Текст книги "Чистая сказка"

Бдительный участковый

У старика Терентия случилось несчастье: пока он ездил по делам в город, глупая старуха впустила в дом участкового Сычина, который, пошевеливши ноздрями, сходу раскусил наличие в подполе спрятанного самогонного аппарата и, конечно же, его конфисковал.

Самое обидное, что старик Терентий знал этого Сычина еще с тех лет, когда маленький плаксивый голоштанный мальчишка, писающийся с перепугу от мычания коровы, бегал за ним по пятам и клянчил: «Дядя Тилентий, пакатай на тлактали». И, может, Терентий упустил чего в свое время, может, не накатал вдоволь маленького Сычина на тракторе, да только вырос этот Сычин, нацепил, подлец, погоны и теперь ни какого спасу-продыху не дает.

То честно украденные в колхозе ничейные комбикорма конфискует, то доски велит на пилораму вернуть, то соляру с трактора назад в бак заправить, а теперь вот и до аппарата добрался! Ну, ни какого с ним сладу!

Уж и так старик Терентий к нему подкатывал, и эдак – ни чего не помогает. Посмеивается только Сычин да ус крутит. «Нет, говорит, дед Терентий, ничего у тебя не выйдет. Иди себе с миром». И что тут поделаешь?

Прав, конечно, Сычин по-своему, но ведь свои же все, деревенские. Мог бы иной раз и глаза прикрыть и ноздри свои при себе держать…

Ну да что уж теперь. Одна радость, что не пронюхал он еще про землянку в лесу, а то совсем бы каюк пришел самогонному делу. Да ведь пронюхает же, подлец. Обязательно пронюхает…

Блестки

Семеныч с Алексеечем раздобыли бутылку подозрительного первача, настоянного, по словам бабки Авдотьи, на кедровых шишках, но, при этом, отчаянно вонявшего какой-то химией и куриным пометом.

Засели в кустах за трактором на окраине поля. Разлили первач по стаканам. Ухнули не чокаясь.

– Да! Это – «посильнее Фауста Гете»! – икнув, блеснул Семеныч услышанной где-то фразой.

– Нет, Семеныч. Это – посильнее абсента Ван Гога, – крякнув, блеснул кругозором резко захмелевший Алексееич.

Мужики ухнули еще и блаженно закурили.

В небе блестело яркое желтое солнце. В поле, блеснув, тихо зашелестели подсолнухи. Неподалеку блеснули мычанием коровы. Вокруг мягко искрилась блестящая гармония и не менее блестящее душевное равновесие, совершенно не нарушаемое работающим вдалеке блестящим жнецом.

Яркие люди

Васька Клюкин слыл на селе страшным франтом. Бывало, разоденется в английский френч, натянет малиновые резиновые сапоги, нахлобучит широкополую белую панаму с синим пером, и давай важно прохаживаться перед клубом, словно павлин какой. Нос к небу задерет, а сам зыркает глазом – мол, видали? Европа!

А в соседнем селе жила Агафья Зубова, слывшая модницей не меньше Васьки. Как разоденется в многочисленные пышные юбки, как натянет искусственно выкрашенные в зеленый кирзовые сапоги, как пришпилит невообразимый кокошник, так и давай перед клубом прохаживаться, презрительно зыркая на односельчан. Мол, видали? Давитесь от зависти!

Поначалу как Васькины, так и Агафьины односельчане снисходительно посмеивались над модниками, считая их людьми не совсем здоровыми. Потом и просто перестали обращать внимание.

Но что такое модник без зрителя? А уж такие, как Васька и Агафья, так и вовсе хиреть начали, оставшись без внимания к собственным персонам.

