Текст книги "Все это не смешно"

Сережа

Сережу тащила за руку мама – нужно было успеть на завтрак в детский сад. Неожиданно все застопорилось. На тропинке он увидел бутылочный осколок редкого ультрамаринового цвета. Сережа присел на корточки и потянулся за драгоценной стекляшкой. Подобрав находку, он принялся разглядывать сокровище, манящее искрящейся синевой.

– Опять ты гадость всякую подбираешь! Скорее пошли, Людмила Афанасьевна отдельно кормить тебя не будет. Ну же, Сережа! – нервничала матушка и настойчиво увлекала сына за собой.

Кусок застывшего в стекле ультрамарина перекочевал в карман мальчишеских шорт – коллекция разноцветной оптики пополнилась, а возможное отсутствие завтрака Сережу совсем не волновало.

В саду он весь день не мог дождаться, когда его уже заберут домой. На прогулке к нему подошел хулиган Шпачков:

– Что это у тебя?

– Ничего, отвали.

– Ну-ка, дай посмотреть, – не унимался наглый Шпачков и схватил Сережу за кулак, в котором он зажал заветную стекляшку.

– Отвали! – мальчишка дернул руку, но хулиган сделал хватку еще сильнее.

Прибежавшая на крик воспитательница увидела катающихся по земле мальчиков. Ловким и привычным движением Людмила Афанасьевна растащила за шиворот сорванцов друг от друга. Из сжатой руки Сережи текла кровь, она падала жирными каплями на землю, оставляя на ней грязно-бурые кляксы. Людмиле Афанасьевне сделалось плохо – она совершенно не выносила вида крови. Раскрасневшийся в пылу драки Шпачков, пытающийся подобрать наиболее выгодную к ситуации гримасу, показал на Сережу и заявил, что он первый начал. Прилетевшая на подмогу нянечка откачивала воспитательницу нашатырем. Сережа показал гаденышу кулак и спрятал отвоеванное и окровавленное стекло в карман.

Вечером на семейном совете мама плакала, говорила, что думала, у нее взрослый сын, что она не понимает, как можно из-за какой-то стекляшки устроить кровавую драку, и что она не семижильная, а Сережа вгонит ее в гроб. Сережа делал грустное лицо, говорил, что больше не будет, и пытался представить, как выглядят мамины жилы и гроб. Отец украдкой корчил сыну страшные рожи и показывал кулак. Решено было отправить ребенка к бабушке в Тамбовскую область – там природа, свежий воздух и прогулки на воле.

Перед сном Сережа лег на живот возле дивана и выудил из-под него жестяную красную коробку с надписью «Монпансье. Росглавкондитер». Аккуратно снял крышку и трепетно проинспектировал свою сокровищницу. Вот россыпь разноцветных стекол из разобранного витража соседей по даче, ему любезно было позволено выбирать любые цветные осколки, какие понравятся, осторожно, не порежься. Вот найденный на улице и поэтому очень ценный шар из бледно-желтого стекла. Часть хрустальной подвески от старой люстры, играющая радугой на своих многочисленных гранях. Красное круглое стекло, которое Сережа достал из валяющегося в гараже старого фотоувеличителя. Мальчик положил в коробку очередную добытую в бою находку – ультрамариновая искра сверкнула и затерялась среди других драгоценностей. Сережа вздохнул – решиться взять коллекцию в долгое путешествие к бабушке он не мог, и коробка отправилась на свое прежнее место под диван.

____

Мамонтов напряженно смотрел в микроскоп. Он пытался разглядеть свежие розовые кристаллы оксалата кобальта, но в смеси были только скучные бесцветные частицы сульфата цинка. Вокруг было все уставлено колбами различных форм и другой, не менее чудной на вид химической посудой – обычный антураж среднестатистической лаборатории. Мамонтов покосился на завернутый в тетрадный лист беляш, сквозь пропитавшуюся столовским жиром бумагу просвечивало в зеркальном отображении слово «заявление» и перевернутые таким же макаром химические формулы. Мамонтов выглянул в окно, за которым шумел жаркий июль. Аспирантка Кузнецова в коротком красном платье нервно курила в университетском дворе. Грузчики катили куда-то бобину с силовым кабелем. Мамонтову хотелось съесть беляш, усесться на лавочке, наблюдать, как изящно курит Кузнецова, и ни о чем не думать. Ну, уж точно не об оксалатах и сульфатах.

