненно начал доктор, усаживаясь рядом с Пришельцем и пытаясь выхватить у того курево. – В нём ещё кому-то жить да жить…

Ловко перебросив языком сигарету из одного угла рта в другой, Поплевко быстро нажал на газ и довольно профессионально «вписался» в поток транспорта.

– Оказывается, и в вашем мутном во всех отношениях времени можно получать маленькие щенячьи радости, – поделился он «впечатлениями» с Аркадием. – Имею я право хоть немного расслабиться за пару часов до возвращения на историческую родину? Оттянуться, как у вас говорят? Или даже в такой малости мне будет отказано?

– Имеешь, имеешь, – заулыбался доктор. – Где ты научился водить машину? У вас, думаю, если и есть, то далеко не такие…

– Не поверишь, но это не я веду её…

– Хочешь сказать, она тебя? – расхохотался доктор.

– Я что, тоже должен смеяться? – обиделся псевдо-Вениамин. Дождавшись, когда у Аркадия пройдёт приступ хохота, спокойно пояснил: – На уровне автоматизма, подкорковых рефлексов её водит тело, в котором я, собственно, нахожусь. Я лишь не торможу эти проявления. Генетическая память плоти, сэр! И получаю кайф, надо признаться. Вам, землянам начала века, это ощущение пока недоступно.

– А сама машина откуда? – продолжал допрос Аркадий. – Только не говори, что кто-то разрешил покататься. Не поверю.

– Ты помнишь, надеюсь, звонок в своё прошлое? – неожиданно спросил Поплевко.

– Как не помнить, – доктор закатил глаза. – Такое и рад бы забыть, да не получится.

– Ты должен понимать, что подобные звонки можно организовать в любое время, в любом направлении, – чувствовалось, что Пришелец оказался «в своей тарелке». – Когда меня забрасывали в вашу смутную реальность, в голограмму вкодировали приличную базу данных. Кроме валюты, президента, формы правления, международной обстановки и культурного ландшафта там есть много чисто событийных, фактологических данных. Что будет завтра, через месяц, год…

– Как бы срез нашего времени, – вставил, изловчившись, Изместьев. – Да в ФСБ тебе цены не было бы.

– Что я тебе плохого сделал? – обиделся Пришелец, помолчал несколько минут, потом продолжил: – Я могу с огромной достоверностью предсказать ваше реальное будущее. А уж если доберусь до Интернета, все ваши хакеры потеряют квалификацию тотчас. Ограбить банк – проще простого, получить Нобелевскую премию – ради бога. Но всего этого я делать не буду, поскольку пострадает и моя реальность также. Кстати, у вас есть свои талантливые грабители, правда, не умеющие распоряжаться сворованными суммами. Про одного из них услышите очень скоро. Правда, тебя здесь в это время может не быть. Я это говорю к тому, что ты спросил про машину. Как раздобыть средство передвижения в любом промежутке времени – элементарная задача для любого эрмикта.

– Если ты настолько был адаптирован к нашей реальности, – решил съязвить доктор, чувствуя с каждой минутой себя всё более неуютно. – То почему поставил миссию на грань срыва?

– Я тебе уже говорил, что недооценил сахарный диабет. К нашим медикам также претензии имеются: не проинструктировали должным образом.

– А сейчас-то что резину тянешь? – взмолился Изместьев, в котором всё клокотало от нетерпения.

– Я же сказал, через два часа… – без труда прочитал его мысли «водитель», прикуривая очередную сигарету. – Даже с четырьмя минутами. И ни секундой раньше.

– А что тянуть-то, что тянуть? – «взбеленился» Аркадий. Его «понесло». – Ты с таким трудом освободился, кое-как сохранили мы беременность этой дуре… Как её?.. Милана, кажется. Лети к своей… Кларе на здоровье, момент можно упустить… Потом не воротишь.

– О какой Кларе идёт речь? – выдохнул вместе с дымом вопрос Пришелец. – Признаться, ваши диалектические нюансы начинают меня напрягать.

– Неужели непонятно? Шутка такая: ты – Карл, она – Клара. У одного из вас – кораллы, у другого – кларнет. Скороговорка такая у нас.

– И здесь опять я должен смеяться? – Поплевко даже сбавил скорость от непонимания.

