Текст книги "Политбюро и дело Берия. Сборник документов"

№ 1.92

Показания В. Н. Гульста

Совершенно секретно

Товарищу Маленкову Г. М.

Вызванный на допрос бывший сотрудник органов МВД СССР Гульст Вениамин Наумович, член КПСС с 1921 года, дал следующие показания:

«.. В 1940 году, в период моей работы заместителем] начальника I отдела по охране, меня вызвал к себе Берия. Когда я явился к нему, он задал мне вопрос: знаю ли я жену Кулик. На мой утвердительный ответ Берия заявил: «Кишки выну, кожу сдеру, язык отрежу, если кому-либо скажешь то, о чем сейчас услышишь». Затем Берия сказал: «Надо украсть жену Кулик, в помощь даю Церетели и Влодзимирского, но надо украсть так, чтобы она была одна». В районе улицы Воровского в течение двух недель мы держали засаду, но жена Кулик одна не выходила. Ночью к нам каждый день приезжал Меркулов проверять пост, он поторапливал нас и ругал, почему мы медлим. Но однажды она вышла одна, мы ее увезли за город в какой-то особняк. Что стало с этой женщиной, какова ее судьба, я не знаю. Слышал, что Кулик объявлял розыск своей жены, но найти ее не мог. Весной 1940 года Берия приказал мне вызвать мою машину и подать ее к 1 подъезду НКВД. В машину сели Берия, его шофер Борис Сергеев и я. Берия приказал ехать на дачу Литвинова, она была в 30 километрах от Москвы. Дачу Литвинова я показал Берия, он предложил ехать обратно. Когда мы отъехали километров пять, на крутом повороте Берия вылез из машины и сказал мне, что надо подготовить диверсионный акт против Литвинова. Берия обследовал место и наметил следующий план: когда машина Литвинова будет возвращаться из города на дачу, из-за поворота ему навстречу должна была выйти грузовая автомашина, за рулем которой должен был сидеть я, а в помощь мне придается Сергеев. Обстановка местности, рельеф ее не позволяли уйти легковой машине из-под удара грузовой автомашины, которая должна была развить предельную скорость и врезаться в легковую машину Необходимость такого диверсионного акта Берия мотивировал полученным якобы указанием от одного из руководителей партии и правительства. Через несколько дней Берия меня вызвал вторично и сообщил, что необходимость диверсионного акта отпала, и приказал молчать и никому не говорить о его задании».

[п.п.] Р. Руденко

1 сентября 1953 г.

№ 235/ссов

Помета:

Обложку с росписями об ознакомлении – см. записку от 18.IX.53 г. № 310/ссов

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 467. Л. 172–173. Подлинник. Машинопись.

№ 1.92

Копия протокола допроса Ш. О. Церетели от 1 сентября 1953 г.

Совершенно секретно

Товарищу Маленкову Г. М.

Представляю копию протокола допроса обвиняемого Церетели Ш. О. от 1 сентября 1953 года.

Приложение: на 3-х листах.

[п.п.] Р. Руденко

2 сентября 1953 г.

№ 241/ссов

Помета:

Обложку с росписями об ознакомлении —

см. записку от 18.IX.53 г. № 310/ссов

Протокол допроса

1953 года, сентября 1 дня, военный прокурор Военной прокуратуры войск МВД СССР подполковник юстиции Андреев допросил обвиняемого

Церетели Шалва Отаровича.

Допрос начат в 11 ч. 50 мин.

ВОПРОС: На допросе 24 августа вы показали, что в 1941 году отказались участвовать в так называемой особой группе, создаваемой Берия и Судоплатовым для похищения и избиения советских граждан. Это соответствует действительности?

ОТВЕТ: Да, соответствует. Я действительно отказался участвовать в этом деле, о чем я сказал Судоплатову, а затем и Берия.

ВОПРОС: Ваш ответ свидетельствует о том, что даже после ареста вы продолжаете скрывать свою преступную связь с Берия. Разве вы не участвовали в похищении советских граждан?

ОТВЕТ: От следствия ничего не скрываю. В похищениях советских граждан я не участвовал. Были факты, когда я вместе с другими работниками отдела участвовал в так называемых негласных изъятиях отдельных лиц с последующей доставкой их в НКВД, но делалось это только по указанию руководства. Отделу давалось задание снять негласно такого-то человека и доставить его в здание НКВД, что мы затем и выполняли. Для чего это делалось, по чьей инициативе, я не знаю. Также не знаю о том, что было с теми лицами, которых мы негласно доставляли в здание НКВД.