И решили они покинуть родные края. Васька отправился на север, а Агафья на юг. И, как водится в сказках, естественно встретились на полпути между селами…

На свадьбе гуляли оба села. Весь народ страшно раскрашенный, разодетый в невероятные юбки и френчи, натянувши цветные сапоги и украсив головы фантастическими шляпами, перьями и кокошниками водил веселые хороводы и распивал за здоровье новобрачных. А тех, кто не желал рядиться по последней моде, согласно пожеланию молодых, на свадьбу не пускали и водкой не потчевали…

Благодать

Теплый июльский вечер. Время подходит к закату и всё вокруг замирает в предвкушении предстоящего представления. Подмастерья небесной ювелирной мастерской в почтении отступают на второй план, и окончательная огранка некоего сокровища предоставлена рукам великого ювелира. И этот ювелир – заходящее солнце. Оно, как бы нехотя, напоследок расправляет свои плечи и выкидывает тот самый фортель, какой обычно остается в памяти на долгие годы. Рассыпая пригоршни драгоценных алых нитей, оно, улыбаясь своей работе, наряжает сосновый бор в искусные золотые одежды, инкрустированные сверкающими изумрудами, под веселый гомон лесных птиц, громко поющих в золотых нитях этих роскошных вечерних нарядов.

А на берегу этого сверкающего соснового океана, уютно расположилась маленькая деревенька, благоухающая в этот час сеном и душистыми травами. И даже легкая примесь запахов домашних животных, совершенно не портит общей картины. А совсем наоборот добавляет легкие штрихи домашнего деревенского уюта.

В саду, среди раскидистых яблонь украшенных ожерельями из молодых яблок, среди кустов розовеющей смородины, в окружении благоухающих цветников, за столом сидели распаренные после знатной баньки два соседа. Сидели и молчали, смотря на праздник заката, слушая вечерний птичий концерт. Что-то непонятное и тоскливое пело в глубине души этих грубых на вид мужиков от созерцания непреходящего творения ювелира-солнца, наполненного запахами окружающего мира, чистого тела и дубового веника. И ведь правда – какой-то внеземной покой снисходит в такие редкие и, к сожалению, короткие минуты на невольных зрителей волшебного представления.

– Вот как это понимать… – сказал один сосед, не отрывая взгляда от заходящего солнца.

– Да… Хорошо! – ответил второй, думая о чем-то своем.

Еще помолчали, попыхивая папиросками. Затем выпили по стопке крепкой зубровки, с удовольствием закусив белоснежным салом со свежим ароматным домашним хлебом и дивным сочным чесноком.

– А знатный у тебя чеснок вышел, сосед.

– Ой, что ты! У меня и лук уже уродился – будь здоров!

– Хорошо! Видно урожайным год будет.

– Дай-то Бог…

И соседи повели неспешную беседу о насущных хозяйственных делах…

Расплата

Вовка Какин впотьмах пробирался огородами подальше от дома бабки Тришкиной, таща обеими руками украденный у этой Тришкиной тяжеленный бидон с брагой.

Бидон беспощадно и очень болезненно бил по ногам, заставляя Вовку спотыкаться и падать то в кусты смородины, то в колючки крыжовника, то в мокрые грядки. При этом, как бы мстя за воровство, бидон норовил накрыть Какина своим весом, изрядно плющив тому лицо и отдавливая ребра.

Но Вовка был непоколебим. Он, не издавая ни звука, превозмогал боль и усталость и, поднимаясь вновь и вновь, упорно тащил бидон дальше. Но силы Какина были не безграничны и в какой-то момент организм, изношенный алкоголем, не выдержал и Вовка в изнеможении свалился в заросли репейника, где, прижавшись к бидону, немедленно уснул.

Пролежав в таком анабиозе порядка пяти часов и очнувшись, когда в округе вовсю загорлопанили утренние петухи, Вовка схватил бидон и бросился бежать с такой скоростью, что будто и не бидон это был, а какая-нибудь паршивая поллитровка.

Он перепрыгивал грядки и кусты. Сшибал, используя бидон как таран, всевозможные заборы. Он даже умудрился проскочить насквозь чей-то хлев, страшно напугав свиней и кур, который подняли такой дикий гвалт, что будто их начали резать.

В общем, Какин ракетой пролетел все мыслимые препятствия, и в скорости добравшись до своей хибары, наконец-то перевел дух.