Изместьев же с трудом подавил в себе желание врезать Пришельцу по шее. До чего же «дубари-аборигены» там, в будущем, собрались! Шуток не понимают, когда надо спешить – демагогию разводят; когда самое время пошутить – обижаются. Да ещё этот противный ментоловый дым голову кружит.

Сколько можно ждать! Уже зуд нетерпения по телу. Кажется, ждёт целую вечность. Давно всё взвешено и обдумано, репетиций не надо. Осталось всего ничего: отправить Клойтцера восвояси, стартануть удачно самому и – дело с концом.

Изместьева не покидало чувство, что ещё немного – и «пруха» кончится. Не надо будет ни прошлого, ни настоящего, – полная депрессия. Что тогда? Такое уже случалось в жизни.

Однако, Клойтцер обладал выдержкой, от которой олимпийские чемпионы встали бы поодаль и начали нервно дёргать себя за волосы… Вот и сейчас, словно издеваясь над пассажиром, водитель менторски отчеканил:

– Я должен лично убедиться, что после моего исчезновения у Миланы не возникнет повторного желания прервать беременность. Так сказать, в будущее – с чистой совестью.

– Где ж ты, сердешный, сейчас ту девку найдёшь? – Изместьев нацепил самую издевательскую улыбку, на которую только способен. – Она выписалась и растворилась, так сказать, в суете будней. Всё: люлики-брюлики, адью!

Псевдо-Вениамин потушил окурок в пепельнице, перестроился из ряда в ряд и лишь затем «качественно» огорошил Изместьева:

– А почему, собственно, её должен искать я? Сдаётся мне, что у тебя это получится во много раз быстрее. Тем более, что ты заинтересован в моем скорейшем отбытии…

При этом Пришелец снял тёмные очки и так взглянул на доктора, что тот умудрился рассмотреть в его глазах длиннющий лабиринт времени, по которому душа Клойтцера домчалась до бренного тела ни о чём не подозревающего Поплевко, и скоро умчится обратно. Аркадию не оставалось ничего другого, как сжать кулаки, скрипнуть зубами и промолчать.

Тот самый зародыш

Отыскать проститутку в миллионном городе оказалось намного проще, нежели занозу в слоновьей ягодице. Узнав адрес будущей бабушки спасителя человечества в ординаторской гинекологического отделения, которое доктор не так давно собственноручно оставил без стерильного материала, он отправился на поиски «беглянки».

По пути рассуждая о том, хватит ли таланта Паши Ворзонина на всех проституток России, доктор пришёл к выводу, что не последнюю роль в чудесном «перевоплощении» Миланы Юниковой наверняка сыграло её «интереснейшее» положение. Не окажись девушка беременной, у светилы психотерапии было бы гораздо меньше рычагов для её «вербовки» в ряды честных российских тружениц. А значит, в масштабах страны подобную авантюру не провернуть. К сожалению, конечно же.

Разговор у Поплевко с экс-путаной оказался куда короче, чем Изместьев планировал. После десятиминутной «аудиенции» в квартире будущей матери Пришелец молчаливо уселся в кресло водителя, несколько секунд над чем-то размышлял, а потом крепко пожал доктору руку:

– Потрясён качеством работы. Видимо, психологию данной прослойки населения начала века мне ещё предстоит изучать и изучать. Но это, разумеется, после благополучной эрмикции… Девушка, должен признать, кардинально отличается от той, с которой я общался пару недель назад в больнице… По своим суждениям, имею в виду. Как будто её подменили, – при этом он так лукаво подмигнул доктору, что тот почувствовал себя соучастником чего-то откровенно противозаконного. – Но меня мякиной не проведёшь, так, кажется, у вас выражаются…

– У нас говорят «на мякине», – поправил Пришельца не меньше его потрясённый доктор.

– Ну да, на этой самой… Я провёл идентификацию – это та же самая особь. Должен со всей ответственностью заявить, что внутри её находится интересующий нас зародыш!

При последних словах Пришельца колени Изместьева начали мелко подрагивать, а кишечник скрутило так, словно «интересующий» зародыш на мгновение каким-то неведомым науке способом переместился в него.