Мы были просто исполнителями. Заявляю, что таких фактов в моей практике было несколько. Фамилии лиц, которые с моим участием были доставлены в НКВД, я сейчас не помню.

ВОПРОС: По заданию Берия или Кобулова Богдана вы участвовали в избиениях или убийствах советских граждан?

ОТВЕТ: В избиениях или убийствах советских граждан я не участвовал. Имел место случай, когда по заданию Берия и Кобулова Богдана я вместе с Влодзимирским и еще одним работником, фамилию которого сейчас не могу вспомнить, участвовал в ликвидации двух человек – мужчины и женщины, но я не считаю это убийством.

ВОПРОС: Расскажите об этом факте.

ОТВЕТ: Сейчас я не могу вспомнить, в каком году это было, кажется, в 1939 или 1940, но помню, что в летнюю пору. Я был вызван в кабинет Кобулова Богдана, где, когда я пришел, увидел кроме Кобулова Влодзимирского и еще одного сотрудника. Кобулов тогда объявил нам, что у нас есть двое арестованных, которых нужно ликвидировать необычным путем. Мотивировал он это какими-то оперативными соображениями. Тогда же он объявил, что нам троим поручается выполнение этого задания и что мы должны это сделать прямо в вагоне, в котором будут ехать эти люди из Москвы в Тбилиси, на территории Грузии. Кобулов говорил также, что затем нужно сделать так, чтобы народ знал, что эти люди погибли при автомобильной катастрофе при следовании на курорт Цхалтубо и что для этого нужно столкнуть автомашину в овраг. Кобулов сообщил нам, что по этому вопросу даны соответствующие указания Рапава А. Н., работавшему тогда наркомом внутренних дел Груз[инской] ССР. От Кобулова сразу же все мы пошли в кабинет Берия. Берия нового ничего не сказал, повторив в основном то же, что сказал нам Кобулов. Не помню, или у Кобулова, или у Берия я просил разрешения ликвидировать этих лиц с применением огнестрельного оружия, но мне этого не разрешили и заявили, что нужно ликвидировать тихо, без шума. Старшим в этом деле был Влодзимирский. Я помню, что вагон был необычным, в вагоне был даже салон, всего нас в вагоне было пять человек – нас трое и мужчина с женщиной, последние ехали в разных купе. Не доезжая г. Кутаиси, мы ликвидировали этих лиц. Влодзимирский молотком убил женщину, а я молотком ударил по голове мужчину, которого затем третий наш сотрудник придушил. Этот же сотрудник сложил затем тела в мешки и переложили на автомашину. Рапава же в соответствии с полученным заданием организовал автомобильную «катастрофу». Мне известно, что тела убитых были похоронены где-то по указанию Рапава, но затем было получено указание из Москвы похоронить этих лиц с почестями, и тогда тела были выкопаны, положены в хорошие гробы и вновь похоронены, но уже гласно. Что это были за лица, которых мы ликвидировали, я не знаю. После выполнения задания Влодзимирский мне рассказывал, что это были муж и жена, что этот человек работал где-то за границей, кажется, в Японии или Китае, а затем нам изменил и занимался шпионажем. Ликвидацию этих людей я считал законной, поскольку возглавлял это дело Влодзимирский, работавший тогда начальником Следственной части по особо важным делам и знавший дела на этих арестованных. Кроме того, Кобулов говорил нам, что с этим человеком по шпионажу связаны другие лица, и они сейчас находятся за границей, а он прибыл на месяц в отпуск, и если вовремя не вернется обратно или долго будет содержаться в заключении, то это станет достоянием тех лиц, и они могут не возвратиться в Советский Союз и тем самым избежать ответственности за свою преступную деятельность. Я верил, что указания Кобулова и Берия исходили из интересов дела и были законными. К тому же это было приказание, которое я обязан был выполнять.

ВОПРОС: Еще в каких убийствах по заданию Берия и Кобулова вы участвовали?

ОТВЕТ: Нет, не участвовал и задания такого характера я больше не получал от них.

ВОПРОС: Что вы можете дополнить к своим показаниям по вопросу вашего участия в избиениях, похищениях и убийствах советских граждан.

