Текст книги "Чистая сказка"

Гусь

По куче ржавых запчастей от тракторов и прочей сельхозтехники с видом опытных механизаторов деловито расхаживали гуси. За этой картиной, сидя на покрышке от трактора и покуривая папироски, наблюдали хмельные мужики.

– И чего Степан ты их тут пускаешь? – спросил один из мужиков, метким плевком сшибив надоедливого слепня, – Им же жрать тут нечего. Железо одно.

– Ни чего – жирнее будут, – лениво ответил тот, который был Степаном.

– С чего жирнее-то? С болтов что ли? – спросил третий.

– А хоть бы и с болтов, – ответил Степан и, выудив из покрышки бутылку, налил по стаканам, – Им что болты, что гайки – один хрен.

– Что-то я тебя недопонял, – удивился первый мужик, опорожнив стакан, – То есть как – один хрен?

– А вот так! – Степан усмехнулся и закурил новую папиросу, – Ты что, не слышал, что у гусей в желудках кислота пострашнее твоей аккумуляторной?

– Да иди ты! – сказал третий, – Выдумываешь вечно черте что!

– А вот и не выдумываю, – Степан плеснул еще по одной, – Вон, поймай одного да скорми ему гайку, а потом погляди, что из него выйдет.

– Да что с него выйдет? – сказал, усмехнувшись, первый, – Сдохнет от запора и всё тут. Хотя, конечно, какая гайка – мелкая может и проскочит.

– А ты попробуй, а потом говори, – сказал Степан, – У меня дед им костыли от железной дороги скармливал, и ничего – только жирнее становились. Им железо для организма шибко полезно.

– Степан, это тебе железо для организма полезно, – сказал третий мужик, выуживая из покрышки еще одну бутылку, – Монтировкой по башке – бац, что б ерунду всякую не нес.

– Думаете заливаю? – все так же лениво спросил Степан, – А вот скажите-ка, по осени, у кого гуси самые здоровые и жирные? А?

– Ну, допустим у тебя – ответил первый.

– «Допустим»… Да не допустим, а у меня и есть! А где они у меня пасутся? Правильно! Здесь. А чего тут жрать, кроме железа? Правильно – нечего! Так что совсем и не заливаю.

– Трепло ты, Степан, – сказал третий, – Иди вон кому-нибудь другому по ушам езди. То-то мы не знаем, что ты их утром и вечером запарой кормишь, да зерна сыпешь. Конечно, нажрутся с утра-то, и лазают до ужина. Что им – птица терпеливая.

– А вы думаете, я зря, что ли, на запару с зерном перешел? Корма-то дешевле выходят, чем их пятаками кормить.

– Какими пятаками? – удивленно воскликнули мужики.

– Да какими – обыкновенными, медными. От них гусь такой жирный вырастает, что и не знаешь с какой стороны подобраться. Тут конечно можно и рубликом серебряным – еще лучше выходит, ну да рубликов тем паче не напасешься. Вот и перешел на железо да на комбикорма. Так что в этом году, наверное, жирными уже не вымахают…

– Эх, Степан, – вздохнули мужики и, чокнувшись, выпили по последнему стакану – Трепло ты, трепло. Гусь и есть. Натуральный…

Мужики весело засмеялись и разошлись по своим делам.

Хитрый способ

Дед Емельян, попыхивая папироской, тихонько взобрался по лестнице на крышу дома и, подкравшись к дымящей печной трубе, довольно резво заткнул эту трубу скрученными ватными штанами.

Эффекта долго ждать не пришлось – вскоре в доме раздался шум, грохот и женские крики. А еще через мгновение, одно из окон отворилось, и через него выскочили его супруга и невестка, которые с истошными криками «Пожар!» помчались сквозь огород в сторону соседей.

Дед Емельян усмехнулся и, спустившись вниз, юркнул в дом, откуда вскоре озираясь вышел, пряча под телогрейкой что-то объемное. С этим трофеем он поспешил на другой конец деревни к деду Федору, у которого уже собралось несколько стариков.

И каждый из них выудил из-под своей насквозь пропахшей дымом телогрейки принесенные трофеи – бутыли с самогоном и свертки с закуской.

Праздничная рыбалка

Степан разлепил пальцами веки и увидел небо.

