Текст книги "Куншт-камера. Зал второй"

Кому какое дело?

Захотелось мне тут, грешным делом, накидать вам злободневную статейку про инженера Синицына, который, пребывая в состоянии, что называется, оторви и выбрось, пришел к директору фабрики по производству лубяных изделий и прямо с порога начал хамить, как у себя дома.

А у директора, надо сказать, тоже все обстояло не благополучно с настроением, так что драка вышла знатная. Благо лубяных изделий было в достатке.

А потом я подумал и решил, что, в сущности, кому какое дело до инженера Синицына и его душевных метаний? Так что не стану я писать никаких статеек, а расскажу вам лучше что-нибудь на женскую тему.

Например, о супруге инженера Синицына – Ефросинье Агафоновне Синициной-Штепсельбах и ее романе с директором фабрики по производству лубяных изделий.

А впрочем, кому какое дело до душевных метаний какой-то там взбалмошной дамочки? Лучше, конечно, послушать что-нибудь из разряда криминальной хроники.

Например, о гражданке Таракановой, которая находясь в состоянии, что называется, оторви и выбрось, зверски забила на смерть обручальным кольцом своего мужа – директора фабрики по производству лубяных изделий.

Но, положа руку на сердце, кому какое дело, до каких-то там бытовых разборок неуравновешенных супругов?

Так что, куда ни плюнь – а рассказывать совершенно не о чем.

Так что адью-с вам, и не кашлять!

Под диваном

У Петра Игнатьевича выпала из руки жаренная куриная нога и закатилась под диван.

– Экая незадача! – пробормотал Петр Игнатьевич и, кряхтя, полез под диван.

А обнаруживши там Семена Ильича, уже уписывающего ногу за обе щеки, от удивления пребольно тюкнулся головой о днище дивана.

– Что за диво?! – воскликнул Петр Игнатьевич, почесывая шишку. – Вы как тут оказались, любезный?

– Здравствуйте, Петр Игнатьевич, – противно чавкая, сказал Семен Ильич. – Какими судьбами к нам?

– Да я, видишь, курячью ногу обро… То есть, что значит какими судьбами?! – от удивления Петр Игнатьевич вторично тюкнулся головой. – Я, положим, у себя дома! А вот, что вы тут делаете – мне как-то не совсем понятно!

– Ну, это вы хватили, Петр Игнатьевич, – обгрызая ногу, сказал Семен Ильич. – Вы сейчас не дома, а натурально забравши ко мне под диван! Вот я и спрашиваю, какими судьбами…

– Черт знает что! – воскликнул Петр Игнатьевич, тюкаясь в третий раз. – Что вы несете? Это моя квартира, мой диван и, черт возьми, вы едите мою ногу!

– Во-первых, не вашу, а куриную, – сказал Семен Ильич, паскудно отрыгнув, – Во-вторых, квартирка и диван может быть, конечно, и ваши, хотя и тут можно было бы поспорить в свете новых научных открытий, но вот под диваном вашего ничего ровным счетом нет. Однозначно! Так что потрудитесь освободить мое личное пространство!

– Ваше?! – вскричал Петр Игнатьевич и почувствовал, как от четвертого удара в голове что-то щелкнуло, и он потерял сознание.

Пришел в себя Петр Игнатьевич около часу спустя, с сильнейшей мигренью и все так же под диваном. Семена Ильича не было, лишь погрызенная куриная косточка валялась в клубке пыли.

– Говорили мне, что в этом магазине несвежими курями торгуют… – пробормотал он, выбираясь из под дивана. – Так ведь нет же – погнался за дешевизной, черт бы ее побрал…

Некстати

Петр Семенович совершенно определенно знал, что под кроватью у Федора Ильича спрятана целая бутылка превосходного коньяку. Причем сам Федор Ильич об этом совершенно не догадывался.

Не догадывался Федор Ильич и о том, что помимо коньяка у него под кроватью спрятана коробка конфет, маленький ящичек с кубинскими сигарами, портмоне с приличной суммой в иностранной валюте, дорогое бриллиантовое колье и пара эксклюзивных запонок. Причем запонки не просто были спрятаны, а являлись частью пошитого на заказ костюма, в который был облачен Петр Семенович.