ОТВЕТ: Я вспомнил, что вместе с Влодзимирским и Гульст В. я участвовал в тайном изъятии жены бывшего маршала Советского Союза Кулика, выполнено это было по указанию Берия. Возглавлял эту операцию Влодзимирский, и он же затем доставлял эту женщину по назначению. Для чего была изъята эта женщина и что с ней случилось потом, мне неизвестно. Других дополнений по этому вопросу я не имею.

Допрос окончен в 17 ч. 55 мин.

Записано с моих слов правильно и мной прочитано.

Церетели

Допросил: Военный прокурор МВД подполковник юстиции Андреев

Верно: [п.п.] Майор административной] службы Юрьева

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 467. Л. 187–190. Копия. Машинопись.

№ 1.93

Копия протокола допроса Л. Е. Влодзимирского от 2 сентября 1953 г.

Совершенно секретно

Товарищу Маленкову Г. М.

Представляю копию протокола допроса обвиняемого Влодзимирского Л. Е. от 2 сентября 1953 года.

Приложение: на 4-х листах.

[п.п.] Р. Руденко

3 сентября 1953 г.

№ 253/ссов

Протокол допроса обвиняемого

2 сентября 1953 года ст[арший] помощник главного военного прокурора полковник юстиции Иванов допросил в качестве обвиняемого

Влодзимирского Льва Емельяновича.

Допрос начат в 13 часов.

ВОПРОС: О каких случаях негласного изъятия или уничтожения граждан вам известно?

ОТВЕТ: Такие случаи негласного изъятия и ареста граждан, возможно, и были, но я знаю только об одном, а именно об изъятии гр[ажданки] Симонич-Кулик, в котором я участвовал.

Мне известен один факт, когда двух арестованных, мужа и жену, отвезли недалеко от Тбилиси и там уничтожили под видом автомобильной катастрофы. Об этом сразу же было объявлено в тбилисских газетах как о несчастном случае. В этой операции принимал участие и я. Фамилии уничтоженных лиц я не помню.

ВОПРОС: Расскажите, кто и когда вам давал указания по уничтожению этих лиц и кто с вами в нем участвовал.

ОТВЕТ: В июле или в августе 1939 г. меня, Церетели и Миронова (начальника внутренней тюрьмы) вызвал к себе Берия. У него тогда находились Кобулов Б. и Меркулов. Берия поручил нам троим выполнить строго секретную операцию по уничтожению двух лиц, которые являются шпионами. Тогда же у Берия или Кобулова был разработан план ликвидации этих лиц. Во всяком случае, этот план был утвержден Берия. Старшим группы был назначен Церетели. Согласно этому плану мы получили вагон с салоном. Начальник внутренней тюрьмы привез двух арестованных, мужа и жену, которые были помещены в разные купе. Двери этих купе держали приоткрытыми, и я, Церетели и Миронов поочередно сторожили арестованных в коридоре. В этом вагоне вы следовали с поездом из Москвы в Тбилиси, а затем далее на Батуми. В пути на одном из перегонов за Тбилиси Миронов и Церетели убили арестованных ударами молотков по затылку. Сначала мною был выведен из купе в салон арестованный мужчина, который в салоне был убит Церетели и Мироновым, а затем таким же порядком мною в салон была доставлена арестованная гражданка, которая ими же была убита.

На одном из полустанков на рассвете нас встретил с двумя автомашинами Рапава. Мы вынесли трупы и, поместив их в одну из машин, отвезли на дорогу к обрыву у крутого поворота дороги. Шофер на ходу выскочил, а машина с трупами свалилась в обрыв и разбилась. После этого мы уехали с места происшествия, и все остальное по инсценировке автомобильной катастрофы и ее расследованию организовал Рапава.

ВОПРОС: О результатах выполнения задания вы докладывали Берия и Кобулову?

ОТВЕТ: О результатах выполнения задания Церетели докладывал Берия и Кобулову. Сам я, возможно, разговаривал с Кобуловым о том, как была выполнена эта операция.

ВОПРОС: Какие поощрения вы имели от Берия за эту операцию?

ОТВЕТ: Весной 1940 г. я был награжден орденом «Красное Знамя». Мне тогда не говорили, за что я награжден. Возможно, что я был награжден орденом за эту операцию.

ВОПРОС: Скажите, Влодзимирский, откровенно, не вы ли являлись старшим в этой группе и не вы ли лично убили арестованную гражданку Бовкун-Луганец Нину Валентиновну?

ОТВЕТ: Старшим в группе был не я, а Церетели. Гр[ажданку] Бовкун-Луганец, фамилию которой я теперь вспомнил, убивал не я. Однако я принимал участие в этом деле ликвидации мужа и жены Бовкун-Луганец.

