Текст книги "Государь Петр I – учредитель Российской империи"

«А во время тех екзерциций иноземцы офицеры имели оказию свою фортуну искать при его величестве, понеже они все установляли и разсказывали, как оныя екзерциции отправлять, для того, что из русских никого знающих не было.

И в то время названный Франц Яковлевич Лефорт пришел в крайнюю милость и конфиденцию интриг амурных. Помянутый Лефорт был человек забавной и роскошной или назвать дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе (ужины) и балы. И тут в его доме первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземными обходиться и амур начал первой быть к одной дочери купеческой названной Анна Ивановна Монсова. Правда, девица была изрядная и умная.

Тут же в доме Лефорта началось дебошство, пьянство так великое, что невозможно описать, что по три дня запершись, в том доме бывали пьяны, и что многим случалось от того умирать. И от того времени и по сие число и доныне пьянство продолжается, и между великими домами в моду пришло. Помянутый же Лефорт с того времени пришел до такого градусу, что учинен был генералом от инфантерии, а потом адмиралом, и от пьянства скончался».

Поскольку Петр Алексеевич, ни тем более его старший брат Иван Алексеевич к занятию государственными делами не стремился, правление царством перешло в действительно крепкие руки его матери, вдовы-царицы и ближних бояр из ее окружения. Ни в одном серьезном вопросе мнение царей не учитывалось, хотя свои подписи под важнейшими указами братья ставили и на приемах посольств сидели рядышком на двойном троне.

Так продолжалось до самой смерти Натальи Кирилловны в январе 1694 года. «В правление ея знатного ничего не происходило, токмо все дела происходили с великими взятки». Только после смерти любимой матери на плечи монарха легла вся тяжесть государственных забот и ответственных решений: «…Однако ж труда того не хотел понести и оставил все своего государства правление министрам своим».

Главой Посольского приказа и, по существу, всего боярского правительства стал 25-летний брат царицы Лев Кириллович Нарышкин. Вторым человеком при царице Наталье Кирилловне и ее сыне оказался боярин Тихон Стрешнев, третьим – небесталанный князь Борис Голицын, двоюродный брат сосланного Василия Голицына.

Вокруг них теснились многочисленные Нарышкины и Лопухины, родственники самодержца по жене. Период их правления в приказах и на местах отмечен в свидетельствах современников как откровенно негативное, вызывавшее недовольство не только простого люда. Князь Борис Куракин писал: «Правление оной царицы Натальи Кирилловны было весьма непорядочное и недовольное народу и обидное. И в то время началось неправое правление от судей и мздоимство великое и кража государственная, которое доныне продолжается с умножением и вывесть сию язву невозможно».

Приказы получили новых глав. Боярину Льву Нарышкину управлять Посольским приказом помогал опытный дипломат думный дьяк Емельян Украинцев. Иноземным и Пушкарским приказами ведал боярин князь Ф.С. Урусов. Стрелецким – боярин князь И.Б. Троекуров. Разрядным – Т.Н. Стрешнев. Приказами Большой казны и Большого приходу – боярин князь П.И. Прозоровский. Приказом Большого дворца – родной дядя молодой царицы боярин П.А. Лопухин-меньшой. Земским – окольничий князь М.Н. Львов. Поместным – боярин П.В. Шереметев. Казенным двором с Оружейной палатой – постельничий Г.И. Головкин. Московским судным – стольник князь Я.Ф. Долгорукий. Разбойным приказом начальствовал боярин князь М.И. Лыков. Казанским – князь Б.А. Голицын. Сибирским – боярин князь И.Б. Репнин. Конюшенным – окольничий А.П. Соковнин. Аптекарским – боярин князь В.Ф. Одоевский. Ямским приказом начальствовал думный дьяк А.А. Виниус. Со временем главы приказов менялись.

Время правления царицы Натальи Кирилловны отмечено внутренним правовым неустройством «на Москве», что давало повод к известному непослушанию закону. Возросло число тяжких преступлений, которые совершались не только «ворами», но и людьми весьма знатными.

К числу таких наиболее нашумевших разбойных дел относится такое: «В том же (1688) году князь Яков Иванов сын Лобанов-Ростовский да Иван Андреевич сын Микулин ездили на разбой по Троицкой дороге к Красной Сосне (близ Москвы по Ярославской дороге. – А.Ш.) разбивать государевых мужиков с их великих государей казною, и тех мужиков они разбили, и казну взяли себе, и двух человек мужиков убили до смерти.

