Текст книги "Государь Петр I – учредитель Российской империи"

Вскоре «потешных» набралось на два батальона примерно по 300 человек. Вооружение они получали по царским требованиям из Кремлевского арсенала. К 1687 году число петровских солдат приблизилось к тысяче человек. В 1692 году батальоны были развернуты в «потешные» Преображенский и Семеновский полки. Свои названия они получили от сел Преображенское и Семеновское, которые разделял только Хапиловский ручей. Была сформирована и бомбардирская (артиллерийская) рота, которая стала частью «потешного» Преображенского полка.

Князь Борис Иванович Куракин оставил нам свое «понятие о потешных». Он рассказывал о том, как царь Петр Алексеевич имел склонность к войне с младенческих лет и любил «военные экзерциции» (то есть воинские учения): «И начал сперва спальниками своими, а к тому присоединил конюхов потешной конюшни, а потом начал из вольных чинов шляхетства и всяких прибирать в тот полк, и умножил до одного батальона, и назывались потешные, которых было до 300 человек. А другой полк начал прибирать в Семеновском из сокольников, и набрано было с другими тоже 300 человек. Первые назывались Преображенским, вторые – Семеновским. Так мало-помалу (Петр и его мать) привели себя малыми полками в охранение от сестры, или начали приходить в силу…»

Обучение велось офицерами-иноземцами из Немецкой слободы, которую москвичи называли Кукуем. Первым командиром «потешных» стал швейцарец из города Женевы Франц Лефорт, которому в самом скором времени суждено было стать другом и фаворитом царя Петра I Алексеевича. Судьба свела их так:

«…Петр встретил его на Яузе: плыли в тяжелом струге, челядинцы нескладно гребли, стукаясь уключинами. Петр сидел на носу, поджав ноги. Озаренные закатом, медленно приближались черепичные кровли, острые шпили, верхушки подстриженных деревьев, мельницы с флюгерками, голубятни. С Кукуя (так москвичи называли Немецкую слободу. – А.Ш.) доносилась странная музыка. Будто наяву виделся город из тридевятого царства, тридевятого государства, про который Петру еще в колыбели бормотали няньки.

На берегу, на куче мусора появился человек в растопыренном на боках бархатном кафтане, при шпаге и в черной шляпе с завороченными с трех сторон краями, – капитан Франц Лефорт. Петр видел его в Кремле, когда принимали иноземных послов. Отнеся вбок левую руку с тростью, он снял шляпу, отступил на шаг и поклонился, – завитые космы парика закрыли ему лицо. Столь же бойко он выпрямился и, улыбаясь приподнятыми уголками рта, проговорил ломано по-русски: “К услугам вашего царского величества…”».

Юный государь военную науку познавал самым серьезным образом. В собственном «потешном» войске государь «всея Руси» начал «службу» в должности барабанщика. Скоро Петр I стал рядовым бомбардиром, то есть пушкарем, бомбардирской роты Преображенского полка.

В 1684 году царь Петр заболел оспой, свирепствовавшей тогда по всей Европе. Сильный организм способствовал излечению. Наталья Кирилловна, обрадованная выздоровлению сына, подарила ему к именинам «запоны алмазные с орлами, ценой в 400 рублей, нашитые на верхний кафтан, объяри золотой по червчатой земле, на нем травы золотые с серебром нового дела». Подарок младшему брату сделала и царевна Софья Алексеевна – «три алмазных запона, орел с короной, петлицы и круживо».

…Правительница Софья, надо сказать прямо, «просмотрела» своего соперника в борьбе за власть – младшего брата с его военными забавами. Число «потешных» год от года все росло, их обученность поражала даже видавших виды наемных иноземных офицеров. Учение проходило за учением. И довольно скоро преображенцы и семеновцы по своей выучке, дисциплине и организованности стали заметно превосходить московских стрельцов и солдат полков нового строя.

На реке Яуза в окрестностях села Преображенского была построена по всем правилам фортификационного дела полевая крепость Пресбург, вооруженная полевой артиллерией и имевшая «изрядные припасы». В случае чего в ней «потешные» могли и отсидеться. Постройка Потешного городка в селе Преображенском стала большой «обузой» для казны. Юный царь всея Руси постоянно требовал от нее своими указами различных строительных материалов, воинских припасов и оружия, изделий «железного дела», провианта, подвод, мастеровых и иных людей…

Такие расходы казны начались с того, что от нее Его Царское Величество государь Петр Алексеевич потребовал «дать в село Преображенское в Потешный городок на крышу двух избушек 300 тесниц (досок) москворецких 3-х сажен».