ВОПРОС: Вам оглашаются выдержки из показаний Церетели от 1 сентября 1953 г. Церетели показал:

«Старшим в этом деле был Влодзимирский. Я помню, что вагон был необычным, в вагоне был даже салон, всего нас в вагоне было пять человек – нас трое и мужчина с женщиной, последние ехали в разных купе. Не доезжая г. Кутаиси, мы ликвидировали этих лиц. Влодзимирский молотком убил женщину, а я молотком ударил по голове мужчину, которого затем третий наш сотрудник придушил. Этот же сотрудник сложил затем тела в мешки и переложили на автомашину. Рапава же в соответствии с полученным заданием организовал автомобильную «катастрофу»… Что это были за лица, которых мы ликвидировали, я не знаю. После выполнения задания Влодзимирский мне рассказывал, что это были муж и жена, что этот человек работал где-то за границей…»

Вы подтверждаете показания Церетели?

ОТВЕТ: Я утверждаю, что старшим в нашей группе был Церетели, который знал местные условия и тогда был старше меня по званию. Возможно, что я передавал Церетели то, что мне рассказывал о них Кобулов Б. Я помню, что я спрашивал Кобулова после ухода от Берия о том, чем вызвана ликвидация этих лиц. Кобулов мне разъяснил, что эти лица – Бовкун-Луганец и его жена – работали за границей, являются крупными шпионами и что их ликвидация необходима для дезинформации иностранной разведки, чтобы она не знала, что Бовкун-Луганец и его жена были арестованы.

Я входил в группу и принимал участие в ликвидации Бовкун-Луганец и его жены, но сам я ее не убивал, а в это время наблюдал за тем, чтобы никто из железнодорожников не прошел к нам в вагон из другого вагона. Трупы мы выносили, взяв их под руки, и в мешки их не прятали.

ВОПРОС: В каких убийствах по заданию Берия и Кобулова и вместе с кем вы еще участвовали?

ОТВЕТ: Я не участвовал в других случаях ликвидации граждан, а этот случай я не считал убийством, а рассматривал его как оперативное задание. Берия упоминал, что это строго секретное правительственное задание.

Записано с моих слов правильно и мною прочитано.

Влодзимирский

Допрос окончен в 14 час. 40 мин.

Допросил: ст[арший] пом[ощник] главного военного прокурора полковник юстиции Иванов

Верно: [п.п.] Майор административной] службы Юрьева

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 467. Л. 201–205. Копия. Машинопись.

№ 1.94

Копия протокола допроса свидетельницы Р. Ф. Мелиховой от 7 сентября 1953 г.

Совершенно секретно

Товарищу Маленкову Г. М.

Представляю копию протокола допроса свидетельницы Мелиховой Раисы Федоровны от 7 сентября 1953 года.

Приложение: на 5 листах.

[п.п.] Р. Руденко

9 сентября 1953 г.

№ 275/ссов

Помета:

Обложку с росписями об ознакомлении —

см. записку от 18.IX. [19]53 г. № 310/ссов

Протокол допроса свидетеля

1953 года, сентября 7 дня, помощник генерального прокурора СССР Смирнов допросил с соблюдением ст. 162–168 УПК РСФСР в качестве свидетеля

Мелихову Раису Федоровну, 1908 года рождения, уроженку г. Ровно УССР, паспорт XXXI-СУ № 742683, выдан 14.VI.1952 года 9-м отделением милиции г. Москвы; замужем, имеет троих детей; русская, служащая, с незаконченным высшим образованием – МВТУ имени Баумана (три курса); с обвиняемым посторонняя; из семьи служащего; не судившуюся, беспартийную, проживающую в Москве, Мытная ул., д. 23, кв. 313, тел. В-2-59-52.

ПОДПИСКА: В соответствии со ст. 164 УПК следователь меня предупредил об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний.

Мелихова

Мой муж И. М. Кедров служил в Иностранном отделе НКВД СССР, занимаясь вопросами разведывательной работы по странам Ближнего Запада – Германия, Австрия, Венгрия. Осенью 1938 года муж неожиданно для него был переведен с этой работы в систему ГУЛАГ а и направлен на работу в один из лагерей в Ныроб (насколько помнится, без определенного назначения, на усмотрение администрации лагеря). Муж дружил с сотрудником НКВД В. Голубевым (по существу, Голубев являлся членом нашей семьи; с 1935–1936 гг. Голубев жил с нами вместе). Голубев работал в КРО НКВД, занимаясь вопросами контрразведки по тем же странам Ближнего Запада, которыми занимался и мои муж.