На следующий день секретарь проректора попросила его срочно зайти к шефу. Начальство поинтересовалось, как дела в семье, как продвигается докторская, и похвалило за свежую статью в престижном журнале.

– Сергей Петрович, собственно, к делу. Вы же знаете, что мы открываем филиал в Калуге. Мне нужен ответственный сотрудник, который смог бы настраивать процессы на месте и при этом хорошо понимал, как работает лаборатория. Я считаю, что вы идеальный кандидат.

– Возможно, но у меня вот, – замялся Мамонтов и достал из-за спины заявление об увольнении. – Вот.

– Однако, – удивился проректор, – может быть, подумаете? Не будем принимать резких решений, а, Сергей Петрович?

– Я уже давно обо всем подумал. Думаю, с вашим филиалом все будет хорошо, – ответил Мамонтов и настойчиво пододвинул заявление к центру стола.

_____

Дома Мамонтов заперся в своей комнате под предлогом работы над докторской. Он открыл ящик письменного стола и извлек из него красную жестянку с надписью «Монпансье. Росглавкондитер», внутри которой его ждал такой знакомый и родной мир цветного стекла. Телефон завибрировал от смс-ки жены: «Сережа, не забудь! Коле завтра платить за гимназию, а Маше за бассейн. Целую». Мамонтов закатил глаза, резко закрыл коробку и бросил ее обратно в стол. Сделал глубокий вдох, нашел нужный номер в телефоне и позвонил:

– Алло, здравствуйте! Школа фьюзинга? Можно записаться к вам на трехмесячные курсы?

Повседневность

Антонина мыла посуду со звоном и шумом. В каждом ее резком движении сквозили раздражение и обида – муж забыл про очередную годовщину их знакомства.

– Дорогая, да нету у нас никакой годовщины. Мы же с песочницы друг друга знаем, за одной партой сидели в средней школе, а в «Тиндере» пересеклись, можно сказать, по работе, – пытался выправить ситуацию муж, но сделал только хуже.

Жена со злостью бросила очередную чистую тарелку на стол:

– Значит, по РА-БО-ТЕ?! – угрожающе повернулась она в сторону благоверного.

– Ниночка, ну ты же помнишь, что Соколов попросил найти ему подругу в интернете, когда мы работали в командировке. А у меня уже было это чертово приложение, – лепетал муж.

На кухне воцарилась атмосфера арктической зимы – взгляд Антонины морозил все вокруг ледяным лазером.

– Приложение у него было! Со шлюхами в командировках знакомиться!

– Сходим сегодня в кино? – попытался сменить тему диалога муж. – Как ты любишь, на глупую комедию. С пивом и чипсами. А?

– Спасибо! У меня вся жизнь – глупая комедия. А теперь еще и годовщины отношений с мужем, оказывается, нет.

Антонина уставилась в одну точку и стала механически вытирать посуду. На лице ее заиграла нехорошая улыбка.

– А знаешь что? Меня Наташка давно в школу танцев зовет, а мне все некогда: то мужу с опытами для диссертации помочь, то великовозрастного оболтуса к ЕГЭ подготовить, то свекрови с ее бесконечным огородом жизнь облегчить. Надоело. Все, записываюсь на танцы. Там, кстати, еще и партнеры нужны. Да, а искать мы их с Наташкой будем в «Тиндере». Зря удалила его, такое полезное приложение. Адьос!

Антонина забрасывает кухонное полотенце на плечо обалдевшему мужу, вытирает руки и звонит подруге:

– Алло, привет, Наташ! Когда, говоришь, там следующее занятие?

Сильная женщина

Маша допила игристое, задумчиво покрутила бокал, улыбнулась и с силой бросила его об пол. Брызги стекла разбежались по полу ресторана. Глаза ее спутника, очень молодого человека модельной внешности, расширились от восторга и ужаса.

– Кирилл, это на счастье. Бей и свой.

– Дорогая, ну неудобно же. Тут так чисто все, – замялся юноша.

– О, божечки. Так уберут же, будет снова чисто, – рассмеялась Маша.

Молодой человек решительным движением допил виски, вытянул руку со стильным роксом перед собой, зажмурился и разжал кисть. Стакан упал прямо ему под ноги, ударился толстым дном о дорогую дизайнерскую плитку, подпрыгнул и резво покатился по полу. От стакана откололся маленький кусочек. Маша заливисто рассмеялась и вопросительно уставилась на юношу. Тот только развел руками и пожал плечами:

– Качественное стекло.

Маша поднесла указательный палец к губам и прошептала спутнику: «Это Тема. Тихо».

– Да, дорогой, что случилось? Как папа не пришел? А ты ему звонил? Как не берет трубку? Тема, а Алексей Петрович уже ушел? Посиди в холле минуточку, я сейчас приеду.

Девушка кинула пятитысячную купюру на стол и уже на ходу бросила Кириллу тоном, не терпящим возражений:

– Этот кретин не забрал ребенка с тренировки. Я за Темой, банкет окончен. И да, потренируйся хоть посуду бить по-людски.

Через минуту в воздухе ресторана остался только шлейф дорогих духов Марии. Кирилл заказал еще 100 граммов виски и попросил принести счет. Залпом выпил, поднес стакан к лицу и пристально посмотрел сквозь него. Потом с досадой бросил его об пол. Стакан покрутился вокруг собственной оси, но снова не разбился.

___

– Мария Вячеславовна, вы как финансовый директор должны были обеспечить готовность региона к сотрудничеству с нами. Ситуация же показывает совершенно обратное. Проработайте этот вопрос, я лично вас прошу, – чеканил генеральный слова как робот.

Топ-менеджеры украдкой переглядывались, бледнели и аккуратно вжимались в спинки кресел. Технический директор пытался спрятаться за своим огромным планшетом с презентацией. Ежемесячная планерка всегда проходила очень напряженно.

Маша, улыбаясь, рассказала о непростой ситуации в регионе, о большой работе, проведенной ее сотрудниками. Упомянула, что лично встретилась с каждым руководителем на местах. Причем не только официально, но и неформально. Технический гаденько хмыкнул. Генеральный приподнял бровь, обвел присутствующих взглядом-рентгеном, поблагодарил за проделанную работу и пообещал увеличить представительские расходы. Маша показала техдиру язык и средний палец под столом. Потом вышла из переговорной и набрала Кирилла:

– Собирайся, завтра едем в командировку. Меня утвердили, денег много дают, так что шикуем. Что значит не можешь?! Куда тебе надо? Ты сейчас серьезно? Я поняла, все, давай.

___

– Хочу выразить признательность нашей великолепной Марии Вячеславовне! Благодарен судьбе за то, что мы нашли друг друга и наша компания подключилась к совместному проекту по цифровизации региона. Конечно же, под чутким руководством Марии Вячеславовны, – толстый лоснящийся директор местного интегратора тянется к Маше чокаться – в короткой пухлой ручке нелепо зажат изящный бокал с игристым.

Маша в строгом и в то же время роскошном черном платье блистает и кокетничает глазами со всеми и ни с кем. Пухлый директор всюду ходит за ней под предлогом хозяина вечеринки, промокает свой влажный лоб салфеткой и подобострастно шевелит губами – не хотите ли еще игристого, а может, тарталеток с лососем? Маша демонстративно холодна к навязчивому сопровождению. Она наблюдает за публикой. Вот Марина Петровна, необычно худая для главного бухгалтера дамочка, строит глазки начальнику техдепартамента. Ясно, почему его проекты оказываются всегда в приоритете. Вот глава отдела гостендеров, сидя в одиночестве, подливает себе энную порцию виски. Теперь понятно, чем завоевывать его лояльность.

Маша вышла на балкон. Закурила, окинула взглядом зеленую и воздушную панораму старой Москвы. Начало положено, остался лишь пустяк – объехать еще семь регионов. Еще семь встреч, семь банкетов, семь директоров, семь крупных разговоров…

– Мария Вячеславовна, извините!

Она обернулась. Совсем молодой разработчик, которого зачем-то взяли на это пати, двадцатилетний Василий, протягивал ей три длиннющие белые розы:

– Это вам. Вы говорили, что любите такие цветы, – зарделся юнец.

– Спасибо, очень приятно, но, право же, не стоило, – Маша, мило улыбаясь, понюхала нежные, еще не раскрывшиеся полностью бутоны. – Послушайте, Василий, а вы можете завтра взять отпуск на неделю?