В его медицинском мозгу поочерёдно всплывало: «Анализ околоплодных вод на ДНК?», «УЗИ?», «Компьютерная томография?»… Но для проведения всех этих исследований кроме уймы времени нужна ещё громоздкая аппаратура. При Поплевко не было даже намёка на что-либо диагностическое.

– А сейчас, – хрустнув пальцами, Пришелец запустил движок, – самое время оговорить нюансы твоей эрмикции.

– Наконец-то! – обрадовался Изместьев, почувствовав сердцебиение в висках. – А то я уж измаялся. Скоро самому понадобится экстренная психиатрическая помощь!

– Здесь спешить нельзя, – урезонил его «инструктор из будущего». – Ты хорошо всё взвесил? Обратной дороги не будет, учти. Можешь совершить массу глупостей и будешь жалеть о своём поступке… Время точное? Новогодняя полночь между 1984 и 1985 годом? Когда били куранты?

– Да, да, я же говорю: шампанское открывал. Пробка ударила раньше времени в открытый глаз, и сердце рефлекторно остановилось. Бракованная бутылка попалась. Сейчас, благодаря этому браку, я имею возможность переписать всё заново.

– Единственную возможность, – Поплевко стал осторожно давать задний ход, выезжая на проезжую часть. – Твой эрмикт перемещу всего один раз. Больше мы никогда не встретимся. Сейчас покажешь место, где случилась клиническая смерть.

– Поехали, поехали, – заёрзал доктор. – Конечно, покажу. Сейчас сворачивай направо на Сибирскую.… Придя в себя, то есть, родившись заново, напрочь позабыл, что со мной было в ноябре и декабре. Словно и не было этих месяцев. Ретроградная амнезия.

Поплевко взглянул на Аркадия, как доктор на пациента.

– По-моему, ты очень рискуешь, – покачал он головой. – Я не могу оказать тебе информационной поддержки, к сожалению. Тот промежуток времени, куда ты направляешься, не изучал, не знаю. Пока к себе не вернусь, ничего не могу сделать… А из своего времени в твоё обратно – не получится.

– Я всё взвесил и обдумал, – как можно твёрже заявил Изместьев. – На «попятную» не пойду ни за что.

– Хорошо. Теперь о главном, – Пришелец припарковал машину возле центрального гастронома, снял очки и серьёзно посмотрел на пассажира. – Возможность у тебя будет лишь одна. Чётко фиксированная во времени. Промедлишь – пеняй на себя. Это очень трудно: убить себя в нужную минуту. Спустя эту «смертельную» минуту, ты должен прекратить попытки суицида. Иначе будет просто смерть, без эрмикции. Это ты усёк? Пре-кра-тить!!! Всё будет мгновенно утрачено. Рассудок должен быть идеально трезвым. Движения – хладнокровными. Как ты собрался убивать себя?

– Прыгну вниз башкой с шестнадцатого этажа на асфальт, – выпалил словно вызубренный урок доктор.

– Ты пока ещё не прыгнул, а башка уже не варит, – Пришелец начал загибать пальцы на руке. – Время полёта надо учитывать, раз. Если кто-то увидит тебя на балконе, готовящимся к прыжку, – заорёт, начнётся паника. У многих есть мобильники с видеокамерами, начнут снимать самоубийцу. И три – ты можешь просто не умереть. Покалечишься, станешь инвалидом, всю оставшуюся жизнь будешь локти кусать… Если сможешь, разумеется, до них дотянуться.

Похоже, в этом туманном будущем жизнь человеческая совсем обесценилась, раз у Клойтцера язык не деревенеет при произношении подобного:

– Не проще ли пулю в висок или гильотину? Быстро, надёжно, опять же – во времени не ошибёшься. С повешением также расплывчато. В петле каждый по-разному себя ведёт. Бывает, и минуту мается. А этого достаточно, чтобы не попасть в эрмикт.

– Знаем мы этот анекдот, – чтоб как-то рассеять атмосферу суицида, концентрация которой в салоне крепчала с каждой секундой, почти выкрикнул Изместьев. – Покойник, как необузданный конь, не сразу привыкает к верёвке, подёргается сначала… А потом, спустя какое-то время…

Как ни пытался Аркадий выдавить из себя подобие хохота, уголки губ Пришельца даже не дрогнули.

– Наверное, я засмеюсь как-нибудь позже, – извиняющимся тоном процедил тот.