После того как муж был направлен на работу в Ныробский легерь, Голубев предложил поговорить со своей приемной матерью, старой коммунисткой-подпольщицей Батуриной. Батурина являлась женой одного из редакторов «Правды» в дореволюционное время – Батурина. Последние годы Батурина тяжело болела, в течение восьми лет лежала в постели.

Батурина обещала Голубеву поговорить об Игоре с одним из руководящих работников, не знаю, выполнила ли она это обещание, но через некоторое время И. М. Кедров был переведен обратно в Москву и возвращен на работу в ИНО.

Голубев продолжал все время работать в контрразведке. Мне известно, что Голубев был принят Берия, который, очевидно, знал Голубева по семье бывшего председателя Закавказской] ЧК Могилевского (родная мать Голубева была второй женой Могилевского). Во всяком случае, Голубев был обласкан Берия и, несмотря на молодость (1913 года рождения), назначен на должность начальника отделения.

Мне известно, что с течением времени у моего мужа и у Голубева зародились подозрения в отношении Берия. Из отдельных реплик мужа и Голубева я поняла, что эти подозрения вызваны проводившейся Берия линией на разрушение нашей разведывательной сети в Германии. Муж говорил, что в случае войны с гитлеровской Германией там не останется ни одного нашего агента. На чем основывались эти выводы мужа, я не знаю. Кроме того, недовольство и подозрения у мужа и Голубева вызывало и то, что после прихода Берия на должность народного комиссара внутренних дел СССР методы работы остались такими же, как и при Ежове.

Мне известно также, что Берия вызывал к себе моего мужа и Голубева и между ними состоялся какой-то крупный неприятный разговор. Мой муж об этом разговоре ничего мне не сообщил, но Голубев сказал как-то, что Берия на него кричал, а Голубев ответил ему якобы: «Не кричите на меня. Вы такой же коммунист, как и я», после чего вышел из кабинета, хлопнув дверью.

В начале февраля 1939 года мой муж и Голубев были уволены из органов НКВД. Еще до своего увольнения муж и Голубев решили написать заявление в ЦК ВКП(б), высказав в этом заявлении свои подозрения по поводу Берия. Они начали писать это заявление до увольнения из органов НКВД, но закончили его и отправили в ЦК уже после увольнения.

Заявление они писали, тщательно конспирируясь, печатали его на пишущей машинке сами.

Однажды, когда муж пошел мыться в ванну, я в кармане его гимнастерки обнаружила начало этого заявления. Оно было адресовано в ЦК ВКП(б) на имя товарища Сталина. Мне стало неудобно читать это заявление, и я делать этого не стала. Составляя заявление, муж и Голубев ходили к М. С. Кедрову советоваться. Вернувшись от М. С. Кедрова, Голубев рассказал мне, что у Кедрова хранится какая-то тетрадка с записями, компрометирующими Берия; о содержании этих записей я ничего не знаю.

Голубев обращался с просьбой к Батуриной – передать И. В. Сталину это заявление через знакомого ей руководящего работника, но она отказалась это сделать.

И муж, и Голубев, после того как заявление было ими написано, очень нервничали и опасались худшего: муж прямо говорил, что они могут быть физически уничтожены (вспоминаю, например, что муж говорил «может «случайно» наехать автомашина на улице или «случайно» свалиться кирпич»). Заявление, адресованное в КПК при ЦК ВКП(б), муж просил передать свою мать, старую коммунистку, члена партии с 1901 года – Кедрову. Он просил ее сделать это максимально конспиративно, и Кедрова, взяв от Игоря заявление, спрятала его у себя на груди. Заявление, адресованное в ЦК ВКП(б) на имя товарища Сталина, должен был передать в экспедицию ЦК В. Голубев. Уйдя из дома для того, чтобы передать заявление, он задержался, и это вызвало у моего мужа крайнее беспокойство, – он считал, что Голубева убили.

Муж был уверен, что за ним и Голубевым следят и подслушивают его разговоры, поэтому он даже сорвал телефон, сказав, что пусть лучше не будет телефона, но, по крайней мере, не будут подслушивать его телефонных разговоров. Однажды муж позвал меня в ванную комнату и, открыв воду (он боялся подслушивания и в этом случае), сказал, что не исключено, что он будет арестован. Когда я спросила, что же он сделал, муж ответил, что он был и остается честным коммунистом и никаких преступлений не совершал, но тем не менее может быть арестован. Муж предупредил, чтобы я опасалась тайного похищения на улице.