Потом разовые требования из Преображенского дворца становились все более частыми, разнообразными и… срочными. На строительство «потешной фортеции» из близкой Москвы в царское село везли на наемных подводах купленное у столичных и заморских купцов в столичных торговых рядах:

«на дело живого моста, что на реке Яузе в Лебяжьей роще, 200 бревен сосновых 5 сажен, в отрубе 6 и 7 вершков…»;

«под деревянную башню 400 бревен дубовых 4-х сажен, в отрубе 7 и 8 вершков…»;

«к большому стругу и ко шняку на дело весел, 20 досок липовых, длиною 2 сажен, шириною 10 вершков…»;

«для укрепления стен, верхних и нижних житей, чердаков и башен, на связи: свискаго (шведского) доброго железа 350 связей, длиною по три аршина с четью, к тем связям на прибивку 1050 гвоздей с костылями…»;

«на дело в лосиной роще, для выпуску из амбара зверей двора, 30 столбов сосновых… и на заборы 250 бревен еловых…»;

«к ракетному делу на хвосты 30 тесниц еловых полуторных гладких, 2 четверика муки куличной…»;

«на дело мишени 100 лубов москворецких, на пришивку 200 гвоздей двоетесных…»;

«четверо пилы по мере, 1000 кирпичу жженого, 3000 кирпичу сырова, 20 возов глины, ушат, 4 лотка, 2 лопаты да нанять восемь работников для отделки…»;

«для опайки пушечных насыпок фунт сала медвежья, фунт нашатырю, молоток железный»…

Петр I одновременно с военными науками изучал арифметику и геометрию, обращение с боевыми гранатами, пускать «потешные огни» фейерверки. Иноземные офицеры добросовестно отрабатывали свое высокое царское жалованье: из Немецкой слободы в Преображенское приглашали действительно знающих людей.

Вместе с юным самодержцем мужали его будущие сподвижники – князь Михаил Голицын, будущий российский генерал-фельдмаршал, Александр Меншиков, сын придворного конюха, торговавший горячими пирогами с лотка на московских базарах, ставший генералиссимусом и светлейшим князем, Иван Бутурлин, выходец из знатного боярского рода, и многие другие «потешные».

В 1688 году любознательный Петр I случайно нашел в одном из амбаров села Измайловского старый корабельный ботик – парусную шлюпку. Историк Устрялов так записал петровский рассказ о том, как оказалось для России, историческом событии: «Несколько времени спустя (в 1688 году, после того как Долгорукий привез астралябию) случилось нам быть в Измайлове на Льяняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил вышереченного Франца (голландца Тиммермана), что это за судно.

Он сказал, что это бот английский.

Я спросил, где его употребляют.

Он сказал, что при кораблях для езды и возки.

Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими судами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)?

Он мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветра; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно.

Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход мне показал.

Он сказал мне, что есть.

То я с великою радостью сие услыша, велел его сыскать.

И вышереченный Франц сыскал голландца Карштен Бранта, который призван при отце моем в компании морских людей для делания морских судов на Каспийском море, который старый бот починил и сделал машт и парусы и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало.

Потом, когда я часто то употряблял с ним и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил, для чего так?

Он сказал, что узка вода.

Тогда я перевез его на Просяной пруд, но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более. Того для я стал проведывать, где более воды.

То мне объявили Переяславское озеро, куда я, под образом обвещания в Троицкий монастырь, у матери выпросился. А потом уже стал ее просить и явно, чтобы там двор и суды сделать.

И так вышереченный Карштен Брант сделал два малые фрегата и три яхты. И там несколько лет охоту свою исполнял. Но потом и то показалось мало; то ездил на Кубенское озеро. Но оное ради мелкости не показалось.

Того ради уже положил намерение прямо видеть море…»

Эти петровские воспоминания были записаны спустя 32 года после тех событий, связанных с рождением «потешной флотилии». Но ради справедливости следует заметить, что не английский ботик положил начало страсти Петра I к «водным потехам». Любовь к ним началась не с ботика Петра Великого, а с уже имевшихся у юного царя двух «потешных судов» – струга и шняка, на веслах ходивших по реке Яузе.