____

В люксе провинциальной гостиницы царил полнейший бардак. Следы вечеринки и былого веселья расползлись по всему помещению. Маша в махровом белом халате вышла из ванной, расчищая ногами себе путь от пустых коробок из-под пиццы, добралась до дивана. Села и облегченно выдохнула. Все-таки сутки активного алкоотдыха в 35+ даются уже совсем непросто. А регулярные фитнес и йога здесь скорее жирный минус, чем значительный плюс.

– Вася, надо собираться, – сказала она в сторону кровати с распластанным поперек нее юным телом.

– А? Куда?!

– Все. Выписываемся. Я сегодня в Москву.

– Как в Москву?! А я?

– Вася, а ты – к себе.

– Ты охуела? – незадачливый программист подбежал к Маше и схватил ее за руку. – Ты никуда не поедешь.

– В смысле? Мы же обо всем договорились – это были прекрасные каникулы. Они закончились. Отпусти, мне больно.

– Ну, ты и сука! – Вася с силой отбросил от себя Машину руку.

С подчеркнутым равнодушием она подходит к зеркалу и начинает тщательно красить губы морковной помадой.

– У нас поздний выезд. Можешь, конечно, не торопиться. Я сама до аэропорта доберусь.

___

Уже в самолете Маша получает сразу три сообщения.

«Мария, хочу доверить вам наш новый проект. Выходим на новый уровень – нужно будет решать вопросы в Прибалтике. Условия обсудим. Очень надеюсь, вы согласитесь».

«Прилетаешь сегодня? Я забирал Тему с тренировки и встретил твоего там. Он начал хамить. Подрались. Тема вроде в порядке».

«Почему моего сына водят на спорт твои малолетние ублюдки?! Что ты себе вообще позволяешь, блядь?!»

Она читает все на всплывающих уведомлениях, не заходя в чаты. Подзывает стюардессу и просит бокал красного сухого. Разглядывает облака в иллюминаторе. Внутри у Маши такая же разряженная атмосфера, как за бортом на высоте двенадцати километров, не хочется ни о чем думать. И есть еще целых два часа, чтобы не принимать никаких решений.

Заговор

Василий Петрович любил состояние «нигде». Нигде – это когда ты в дороге. От жены к любовнице. От любовницы на работу. С работы домой. Иннокентий, его бессменный водитель, прекрасно это знал и потому всегда старался ехать уверенно, но не быстро. Шеф с удовольствием ловил медитативные мгновения спокойствия, пока бронированное авто плавно перемещалось сквозь городское пространство.

На долгом светофоре, ловко лавируя между машинами, занимающими несколько полос, к окну «Ленд Крузера» Василия Петровича подошел карлик. Гражданин был зачуханного, но вполне приличного вида: потрепанная дубленка, вязаный шарф, кожаная кепка. Он настойчиво постучал в тонированное стекло. В Василия Петровича уткнулся яростный сверлящий взгляд незнакомца.

– Цветочки блядям своим купи, командор, – просипел карлик и помахал букетом подвядших белых гвоздик перед лицом пассажира.

Василий Петрович недовольно отвернулся от окна, а через мгновенье наглого пришельца уже скрутила охрана.

– А-а-а-а, пустите инвалида! За что? – орал мужичок. – Командор, прикажи своим хуилам отпустить. А я подарю цветочки твоим блядям. Бесплатно.

Василий Петрович махнул рукой, охранники пнули карлика в сторону тротуара. Белые цветы рассыпались по дороге. Светофор мигнул желтым, и вереница машин заструилась по шоссе. Неожиданный инцидент нарушил целостность состояния «нигде», и настроение у Василия Петровича испортилось.

Дома он скупо поздоровался с женой и заперся в своем кабинете. Налил полстакана виски, выпил залпом и достал старый фотоальбом. Листать пришлось недолго – черно-белая, выцветшая в сепию, фотка сослуживцев нашлась быстро. С фотокарточки из прошлой и совсем чужой жизни на Василия Петровича смотрели сотоварищи по военной службе. Один из них, нагло ухмыляющийся в камеру паренек, очень напоминал сегодняшнего карлика с гвоздиками. Сотоварищ пропал без вести в ходе большой боевой операции. Тогда в суматохе полувойны особо никто не стал разбираться: погиб ли, дезертировал или взят в плен. Василий Петрович хмыкнул, захлопнул альбом и подлил себе еще немного скотча.