– Странная херня, – подумал он, – Судя по реву трактора, мы еще едем, но судя по тому, что деревья никуда не движутся и прицеп не трясет, то мы, все-таки, куда-то уже приехали. Тогда куда едет трактор?

Он с трудом приподнялся и выглянул из прицепа: трактор, упершись в могучую березу, с отчаянным ревом буксовал, закапывая себя в землю.

– Ну, твою мать! – выругался Степан и, перевалившись через борт прицепа, рухнул на землю.

Немного полежал, приходя в чувства, потом встал и, почесывая ушибы, поковылял к трактору: мертвецки пьяный водитель безмятежно спал на руле, похрапывая в такт ревущему двигателю.

Степан открыл дверцу, ухватил водителя за рукав и вытряхнул того из кабины на землю. Тот что-то пробормотал во сне, но просыпаться и не подумал, а лишь свернулся калачиком и засопел дальше.

Степан забрался в трактор, дал задних ход, вырулил на лесную поляну и, заглушивши двигатель, закурил.

– Мы когда-нибудь доедем уже? – пробормотал он, – Твою мать!

Выпрыгнув из кабины, он полез обратно в прицеп. Там он откупорил бутылку водки, налил пол стакана, залпом выпил, занюхал рукавом бушлата, икнул и завалился спать дальше, пробормотав напоследок, что, мол, быть Мишке битому…

***

Степан разлепил пальцами веки и увидел небо.

Несмотря на яркое солнце, веяло прохладой, а в воздухе витал запах тины и костра.

– Кажись, приехали-таки, – пробормотал он, и добавил: – Твою мать…

Он с трудом приподнялся и выглянул из прицепа: они действительно были на берегу озера, однако трактора нигде не было. На дышле сидел скучающий Мишка и палил мелкий костер.

– А куда этот делся, с трактором? – хрипло спросил Степан.

– Он сказал, что мало водки и уехал в деревню.

– Как мало? – Степан удивленно осмотрел прицеп: действительно, оставалось всего три бутылки, а праздник будет длиться еще два дня. – Твою мать! А ты что сидишь? Вали за дровами!

Мишка хотел было что-то возразить, но вспомнив, кулаки Степана, тихо выругался и поплелся в лес.

– Этот вернется – толкни меня! – крикнул вдогонку Степан, и пробормотал: – Хана тебе, Мишка!

Он откупорил бутылку водки, налил пол стакана, залпом выпил, занюхал рукавом бушлата, икнул и завалился спать дальше…

***

Степан разлепил пальцами веки и увидел небо.

– Хм… – пробормотал он, – А че так тихо?

Он с трудом приподнялся и огляделся: водитель дрых тут же под боком, трактор был на месте, но не было Мишки и озера. Была старенькая баня за домом, от которого они, собственно, и поехали на праздничную рыбалку.

– Ни хрена не понял… – Степан протер глаза, – Мы че, уже вернулись?! Эй!

Он начал тормошить водителя. Тот нехотя приоткрыл глаза:

– Ну, хрена ли тебе не спится, рожа?

– Мы че, уже вернулись?

– Нет, бляха муха – едем еще! Не видишь что ли?

– А какой сегодня день?

– Тебе не все равно?

– Ну, в общем, да… А водка еще оставши?

– Да полно ее.

– А Мишка где?

– Домой ушел уже.

– А я его бил?

– Как всегда…

– Ага…

Степан откупорил бутылку водки, налил пол стакана, залпом выпил, занюхал рукавом бушлата, икнул и завалился спать дальше, пробормотав напоследок, что, мол, раз Мишку били – значит праздничная рыбалка как всегда прошла на славу…

Язва

До открытия сельпо оставалось еще около часа, но пространство перед входом давно уже колыхалось гомонящими старушками, для которых собираться задолго до открытия магазина, чтобы посудачить о событиях в деревне и округе, являлось неким традиционным ритуалом. Впрочем, судачили все больше не о событиях, коими была достаточно бедна деревенская жизнь, а в основном о тех, кого в данный момент возле сельпо не наблюдалось.

– А эвон, Вальку-то, Митьки Милова, никак опять обрюхатил кто? – сказала одна из бабок.

– Да кто ж ее обрюхатит? Да Митька и обрюхатил! – ответила другая.