Струг представлял собой плоскодонное речное судно для перевозки различных грузов. Шняк был рыболовной морской лодкой, родом карбаса с одной мачтой и прямым парусом и тремя парами весел; в носу и корме его помещались «чердаки», то есть каюты для клади и людей.

Научившись ходить на ботике по окрестным речкам и прудам против ветра под парусами, а затем побывав в портовом Архангельске, царь Петр I загорелся страстью дать России собственный военный флот. Как то мечтал сделать его отец Алексей Михайлович на Каспии.

Мечта о морских просторах для российских кораблей стала для великого реформатора частью смысла его жизни. Но для флота требовались гавани. Они виделись на море Азовском и на берегах Финского залива, бывших землях-пятинах Вольного города Новгорода. Архангельский же порт на Беломорье замерзал на долгие месяцы.

Третьим увлечением Петра Алексеевича Романова, после военного дела и морского флота, стало изучение самых различных ремесел. В молодости он в совершенстве знал 14 ремесел. Больше же всего любил плотничать при постройке боевых кораблей.

Довольно скоро после начала «водяных потех» будущий Петр Великий получил «тесную» компанию верных и близких друзей. Это были Алексашка Меншиков, стольник князь Федор Ромодановский (царь доверил ему управление государством, уезжая в 1697 году за границу) и швейцарец из города Женевы Франц Лефорт. Последний, будучи вдвое старше царя, больше всего любил увеселения. Эти трое людей на первых порах составили «мозговой центр» при молодом государе.

…К 16 годам Петр I имел уже вполне сформировавшийся характер человека, наследственного монарха. Он виделся личностью упрямой, самостоятельной в поступках, резкой в суждениях, вспыльчивой. Второй царь из рода Нарышкиных не скрывал своей неприязни к стану Милославских. Петр крайне подозрительно относился к действиям старшей сестры, чувствуя в них прежде всего скрытую угрозу лично для себя.

Мать Петра, царевна Наталья Кирилловна, была крайне озабочена судьбой венценосного сына. И было от чего. Она прекрасно понимала ход «великой государыни» Софьи, расчетливо женившей своего брата Ивана. Мать, предприняв «ответные действия», тоже самолично подобрала 17-летнему сыну невесту – красавицу Евдокию Лопухину, из рода пусть не знатного, но многочисленного.

Князь Борис Куракин так опишет ее: «А именовалась царица Евдокия Федоровна и была принцесса лицом изрядная, токмо ума посредняго и нравом несходная к своему супругу, отчего все свое счастие потеряла и весь свой род сгубила…

Род же их, Лопухиных, был из шляхетства средняго, токмо на площади знатнаго… были знающие в приказных делах, или, просто назвать, ябедники… Род же их был весьма людной, так что чрез ту причину супружества, ко двору царского величества было введено мужескаго полу и женскаго более тридцати персон…»

Венчание молодых состоялось в январе 1689 года. Для царевны Софьи это был «последний звонок». Женившись, ее младший брат считался зрелым мужчиной: теперь ему не требовался ни опекун, не регентша. Он становился самостоятельным государем. На Москве враз заговорили, что теперь в Кремле «сядет» повзрослевший царь Петр Алексеевич.

С женитьбой младшего брата положение «великой государыни всея России» Софьи Алексеевны враз становилось «неловким». Теперь ей неизбежно предстояло удалиться с исторической сцены, то есть из Кремлевского дворца или «по добру, по здорову», или «без части», то есть законодательно насильственно. А она уже привыкла видеть себя не рядом с царями Иваном и Петром, а выше их. Окружающие тоже попривыкли видеть ее в таком династическом «положении».

Софья загодя подготавливала умы верноподданных и иностранные дворы к смене власти в Кремле. Был отпечатан ее портрет в царском облачении, в короне и со скипетром в руках. Ее окружало семь аллегорических изображений, представлявших семь ее добродетелей: «Разум, благочестие, щедрота, великодушие, надежда божественная, правда, целомудрие». Такое же изображение на латинском языке было заказано в Голландии. Оно предназначалось для распространения за границей.

До этого служивые люди, участвовавшие во втором голицынском Крымском походе, были награждены медалями – золотыми монетами-жетонами. На одной стороне были изображены цари Иван V и Петр I. На другой стороне царевна Софья в короне и со скипетром в руке. Носить же корону и скипетр ей, как регентше, не полагалось.