И про то их воровство разыскивано, и по розыску он, князь Яков Лобанов, взят со двора и привезен был к Красному крыльцу в простых санишках. И за то воровство учинено ему, князю Якову, наказание: бить кнутом в жилецком подклете (дежурном помещении Кремлевского дворца для городовых дворян. – А.Ш.), по упросу верховой боярыни и мамы княгини Анны Никифоровны Лобановой. Да у него ж, князя Якова, отнято за то его воровство безповоротно 400 дворов крестьянских. А человека его калмыка да казначея за то воровство повесили».

Ловили и наказывали тех, кто нелестно и зло отзывался о царях-соправителях: «В том же году (1689) бывший полковник Василий Кошелев вместо кнута бит батоги за неистовые слова и сослан на ссылку в Киев».

Петр I не вмешивался в дела государственного управления, всецело полагаясь на мать и любимого дядю Льва Кирилловича. У царя была «своя» компания в любимом Преображенском и Немецкой слободе, где проживали генералы и офицеры, русские и иноземцы, участники не прекращающихся «потешных» игр: военных учений (экзерциций) и стрельб, на которые пороха изводилось не менее, как на хорошую войну. Государь в 18 лет «нес службу» в звании сержанта и бомбардира в «потешном» Преображенском полку. Теперь его главным наставником был иноземный генерал Патрик Гордон.

Историк С.М. Соловьев так объяснял то, что Петр I на первых порах царствования почти не проявлял должного интереса к власти самодержца: «Семнадцатилетний Петр был еще неспособен к управлению государством, он еще доучивался, довоспитывал себя теми средствами, какие сам нашел и какие были по его характеру; у молодого царя на уме были потехи, великий человек объявился после, и тогда только в потехах юноши оказались семена великих дел».

Петровскую характеристику из уст С.М. Соловьева дополняет другой большой историк старой России, В.О. Ключевский: «Петр ни в чем не терпел стеснений и формальностей. Этот властительный человек, привыкший чувствовать себя хозяином всегда и всюду, конфузился и терялся среди торжественной обстановки, тяжело дышал, краснел и обливался потом, когда ему приходилось на аудиенции, стоя у престола в парадном царском облачении, в присутствии двора выслушивать высокопарный вздор от представлявшегося посланника».

Как известно, в личной жизни Петр Великий счастлив не был. Он не встретил взаимопонимания у жены Евдокии, и она не стала для него подругой жизни. Он махнул рукой на нее и родившегося в 1690 году сына Алексея, проводя свободное от дел и забот время в Немецкой слободе у своей любовницы Анны Монс. Любовь к ней длилась с 1692 по 1703 год. Разбирая бумаги утонувшего под Шлиссельбургом саксонского посланника Кенигсека, царь узнал об их давней связи и порвал с Анной Монс, но «зла» ей он делать за измену не стал.

Пока мать Наталья Кирилловна и ее ближние бояре управляли царством, Петр I продолжал обучать «потешные» полки, учился на реке Яузе и Переяславском озере флотскому делу. Он готовился стать и полководцем, и флотоводцем. Выстраивалась система создания русской регулярной армии, утверждалась мысль о необходимости военного флота и морских выходов в Европу. Шло осмысление военных реформ, то есть продолжения отцовских дел и великих задумок.

Военная реформаторская деятельность Петра I в молодости была многогранна. Она поражала иноземцев, которые видели в нем в последнее десятилетие XVII столетия уже состоявшегося великого монарха. О петровских «потешных» играх-учениях стали говорить в европейских дворах. Особенно поразительным по размаху виделся Кожуховский поход, уникальные для той эпохи военные маневры.

…Считается, что молодому царю Петру Алексеевичу идею проведения больших «потешных» маневров подал не кто иной, как служилый иноземец 55-летний Патрик Гордон. Генералу, познавшему жизнь наемного драгуна в шведской и польской армиях, участвовать в них, собственно говоря, не приходилось. Но он хорошо помнил строевые смотры, когда за воинскую неряшливость, заржавевший палаш или мушкетный ствол могли лишить и части жалованья, или «поощрить» телесными наказаниями. Приходилось генералу на царской службе участвовать в парадных смотрах.

Поэтому, профессионально зная воинскую выучку «потешных» преображенцев и семеновцев, своего солдатского Бутырского полка, Патрик Гордон не ставил их ни в какое сравнение со стрельцами, все больше и больше напоминавшими городских обывателей. Равно как и с поместным дворянским ополчением, при всей своей храбрости напоминавшим степную конницу.

Стрельцы и конное ополчение дворян Московии, как знал иноземец, составляли большую часть царского войска. Кремлевские караулы и боярские смотры на учебу их никак не походили. Поэтому шотландский наемник и склонился к тому, что нужны большие воинские учения. Они могли стать наукой и для юного царя, который в открытую мечтал о походах сперва против турок, не забывая о неудачах голицынских походов на крымского хана.

Опытный генерал, герой защиты Чигиринской крепости против турок, Патрик Гордин «обронил» такую мысль царю Петру I. Сперва тот задумчиво отмолчался: в книгах по военной истории он о том не читал. Однако уже вскоре государь вызвал к себе в Преображенское командира Бутырского полка и сказал ему: «Нужна потешная война. Сотвори на нее генеральный план. Вот тебе на то мой царский указ…»

Зная войска столичного гарнизона, генерал Патрик Гордон составил подробную ведомость участников царских маневров. Их план получил такое название: «Распоряжения относительно того, что должно быть приготовлено и сделано для имеющих произойти близ Коломенского военных упражнений». Монарх утвердил ее одним росчерком гусиного пера: «Петр».

Патрик Гордон самолично нашел место для предстоящих «потешных» игр. Он довольно хорошо знал Подмосковье и поэтому остановился на обширной луговине по обеим сторонам Москвы-реки в окрестностях деревни Кожухово (на левом берегу) и села Коломенское (на правом). Здесь было где развернуться многим тысячам воинских людей, поставить походные лагеря, проводить учебные баталии.

Царю Петру I луговина на берегах Москва-реки понравилась. И он затвердил выбранное Гордоном место. «Потешная» война 1691 года в Петровскую эпоху вошла как Кожуховский поход. Кожуховскими маневрами ее назвали гораздо позже. Аналогов готовящиеся воинские упражнения не имели.

К началу маневров на луговине было выстроено полевое земляное укрепление. Для земляных работ царь повелел согнать местных мужиков. Его назвали «Безымянным городком» (царь назвал его фортецией). То был пятиугольный ретраншемент, укрепленный валом в 5 аршин высоты и рвом глубиной в 4 аршина. На углах ретраншемента сделаны были бойницы и поставлены щиты, на валу расставлены рогатки, а вокруг городка устроены волчьи ямы.

Фортеция очень понравилась царю. Он приказал генералу Патрику Гордону срисовать план полевой крепости. Петр I отправил сей план в Архангельск своему единомышленнику, человеку из числа самых близких тамошнему воеводе Федору Апраксину. В сопроводительном письме среди прочего говорилось: «…Да посылаю я к вашей милости книгу и чертеж станов, и обозов, и боев, которые были под Кожуховом».

На маневры собирались как на большую войну. Воиские силы, прежде всего поместное ополчение, собирали едва ли не с половины Московского царства, то есть с ближних и дальних уездов от Первопрестольной. За подписью Петра I Разрядным приказом были отправлены грамоты в Тулу, Калугу, Можайск, Серпухов, Звенигород, Верею, Боровск, Клин, Каширу, Дмитров, Владимир, Переяславль-Залесский, Малоярославец, Коломну, Переяславль-Рязанский, Дедилов, Углич, Кашин, Юрьев-Польский, Алексин, Суздаль.

Не прибывшим в столицу служилым людям поместного войска – «нетчикам» грозили суровыми царскими карами. Вплоть до отбирания деревенек и крепостных мужиков. Московские государи к «нетчикам» старались всегда относиться строго, «дабы другим неповадно было слабить силу московскую». «А стольников, и стряпчих, и дворян московских, и жильцов на площади в то время ловили и в Разряд водили, а в разряде прикладывали руки (брали роспись), чтоб быть им с пистолеты в Преображенске для ратного учения».

Военный совет – «консилиум» в Преображенском Петр I провел 17 сентября. «Потешная» война обсуждалась на нем уже в детялях. Генералы и полковники доложили государю о готовности солдатских и стрелецких полков, а дьяки Разрядного приказа о том, что поместное войско собирается «с неохотой». Полки получили обозы. Так, для Бутырского полка со всего Московского уезда было собрано 260 обывательских подвод.

На учения готовились «технические новшества». Генерал Патрик Гордон попытался поразить Петра I «военной машиной для прорывания вражеских батальонов». Ею была простая обозная телега, специально защищенная «железом» и потому тяжелая. Катить ее на врага предстояло экипажу из нескольких солдат, что покрепче.

Действительно, такая «машина» довольно легко опрокидывала испанские рогатки, которыми защищалась пехота в полевом бою, и прикрывавшими самый густой строй неприятельских стрелков. Те просто разбегались перед окованной железом повозкой, чтобы не попасть под колеса и не быть раздавленными. Царю в Бутырках показали ее действие. Он пришел в восторг, но высочайшего указа об оснащении армии «военными машинами для прорывания вражеских батальонов» не последовало.

…Войска, прибывшие на маневры, Петр I разделил на две противоборствующие армии. Первой, состоявшей преимущественно из стрельцов, командовал «генералиссимус» царский спальник И.И. Бутурлин. Его величали еще и «польским королем». Второй армией, в состав которой входили и петровские «потешные» полки, начальствовал глава Преображенского приказа князь-«кесарь» Ф.Ю. Ромодановский, он же «генералиссимус Фридрих».

Бутурлинские войска численностью в 7500 человек собирались в селе Воскресенском на реке Пресне. В его состав вошли лучшие стрелецкие полки – Стремянной царский, полковников Сухарева, Цыклера, Кровкова, Нечаева, Дурова, Нормацкого, Рязанова… Но были они далеко не в полном составе: немало стрельцов «сказались» больными и, лежа дома на полатях да на лавках, на Кожуховскую войну не пошли. Войско князя Ромодановского собиралось в селе Семеновском. Его люди были вооружены ружьями и тупыми копьями. Каждый полк вез с собой на войну огромные пороховые запасы, которые можно было «выпаливать», сколько сможешь.

Во время кожуховских «военных упражнений» из боярских холопов специально были набраны две конные роты «нахалов» и «налетов». Таких войск московская рать еще не знала. К слову сказать, вооруженная боярская челядь – «нахалы» и «налеты» – себя не оправдали, будучи не раз в конных схватках нещадно биты плетками и кулаками.

Из Москвы при большом стечении народа «армии» вышли походным порядком, после чего разошлись по обе стороны Москва-реки. Остановившись у Кожухово, стали ставить походные станы и стягивать к ним обозы.

«Боевые» действия в «потешной» войне начались с того, что оба «генералиссимуса» (после обильного застолья) «при назначенном ударении в литавры» выехали на противоположные между собой берега реки друг перед другом. Затем они начали перебраниваться между собой через реку: «Вычитали друг другу неправды и ссоры, чего ради сия тяжелая война и от кого началась, причитая друг другу причины».

Когда эта перебранка дошла «до слов яростных», раздались пушечные выстрелы с двух сторон. Стреляли учебными бомбами – глиняными горшками, начиненными порохом. Однако прямое попадание такого орудийного снаряда в человека несло ему если не гибель, то тяжелое увечье.

В тот же день, 27 сентября, состоялся рыцарский поединок конников. От Ромодановского выехал Родион Павлов, от Бутурлина Артемий Палибин, «муж в делах воинских и поединках храбрый и искусный». Павлов наскочил на противника и выстрелил в него из пистолета почти в упор. Тот, испугавшись: «…Понеже единым точию воззрением Родионова лица страхом сердце его исполниися, устремился, даже и не вынув пистолета, в бегство. Родион же гнался за ним и бил по нем плетью и прогнал его в обоз неприятельский».

Царь Петр I и его свита наблюдали за тем, как «разворачивались события на войне» с небольшого взгорка. Государь смеялся не менее других, но было ясно, что маневры задуманы им не для воинских шуток и забав.

Первой в наступление перешла «армия» Ромодановского: в ночь на 28-е число ее полки под проливным дождем переправились через Москву-реку на противоположный берег и закрепились там после «драки» с войском «польского короля» Бутурлина.

На следующий день стороны заключили между собой перемирие до 1 октября. Эти дни прошли в пиршествах и пальбе из мушкетов и пушек, благо никто из «генералиссимусов» не делал никаких ограничений на трату пороха. Затем «потешная» война продолжилась. Под барабанный бой стороны сошлись для пехотного боя на Кожуховском поле. В яростной свалке пострадало 45 человек, получивших ранения, пороховые ожоги и увечья. В тот день заметно опустели сумки полковых лекарей.

После этого боя на луговине перед «Безымянным городком» солдатами двух полков «армии» Ромодановского было устроено в ста саженях два редута со рвами, укрепленными плетнями, с поставленными на валу рогатками.

Стрельцы попытались было помешать работе землекопов. Тогда «генералиссимус Фридрих» выслал в поле дворянскую конницу. Произошла немалая свалка: стрельцы бежали в свой обоз и стали из-за телег бросать в наседавших конников ручные гранаты. Единственным раненым во время «гранатного боя» оказался польский король Бутурлин. Кто-то из «злокозненных» стрельцов во время свалки запустил гранатой в своего «генералиссимуса». И не промахнулся. Царь Петр I повелел провести следствие случившемуся. Но стрельцы «вора» не выдали. И потому «увечье» главнокомандующего отнесли к издержкам воинских маневров.

Начались учебные баталии с артиллерийской стрельбой. Войска проводили различные перестроения, штурмовали «вражеские» полевые укрепления. Причем последнее делалось при помощи служилых иноземцев по всем правилам ведения крепостной войны.

В той «войне» отличился и сам государь Петр Алексеевич. Он с несколькими матросами-гребцами Преображенского полка взял в плен стрелецкого полковника Сергея Сергеева. Тот вздумал на войне без охраны искупаться в Москва-реке. Да еще явившись на речной берег без сабли. Когда на него набросились с веревками, он стал отчаянно защищаться кулаками, но, увидев среди нападавших самого царя, сразу сдался на милость победителей.

4 октября был произведен генеральный штурм «Безымянного городка». На его приступ пошли четыре полка – Преображенский, Семеновский, Бутырский и Лефортов, прикрытые с флангов поместной конницей. Хотя дрались тупым оружием, ярости в схватках было хоть отбавляй. Как развивался приступ, говорится в таком почему-то давно забытом историческом документе, как «Известное описание о бывшей брани и воинский подвиг между изящными господами генералиссимусами князем Федором Юрьевичем и Иваном Ивановичем и коих ради причин между ими те брани произошли: а тот их поход друг на друга и война бысть сего года сентября с 23 с октября даже до 18 числа того же года».

Среди прочего, в «Описании» говорилось и о таком эпизоде в ходе штурма «Безымянного городка»: «И в том же приступе первый командир Преображенского полка Петр Алексеевич учинил зажигательную телегу длинную: в ней были положены некоторые огненные составы и хворост и смола, а впереди было железное копье с зазубрьем вострым; и как тое телегу раскотя (рву хворостом накиданну бывшу) в вал, то копье увязло, и ту телегу зажгли».

Речь шла об изобретенной самодержцем «всея Руси» машины для «поджигания крепостей». В царском окружении много подымалось тостов за эффективность действия изобретенной государем боевой машины. Не меньше других хвалил царя за необыкновенную «военную машину» генерал Патрик Гордон. Но в своем «Дневнике» шотландец признался, что огонь причинил полевому земляному укреплению лишь незначительный вред, поскольку гореть там было нечему.

Штурм «Безымянного городка» стал апогеем Кожуховской войны. Стрелецкое войско «польского короля» оказалось разбитым. Осажденным в «Безымянном городке» пришлось сложить оружие – стрелявшее холостыми зарядами, тупое и деревянное и стать «военнопленными».

После этой «потешной победы» состоялось торжество по случаю окончания Кожуховской «войны». Собственно говоря, это была церемония, которой не знала еще ни одна армия европейского континента. Победители построились в одну линию на поле битвы. Перед их фронтом были воткнуты в землю стрелецкие знамена побежденных. После этого стрельцам вернули их оружие, и они встали в линию против своих победителей.

Затем «генералиссимус» князь-кесарь Ромодановский в окружении свиты торжественно проследовал между двумя линиями войск, участвовавших в маневрах. Каждый полк отдавал ему воинские почести. На следующий день военачальники пировали у него за столом, который был накрыт за счет московского купечества. Победители и побежденные обменивались торжественными речами и обещали соблюдать вечный мир.

Это была праздная сторона Кожуховского похода, невиданного до сего в Русском государстве воинского учения. Показательные стрельбы из пищалей и пушек, одной из любимых утех царя Ивана IV Васильевича Грозного, в сравнение никак не шли. Была и другая сторона той «Кожуховской медали». Петровские войска учились сооружать, защищать и брать полевые фортификационные сооружения, маневрировать, проводить самоокапывание походного лагеря, строить редуты, рыть апроши, крытые ходы сообщений, пользоваться штурмовыми лестницами, нести дозорную службу в поле. То есть практическая отдача маневров виделась несомненной.