А еще Петр Семенович совершенно определенно знал, что если Федор Ильич его, Петра Семеновича, обнаружит под своей кроватью, то, будучи человеком нервным и легкомысленным, безо всякого раздумья пустит в ход револьвер. Хорошо хоть Ольга Степановна, дражайшая супруга Федора Ильича, вовремя услышала, как в двери повернулся ключ и щелкнул замок…

И надо же было этому Федору Ильичу так некстати внезапно вернуться из командировки?

Под сенью лип

– Поразительно! – удивленно воскликнул Павел Игнатьевич, наблюдая, как Анна Сергеевна осушила из горлышка бутылку водки за один присест. – В жизни такого не видел!

– Огурец! – прохрипела Анна Сергеевна, отбросив в кусты пустую бутылку. – Что вылупился? Огурец давай – в глотке першит!

Вырвав из рук Павла Игнатьевича соленый огурец, она затолкала его целиком в рот и, не очень-то приятно чавкая, в момент его изжевала, после чего огласила округу смачной отрыжкой.

– Шикарно! – сказала Анна Сергеевна, добродушно улыбаясь и потирая руки. – Ну что, интеллигентишко, целоваться будем?

Павел Игнатьевич испуганно сглотнул и немножко отодвинулся, скорее интуитивно, нежели с умыслом.

– Не боись, хлюпик! Сейчас табачку пыхну и зацелую тебя до звездей в глазах! – Анна Сергеевна закурила мятую папироску. – А может у тебя еще есть?

– Только бутылка вина, что я для вас купил… – Павел Игнатьевич вынул из пакета бутылку «Кагора» и виновато протянул Анне Сергеевне.

– Тьфу, леший, – Анна Сергеевна вырвала из рук Павла Игнатьевича бутылку и, ловко шлепнув по донышку, вышибла пробку. – Что ж ты сразу не сказал, что запивон есть? Не люблю я, правда, сиропчики эти слащавые, но да с тобой разве каши сваришь?

– Поразительно! – вновь воскликнул Павел Игнатьевич, наблюдая, как «Кагор» речным потоком исчезает в Анне Сергеевне. – Ей богу – это что-то запредельное!

– Да что ты раскудахтался? – Анна Сергеевна отбросила опустевшую бутылку в кусты и, привычно смачно отрыгнув, закурила еще одну папироску. – Поразительно ему… Видел бы ты меня, когда я по моложе была! Вот там – да, было на что поглядеть. А это так, остаточные навыки.

Павел Игнатьевич на секунду представил, что он мог бы лицезреть, случись ему встретить Анну Сергеевну на несколько лет раньше, отчего вздрогнул и отодвинулся еще дальше.

– Не боись Павлуша! – смеясь, крикнула Анна Сергеевна. – Лучше давай целоваться! Это же такая романтика, целоваться в парке на скамеечке под сенью лип!

Она попыталась привлечь к себе Павла Игнатьевича, яростно отрыгивая чудовищным перегаром, но тот, вдруг, в ужасе вскочил и бросился наутек.

Подводный охотник

Михаил Семенович плавал в глубинах озера и с помощью подводного ружья ловил рыбу.

Поскольку озеро было небольшим, а Михаил Семенович плавал уже достаточно долго, то количество рыбы в водоеме очень сильно сократилось, отчего приходилось прилагать небывалые усилия для ловли. Да и рыбы, кажется, уже узнавали Михаила Семеновича в лицо, и при его приближении весьма искусно прятались в корягах и закапывались в ил. Но это им мало помогало, так как Михаил Семенович был весьма опытный и искусный рыбак.

Пойманную на гарпун рыбу, Михаил Семенович сразу же потрошил и прямо на месте съедал.

Конечно, сырая рыба, да еще и без соли, штука совершенно не вкусная, но Михаилу Семеновичу ничего другого не оставалось: на глубине рыбу не приготовишь, а до берега не добраться, так как уже второй месяц поверхность озера была скована толщей льда.

Подстрекатель

– А вдарьте-ка его Максим Петрович!

– То есть как это – вдарить?

– Как? Обыкновенно! Ухватите чего потяжелее и задвиньте ему прямо в рыло!

– Да позвольте! Как же я так могу?!

– А что ж тут сложного? Вот, к примеру, кочергу эту ухватите и с размаху – шасть его по харе!

– Да как же можно кочергой-то???

– Нет, ну не устраивает кирпич, возьмите гаечный ключ, например. Или вот у вас давеча превосходную чернильницу малахитовую видел – красота, а не чернильница! И рожу ему расквасите, и вдобавок чернилами обольете! Он навсегда запомнит – гарантирую!