Вскоре Петр I всерьез встревожил правительницу Софью, то есть он не обманул ее ожиданий. В марте того же 1689 года второй царь неожиданно приехал в Посольский приказ, которым управлял фаворит Софьи князь Василий Голицын. Петр I потребовал от него закупить за границей партию оружия для «потешных» полков.

Первое личное столкновение брата и сестры состоялось 8 июля в Успенском соборе, где правительница-регентша присутствовала с царями. Петр I во всеуслышанье запретил царевне участвовать в крестном ходе из Кремля, на Красную площадь, Казанский собор. Такое требование чем-то надуманным не смотрелось: традиция Русской православной церкви воспрещало подобное участие в торжественной церемонии женщинам даже из правящей фамилии Романовых.

Но царевна Софья Алексеевна, словно не слыша сказанных ей из уст младшего брата слов, взяла икону Богоматери (образ «О тебе радуется») и понесла ее к выходу из собора. Разгневанный второй царь молча проводил процессию до Архангельского собора, где приложился к мощам святого царевича Дмитрия, и после этого отказался от дальнейшего участия в крестном ходе и уехал к себе, в село Преображенское.

…В династическом споре приближалась логическая развязка. В 17 лет Петр I Алексеевич мог потребовать для себя реальной царской власти, благо, теперь он мог опереться на своих верных «потешных», как на реальную военную силу. Царевна Софья ситуацию «просчитывала» верно: наступило время самых решительных, крайних действий с ее стороны.

Начальник Стрелецкого приказа Федор Шакловитый становился ее правой рукой, поскольку князь Василий Голицын был против пролития крови. Шакловитый и посоветовал Софье опереться на московские стрелецкие полки, чтобы отстранить Петра I от власти, а царевну возвести на престол. То есть венчать ее на Московское царство.

Нашлись и стрельцы, как Чермный, готовые пойти на все. Речь шла об убийстве «медведицы» – царицы Натальи Кирилловны, которая для всех оставалась лидером «партии» Нарышкиных. Обговаривалось и то, что если в события вмешается ее сын Петр, то и ему «спускать нечего». То есть речь шла о цареубийстве, которыми история государства Российского была не бедна. Второй фаворит царевны, Федор Шакловитый, человек крайних поступков, брал исполнение злого умысла на себя.

Царевна Софья «просчиталась в стрельцах»: это были уже не легковерные толпы событий 1682 года: в своем большинстве они «подозрительно относились к выходкам царевны». Когда Федор Шакловитый стал добиваться от стрельцов согласия подать челобитную о венчании Софьи Алексеевны царским венцом, московские стрельцы ответили своему прямому начальнику достаточно ясно и твердо: «То дело царственное, великое, не челобитьем, а слезами нам молить Бога, чтобы Господь сотворил по своей Святой воле!»

Не помогали поднять стрельцов и «подметные письма». Тогда, «не будучи уверены в материальной силе, царевна, монах Медведев и даже просвещенный князь Голицын прибегли к чародейству – обращались к колдунам и волхвам, гадали по звездам».

Развязка наступила в ночь с 7 на 8 августа 1689 года. В Москве появилось подметное письмо: «потешные» полки идут на столицу, чтобы «побить» царевну Софью, царя Ивана и многих других именитых людей. В Кремле начался переполох: там затворили все ворота, «сев в осаду». Два отряда стрельцов заняли позиции: один (100 человек) в Кремле, другой (300 человек) – на Лубянке. Но что к чему, никто не знал. Носились самые противоречивые слухи. Федор Шакловитый послал трех доверенных людей к селу Преображенскому, чтобы тайно высмотреть, куда пойдет царь Петр, чтобы о том спешно донести ему.

Может быть, этот ночной переполох утих бы сам собою, но двое стрельцов, симпатизировавших царю Петру Алексеевичу, прискакали из Москвы в село Преображенское. Это были пятидесятник Дмитрий Мельнов и десятник Яков Ладыгин из Стремянного полка. Они сообщили юному государю, что в столице объявлен сбор стрельцов для похода против него. И что царского стольника Плещеева, прибывшего в столицу, слуга Федьки Шакловитого и царевны Гладкий стащил с лошади и сорвал саблю, понося последними бранными словами.