Он водрузил бидон на стол, выудил из покосившейся тумбочки ржавую кружку и, открыв крышку, вознамерился зачерпнуть драгоценной выстраданной сладкой браги…

Бабка Тришкина, которая пряталась в бидоне с поленом с целью поймать, наконец, ирода повадившегося воровать у нее бидоны с брагой мешкать не стала, и бодро выскочив из бидона, погнала с криками пораженного до икоты Вовку по всей деревне, дубася его поленом по всему профилю и анфасу.

Лекция

– И вот что, товарищи, я хотел бы вам сказать…

– Бороденку-то сброй, прежде чем выступать!

– Что, простите? А причем здесь…

– Интеллигент что ли? Ну, давай, валяй дальше!

– Эм… Кхм. Простите… Так вот, что я хотел сказать… Да… Вот, значит, в наше прогрессивное время, когда наука шагает, так сказать, семимильными шагами, делая нашу с вами жизнь гораздо насыщеннее и всячески облегчая, путем модернизации, условия труда, мы с вами, товарищи, должны…

– Пушкин тебе должен, балабол!

– Простите?..

– Кто это «мы с вами»?

– Ну как?.. Вы все… Я, в частности…

– То есть ты должен?

– Эм… И я тоже, безусловно…

– Понаедут с города интеллигентишки вшивые и все должны им тут теперь!

– Ну что вы! Я не о том же… Я о… Ну, в общих чертах же!

– Общие черти у алкашей только! Да не тушуйся – мечи дальше!

– Я… Эм… Кхм… Да. Так вот. Значит, наука мчится вперед, да… То-сё… Ну, в общем, кругом прогресс и процветание! И вот мы… Ну, то есть, вы… Да. И я, конечно… В общем, мы, я, вместе с вами, должны, так сказать, проникнуться историческим значением момента и зашагать в ногу со временем!

– Бодро?

– Что простите?

– Бодро шагать-то?

– Ну да! Конечно! Бодрым веселым шагом на встречу свершением! Идя рука об руку с прогрессом! Осваивая новые технологии, подаренные нам научным миром! Пора уже механизировать неблагодарный ручной труд, высвобождая руки для новых свершений и…

– Слышь, очкарик, вот ты давай-ка сам, бодро и весело, свершайся уже обратно в город и там на мозги капай своему научному миру! А то и сам не понимаешь, какую ахинею несешь!

– Ну почему же ахи…

– Да потому, что если у мужика руки высвободятся, то он их стаканом займет. И такого насвершает – мало не покажется!

– Но почему же сразу стаканом-то?..

– А чем? Микроскопием что ли? Пока он пашет от зари до зари ему и не до глупостей всяких. А забери у него работу и все – пропал человек!

– Да я же не об этом! Не надо ни у кого работу забирать! Механизация не отнимает работу, а наоборот – делает ее еще более продуктивной! Как же вы этого не понимаете?..

– Мы-то понимаем. Это вы в своем городе ни черта не кумекаете! Так что вали-ка ты со своими проповедями куда подальше, мурло очкастое! А то не поленимся и высвобожденными руками ребра твои и попересчитаем!

– Простите?.. Я не… Но как же? Меня же председатель сам пригласил для лекции!

– Вот ему баки и заколачивай! А нам пора кинишку обещанную смотреть! Семеныч! Туши свет! Пора ленту крутить!

– Но ведь я еще и половины не сказал… Как же я?..

– Как-как? А как хошь! А бороденку-то сброй!..

Слабо

Всем хорош был Петька Кружкин: мужик вроде не глупый, честный, работящий. Хозяйство свое имел. Дом хороший. В общем, первый жених на деревне.

Но был у Петьки очень нехороший пунктик – он постоянно попадался на «слабо». Скажут мужики «А слабо тебе Петро с ними банку раздавить?», а тот аж в лице меняется: «Мне? Слабо?! А наливай!» и к вечеру уже лыка не вяжет.

«А слабо тебе Петро пару мешков комбикормов с борта в кусты откинуть?» – «Да ты что?! А если поймают?» – «Слабо, значит…» – «Мне? Слабо?!»

«А слабо тебе Петро с водокачки сигануть?» – «Мне? Слабо?!» – «Да ладно, остынь! Шутка!»

А то, наверное, сиганул бы.

И ведь сам, подлец, понимал, что это «слабо» его до добра не доведет. И сколько раз зарекался. Да все без толку.