– Да что вы в самом деле-то? Не собираюсь я его чернильницей бить! Да я вообще не намерен бить его! Совершенно! С какой стати?

– Хм, ну как хотите. Дело ваше. Только потом не жалуйтесь!

– Когда это я жаловался?

– А вот посмотрим, Максим Петрович!.. Поглядим! А, в прочем, знаете? Я, пожалуй, сам ему вдарю!

– Да как вы можете?! Я вам не позволю, в конце концов!

– Так думаете – я вас и спрашивать буду? И не подумаю! Вот глядите-ка…

Максим Петрович выхватил из кармана массивный стальной кастет и со всего размаху залепил по своему отражению в зеркале…

На позитиве

– Вы, Анастасия Петровна, совершенно не умеете позитивно смотреть на вещи, – сказал Валентин Евгеньевич и, опрокинувши в себя стопку водки, хрустнул маринованным огурчиком, – И вследствие отсутствия этого позитивного видения, вы постоянно пребываете в упадочном состоянии духа, повышенной мнительности и вообще, зелены, извиняюсь, рожей лица.

Валентин Евгеньевич хлопнул еще стопочку водки и, закусивши соленым груздем, продолжил развивать свою мысль.

– Вот, скажем, я – я смотрю на вещи с изрядной долей оптимизма, и от этого всегда пребываю в прекрасном расположении духа. В любой неприятной ситуации я, вместо того, чтобы, простите, пускать слюни и впадать в уныние, всегда отыскиваю положительные моменты, и от этого ситуация становится не такой уж неприглядной. Даже больше скажу, иные неприятности неожиданно становятся весьма положительным делом. То есть, как видите, как на это дело смотреть, таковым оно и окажется.

Валентин Евгеньевич влил в себя две стопки водки подряд и, зажевав это дело селедочкой с луком, закурил папироску.

– А вы, Анастасия Петровна, своими пессимистическими взглядами на вещи способны даже хорошие и позитивные ситуации обратить в унылый кошмар, от которого хочется немедленно выпрыгнуть в окно или, скажем, застрелится. Вы умудряетесь выставить любое дело таким образом, что повергаете в депрессивное состояние не только себя, но и всех окружающих, включая комнатные растения, которые немедленно начинают чахнуть.

Валентин Евгеньевич с сомнением посмотрел на стопку и, решительно отодвинув ее в сторону, осушил бутылку прямо из горла. А вместо закуски он закурил новую папироску.

– Я вам, Анастасия Петровна, больше скажу! Вы своим фатализмом даже солнце заставляете меркнуть, не говоря уж о прочих светилах.

Валентин Евгеньевич откупорил еще одну бутылку. Основательно отпил, поморщился, нехотя пожевал соленый огурчик, затем соленый грибок и, наконец, кусочек селедки.

– В общем, я к чему это все веду, Анастасия Петровна? А к тому, что на вещи нужно смотреть веселее и позитивнее. Поэтому давайте будем считать, что получку я не пропил, а, скажем, одолжил по широте душевной случайному прохожему, который, к примеру, очень сильно нуждался в материальной поддержке. И таким образом, я сделал доброе дело и совершил весьма благородный поступок, оказав помощь нуждающемуся человеку. И мы вместе с вами порадуемся этому факту, и наше настроение сразу же улучшится.

Покойник

Жажда стала настолько не выносимой, что Петр Семенович проснулся, ощущая во рту вкус песка и какой-то гадости, напоминающей вчерашний портвейн.

С трудом поднявшись с постели, он на нетвердых ногах, придерживаясь дрожащими руками мебели и стен, проковылял на кухню. Набрав из-под крана стакан ледяной воды, залпом выпил и облегченно выдохнул. И тут же вскрикнул: под кухонным столом, самым бесцеремонным образом лежал покойник. То есть это был Дмитрий Михайлович, с которым давеча Петр Семенович усугублял водку портвейном и пивом, но сей факт живее Дмитрия Михайловича не делал. Даже наоборот – предавал делу довольно неприятный оборот, сопровождаемый сильным амбре от сивушных масел, источаемым покойным.

– Ах ты ж, гадость какая! – возмутился Петр Семенович, не привыкший к тому, что бы собутыльники вот так бесцеремонно преставлялись в его квартире. – Что мне с тобой теперь делать? Не мог до дому потерпеть что ли?

С кислой миной на лице потыкав Дмитрия Михайловича шваброй, Петр Семенович вздохнул и выпил еще стакан воды, но, почувствовав, что вода мало способствует мыслительному процессу, вытащил из загашника бутылку водки и бахнул полный стакан. После чего уселся на табурет и, раскурив папироску, стал думать, что теперь делать со сложившейся ситуацией.

Совершенно очевидно, что врачей вызывать уже было бесполезно. Вызывать милицию Петр Семенович страшился. Но как избавиться от тела – не имел ни малейшего понятия. Что-то такое припоминалось из всяческой детективной литературы о расчленении покойника, растворения его в кислоте и закапывании в саду за домом под покровом ночи, но сада Петр Семенович не имел, кислоты дома не хранил, а сама мысль о расчленении вызывала отвращение.

Петр Семенович горестно выругался, бахнул еще один стакан водки и усадил Дмитрия Михайловича на табурет за стол, прислонив спиной к холодильнику, отчего стало казаться, будто покойничек просто прикорнул в разгар пьянки.

А сам, усевшись напротив, налил еще один стакан и закурил.

– Скотина ты, Дмитрий Михайлович! – недовольно сказал Петр Семенович, со злостью вглядываясь в стеклянные глаза покойника. – Я тебя как человека пригласил, можно сказать как лучшего друга, а ты?! Ты же, можно сказать, мне в самую душу наплевал! Мерзавец… Что же теперь делать?.. Уй!

Петр Семенович залпом осушил стакан и с криком «Скотина!» в сердцах залепил наотмашь оплеуху Дмитрию Михайловичу.

И тут Дмитрий Михайлович икнул, взгляд его стеклянных глаз прояснился, и он почесал щеку.

– Я чего, заснул что ли, Семеныч? – Дмитрий Михайлович снова икнул и, разглядев на столе бутылку, схватил ее и залпом осушил прямо из горла. – Кхой… Гадость какая… Ну, теперь рассказывай, чего я пропустил? Мы, кажется, что-то о детективных романах говорили, да?..

Петр Семенович затушил окурок, смерил Дмитрия Михайловича осоловевшим взглядом, сказал «Тьфу на тебя, придурок!» и вытащил из загашника еще одну бутылку…

Экскурсия (история с двумя развязками)

Если ты, любезный читатель, отбросишь всяческие сомнения, детские страхи и упадочные предрассудки, и отправишься со мной в старую, но еще действующую покойницкую города М., при больнице имени товарища Пирожкова-Шпонькина, им же, подлецом, и основанную, то откроешь для себя немало удивительных вещей.

Для начала, читатель, нам с тобой придется лезть через забор, так как ворота, через которые обычно ходят живые граждане, в это ночное время будут заперты, а сторож Поликарп, их охраняющий, будет мертвецки пьян, отчего отпирать не станет категорически. Но не со злого умысла или, там скажем, от служебного рвения, а просто черта с два до него добудишься. Так что подтянись читатель и смело лезь за мной.

Оказавшись во дворе, нам придется лавировать между стопок одноразовых гробов, спотыкаясь об венки, кресты и прочие предметы ритуального искусства. Я даже уверен, дорогой читатель, что ты не раз вскрикнешь, наступив в потемках на местного кота или зацепившись за венок и запутавшись в его лентах. Но я так же уверен и в том, что ты, читатель, мужественный человек и стоически перенесешь эти мелкие и неприятные удары судьбы!

А вот, наконец, и пошарпанные с облезлой серой краской двери покойницкой. Вперед, читатель! Не трусь! Покойники не кусаются!

Двери открываются с каким-то инфернальным скрипом и гудят пружинами. Мы проходим в просторное помещение, освещенное закопченной керосинкой, стоящей на столе приемщика тел. Здесь никого нет. Мы с любопытством раскрываем журнал с перечеркнутой надписью «ПРИХОДА И РАСХОДА», и от руки подписанного «ПРИЕМА И ВЫДАЧИ» и видим, что усопшие граждане отмечаются в нем с завидным постоянством.

Не знаю зачем, но это видимо тоже от природного любопытства, мы пролистываем несколько страниц, пробегая взглядом по строчкам в поисках знакомой фамилии. О! Некто Штукин Семен Трофимович – помним-помним! Но как-то не соболезнуем, а припоминаем, какой это был, в сущности, пакостный старикашка. А вот Ёлкина Анна Елизаровна – эта благообразная и совершенно безвредная старушка, целыми днями сидела на лавочке и кормила голубей. Ух ты! Тузиков Павел Григорьевич! Преставился подлец! Ну туда ему…

ТИХО! Тс-с-с!..

Ты тоже насторожился, читатель? Еще бы! Из-за двери, ведущей в соседнее помещение, явственно послышались какие-то звуки! Будто кто-то, тихо бормоча, покатил тележку со скрипящими колесами и стукнул ее о стену…

Куда ты рванул! Стой! Не трусь! Сейчас разберемся, кому тут не спиться по ночам, кроме нас. Пойдем, посмотрим!

И ты, читатель, возьмешь себя в руки, сглотнешь подступивший ком и мужественно, на цыпочках, почти не дыша, проследуешь со мной к обитой коричневым дерматином двери. Мы вместе осторожно возьмемся за ручку, приоткроем ее и…

Развязка №1

– А вы еще кто? – бородатый мужчина в грязном, когда-то белом халате и клеенчатом фартуке, оторопело смотрит на нас.

Это Арсений, патологоанатом, подрабатывающий в ночную смену.

– Принимай покойников, Арсений! Чего гладишь, не узнал что ли?

– Тьфу ты черт! Я чуть в штаны не наклал! Что ж вы так крадетесь?

– Уж тебе, Арсений, при такой работе давно пора железные нервы иметь!

– Ага! Поимеешь тут с вами! А это кто с тобой?

– Да так, старый знакомый. Привел на экскурсию. Будешь гидом?

– Все шутки шутишь… Закуски принес?

– Как всегда! А ты спирт еще не весь вылакал?

– Нормально. На наш век еще хватит.

– Ну, пошли тогда накатим!

И мы, читатель, возвращаемся в зал «ПРИЕМА И ВЫДАЧИ», где Арсений водружает на стол трехлитровую банку спирта и граненые стаканы, а я достаю из карманов хлеб, колбасу и банки с килькой.

Цель нашего путешествия достигнута.

Развязка №2

– ААААААААА!!! БОЖЕ!!! ЧТО ЭТО!!! ААААА!!! БЕГИ!!! ОН КУСИЛ МЕНЯ!!! ПОМОГИТЕ!!! НЕ БРОСАЙ МЕНЯ!!! СТОЙ!!! АААААААА!!! МОЯ РУКА!!!! ОН ВЦЕПИЛСЯ МНЕ В НОГУ!!! ГОСПОДИ!!! СКОЛЬКО КРОВИ!!! ЧТО ЭТО??? МОИ КИШКИ??? АААААААААААААА!!!! ПОМОГИТЕЕЕЕ!!!!!!!

– Испугался? Не боись! Шутка. Знакомься – это Арсений, патологоанатом. Мы с ним старые друзья. Арсений – а это мой хороший знакомый. Он читатель. Что? Не обращай внимания! Скоро очнется. У тебя есть, где ему штаны постирать? Ну и отлично! Давай-ка его пока на тележку положим, а то упадет сейчас. Вот так. Пущай оклемывается. А мы пойдем пока накатим. Эх, Арсений, Арсений, и до чего ж нервный читатель пошел – спасу нет…

Жгучее любопытство

Федоровна, из присущего ей жгучего любопытства, будучи на похоронах совершенно незнакомого ей человека, через то же самое любопытство свалилась в яму.

Причем в тот самый момент, когда туда уже начали опускать гроб, так что в довесок ее еще и гробом сверху немного придавило. А потом придавило сильнее, так как люди, услыхав из могилы душераздирающий вопль, принялись в панике закидывать яму землей.

Уж какие у них там были отношения с усопшим – кто его знает, но можно подумать, что неважные, раз уж они так рьяно принялись закапывать. Видать, опасались, что покойничек ожил и намеревается изгадить предстоящие поминки или, там, счетец кому какой предъявить. Зря он там орет, что ли, не своим голосом?

Ну, в общем, закопали спешно могилу и ходу в ресторацию, где уже столы заказаны. И сидят, значит, отмечают, усопшего теплыми словами поминают, хотя и видно, что дюже нервничают. Лица у всех какие-то неприветливые. И в глаза друг другу не глядят.

А когда уж попойка к концу подходить стала, один из родственничков припомнил, что за покойничком должок имеется. А, как известно, что, мол, пока покойничек с долгами не расстанется, то и не будет ему покоя на том свете. Тут, конечно, и остальные стали что-то такое мутное за долги припоминать и разные суеверия высказывать.