Очевидцы, прежде всего генерал Патрик Гордон в своем «Дневнике», отмечали, что «потешные» бои порой напоминали ожесточенные схватки, в которых десятками ранили людей; были и убитые. То есть тем, кто сходился в рукопашной с «тупым» оружием, было совсем не до шуток.

Царь Петр I, который был сильно увлечен всем происходящим на поле под Кожухово, намеревался продолжить маневры до поздней осени, если бы не два обстоятельства. Во-первых, в казне кончились деньги, и нельзя было купить пороха для «огненной потехи» (запасы его иссякли). На «огненное зелье» ушел даже доставленный осенью сибирский пушной ясак, денежные сборы с царских кабаков. Во-вторых, в полках множество людей уже давно «маялись животом», а сотни страдали кровавым поносом. Лекари сбивались с ног, не зная, как и чем лечить людей. Выход находили в том, что многих тяжело больных ратников отправляли домой «долечиваться»…

Можно считать: под деревней Кожухово закончились «марсовы потехи» юного царя. Кожуховский поход утвердил в нем две мысли. Первая – стрелецкое войско морально устарело и не годилось для серьезных дел. Второе – пора пробивать Русскому царству «окно в Европу». Не случайно на какое-то время любимой петровской поговоркой стало: «Шутили под Кожуховом, теперь под Азовом идем играть».

«Потешная» война внушила молодому царю такую уверенность в силе и искусстве его полков, в способности войск вести маневренную войну и штурмовать полевые крепости, что он решил испытать себя в настоящем бранном деле. И у Петра I, и у его единомышленников сложилось твердое понимание простой истины: будущее России лежит на морских берегах. Только через них можно было «попасть» в Европу, а не оставаться взаперти на ее окраине. Нужен был открытый, незамерзающий выход в море, который выводил бы державу на главные торговые пути той эпохи.

Единственный торговый порт на Русском Севере – Архангельск не мог разрешить проблему внешней торговли. Белое море надолго покрывалось льдами и находилось далеко от центральных областей страны. Балтийские берега оказались в руках Шведского королевства, чья армия считалась лучшей на континенте. Оставалось еще Черное море, которое в древности носило название Русского.

Летом 1683 года, еще до Кожуховской «потешной» войны, Петр I совершил поездку в Архангельск, единственные морские ворота России. Его сопровождала свита почти в сто человек, в том числе десять «потешных» с трубачем и 40 стрельцов во главе с полковником Сергеевым, пользовавшимся царским благоволением за то, что «во время возмущения к бунту вора и изменника Федьки Шакловитого привез его, Федьку, из Москвы в тот монастырь».

Путь от Вологды до двинского устья был проделан на карбасе. После торжественной встречи Петр I поспешил выйти на просторы Белого моря, чтобы посетить Соловецкий монастырь на одноименных островах: для него в Архангельске была построена 12-пушечная яхта «Святой Петр». Она вышла в море вместе с караваном английских и голландских купеческих судов.

Впечатлений о морском походе у царя было много, равно как и о портовом Архангельске. Историк Н.Г. Устрялов оставил для нас описание этого города, каким его увидел Петр Великий: «Единственный в России приморский пункт, доступный для западной предприимчивости, искавшей сокровищ в богатой Московии, Архангельск, в летнее время представлял собой одушевленную картину торговой деятельности. К Успенской ярмарке приходило обыкновенно до 100 кораблей голландских, английских, гамбургских, бременских с самыми разнообразными произведениями европейской промышленности, с сукнами, полотнами, шелковыми тканями, кружевами, золотыми и серебряными изделиями, винами, аптекарскими материалами, галантерейными вещами.

К тому же времени рекою Двиною приплывали русские барки, нагруженные пенькою, хлебом, поташем, смолою, салом, юфтью, рыбным клеем, икрою. Иноземные негоцианты, проживавшие в Москве, Ярославле, Вологде и других городах, раннею весною съезжались в Архангельск и оставались там до зимнего пути…

Беспрерывный в продолжение целого лета приход иностранных судов, разнообразный вид их, богатство привозимых ими изделий западной промышленности, шумная деятельность по Двине и в городе – все это, без сомнения, в высшей степени занимало любознательного царя».