– Васенька, что-то случилось? – жена считывала намеки на тревожные мысли у супруга не хуже борзой, почуявшей зайца издалека. – Завтра к нам Соколовские в гости, ты помнишь? Твой костюм я из химчистки забрала. Может, чайку?

– Нина, прошу тебя, не забивай мне голову своей ерундой.

Василий Петрович с плохо скрываемым раздражением проследовал в свою спальню.

На следующий день он попросил Иннокентия сразу же после утреннего совещания отвезти его к любовнице. Что-то бередило изнутри спокойствие матерого функционера, он явно чувствовал какой-то подвох, созревающий в быстро меняющемся пространстве вариантов. Но понять, откуда повеяло опасностью, не мог. Это нервировало и более того – раздражало.

Переступив порог обширного пентхауса своей подруги, Василий Петрович сразу же заорал:

– Люба, откуда у тебя это?!

– Что именно, дорогой?

– Это! – его указательный палец буравил воздух в направлении керамической вазочки, из которой озорной россыпью торчал букет отборных белых гвоздик.

– Так ваза, Васенька. Мы же ее с тобой на распродаже во Флоренции купили. Не помнишь?

– Хуяза, – челюсть Василия Петровича заходила ходуном. – Откуда цветы, я спрашиваю?

– Так купила. Васечка, купила по дороге…

– По какой, блядь, дороге? Где? Где ты их взяла? – орал пожилой ловелас.

– Васечка, ну как. По дороге. На перекрестке у мужчины. Знаешь, невысокий такой, – лепетала Люба.

Раздраженным Васечку Люба видела всего два раза в жизни. Первый – когда из чисто женского любопытства, под видом посетительницы она пришла в салон его жены. А второй происходил прямо сейчас. Василий Петрович подбежал к трюмо, на котором стояли цветы, неловко выхватил их из вазы и попытался сломать в истерическом порыве. Это у него получилось плохо – гвоздики оказались весьма стойкими к внешним повреждениям.

Когда Василий Петрович пришел в себя, он обнаружил, что неистово трепет огрызками бывших цветов по столешнице трюмо. Люба в позе картинного ужаса выглянула из-за угла.

– Василий! Объясни, что происходит? – робко потребовала она.

Василий Петрович удивленно посмотрел на зеленые пакли в его руке, швырнул их на пол и стремительно вышел из апартаментов, где проживала его альтернативная любовь.

– Вася, ты куда? – заламывая руки, спросила она.

– Не звони. Сам позвоню.

Во дворе его привычно ждал водитель.

– Что-то быстро…

– Вылезай! Сам поведу, – сухо проинформировал Василий Петрович Иннокентия.

Тот пожал плечами и молча вышел из машины. Через десять секунд Василий Петрович уже вовсю мчался по трассе. Он не заметил, что под мигающий желтый на перекресток выполз неуклюжий огромный мусоровоз.

___

В дорогом катафалке по городу ехал не менее дорогой гроб красного дерева. Наконец-то Василий Петрович достиг неуходящего состояния «нигде», по крайней мере здесь, в этой земной, протекающей уже без него жизни. Бизнес, семья, вторая семья, конкурентные войны, партизанская жизнь с любовницей и многое другое, что волновало и занимало Василия Петровича, вертелось уже само по себе без его участия. Хотя кое-где он все же еще незримо присутствовал. Например, в качестве весьма солидного наследодателя, но это уже совсем другая история.

Безутешная вдова вся в черном, но очень модном бросила на гроб четыре белые гвоздики и, ища кого-то взглядом в похоронной процессии, подошла к не менее модной девушке в шляпе и солнечных очках на пол-лица.

– Здравствуйте, Нина Васильевна! Соболезную.

– Любочка, дорогая, оставим лирику. Ты этому, как бишь его, загримированному карлику заплатила? Надеюсь, не все обещанное? Кто ж ожидал, что это закончится так быстро. Действие пьесы сократилось на четыре акта. Бог не Тимошка… Прости мою душу грешную, – вдова закатила глаза и перекрестилась.

– Да, вторую часть уже перевела.

– Ну, вот и славно. С завещанием разберемся. Тебе, как и договорено – треть. Ну, все. Давай, увидимся. Пошла я. Боже, как жмут эти туфли.

– До свидания, Нина Васильевна, – попрощалась Любочка и прикурила тонкую сигарету. С наслаждением она затянулась, выпустив вверх сизое облачко дыма.