Петр I с той ночи до конца своей жизни сохранил ненависть даже к самому слову «стрелец»: на его глазах во время майских событий 1682 года царские ратные люди безжалостно убивали его родных. Тот детский страх долгие годы таился в его впечатлительной душе, не раз выплескиваясь наружу стрелецкими розысками и массовыми казнями.

Вероятно, испытанное им тогда потрясение являлось причиной того, что в минуты нервного напряжения с ним случались припадки: непроизвольно кривился рот, дергалась щека, шея и нога, появлялись конвульсии, и он терял самообладание. И беда ждала тех людей, которые в такую минуту попадали царю под руку.

Поднятый с постели Петр I, получив страшное для него известие, выскочил из Преображенского дворца в одной рубашке, бросился в конюшню, вскочил на коня и ускакал в ближайшую рощу. Там ему доставили одежду и в сопровождении всего трех человек он, не переводя дыхания, ускакал в Троице-Сергиев монастырь, под защиту его крепостных стен и авторитета архимандрита.

Дальше события для Петра и Софьи развивались стремительно. 8 августа в Троицу прибыли царица Наталья Кирилловна с царевной Евдокией, «потешные» Преображенский и Семеновский полки. В тот же день из Москвы подошел стрелецкий полковника Сухарева полк, сразу же вставший в династическом споре на сторону царя Петра I.

В Преображенское за артиллерией, порохом и снарядами был послан потешный конюх (бывший истопник) Лука Хабаров, имевший чин капрала. Все это было доставлено в лавру без всяких происшествий.

Правительница Софья в это время была на богомолье и на младшего брата нападать в Преображенском никак не собиралась. Весть о бегстве того в Троицу была для нее полной неожиданностью, встревожившей ее не на шутку. К тому же она получила такое известие только 9-го числа. Федор Шакловитый сказал тогда царевне: «Вольно же ему (Петру), взбесяся, бегать…»

Петр I, оказавшись в Троице-Сергиевом монастыре, развил кипучую деятельность. Он прекрасно понимал, что речь идет не только о его жизни, но и о высшей власти: быть или не быть ему государем «всея Руси». В ту пору у него нашелся мудрый советчик князь Борис Алексеевич Голицын, который взял на себя руководство всеми действиями.

По строгим царским грамотам в Троицу приходят несколько стрелецких и выборных солдатских полков, в том числе Бутырский солдатский полк генерала шотландца Патрика Гордона, военного наставника Петра I. Бутырцы ушли из Москвы с развернутыми знаменами, под барабанный бой. Вместе с Патриком Гордоном столицу покинули служилые иноземцы. Царевна Софья и начальник Стрелецкого приказа Федор Шакловитый не могли удержать уходящие полки. Все попытки поднять оставшихся в столице стрельцов на «защиту доброй правительницы» и первого царя Ивана V успеха не имели.

Попытки старшей сестры примириться с братом ни к чему не привели. Все посланные ею в Троицу для переговоров и увещеваний вельможи назад не возвращались, оставаясь там и принося присягу Петру. Не вернулся и патриарх Иоаким, на которого Софья возлагала самые большие надежды. После него из столицы на поклон к царю Петру I днем и ночью потянулись бояре, дворцовые чины, московские дворяне. Кремль пустел с каждым днем.

Почувствовав за собой реальную военную силу, Петр I высочайшей грамотой потребовал от стрелецких полков, еще остававшихся в столице, прислать к нему в Троицу в знак покорности, как монарху, полковых командиров и по десять стрельцов – выборных от каждого полка.

Правительница Софья резко воспротивилась этому, и в московских полках ослушаться ее побоялись. Тогда Петр I повторной грамотой со всей строгостью напомнил о своем царском указе, который на сей раз в стрелецких полках исполнили неукоснительно. Царевна Софья осталась без последней военной силы.

Стрельцы отказали ей в доверии, памятуя прошлые от нее обиды. Софья теряла последних приближенных к ней людей. Даже тех, кого она совсем недавно так возвеличивала. Князь Василий Голицын, потерявшийся, упавший духом, уехал вместе с сыном в свое подмосковное имение Медведково. Но и он потом прибыл в лавру. Его не казнили только благодаря заступничеству двоюродного брата Бориса Алексеевича Голицына.