– Да конечно! – парировала первая бабка, – Пока Митька по городам на заработки шлялся, кто только к Вальке-то не шастал! Этих же кобелей за уши не оттащишь от суки гулящей! Вот и нагуляла…

– Ну ты, Федоровна, скажешь тоже… – смутилась другая.

– А что, думаешь, Матвеевна, я не видела, как твой Вовка с ее огорода кралси? – ехидно сказала Федоровна.

– А что мой Вовка? Вовка парень уже взрослый. В армию пойдет по осени… – сказала Матвеевна и, подумавши, продолжила, – А кабы и крался? Тебе-то, Федоровна, какое дело?

– Да мне-то – никакого. Митька с заработков приедет, а его баба с брюхом. А твой Вовка с огорода кралси. Вот и думай! – ехидно ответила Федоровна.

– Да не вернется Митька, – подключилась к разговору третья бабка, – Муж Степановны его в городе видел. Говорит, тот городскую себе нашел. Так что ему теперь и дела до Вальки нет.

– Эвон как, – сказала четвертая и покачала головой, – А Валька-то, поди, и не знает. Как она теперь одна-то рожать будет?

– Да уж родит, – ехидно сказала Федоровна, – Как нагуляла, так и родит.

– А растить-то одной каково? – сказала Матвеевна, – У ней и так уже два рта по печи лазают, а тут еще и третий. Как вскормить-то?

– Бедная баба, – сказала, покачав головой, четвертая, – Да только и Митька был бы – толку-то никакого. Что она от него видела? Пьет и бьет! А больше чего? У ней и при Митьке-то в доме шаром покати. Он же, стервец, и не работал нигде, как его с колхоза за пьянку-то поперли.

– Вот-вот, – ехидно сказала Федоровна, – Зато теперь с городской снюхавшись. Да только она козла такого долго терпеть не станет.

– Уж ты-то, Федоровна, конечно, знаешь, станет – не станет, – сказала третья.

– Да уж знаю! Напьется, даст ей по шее – та его враз выпрет. Это наши, деревенские, ко всему привычные. А городские фифы терпеть не станут. Они там образованные все. Враз в милицию сдадут!

Бабки умолкли, задумавшись о чем-то своем.

– Никитична, – сказала Федоровна четвертой, – Что там на ходиках? Долго еще ждать-то?

– Да уж скоро. Клавка-то наверно не пришла еще, – ответила Никитична, так и не разглядев подслеповатыми глазами стрелки часов.

– Скоро, – ехидно сказала Федоровна, – Конечно скоро! Эта шельма завсегда в аккурат открывает. Нет, чтобы пораньше открыть – свои же все! Так ведь нет, до последней секундочки ждет.

– Ну и язва же ты Федоровна, – сказала третья бабка.

– А не язва я, Семеновна, – ехидно ответила Федоровна, – Я просто справедливости требую. Коли Клавка-шельма нас обсчитывает и просроченный продукт подсовывает, то пускай и раньше открывает, а то – что народ у дверей держать!

– Когда это Клавка тебя обсчитывала? – удивленно спросила Матвеевна, – Сколько сюда хожу – ни разу не обсчитала.

– Уж это ты – да, Федоровна, – сказала Семеновна, – И продуктом она завсегда свежим торгует. Что хлеб возьми, что колбасу.

– Дуры вы старые и слепые, коли не видите ни чего, – ехидно сказала Федоровна, – Обвешивает она вас и посмеивается. И колбасу свежую она себе домой несет, а вам тухлую подсовывает. А рыбу даже коту давать страшно – сдохнет. У Клавки соль и та просрочена, а вы хапаете, еще и спасибо говорите. А она, зато, как магАзин закроет, так с полными сумками через всю деревню к себе домой прется, задом вертит. Тащит своему муженьку-вору свежую колбасу и консерву, да и прочих продуктов. Что она, даром, что ли, в магАзине за прилавком стоит? Они все торговки обсчитывают, обвешивают да просроченное подсовывают!

Загомонили тут возмущенно бабки! Наперебой Федоровне что-то сказать хотят! Котомками машут! Плюются! И как знать, чего бы такого вышло, если бы двери сельпо не отворились, и продавщица Клавка не запустила бы покупателей вовнутрь. Бабки умолкли и ринулись в открытые двери, причем первой в магазин ворвалась Федоровна.