Поездка в портовый Архангельск упрочила в сознании Петра I мысль о том, что его царству необходим более удобный выход в море, на более оживленные и близкие европейские торговые пути. Однако государь находился словно на перепутье, еще не решаясь дать себе ответ: откуда и с чего начать?

Ясно было лишь одно: пробивать «окно в Европу» России придется вооруженной рукой, отвоевывая или новгородские земли – пятины в Приневье, или древние земли славян-русичей на берегах Черного (когда-то называвшегося Русским) моря. Это означало, что придется ратовать для начала то ли со шведами, то ли с турками и Крымским ханством.

25 января 1694 года утром в Кремлевском дворце на 42 году жизни скончалась царица Наталья Кирилловна, которая была похоронена в Вознесенском монастыре. Болезнь ее длилась всего пять дней. Постоянные опасения и тревоги за жизнь своего сына окончательно разрушили ее некогда цветущее здоровье, надломленное со времени кровавых событий стрелецкого бунта; она скончалась еще не старой женщиной.

Петр I тяжело перенес преждевременную утрату любимой матери, которая с детства была его и защитницей, и доброй советчицей. Историк М.М. Богословский писал: «…Поведение Петра: и отсутствие на похоронах матери и одинокий приход на ее могилу, свидетельствует о глубине и искренности его горя. Он поступал, как пораженный глубокой скорбью искренний человек, которому невыносимо было являться на людях в официальной церемонии, и который желал остаться со своим горем наедине, не считаясь притом ни с какими требованиями этикета. Так же одиноко по вечерам, как бы украдкой, посещал он могилу матери и впоследствии».

…В том же 1694 году царь Петр I совершил свою вторую поездку в Архангельск. Туда заранее было отправлено две тысячи пудов пороха и тысяча самопалов (ружей). От Вологды плыли по Северной Двине на 22 карбасах. Петр I посетил верфь в Соломбале и присутствовал при торжественном спуске на воду новопостроенного корабля, названного в его честь «Апостол Петр», выходил в штормовое Белое море, посетил Соловки.

По пути к Соловецким островам корабль попал в жестокий шторм. Царь-шкипер с бесстрашием встал за руль. Но чтобы войти в Унскую губу мимо подводных камней, ему пришлось передать руль опытному лодейному кормщику Антипу Тимофееву, стрельцу Соловецкого монастыря. Корабль благополучно дошел до места, встав на якорь у берега в безопасном месте. Лоцман Антип был награжден «значительной суммой денег».

Петр I «…в воспоминание своего избавления собственными руками сделал деревянный крест в 1,5 сажени вышиной и сам отнес его на своих плечах к тому месту, где сошел на берег». На этом кресте царь собственноручно вырезал надпись на голландском языке: «Сей крест сделал капитан Петр в лето от Рождества Христова 1694». Впоследствии, по просьбе жителей Архангельска этот крест был перенесен в городской собор Святой Троицы, а на бывшем месте его поставили такой же новый.

Построенный архангельскими корабелами корабль «Апостол Петр» вместе с закупленным в Голландии 44-пушечным фрегатом «Святое пророчество» и яхтой «Святой Петр» составили первую русскую военную эскадру на Беломорье. Если на первом из них часть команды составляли прибывшие из Голландии матросы в числе 40 человек, то экипажи двух других кораблей состояли из солдат-преображенцев.

Царь Петр Алексеевич совершил выход в Северный Ледовитый океан, экскортируя купеческий караван, состоявший из 4 немецких и 4 английских судов с российскими товарами. От берегов Мурмана «купцы пошли в Европу» самостоятельно. Для русской эскадры это был первый учебный поход на Беломорье с выходом в Северный Ледовитый океан.

В той поездке Петра Алексеевича сопровождала свита из бомбардиров и «потешных» преображенцев. Царь для выхода в море назначил флотский командный состав: адмиралом стал князь Ф.Ю. Ромодановский, вице-адмиралом – И.И. Бутурлин, контр-адмиралом (шаутбенахтом) – генерал Патрик Гордон. Первые двое никогда не вступали на корабельную палубу, а третий «имел отвращение к коварной стихии». Сам царь принял звание шкипера, требуя от всех сопровождающих лиц называть его только так даже в служебной переписке. Думается, что такое обращение к державному шкиперу для приближенных давалось с большими трудами.