В общем, порешили обратно покойничка выкопать и все вопросы разъяснить. Ну и ходу на кладбище. А сторож кладбищенский их поначалу за чертей принял. Даже из берданки пару раз пальнул, но несколько бутылок водки внушили ему мысль сидеть в сторожке, никому не звонить и носа не высовывать.

Похватали родственнички и близкие лопаты, и вмиг до гроба добрались. И только собрались его наверх поднимать, как вдруг гроб затрясся, заскрежетал и как вылетел из могилы! А за ним, в клубах земли и пыли, рассыпая адские проклятия, будто сам Вельзевул выскочил! Глянул огненным взором на вмиг поседевших, проклял их громогласно трехстопным матерным ямбом, и бросился во мрак кладбища со страшным воплем, круша на своем пути ограды и могилы…

Такие дела.

А Федоровна, малехо оклемавши, на похороны, из любопытства своего жгучего, более не ходила.

Положительный работник

Дмитрий Петрович Клюкин был положительнейшим работником на предприятии. Он строго соблюдал распорядок дня, тщательно выполнял свои служебные обязанности и при необходимости всегда брал на себя дополнительные обязательства. Он никогда не опаздывал и уж, конечно же, за ним не числилось ни одного прогула. Собственно, Дмитрий Петрович и больничных-то ни разу не брал, так как загадочным образом никогда не болел и даже не простужался.

В коллективе Дмитрий Петрович слыл веселым, чутким и отзывчивым человеком. Он всегда всем улыбался и старался поднять настроение. Улыбка буквально не сходила с его лица. Причем в любой ситуации. Даже когда на предприятии случался какой-либо аврал.

В общем, можно было бы сказать, что Дмитрий Петрович был душой общества и весьма ценным сотрудником.

Но… всегда существует какое-нибудь едкое «но», не правда ли? Так и в истории с Дмитрием Петровичем. Дело в том, что, невзирая на все свои замечательные качества, он постоянно находился подшофе. Можно сказать круглосуточно.

Тут вот что: завтракал Дмитрий Петрович двумя-тремя рюмками коньяку под чашечку заварного кофе. В обед он выкушивал уже рюмок пять-шесть. Ну а на ужин приговаривал не менее полулитра, а то, если, скажем, настроение соответствовало, то и целый литр. И все это ежедневно. Включая выходные и праздничные дни. При этом Дмитрий Петрович чувствовал себя превосходно, на здоровье не жаловался и никогда не страдал от похмелья.

А однажды, находясь в очередном отпуске, Дмитрий Петрович, что-то себе надумав, решил раз и навсегда отказаться от своего коньячного пристрастия. И собравши всю свою нехитрую волю в кулак, взял и завязал! И, весьма довольный собой, провел остатки отпуска весьма плодовито и насыщено, удивляясь тому, как иногда интересно бывает на трезвую голову. А когда отпуск окончился, Дмитрий Петрович вышел на работу…

Посмотрев на окружающее его разгильдяйство, он и сам стал опаздывать и частично манкировать своими служебными обязанностями. Коллег он прямо-таки возненавидел, разглядев в них ленивых серых интриганов, хихикающих над глупыми шутками и древними анекдотами, и тайком плетущими разные мерзкие интриги с целью подсидеть коллегу, а то и просто от скуки или зависти. Огромное омерзение у него вызвал факт всеобщего лизоблюдства перед, как выяснилось на трезвый взгляд, весьма неумным начальством.

И Дмитрий Петрович стал все чаще ловить себя на мысли, что с удовольствием дал бы кому-нибудь в морду, или вообще спалил эту «богадельню» к чертовой матери. И однажды, мало отдавая себе отчет, притащил на работу банку керосина. Впрочем, все обошлось…

В общем, долго Дмитрий Петрович Клюкин протянуть не смог и вскоре уволился. И стал подыскивать новую работу. Но куда бы он ни устраивался, он видел все тоже осиное гнездо.

И в один прекрасный момент, Дмитрий Петрович, уже совершенно отчаявшись найти что-либо приличное, зашел по дороге домой в вино-водочный магазин…

…Дмитрий Петрович Клюкин стал положительнейшим работником на предприятии. Он строго соблюдал распорядок дня, тщательно выполнял свои служебные обязанности и при необходимости всегда брал на себя дополнительные обязательства. Он никогда не опаздывал и уж, конечно же, за ним не числилось ни одного прогула. Собственно, Дмитрий Петрович и больничных-то ни разу не брал, так как загадочным образом никогда не болел и даже не простужался…