– Клавушка, миленькая, взвесь-ка мне колбасы грамм четыреста, да селедок штучек пять. Еще, голубушка, мне надо хлебца черного четыре буханки, батонов два. Три кило сахару, две пачки соли и спичек две упаковки. И консерву мне бы, какую, банок пять.

– Федоровна, – засмеялись в очереди, – А не боишься? Как бы потом в уборной-то не померла бы, от консервы-то! Гляди, как бы Клава тебе просроченную не подсунула! И спички пересчитай, а то не дай бог!..

– Ой, Клавушка, не слушай этих дур старых, – сказала Федоровна, заискивающе улыбаясь, – Несут абы что! Ты мне еще карамелек грамм триста насыпь. Ну и хорошо. Ну и чудно. И передавай привет Сергею Михайловичу, мужу своему. Скажи, что Федоровна за дровишки и комбикорма благодарит. Коли будет еще – я возьму. До свиданья, Клавушка.

Федоровна расшаркалась и, ухватив нагруженные авоськи, под смешки и едкие замечания очереди, отправилась восвояси. Не забыв, правда, на пороге обернуться и ехидно плюнуть…

Сельский врач

Доктор Зёмин прибыл по распределению в сельскую поликлинику, где оказался единственным на всю округу врачом. Его поселили в небольшую избу, служившую в деревне поликлиникой, аптекой и, одновременно, вполне уютным жилищем сельского доктора.

Доктор Зёмин был преисполнен энтузиазма нести людям радость, здоровье и избавление от всяческих болячек и хворей.

К первому рабочему дню, доктор Зёмин готовился как к первому экзамену. Он чисто выбрился, аккуратно причесался, надел свой самый лучший костюм, обулся в начищенные до идеального блеска туфли и изрядно волнуясь, вышел в комнату являющуюся смотровой.

Весть о том, что приехал новый врач, распространилась по округе с невероятной скоростью. И в день первого приема уже с самого раннего утра вокруг поликлиники столпилась приличная толпа гомонящего народа разного пола и возраста, которая стихла и расступилась, когда Зёмин вышел из избы чтобы поприветствовать собравшихся, и спустя минуту загомонила вновь, наперебой приветствуя нового врача.

– Здравствуйте, здравствуйте! – стеснительно улыбаясь, поприветствовал собравшихся Зёмин, – Постараюсь сегодня принять вас всех! Пожалуйста, еще немного подождите, и я стану вызывать вас по одному.

Войдя в смотровую, Зёмин надел безупречно-белоснежный халат, тщательно вымыл руки и сел за стол, предварительно убрав на нем завал, состоящий из бланков, журналов и карточек учета, оставшихся от предыдущего медицинского работника.

– Ну, с богом! – сказал Зёмин самому себе, и уже громко ожидающим – Проходите!

Двери скрипнули и впустили сухонькую старушку с огромной котомкой.

– Здравствуйте, – поприветствовал ее Зёмин, – Проходите, пожалуйста. Присаживайтесь. На что жалуетесь?

– Да на што мне жаловаться, дохтур? – удивленно сказала старушка, – Ну так-то, канешно, кости подламывает, ну да у кого таперь их-то не подламывает? А шо Катька мало молока даёть, тык это все Прохор-пастух, совсем коров загонял. Шо они ему – кони што?

– Так Катька – это ваша корова! – догадался Зёмин, – Ну, это скорее по части ветеринарной службы. Я исключительно людьми занимаюсь. А вам, если вас больше ничего не беспокоит, могу выписать хорошей мази для суставов – снимает ломоту.

– Да на што мне мазь-то? – сказала старушка, махнув рукой, – У меня свои средства имеются. Ешо мамка научила. А ее – ее мамка. То есть бабка моя. А бабку – прабабка. А уж прабабку-то и не помню кто.

– Так что же вы тогда хотите?

– Да я вот тебе, дохтур, гостинцев принесла. А то эвон худой какой – шо Петькин кобель. Не едите ни черта в своих городах-то, а я вот тебе и принесши…

И старушка стала выгружать из котомки великое разнообразие сельской пищи: огромный шмат сала, пакет со свежими огурцами и помидорами, кастрюлю куриных яиц, сетку картошки, пакет яблок, свежевыпеченный каравай жлеба и большую крынку парного молока.

– На-ка вось, – сказала она, сворачивая опустевшую котомку, – Поешь хоть малехо. А молока у меня вдоволь – могу каждое утре свежее носить.

От такого неожиданного оборота Зёмин слегка растерялся и пришел в себя, когда старушка уже покинула избу. Почесав затылок, доктор убрал гостинцы за ширму, твердо решив обязательно расплатиться со старушкой с первой же получки, и заняв место за столом, вызвал следующего посетителя.

Вошел, озираясь по сторонам и стараясь не смотреть на доктора, здоровенный угрюмый мужик.

– Здравствуйте, – сказал Зёмин, – Пожалуйста, проходите и присаживайтесь. На что жалуетесь?

– Тут, доктор, такое дело, – мужик почесал затылок, – Слышал я – пилюли есть, шоб бабы на других не заглядывались…

– А, кажется понимаю, – сказал доктор, сочувственно покачав головой, – У вас проблемы с потенцией.

– Чего? – настороженно сказал мужик.

– Ну, проблемы, так сказать, в сексуальных отношениях с женщинами, – Зёмин неопределенно пошевелил пальцами, соображая как бы поделикатнее объяснить суть вопроса, – Словом, трудности в совершении полового акта.

– Ну, эко ты хватил, а еще – доктор, – обиделся мужик, – Мы конечно люди простые и изъясняться по-вашему не умеем, но за такие слова можно запросто и в морду схлопотать.

– Прошу прощение, – растерянно сказал Зёмин, – Но я совершенно не намеревался вас обидеть!

– Да ладно, не трухай, доктор, – мужик хрустнул шеей, – Машинка у меня в полном порядке. Не машинка – а трактор! Тягач! Зверь-машина! У любой бабы спроси. То есть – нет, не спрашивай. Нечего языками трепать. Еще прослышит кто за мои гулянки – драка будет.

– Хм, – сказал Зёмин, – Тогда я вас не совсем понимаю – о каких пилюлях речь?

– А еще доктор! – усмехнувшись, сказал мужик, – И чему вас там учат только? Вот смотри: даешь бабе такую пилюлю, ну, там, в чай ей подкинешь или еще как, и она перестает от тебя налево бегать! А то лупишь их, лупишь, а толку никакого. Стоит за ворота выйти – а эвон, побегла уже огородами, курва.

– Ах вот вы о чем… Знаете, – сказал Зёмин разведя руками, – боюсь, что медицина тут бессильна. И пилюль таких, к сожалению, еще пока не придумали.

– Хреновый ты доктор, – угрюмо заключил мужик, поднимаясь со стула, – Коли люди говорят, что есть – значит есть. А ты, видать, неуч.

Мужик еще раз хрустнул шеей, недобро оглядел доктора и вышел вон.

Земин некоторое время приводил свои мысли в порядок. На всякий случай он пометил у себя в блокноте поинтересоваться при случае у коллег о существовании подобных пилюль. Затем пригласил следующего пациента.

Дверь осторожно приоткрылась и, прихрамывая на обе ноги, в комнату нерешительно вошел старичок. Помявши в руках шапку, он почесал щеку и, сильно засмущавшись, повернулся к дверям, чтобы уйти.

– Куда же вы уважаемый? – удивленно сказал Зёмин, – Проходите, не стесняйтесь! Присаживайтесь и рассказывайте, на что жалуетесь.

– Я, дохтур, вот по какому вопросу: интересно нам знать, чего нового, так сказать, претерпела наша медицина? Каких выдающихся успехов достигла на своем, так сказать, нелегком трудовом поприще в поможении, так сказать, простым людям?

– Ам… – выдавил из себя несколько ошарашенный Зёмин, – Простите?

– Ну, какие, так сказать, перспективы нам рисует развитие медицинской науки? – сказал старичок, заметно приободрившись и разваливаясь на стуле, – Что, так сказать, нам сулят горизонты нашей всесильной медицины шагающей ударными темпами в ногу с, так сказать, временем? Когда, наконец, окончательно сгинут в прошлом, так сказать, смертоносные болезни и недуги?

– Вы, так сказать, издеваетесь? – Зёмин в бессилии уронил руки на стол, – Вы только за этим, так сказать, и пришли?

– Почему издеваюсь? – сказал старичок, искренне удивившись, – Вы же врач? А кто еще сможет нас просветить в этих, так сказать, животрепещущих вопросах?

– И что, много вас таких интересующихся?

– Да почитай пол деревни уж точно будет! Да еще и из других деревень народ подошедши.

– Ого! Дедушка, да если я вам сейчас лекции читать начну, то мне и лечить-то некогда будет! – взмолился Зёмин, – Вы о больных подумайте!

– Эх, мил человек, – заулыбавшись, сказал старичок, – Да хде ж ты тут больных найдешь? Вон предыдущий дохтур оттого и сбежал, что работы нету. Ну, разве в кой-то веки кто-нибудь себе палец прищемит или еще чего. А так – нет. У нас ежли кто и заболеет, то по дохтурам неходют – сами лечимся.

– От чего же сами? – удивился Зёмин, – Ну простуду, там, я еще понимаю, но ведь, сколько серьезных болезней существует! И ваши «народные» методы будут бессильны!

– Да не бывает у нас таких болезней, от которых бы наши методы нас не спасали. Это у вас там, в городах, всякая гадость свирепствует, а наша земля нам пропасть не даст. Закаленные мы землицей нашей. Хошь верь, хошь не верь, но и месяцу не пройдет, как и ты от скуки сбежишь отсюда, как все давешние. Хотя, может и понравиться – останешься. Только профессию поменять придется – нам врачи без надобности. А вот ветеринар бы очень бы пригодился. А за лекцию – подумай, интересно ведь послушать будет. Можем и сельский клуб под это дело организовать.

Старичок вышел из избы и что-то сказал народу, после чего все быстро разошлись по своим делам, оставив нового врача сельской поликлиники в полном одиночестве.

Секрет

– Ну шо?

– Шо… Лазит, вынюхивает.

– От зараза… И шо думаешь? Найдет?

– Да не, не должна. Хотя, шут ее знает – у ней нюх, что у твоего Тузика.

– Ах, ты ж! Говорил тебе, Семен – давай я лучше у себя в дровни суну. Моя-то уж точно тудой искать не полезет. А ты – сам, да сам!

– Да ладно, Петро. Можа ишо и не найдет,

– А найдет? У меня-то запасы все вышли уж.

– Не пыли раньше времени – я хитро спрятал. Вот поглядим, шо моя хитрость супротив ее нюха имеет…

– Ага! Ты в прошлом разе тоже хитро спрятал. Дык все-равно нашла!

– Ну, кто ж знал, шо она в трубу сунется? Всю жисть боялась суваться тудой – мол, домовой там живет, и тревожить его нельзя. А как бутылку искать, дык и домовой ей не помеха. Враз все страхи порастеряла.

– Хо! То ж бабы – шо б бутылку у мужика изъять, дык самому черту роги пообламывают! Шо ты!

– Это да – шо ёсь, то ёсь… Ну, ни чо. Найдем способ!

– Ну, шо она там? Рыщет? А то уж кости ломит – дюже сыро у тебя тут под смородой-то…

– Ну сыро. А я шо? Жара-то днем стоит – спасу нет. И землицу в раз высушивает. Вот с вечера-то кусты и поливаю. Вот погодь – к обеду опять одна пылища будет… О! Стоит, башку чешет. Не нашла, поди. Ну, значит, сработал мой секрет. Шас свалит куда, тут-то мы с тобой наконец и причастимся по-соточке…

Деды дождались, когда Тимофеевна, жена Семена, громыхая ведрами ушла всторону колодца, и прокрались в дом. Там дед Семен пританцовывая цыганочку, подошел к серванту, снял с него покрытый пылью весьма объемный сифон для «газировки» и открутив механизм, протянул Петру понюхать содержимое колбы.

– Эт мне кум лет двадцать тому назад из города припер. Только уж через месяц шо-та в нем ёкнуло и с тех пор стоит пылиться. Вот я и подумал: стоит на виду, глаз давно ужо замылил – в упор смотришь, а и не замечаешь! Ну как ваза какая. И вишь как – не прогадал! Так шо давай-ка за мой секрет и накатим, а то вернется скоро…