21 февраля 1939 года муж был арестован. Обыском руководил какой-то грузин, который во время обыска разговаривал по телефону по-грузински.

За время нахождения мужа под стражей я получила от него два письма. В первом письме он сообщал, что, находись в тюрьме, перечитал много книг (письмо это касалось сугубо нейтральных вопросов). Второе письмо следователь Либенсон передал мне прочесть осенью 1939 года. Письмо было очень грустным. Помню одну фразу: «На душе мрачно, как осенняя погода. Устраивай, Радочка, свою жизнь». Я поняла из этой фразы, что вопрос о судьбе мужа как-то решен. В этот раз мне передали также письмо от мужа сыну Артему (в копии прилагается к протоколу). Более никаких известий о судьбе мужа я не имела; в апреле 1941 года мне сообщили в Военной коллегии Верховного суда СССР, что он осужден к 10 годам лишения свободы без права переписки.

На вопрос о том, кто может быть осведомлен о содержании заявления, которое муж и Голубев писали в ЦК ВКП(б), отвечаю: мой муж рассказывал мне, что он говорил о заявлении с человеком, которого очень уважал как хорошего разведчика и честного коммуниста, Василием Михайловичем Зарубиным, ныне пенсионером МВД, генерал-майором в отставке. Однажды я беседовала с Зарубиным о муже, спрашивала, считает ли он его честным человеком. Зарубин ответил, что считает Игоря честным человеком. Однако на мой вопрос, говорил ли Игорь с ним о заявлении в ЦК ВКП(б), Зарубин ответил, что не припоминает этого, и сослался на свой возраст и склеротические изменения памяти. Зарубин сказал: «Об этом должен знать Леоненко, секретарь партийной организации».

Возможно, что о содержании заявления может знать приемный сын М. С. Кедрова – Властинин Владимир Никандрович. Он сейчас находится в Воронеже, где ведает кафедрой физической культуры в одном из институтов.

Записано правильно и мною прочитано.

Мелихова

Допросил: Пом[ощник] генерального прокурора СССР Л. Смирнов

Верно: [п.п.] Майор административной] службы Юрьева

Приложение к протоколу допроса Мелиховой Р. Ф. от 7.IX.1953 г.

Копия письма И. М. Кедрова, полученного ею от следователя и адресованного сыну И. М. Кедрова – Артему.

Дорогой Темочка!

Давно уже мы с тобой не виделись и не беседовали. За это время ты, наверное, здорово вырос и многому научился. Пройдет еще один год, и ты начнешь учиться в школе. Там ты встретишь много ребят. У тебя будут новые товарищи. В школе ты должен быть отличником. Дома ты помогай маме в работе. Теперь ты уже большой и можешь помогать купать Борю и Наташу. Крепко люби свою маму. Она у тебя очень хорошая, всегда говори ей правду. Живи дружно с младшим братом и сестричкой и не давай их в обиду. Был ли ты на сельскохозяйственной выставке? Если нет, попроси Раду съездить на эту выставку вместе с тобой. Занимаешься ли ты по-прежнему рисованием? Когда ты будешь немного постарше, Рада возьмет тебя в Третьяковскую галерею, где ты увидишь много интересных картин.

Скажи маме, чтобы она почитала с тобой книги, которые называются «Робинзон Крузо» и «Том Сойер» и рассказала тебе о книге «Одиссея». Утром тебе надо делать зарядку, чтобы твое тело стало сильным и гибким, а это надо, чтобы быть хорошим красноармейцем.

Теперь уже пора готовиться к елке, и ты с Гориком можешь сделать разные елочные игрушки из бумаги. Будь всегда смелым и честным. Люби свою бабушку и тетю Мери. Дружи с Сильвочкой и Гориком, живи счастливо и радостно.

Крепко тебя целую. Папа.

28. VIII. 1939 года

Подтверждаю, что копия соответствует подлиннику, полученному мною от следователя т. Либензона.

Мелихова, 7.IX.53 г.

Пом[ощник] генерального прокурора СССР Л. Смирнов

Верно: [п.п.] Майор административной] с[лужбы] Юрьева

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 467. Л. 215–220. Копия. Машинопись.