«А слабо тебе Петро…» – «Мне? Слабо?!»

Однажды под вечер пришли к Петьке два старых знакомца. Пришли не с пустыми руками, так что вскоре Петька уже начал путаться в хмельных мыслях.

– Слышь, Петро – дело есть, – сказал один, – У тебя прицеп здоровый же?

– Ну.

– Завтра в семь утра перегороди им дорогу на пятом километре.

– Зачем еще?

– Надо одного гада подловить. Он как раз в это время с города поедет.

– Дык сами и перегораживайте.

– Втроем сподручней будет. Ты перегородишь, а мы в это время его и схватим.

– Что за гад-то?

– Да ты его не знаешь. Ну дык как? Или слабо тебе?

– Мне? Слабо?! Наливай! Завтра сделаем!

И сделали. Только вот «гад» этот оказался бухгалтершей, которая везла зарплату в колхоз. Петька-то дорогу перекрыл, а когда уазик колхозный подъехал, те двое из кустов с ружьями выскочили, седоков перестреляли, схватили сумку и в лес ушли. А Петька от такого поворота настолько опешил, что так и остался сидеть в кабине, пока милиция не приехала.

Влепили, конечно, Петьке за разбой по всей строгости. Никто и не поверил, что он не в курсе был, зачем дело затевалось. Тех двоих тоже быстро поймали и дали «вышку». А Петьке, раз лично не стрелял и не грабил, за соучастие присудили очень долгий срок.

И поехал Петька на дальний север лес валить. Только теперь уже не на «слабо», а за…

Никакой жизни…

Встали в четыре утра. По округе стелился туман, обволакивая все, до чего дотягивался сыростью и холодом. Даже выпитые сто грамм для «сугреву» и бодрости практически не помогали. Трое мужиков стояли около старого «москвичонка» с большим прицепом и дымили папиросками.

– На все про все у нас только три часа, – инструктировал дед Егор, – Из них только до места добираться минут тридцать. А обратно гружеными еще больше. Это я еще не учитываю, что неизвестно какая дорога после дождей – налегке-то проскочим однозначно, а вот назад, гружеными, можем и сесть где-нибудь. В общем, на загрузку не больше часа и ходу назад. Да и смотрите что хватаете – мелочь и гниль нам без надобности. Ну что, по коням?

Мужики затушили окурки и забрались в машину. Дед Егор занял место водителя. Деловито потерев руки, он включил передачу, сплюнул в открытое окно и надавил на газ. «Москвичонок» рванул со спринтерской скоростью и вскоре уже въехал на лесную дорогу, изрядно потрепанную дождями.

– Ох, чувствую, увязнем, – мрачно сказал дед Егор, объезжая по заросшей травой обочине безразмерную лужу.

В какой-то момент машина юзом соскользнула по глине в грязь, но дед Егор ловко вырулил и «москвичонок» буквально выпрыгнул на относительно сухое место.

– Да ты, дед, Шумахер просто! – восхищенно сказал один из мужиков.

– А то! Почитай всю жизнь за баранкой, – дед Егор усмехнулся и раскурил папироску, – Однако, чувствую, мужики, наплачемся на обратной дороге.

– Ни чего, – сказал другой мужик, – Как-нибудь да выгребем. Главное на глаза не попасться.

До места добрались быстрее, чем ожидалось. Казалось, что дед Егор совершенно забыл о наличии в машине тормозов и летел по разбитой лесной дороге как по асфальтированной трассе, отчего и сами пассажиры летали по всему салону.

– Ну все, хлопцы, – сказал дед Егор выбираясь из машины, – За дело.

Мужики деловито бросились к штабелям полутораметровых бревен уложенных дровосеками. Отбирали в основном березовые, какие потолще, и грузили на прицеп. Загрузив пару десятков бревен, решили, что для первого раза достаточно.

– Ну и валим отсюда, – сказал дед Егор, заводя машину.

Отъехать от делянки удалось всего на десять метров. Машина увязла в грязи и забуксовала.

– Сели, твою мать, – выругался дед Егор, – Разгружай мужики, иначе не вытолкаем.