В Кремлевском дворце прятался Федор Шакловитый, глава Стрелецкого приказа, ближний окольничий и наместник Вяземский. Бежавшие к царю Петру Алексеевичу стрельцы называли Шакловитого главой «заговора» против него. Но тот, жестокий к другим, оказался в минуту опасности человеком трусливым, не решившимся даже на бегство из столицы. Когда из Троицы прибыл гонец с требованием выдать Шакловитого, Софья приказала отрубить ему голову.

Растеряв в считаные дни почти все свое окружение, царевна Софья решилась сама поехать в Троицу, чтобы в личной встрече попытаться договориться с братом. Но в монастырь ее не пустили. Посланный к ней боярин Иван Троекуров передал царевне приказание государя вернуться в Москву. В противном случае с ней могли «нечестно поступить». «Великой государыне» не оставалось ничего другого, как подчиниться.

От беглецов из столицы Петр I узнал многое. Стрелецкие полковники рассказали, что Шакловитый хотел венчать Софью на царство любым путем. Тогда Петр I предельно строго потребовал от Софьи, вернувшейся в Кремль, выдать «Федьку» и его сообщников. Та отказалась подчиниться такому указу, но его исполнили стрельцы, охранявшие Кремлевский дворец. Арестованных доставили в Троицу. Через несколько дней, после допроса и пыток, Шакловитого и двух близких к нему людей казнили. Их вина была известна и вполне доказана. Сорок «неверных государю» стрельцов наказали битьем кнутом и батогами, после чего отправили в ссылку.

Петр I окончательный удар по регентше Софье нанес письмом, направленном старшему брату царю Ивану V. В нем четко излагалась петровская позиция на престолонаследие: «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу государством владеть мимо нас…»

«Зазорным лицом» именовалась правительница Софья Алексеевна. Первый царь Иван V после получения такого послания оказался на стороне младшего брата, не переча ему ни в чем ни до того, ни после. Но и тот ни в чем не ущемлял достоинства своего соправителя: он чтил старшего брата.

В сентябре имя правительницы Софьи удалили из царского титула на любых грамотах и указах, где теперь оставались только имена царей Ивана V и Петра I. Первый, между прочим, никакой государственной деятельностью не занимался до самой своей кончины.

Фаворита Софьи князя Василия Голицына лишили боярства, имений и вместе с семьей сослали сперва в Каргополь, затем в Пустозерск, а потом в Колу, на Кольский полуостров. Там Голицын и умер. По пути в ссылку царевна Софья, женщина исключительно волевая, сумела через доверенное лицо передать ему деньги и письмо, в котором просила не падать духом и надеяться на лучшее.

Беспощадность схватки с родной сестрой за шапку Мономаха станет суровым уроком судьбы для Петра I. Через много лет он скажет о себе следующее: «Едва ли кто из государей сносил столько бед и напастей, как я. От сестры Софьи был гоним жестоко; она была хитра и зла».

…10 сентября царь Петр I Алексеевич торжественно возвратился из Троице-Сергиева монастыря в первопрестольную столицу. В селе Алексеевском его встречали московские «все чины» и толпы простого народа. Вдоль всей дороги от этого села до самых стен Москвы на плахах с воткнутыми топорами лежали стрельцы. Они в знак полной покорности громко просили о помиловании. Но царь в тот день никому не рубил голов, он миловал тех, которых до конца своей жизни считал заклятыми врагами. Миловал до поры до времени.

В столице под ружьем стояли верные войска. В Кремлевском соборе Петр I отслужил за свое «спасение» благодарственный молебен. Перед дворцом его встретил старший брат Иван V, которому младший еще из Троицы прислал письмо, где выражал готовность почитать «яко отца». Братья обнялись: царь Иван не имел вины перед царем Петром. Первый государь негласно отдавал 17-летнему второму государю все права на управление страной. И делал Иван Алексеевич это с легким сердцем, поскольку в верховной власти никогда не стремился. Она была для него обременительной.

Софье по воле царей-соправителей было приказано удалиться в Новодевичий монастырь. Она противилась такому изгнанию из Кремлевского дворца и переселилась только в конце сентября. Царицу из дома Романовых не постригали в монахини. Ей представили несколько богато убранных помещений (окна кельи выходили на Девичье поле).