По быстрому сбросив бревна, вытолкали «москвичонок» на сравнительно сухой участок дороги. Затем бегом бросились перетаскивать и грузить бревна обратно в прицеп. Отъехали еще метров на десять и снова увязли. Разгрузили, вытолкали, загрузили снова.

– Ты давай дед гони с разгону, а мы следом пешедралом пойдем, – сказали мужики.

– Да садитесь – проскочим! – и когда мужики уселись в машину, дед Егор надавил на газ.

В этот раз дело пошло резвее. Машина скакала по кочкам как антилопа, а прицеп швыряло с такой силой, что казалось еще чуть-чуть и он попросту оторвется.

– Стой, дед! – крикнул один из мужиков, – Дрова теряем!

«Москвичонок» встал как вкопанный. Мужики вылезли из машины – половины бревен не хватало.

– Ах ты ж, едрить твою налево! – выругался дед, – Чего делать-то? Скоро лесорубы поедут.

– Ты дед давай остатки вывози, а мы побежим с дороги дрова по кустам распихаем. А вечером съездим заберем.

– И то дело, – дед Егор прыгнул в «москвичонок» и рванул, разбрасывая комья грязи.

Мужики бросились обратно, сбрасывая валяющиеся бревна в кусты. Потом повернули в деревню. Судя по тому, что бревна валялись почти до самого выезда из леса, дед Егор немного довез до дома.

– В кой-то веки поедешь дров украсть и то обгадишься, – ругался дед Егор, когда мужики вернулись, – Всего три бревна допер. Эх, мать честная. Ну что ж делать, ладно, вечером соберем. Пошли мужики накатим с горя по сотке, а то никакой жизни нет…

Вурдалак

В общем, с какого перепугу Вовка Люпусов решил, что он натурально вурдалак – неизвестно, да только в ближайшую драку, он бесстрашно ринулся в самую гущу побоища и принялся всех кусать, брызгая слюной и кровью.

Искусавши буквально каждого, он оставил опешившую толпу приходить в чувство, а сам вальяжно расположился на скамейке, в ожидании, когда новообращенные вурдалаки примут его за вожака и будут готовы подчиняться его приказам и прихотям.

Собственно, на первый раз, Вовка предполагал напасть вурдалажьей стаей на соседнюю деревню, где, искусавши всех и вся, пополнить свою бессмертную армию кусачими неофитами и двинуться на райцентр. Ну, а там уж можно будет и на города выдвигаться, а там, глядишь, и весь мир ляжет у ног.

Стоит ли говорить, какое разочарование постигло Вовку, когда толпа, пришедши в себя, забыла о предыдущих распрях и провела с ним нравоучительную беседу о том, что кусаться нехорошо и, в некоторой степени, даже неприлично.

Свои доводы народ сопровождал обидными матерными репликами, с пересчетом ребер и расшатыванием зубов. После чего, Вовку всем миром отвезли в так и не завоеванный райцентр, на предмет длительного стационара в травматологии.

И тут, конечно, надо отдать должное тамошнему врачу, который выслушав подоплеку избиения, влепил каждому, на всякий случай, по тридцать уколов от бешенства. А то мало ли…

Гвоздь

– Вот, Палыч, смотри: вот, видишь – гвоздь?

– Ну?

– Вот! Представим гипотетически…

– Гипо… Чего?

– Гипотетически, говорю! Ох и темный же ты, Палыч!

– А ты по-человечески говори! Напридумывают черти чё и ломай себе голову…

– А есть что ломать, что ли? Ох… Ладно. В общем, предположим, что создавшаяся у нас тут проблема это и есть этот самый гвоздь…

– Ну ты сравнил лапсердак с портянкой!

– Ай, иди ты! Ты будешь внимать или нет, дурья твоя башка? Я ж говорю: чисто гип… Ах ты, черт! Ну вот – как будто! Как будто этот гвоздь и есть наша проблема!

– Херня какая-то…

– Палыч, я вот сейчас уйду и бутылку с собой заберу!

– Ну ладно! Хрен с ним! Пусть гвоздь будет проблемой! Хотя я тебе их ведро притащить могу, коли у тебя с ними туго…

– Черта я с тобой связавши-то? Ох же ж… Ладно. Итак, если представить нашу проблему в виде гвоздя, то что мы видим?

– Гвоздь!

– Чую проблески разума!.. Как гвоздь выглядит?

– Обыкновенно! Ржавый и кривой. Где ты их только берешь-то, гниль такую?

– Нет, Палыч, ну вот как с тобой?.. Сам ты гниль! Нам не важно, гнилой он, кривой или от браги распухший! Нам важно, что с одной стороны он острый, а с другой – тупой!

– Он не тупой – у него там шляпка!

– Ой, ё… Ну пусть так! В общем, о чем нам это говорит? Молчи! Это был ритори… Тьфу ты, черт! Молчи, в общем! Это нам говорит о том, что нашу проблему можно решать двумя способами: напороться на нее, как последним дуракам, или вдарить молотком по этой шляпке, чтобы загнать проблему куда поглубже! Понял?

– Ни хрена не понял! Куда ты это гвоздь вгонять собрался?

– В башку твою дурью!!! Ох… Короче, к черту все эти гвозди! В общем, так: мы можем сейчас пойти к Афанасию и натурально набить ему морду, но тогда напоремся на проблему по самое темечко, а можем послать его на хрен и делать вид, что ни чего не произошло и тогда Афанасий сам со своим дерьмом и останется. Теперь понял?

– Ну так бы сразу и сказал! А то гвозди у него тут гипотамические! А за Афанасия я и так уже все решил: сдался он мне, как старой собаке триппер! И знать его больше не желаю. Пусть живет – как хочет!

– А вот это – правильно, Палыч! И вот за это мы с тобой сейчас и накатим! И совершенно не гипотетически!..

Чистая сказка

Фимка проклял тот час, когда соблазнился пойти с Женькой Гариным в лес. Мол, и рыбалка там – только успевай таскать! И не рыбу даже – а рыбищу, у которой один только глаз с плошку! И, мол, дичи там настрелять можно – не уволочь! Причем и трех-то куропаток уже не уволочь будет, так как размерами они с индюков бабы Мани, а то и крупнее. А грибов с ягодами – ногой наступить не где, что бы в белый не влезть или чернику не подавить! А места там! А природа! А воздух-то – не надышишься! Одним словом – чистая сказка! В общем, соблазнился Фимка и поехал.

Пакости начались, когда они уже достаточно углубились в лес и зарядил ледяной осенний дождик. Причем дождик из разряда тех, которые могут моросить без перерыва не одни сутки. Ну, что поделаешь? Не повезло с погодой, так не повезло. Но и с природой, местами и воздухом тоже как-то не особо вышло: лес оказался довольно заболоченным, отчего в воздухе витал несколько тухловатый запах. Кроме того, пробираться пришлось через бурелом и сучья, отчего Фимка порядочно получил ссадин, вывихнул ногу и порвал одежду в нескольких местах.

Но что такое горести и лишения походной жизни по сравнению с грядущим уловом и знатной охотой? Бывает же, что и погода ужасная, и продираться приходится черт знает через что, и вымокнешь как цуцик, и шишек набьешь, и вымотаешься аки конь. Зато потом и награда соответствующая.

Но и тут Фимку постигло разочарование: излазивши все, якобы, рыбные места на реке, он умудрился выловить лишь пару захудалых окушков и какую-то совсем уж доморощенную рыбешку, названия которой даже и не знал. А что до охоты, то цыплята Фимке и за даром были не нужны, а из крупной дичи попалось лишь пара ворон, да пучеглазая сова. Ну, а что касаемо ягод с грибами, то первых не было вовсе, а грибы попадались либо совсем уж гнилые, либо совсем уж не съедобные.

И лишь только Женька не унывал. На обратном пути, когда Фимка недобро посматривал в его сторону, размышляя о различных способах убийства и причинения увечий, он бодро разглагольствовал о том, что в следующий раз они пойдут в другое место, где добыча буквально сыпется прямо как из рога изобилия – просто не утащишь! А уж природа с воздухом там – ну чистая сказка!