В этом монастырском уголке вместе с низложенной правительницей поселились мамка-кормилица Вяземская, две казначейши, девять постельничих девок и другая прислуга «женского пола». Ежедневно от царского стола (из Кремля) Софье доставлялась всякая снедь: пироги, рыба, мед, белое вино (водка) и прочая царская еда. То есть ей ни в чем не отказывали.

Царевна свободно посещала все храмовые праздники, ежедневно ходила на моление, гуляла по обширной монастырской территории. Софью свободно посещали сестры-царевны, другие родственницы. Но из Новодевичьего монастыря выход ей был воспрещен: ворота охранялись бдительным караулом из «потешных» солдат. Такой статус низложенной «великой государыни» сохранялся до Стрелецкого бунта 1698 года.

Свою признательность людям, вставшим на его сторону, царь Петр I выразил в щедрых подарках. Они заключались в следующем: боярам, воеводам и всяким служилым людям, городовым дворянам и детям боярским, которые прибыли в Свято-Троицкий монастырь, дана придача поместного оклада. Служилым иноземцам высочайше пожалован месячный оклад жалованья. Потешным конюхам роздано от великих государей жалованья 1200 рублей. Стрельцам полка Лаврентия Сухарева (961 человек) пожаловано единовременно: рядовым – по куску сукна на платье, начальникам – по куску разных материй, всем – прибавка к жалованью. Солдатам выборного Бутырского (803 человека) и 1-го выборного (366 человек) за верную службу, что они были в Троицком походе, дана прибавка жалованья на вечные времена.

Стрельцам Стремянного полка, которые сговорились предостеречь царя Петра от злого умысла, – пятисотенного Лариона Елизарьева, пятидесятников Ивана Улфова, Дмитрия Мельнова, десятников Федора Турку, Якова Ладыгина, Михаила Феоктистова и Ивана Троицкого «велели им дать своего Великого Государя жалованья, за верные и радетельные службы, по тысяче рублей человеку»…

…Так в Российском государстве установилось вместо формального троецарствия формальное двоецарствие. На русском престоле сидело два равноправных царя. Иван V принимал участие в церковных церемониях, присутствовал на приемах иноземных послов, имя его упоминалось во всех официальных государственных документах. Однако все вопросы управления Россией с сентября 1687 года полностью перешли в руки Петра I и его ближайших единомышленников. Его старший, любимый брат так и остался до конца жизни «церемониальным монархом».

Двоецарствие продолжалось до января 1696 года, когда умер царь Иван (Иоанн) V Алексеевич Романов. Тогда и началось единодержавное царствование Петра I Алексеевича.

Интересно знать, что ожидали в Европе от нового государя московитов. Эти ожидания хорошо выразил в своих депешах начальству голландский посланник Ван Келлер: «Как царь, Петр обладает выдающимся умом и проницательностью, обнаруживая в то же время способность завоевывать преданность к себе. Он отличается большой склонностью к военным делам, и от него ожидают героических деяний, и поэтому предполагают, что настал день, когда татары обретут своего истинного вождя». Татарами посол Голландии, едва ли не самой просвещенной страны в Европе на те годы, называл русских, всех жителей непонятной Вану Келлеру Московии.

Царственный образ молодого самодержца всея Руси Петра Алексеевича поражал иностранцев, видевших его «на Москве». Один из таких иноземцев, автор «Путешествия в Московию», писатель, этнограф и художник К. де Бруин, так описал впервые увиденного им Петра I:

«Царь впереди всех ехал на величавом черном коне. Платье на нем было из золотой парчи, самой великолепной: верхний кафтан испещрен был множеством узоров различного цвета, а на голове у него была высокая шапка, на ногах желтые сапоги. Конь его в богатейшей упряжи, покрыт был прекрасным золотым чепраком, а на передних ногах его блестели серебряные кольца шириною в четыре пальца. Величавый вид государя, чрезвычайно красиво сидевшего на лошади, составлял немалое украшение всего зрелища: всадник поистине был царственный».

…Получив всю полноту государственной власти, Петр I ею на первых порах не интересовался. Все время он стремился провести со своими «потешными» и иностранцами из Немецкой слободы, в военных играх (экзерцициях) и застольях, подружившись со швейцарцем из Женевы Францем Лефортом, оставившего заметный след в судьбе Петра Великого. Следует заметить, что такое времяпрепровождение юного самодержца было не по нраву соотечественникам, прежде всего людям знатным. Можно обратиться к свидетельству князя Бориса Куракина: