Текст книги "15 ножевых"

Глава 19

Стоило нам выйти из мастерской, я прихватил женщину за локоток и предложил прогуляться.

– Сорок тысяч, сделка сразу!

– Андрей! Это безумные деньги!

– И они у вас есть.

– А у вас нет такого покупателя.

– Никуда не тороплюсь, поищу в Москве. Не вы единственные выезжаете из Союза.

Этот аргумент подействовал. В глазах Бэллы Марковны колыхалась вся многовековая печаль ее родного народа, с которым она так стремилась воссоединиться – от вавилонского плена до Майданека и Олимпиады 72 года. Ради того чтобы сбылось наконец новогоднее пожелание «В следующем году – в Иерусалиме», она, похоже, готова была пожертвовать многим – но сумма и правда оказалась велика.

– У меня нет таких денег, Андрей. Если завтра… может, тридцать пять я смогла бы…

– Я сегодня уезжаю, Бэлла Марковна. Что бы ни стряслось.

– Но что же делать? Я даже не знаю…

– У вас случайно не стенокардия? – спросил я вдруг.

– У меня с сердцем все в порядке, можешь поверить… – Бледная до этого, моя собеседница внезапно слегка покраснела.

– Но я же вижу, вас жаба душит, – улыбнулся я.

– Я знаю, что стенокардия – грудная жаба, – отмахнулась Бэлла Марковна. – У меня сейчас не то состояние, чтобы шутить… Тридцать три с половиной я могу отдать немедленно. Ни рублем больше. Андрей, пожалуйста, продай мне этот перстень! – Вот так жалобно только великие артисты могут, наверное. – Ну давай на остаток суммы я напишу расписку! Я Вале отдам! Вот увидишь!

Ага, упорхнешь за бугор – и плакала расписка. Куда с ней идти? В Мосгорсуд? А с другой стороны, подарочек от буржуина пришел неожиданно и бесплатно. Сам Хаммер давно уехал и внучку забрал. Чего тут мелочиться? Отдаст она остаток, не отдаст – разницы особой нет. Но показывать это нельзя, а то этот плач может продолжаться до тех пор, пока я ей перстень бесплатно не отдам.

– Хорошо. Тридцать три с половиной наличкой и расписку на семь, – медленно сказал я.

– Как так? Это же больше сорока?.. – снова охнула покупательница.

– Вот так. За то, что обмануть меня хотели. Не было бы полутора тысяч, я, может, и за двадцать пять отдал бы.

Это я уже не мог отказать себе в маленьком удовольствии. Пусть эта жлобка ищет виноватых в зеркале.

Дома у Бэллы Марковны все опять проходило в полной тишине. Снова гремели водопады и приемник проводного радио рассказывал про рекордные цифры мясозаготовок у животноводов Ставрополья.

Хозяйка долго проводила раскопки на кухне и в спальне, в итоге притащила одну пачку сотенных, одну – полтинников и семь – четвертаков. Хорошо хоть десяток не было. Тут я порадовался, что взял с собой хозяйственную сумку. Такую гору макулатуры по карманам не рассовать, топорщиться будут сильно.

Считать все это не хотелось. Девять пачек – столько же сотен купюр. Но положение обязывает. И мы приступили к этому увлекательнейшему занятию. Интересно, а где семья Бэллы Марковны? Вон, на фотографиях и муж, и деточек двое, судя по всему, школу заканчивать должны. А ну как вылезет из спальни Мойдодыр, пока я увлеченно мусолю их денежки, и тюкнет по голове. А ночью вынесут и в Оку бросят, тут рядышком совсем. Я невольно отодвинулся поближе к окну.

В одной пачке не хватало полтинника. Три раза пересчитывали по очереди. Два четвертака я отложил в сторону – первый был разорван почти пополам, на втором кто-то решил надеть на профиль Ленина кепку, подрисовав ее шариковой ручкой. Замену Бэлла Марковна произвела, тяжело вздохнув, – дала новые десятки.

На хозяйку даже смотреть было больно: она никак не могла остановить взгляд и переводила его поочередно с пачек на столе на мой карман. Так и голова закружиться может. В итоге я завернул уже свои денежки в старый номер «Орловской правды» и бросил в сумку. А перстень вытащил из кармана и отдал ей. Нет, ну такое можно было бы по телевизору показывать. Бэлла Марковна и рассматривала свое сокровище, и гладила, и даже что-то шептала. Наверняка, когда я уйду, целовать будет.

– Давайте уже расписочку, мне пора, – прошептал я ей на ухо.

А как же, конспирация – наше все. Да уж, знал бы, показал бы товар во время торговли. Наверняка еще не все тайники разворошила. Но жадность – нехорошее дело.

Уже на самом выходе я толкнул ее в ванную и сказал под шум воды:

– Я уеду, но не мечтайте, что сможете так просто скрыться. А вздумаете убежать – так у меня есть хорошие знакомые, которые вашу поездку остановят в Шереметьево. Мы поняли друг друга? Ваш телефон у меня есть, с вами свяжусь. И лучше не затягивайте. А то ведь расписку и продать можно.

* * *

Уже на улице, пропуская звонящий на повороте трамвай, я задумался. Первый этап прошел практически идеально. Никто не пытался меня кинуть и ограбить. Деньги забрал. До чего же грязная штука – два раза руки с мылом мыл. Но дальше что?

Мне вдруг стало сильно боязно. У меня в руках лежала зарплата простого советского врача лет за пятнадцать. За гораздо меньшие суммы людей режут и душат. Да, сейчас времена относительно безопасные, но банальную поездную кражу или гоп-стоп никто не отменял. Я вдруг понял, что озираюсь по сторонам, как нашкодивший мальчишка. Ну вот, не хватало еще по подворотням прятаться. Это Бэлла Марковна меня заразила своей паранойей, не иначе.

О, старый знакомый. Буквально в паре десятков шагов загорает уже знакомый таксист. Надо же, и искать не пришлось. Подошел, собрался постучать костяшками пальцев по стеклу, как водила проснулся, будто не выводил только что рулады, слышные за несколько метров. Профессиональная чуйка, нечего сказать.

– Студент? Опять ты? Видать, судьба у нас кататься вместе, – сказал он, чуть опустив стекло. – Ну садись, не мерзни там.

Мы ехали, на этот раз молча. То ли у него настроение пропало ругать советскую власть, а может, понял, что мне не до разговоров. И только когда мы подъезжали уже к конечной точке, до меня вдруг дошло: вот же оно, решение вопроса с доставкой, рядом сидит, мычит себе под нос какой-то бесконечный таксерский напев.

– Ты как, подкалымить не желаешь сегодня? – спросил я, когда мы остановились на перекрестке.

– Спрашиваешь, студент. Все хотят. Желательно только, чтобы без уголовного кодекса, – хохотнул он.

– В Москву меня отвезешь сегодня?

– Да хоть в Архангельск, – заверил он вполне серьезно. – Только плати, доставлю в любую точку. До столицы – полторы сотни выкладывай, и домчу с ветерком. Во сколько выезжать?

– Давай часов в восемь. Вон тот дом, четвертый подъезд, – показал я.

– В половине девятого тогда, – уточнил водила. – Мне смену сдать, машину отогнать. На своей повезу, – объяснил он. – Белая «треха», номер тридцать шесть семнадцать.

– Ну до встречи тогда, – ответил я и протянул ему рубль и три монетки по пятнадцать копеек за поездку.

* * *

Чуть не опоздал на семейный обед с участием будущего маминого мужа. Только успел зайти и спрятать деньги в дипломат, предварительно завернув их в рубашку, да руки с дороги помыть, как деликатно тренькнул дверной звонок. Так что, выйдя из ванной, я столкнулся с разувающимся мужиком лет пятидесяти. Стройный, подтянутый. Сто процентов – бывший вояка.

На лицо… Вот представьте певца Фредди Меркьюри, каким он был в конце жизни. Немного состарьте и уберите, как бы сказать помягче, налет метросексуальности. А усы оставьте, только с легкой рыжинкой. Не мужчина, а мечта любой дамы в возрасте «слегка за…».

Поручкались, представились. Прошли в комнату, где Валентина Семеновна накрывала на стол. Не успел я сесть на диван, как последовала первая заявка на лидерство:

– А ты почему матери не помогаешь? – Вроде бы и мягко, полувопросом спросил, но сразу понятно – неспроста.

Панова тут же погасила зачатки конфликта, заявив, что помогать ей не надо, сама быстрее разберется. Мы сели слегка поодаль друг от друга и приступили к ритуалу просмотра телепередач. Что-то там диктор бубнил про тяжкую долю американских трудящихся и предстоящие выборы президента. Тема для всех половозрелых отечественных мужчин чрезвычайно животрепещущая. А как же, сколько живу, обсуждение того, кто там сидит в Белом доме и что он кому сказал, занимает наше население чуть ли не в первую очередь. Самой странной мне кажется надежда, что очередной сиделец из Овального кабинета зачем-то должен любить нашу страну, хотя довольно просто понять, что в первую очередь он эти чувства обязан испытывать к своей родине.

Вот и Федор Викторович, похоже, был в курсе всех перипетий предвыборной борьбы. По крайней мере, он сразу включился в обсуждение и начал добавлять реплики про актеришку Рейгана и дебила Картера. За кого он болеет, было непонятно, да я и не старался. Мало того что мне по барабану, так я еще и результат знаю.

Сюжет про выборы закончился и сменился репортажем про будни нещадно эксплуатируемых мексиканцев. Наверное, это гостю было не совсем интересно, и он начал светскую беседу – кем я буду после института да куда поеду. И даже предложил мне офигенную помощь в трудоустройстве: мол, его хороший знакомый работает главврачом в ЦРБ и может посодействовать с достойным распределением. Замечательное дело – натуральные продукты, свежие яйца и сметаночка круглый год, а всяких яблок с буряками в придачу – и вовсе без счета. А захочешь, так заведешь себе поросяток, будешь кормить их бесплатными отходами с пищеблока. Но спасибо, нет.

Везде свои плюсы и минусы. Помню, один коллега рассказывал, как сладко жилось докторам в психбольнице, расположенной в деревенской местности. Отправить домой санитарку навести чистоту – норма жизни. Больных вскопать огород? Да запросто. Уйти с работы просто так часиков в десять утра? Иди. Да, ездить далеко, грязь и навоз. Но зато сколько плюсов.

Короче, маминого жениха я вежливо поблагодарил: мол, подумаю, спасибо, мы вам обязательно перезвоним. Мужик поерзал немного, не получив ожидаемого энтузиазма, и тут я решил перевести дело в монолог. Спросил его о службе. И понеслось. Курсантские годы, вся карьера от летехи до самого майора, выданного на прощание. И все дыры, в которых побывал, от пятой сопки слева до третьей деревни за второй посадкой. Поносило по стране мужика, ничего не скажешь. И карьеры никакой не сделал, даже до комбата не дослужился. Мне его почти жалко стало. Вот прямо до того момента, когда он спросил: «А ты в армии не служил?»

Что сказать? В той жизни – да. В этой – нет. И считаю, что тогда был опыт неудачный. Не потому что дедовщина, как-то она в нашей части не особо процветала, а просто ноль положительного. Никаких нужных знаний и навыков, ни хрена. Вот прям по классике: «Копай отсюда до обеда». Два года, спущенных в унитаз. Это мое мнение, я его никогда и никому не навязывал. Вдруг кому-то больше повезло, не знаю.

Естественно, ничего этого я не говорил, просто сказал «нет», причем максимально нейтрально. Но отставника понесло. Я упустил самый главный шанс в жизни и не поступил в военное училище. Да хоть в военно-медицинскую академию, и то не так позорно. Это его слова, если что. И у меня еще есть узенькая лазейка – срочно перевестись на военфак в Куйбышев.

Блин, мужик, ты отдал всю молодость армии, ты мотался сам и таскал семью по жопам мира – и теперь желаешь мне, чтобы и я сдох от гепатита в горах на юге? Не получилось у нас конструктивного диалога. Вряд ли у меня появится в будущем желание с ним общаться. Судя по всему, вряд ли он собирается Панову обмануть. Но разные мы с ним.

Блин, я рассуждаю, будто вся эта свистопляска имеет какое-то значение! Я сюда точно возвращаться не собираюсь, даже будь этот майор самым задушевным дядькой.

Посидели, пообедали. Я больше молчал, а потом и вовсе ушел, извинившись. Типа собрать вещи надо и отдохнуть чуток перед дорогой. А барахла и правда много. В мешок его набросать, что ли? Довезут до дверей все равно.

* * *

Белый «жигуль» третьей модели с указанным номером стоял недалеко от подъезда. Вот уж действительно, все на доверии. Аванс не платил, телефона для уточнения деталей не давал, а приехал и ждет. Валентина Семеновна порывалась поехать провожать, даже на вокзал, но я отнекался. Мол, и сам доеду, а ей потом назад тащиться почти через весь город.

Майор сидел молча, покрякивал только изредка. Наверное, радовался, что я уезжаю. И я этому обстоятельству не печалился. Чувствовал ли я вину за то, что живу и пользуюсь телом сына этой неплохой женщины? Нет, ни разу. Моей воли на то не было. Сочувствую, и все.

Возвращение в Москву прошло без проблем – доехали быстро, благо пробок еще нет и не будет лет так десять. Всю дорогу я так и просидел сзади, обнимая дипломат. Таксист – молодец, говорить нечего. Не тряс, не дергал. Вот как сел в Орле, за Тулой остановились обочину удобрить – и до дома. Разговоров не вели, в самом конце только я чуток навигатором поработал. Заплаченных денег не жалко. Да и что те сто пятьдесят рублей по сравнению с покоем и комфортом?

Только дома я наконец-то расслабился, запихнув дипломат поглубже под кровать. Наивно, конечно, считай, что и не прятал. Эх, приехала бы сейчас Лена, чтобы не так страшно ночевать было, но добраться ко мне среди ночи – целое приключение. И родители не поймут, да и сама Томилина не поддержит.

Уже утром, в который раз подумав, я понял, что мне некуда девать все эти пачки денег. Тайника нет, сейфа тоже. Последний можно купить, но его могут увидеть мои друзья, арендодатели, обе девушки. Сразу начнут задавать вопросы. Кстати, о девушках.

Дозвонившись до Томилиной, я ультимативным голосом потребовал приехать ко мне. Лена испугалась, попыталась выведать, что случилось.

– Рецидив острого недотраха, – неуклюже пошутил я. – Требуется оперативная реанимация пациента.

– Не смешно! – Томилина, похоже, собиралась повесить трубку.

– Лена, я решил тот вопрос, ну, который… тебя волновал.

– Какой вопрос? – теперь доктор явно испугалась.

– Товарищ Томилина! Приказываю прекратить тупить. И срочно выдвигаться в мое расположение.

Похоже, общение с маминым майором даром не прошло. Вон как заговорил.

Спустя час Лена была у меня. Прогулялась по квартире, заглянула в ванную. Хорошо, что я перед ее приездом сменил постельное белье, прошелся везде с тряпкой. Нашел длинный светлый волос Шишкиной.

Но Томилина все-таки что-то почуяла.

– Ты здесь один живешь?

– Рассказывал же. Один. Снимаю.

– Ну да, ну да… А чего позвал? Что за срочность? – Лена села за кухонный стол, закинула ногу на ногу. Ого, да мы в черных чулочках приехали. И это в минус два! Я окинул взглядом девушку. Узкая черная юбка, красная блузка с рукавами фонариком, немного бижутерии. Явно готовилась.

– Вот она, срочность! – Я выложил на стол пачки с деньгами. – Семнадцать тысяч. Твоя доля за бриллиант Хаммера.

Лена ахнула, уставилась остекленевшим взглядом на гору бабок.

– Так много?! Ты продал камень? Кому?

– Неважно. Меньше знаний – меньше печали.

– Что я с ними буду делать?

– Да, это проблема… – покивал я. – Деньги надо сразу раскидать. Есть знакомые, что продают машину?

– Ну… наверное, есть, – неуверенно ответила она.

– Бери «жигуль» шестерку или «Ниву».

– Так там же с рук переплата большая будет! – Томилина неуверенно взяла одну из пачек, пошелестела купюрами. – Тысяч десять.

– Тебе это и надо. Пару тысяч положишь на сберкнижку, это не вызовет подозрений. В кооператив вступи. Или ты с родителями до конца жизни собралась небо коптить? Еще пятерку легко спрячешь дома.

– Где прятать-то?!

– Я у тебя видел пятитомник Брежнева. Вырежешь страницы внутри бритвой, вложишь туда по пачке в каждый том.

– Это отцу на работе по разнарядке выдали, он все грозится на растопку для костра извести.

– Ну в учебник свой старый, позануднее только, который никто никогда не откроет. Даже пролистать из вежливости. Не попросит почитать, как твоего Дюма или Стендаля. Деньги там сто лет пролежат.

– Ну, может быть…

Лена задумалась.

Я быстро сварил нам кофе, настрогал бутербродов:

– Кушать особо нечего, как видишь, пропадаю без женской заботы.

– Да уж, вижу, как пропадаешь…

И тут зазвонил телефон. Я поднял трубку:

– Привет, куда пропал?

Это была Лиза. Я посмотрел на Томилину. Та с удовольствием уплетала бутерброды. У меня резко вспотели руки, застучало сердце. Вот попадос.

– Привет, ездил по делам домой. Устал как собака.

– В Орел?

– Да.

Лена взяла чашку с кофе, с любопытством на меня посмотрела.

– Однокурсник, – прошептал я, зажав трубку рукой.

– Встретимся? – Лиза пошла в атаку. – Я соскучилась.

– Завтра давай.

– А сегодня не можешь?

– Нет, никак не получается.

Сейчас спалюсь. Стоит Томилиной подняться и подойти ближе… Она услышит женский голос.

– Вот ты какой! – Шишкина была явно недовольна.

– Кстати. У тебя никто из знакомых не продает тачку? – Я подмигнул смакующей кофе Лене. – Срочно надо.

– Вот так прям срочно? – Лиза растерялась. – Я спрошу папу. В Кремлевке всегда кто-то из врачей скидывает подержанные и берет по очереди новые. Некоторые неплохо на этом зарабатывают. А какую?

– Отлично, – я поспешил закруглить разговор. – Тогда завтра все обсудим. Пока.

– Пока.

Фу… вот прям по краю прошел….

– Андрюша, а ты чего так вспотел? – Лена подозрительно на меня посмотрела.

– За деньги волнуюсь, – я кивнул в сторону пачек. – Мне же тоже придется как-то раскидывать мою долю.

* * *

Правду говорят, что деньги – очень сильный афродизиак. Убедился почти сразу. Лена потянулась, блузка на ее груди призывно натянулась. Я встал на колени перед девушкой, прижался лицом к ее коленям.

– Что… что ты делаешь?

Томилина вздрогнула.

– А ты не догадываешься? – Я раздвинул руками коленки, проник пальцами в святая святых.

– Я… я не планировала оставаться.

– Давай за планирование буду отвечать я.

– Ой, что ты делаешь…

Потом Лена ушла в ванную мыться, а я, лежа в постели, задумался. Что я так переживаю про деньги? Мне тут жить совсем ничего. Скоро въеду в свою квартиру, а там хоть паркет вскрывай, хоть стены долби. И чего тянуть? Я достал записную книжку, подтащил телефонный аппарат поближе, набрал номер.

– Прорабская? А Петро далеко?.. Скажите, Андрей, насчет шестьдесят второй квартиры… Ага, рассказывал?.. А к вам как обращаться?.. Николай Викторович, а мы сегодня встретиться можем?.. Да, на месте и поговорим.

Глава 20

Вот хорошо, когда есть разумные исполнители и имеются средства их оплачивать. Прораб Николай Викторович оказался очень понятливым и конструктивным. Надо сделать из совмещенного санузла раздельный? Нет проблем. Хорошие обои поклеить? Вот эти подойдут? Дверь обить? Легко. И так далее по списку. Многие вещи он, кстати, сам предлагал – только деньги плати. На что-то я согласился, а на что-то – нет. Да я пережил два переезда и сто ремонтов разной степени сложности, у меня опыта хватает.

Понятно, что надо делать поправку на теперешние реалии. Даже если очень захотеть, то все равно никто не установит ни джакузи, ни стеклопакеты. Вот кондиционер – можно, есть отечественные. Нужен ли он? Нет, пока обойдусь. Вентилятор поставить, и радуйся жизни. Мебель хочется, но тут прораб мне не помощник. Надо четко разделять, кто что может. А к кому обратиться? Ну, наверное, к номенклатурным работникам. Или к тем, кто рядом с ними. Николай Евгеньевич Шишкин, доктор медицинских наук – вот кто мне нужен.

* * *

Как-то незаметно вольница последних за время учебы отработок в народном хозяйстве опять вернулась к занятиям. Вспомнить пришлось многое. Даже психиатрию, ведь сейчас диагнозы ставят по старой МКБ-9, до десятого пересмотра международной классификации болезней почти двадцать лет осталось. Целая жизнь. Так что пришлось поднапрячься, чтобы соответствовать. У Панова, кстати, ни одной тройки до этого не было. Четверок с пятерками пополам. На стипендию тянул, значит.

Со скорой пришлось сократить смены. Я просто не смог бы работать в прежнем режиме, потому что тогда мне надо было бы поселиться на отработках занятий, а оно мне надо? Скорая как средство для зарабатывания денег вообще теперь не рассматривалась. Остаток суммы по квартире я погасил, ремонт заказал. Мебель? Машина? Чуть погодя все будет.

Учиться оказалось легко и временами интересно. Хотя, конечно, что там увлекательного может быть на всяких гигиенах и политэкономии, сказать сложно.

И почему на все эти бесполезные марксистско-ленинские кафедры набирают таких упырей? Вот ни одного нормального человека ведь! Только и долдонят все шесть лет института, что без них настоящим врачом не стать. Ага, прямо закон учебы такой: чем меньше знаний от них нужны, тем больше зверств. И мне попалась жесточайшая тетенька. Грымза требовала собственноручно написанные конспекты классиков, и не абы как, а в хорошем объеме. А кровь попортить эта кафедра могла. Легенды об изгнанных накануне госэкзаменов в конце шестого курса из-за конфликта с кем-то на научном коммунизме ходили упорно. Примерно так же, как о вылетевших за политические анекдоты, рассказанные по пьянке в общаге. И пришлось писать эту нудоту. Спасибо Лене Томилиной, сохранившей свои тетрадки. Золотая женщина, нечего сказать! Она мне этот набор слов еще и диктовала, чтобы побыстрее разделаться.

Я будто попал в течение и плыл почти без сопротивления. Учеба, дом, работа. Иногда встречался с кем-то из своих подруг. Да я чаще в Институт питания ходил. И не просто с Афиной Степановной чаи погонять, а помогать. Да, больше на должности «старший куда пошлют», но мои навыки в быстром счете пригодились для обработки статистики. Все эти критерии Стьюдента и прочие выборки Манна – Уитни. Хоть и говорят, что настоящие специалисты на выкладки медиков в этой области без смеха смотреть не могут, но наш материал оказался не хуже других.

Статья ожидаемо никакого фурора не произвела. Ну вырастили, так даже не новый вид, чуть не сто лет в обед этой бактерии. Придумали как культивировать – молодцы. Самое удивительное в публикации – моя фамилия вторым и заключительным. То есть вот так и было напечатано: Морозов И. А., д. м. н., НИИ питания АМН СССР, Панов А. Н., студент 5-го курса I ММИ им. И. М. Сеченова. Меня даже представили директору института Шатерникову, пожилому лысому колобку в хорошем зарубежном костюме. Впрочем, членом ему по корреспонденту, только кивнул и пошел дальше по своим делам. Зазнайка!

Ну, Морозову еще звонили коллеги, расспрашивали, что да как. А меня только на институтскую кафедру микробиологии затащили, да и то в качестве экзотической зверушки.

А самое-пресамое мы нигде не афишировали. Вот сделаем – тогда…

* * *

Заполучив на руки статью, можно было отправляться к Шишкину. И в этой операции мне даже не понадобилась Лиза. Позвонил на рабочий телефон, напросился на встречу. И не где-нибудь, а сразу в святая святых – Кремлевке. Шишкин оформил мне пропуск в ЦКБ, и уже спустя час мотыляний по Кунцево, после прохождения трех кордонов с обысками я был на работе «тестя».

– Ну, показывай, с чем явился… – Николай Евгеньевич провел меня в свой роскошный кабинет, откуда открывался вид на парк с голубыми елями.

ЦКБ был городом в городе: здания в сталинском стиле, широкие дороги; пока шел, видел даже площадку со стоящим вертолетом. Судя по всему, это была первая и единственная гражданская медицинская вертушка на весь Союз.

Я выложил на стол журнал, открыл на статье. Шишкин погрузился в чтение, а я принялся пересчитывать телефонные аппараты. Городской, внутренний, а вот этот с гербом – неужели знаменитая вертушка?

– Ну пока все выглядит скромно, – пожал плечами Николай Евгеньевич. – Не вижу, с чем тут можно идти к Чазову. Ну вырастили бактерию, доказали, что может размножаться в кислых средах…

– Хорошо размножаться! – Я забрал журнал, пролистал до таблиц. – Но главное впереди.

– И что же это?

– Следующий эксперимент докажет, что хеликобактер вызывает язвенную болезнь.

– И как же ты собираешься это сделать? – полюбопытствовал Шишкин.

– Очень просто. Проведем у вас в ЦКБ под протокол гастроскопию. После чего выпью раствор с бактериями. Если появится гастрит или язва, буду шить фрак для Шведской академии.

Николай Евгеньевич даже не улыбнулся:

– Ты что у нас, Жак Понто?

– Кто это?

– Швейцарский врач, который изобрел сыворотку от укуса гадюки.

– Дайте догадаюсь. Он дал себя укусить змее.

– Трижды. И трижды вкалывал сыворотку.

– Выжил?

– Выжил. Все три раза, – улыбнулся профессор.

Шишкин еще долго убеждал меня не рисковать своим здоровьем и начать обычные клинические испытания.

– Теряем время, – отказывался я. – Да и эффект будет не тот. Пока научное сообщество раскачается, проверит и повторит эксперименты…

– Хочешь зайти через журналистов! – догадался Николай Евгеньевич – Да, тут что-то есть. Далеко пойдешь!

Шишкин поднял трубку телефона, набрал номер:

– Верочка? Да, я. Евгений Иванович у себя? Принять может? Да, срочно.

Доктор встал, поманил меня за собой:

– Ну, пойдем знакомиться с Чазовым.

Сама встреча с начальником 4-го управления прошла на ногах. Евгений Иванович оказался мощным мордатым мужиком, в халате, с фонендоскопом. Он стремительно шел по коридору, и мы с Шишкиным еле успевали за ним.

– Чушь; впрочем, пусть.

Чазов совершенно не хотел вникать в новую теорию язвенной болезни, его волновали совсем другие вопросы. Слушая нас, он попутно давал разгона врачам, интернам, лаборантам, одновременно решал сразу несколько вопросов с двумя секретарями. Менялись этажи и коридоры, лица встречных сливались у меня в какой-то безумный калейдоскоп.

Опомнились мы только в больничной столовой, которая больше походила на первоклассный ресторан. У нянечек был передник и заколка официанток, на столах лежало меню.

– Фу… Что-то Иваныч сегодня совсем с цепи сорвался… – Шишкин махом выпил компот, потребовал второй стакан. – Но главное, в приказ тебя внесут, можешь на следующей неделе отправляться в отделение гастроэнтерологии. Это в третьем корпусе. Доктора Ермакова я предупрежу, постоянный пропуск тебе сделают.

Пока обедали, я воспользовался хорошим расположением Шишкина и завел разговор насчет мебели. Дескать, хочу помочь родственникам с переездом, нужны кухонный гарнитур, спальня, прихожая. Ну и по мелочи: рабочий стол, стулья, кресла. Шторы!

– ЦКБ прикреплен к спецбазе номер шесть, – просветил меня Шишкин. – У меня там имеются лимиты, помогу. Деньги-то у родственников есть? Там не дешево.

– Есть, – кивнул я. – На Севере работали.

– Север – это хорошо, – задумался о чем-то своем Николай Евгеньевич. – Ты скажи-ка мне, что у вас с Лизой? Девка сама не своя, одни разговоры о Панове. Андрей то, Андрей се…

– С Лизой у нас все хорошо! – бодро отрапортовал я.

Но Шишкин не повелся, продолжал буравить меня взглядом. На лбу врача прямо неоновыми буквами бежала надпись: «Не пора ли сделать предложение?» Не пора. Но какую-то кость родителям девушки бросить надо. Показать серьезность намерений.

– Хочу позвать Лизу покататься на горных лыжах на зимних каникулах.

– Куда? – заинтересовался Шишкин.

«В Куршавель», – чуть не ляпнул я, затем улыбнулся:

– Думаю, на Домбай.

– Это не дешевая история.

– Уже скопил на скорой. – отмахнулся я. – Плюс премию обещают. Денег достаточно.

– Ну раз хватит… Ладно, давай пропуск, отмечу.

* * *

На ноябрьские праздники нам опять выпало дежурство. Самое поганое время – народ разговляется сразу после демонстрации, а некоторые еще и в процессе начинают. Алкогольные психозы (в народе «белка»), обострение язв – чего только не насмотришься.

Ближе к полуночи пьяниц слегка попустило, диспетчера дали инородное тело носа – типа отдых. Дамочка, задумавшись о вечном, засунула в нос фасолину. Мыслям это поначалу не помешало, и семечко, напитываясь жидкостью, разбухало все больше, пока не перекрыло полностью ноздрю. Очевидно, в результате усиленной мозговой деятельности было принято решение вытащить помеху с помощью шариковой ручки.

Простой, пластмассовой, белого цвета, тридцать пять копеек такая стоит. Сменный стержень – восемь. Короче, не получилось. Только запихала все дальше и уплотнила.

Пока мы приехали, дама оценила возможность повторить судьбу оленя из рассказов про барона Мюнхгаузена и впала в истерику. Ну а мы что? Ни разу не ЛОР-бригада, усиленная психотерапевтом. Зачем работать, если это могут сделать другие? Тем более что нас пару раз обозвали коновалами и дебилами.

Повезли в больничку. Подальше чтобы. Ибо фасолину ей удалят за три минуты, а потом придадут ускорение и вытолкают на улицу. А там уже с общественным транспортом беда. На такси поедет. Подумает заодно, что вежливой быть намного выгоднее, чем грубиянкой.

Едем мы, никого не трогаем, собираемся прокатиться по Крымскому мосту. Подсветки красивой на нем нет пока, но все равно смотрится – глазу приятно. И тут, как всегда, неожиданно:

– Свободные бригады, срочно!

– Седьмая свободна, – отвечает Томилина, тревожно на меня глядя.

Тут бы самое время поворчать, что торопиться надо не при приеме вызова, но это уже случилось. Как говорят турки, кысмет.

– Усачева, шестьдесят два, общежитие. Пожар.

– Приняли.

Я тяжело вздохнул. Сейчас начнется… На пожаре фантазия населения достигает невиданных высот. Обожженных мажут подсолнечным маслом, медом и обливают всей мочой, которую могут выдавить из своих организмов. Кошмар, короче. Ну и плюс ко всему большой пожар не для слабонервных. Помнится, в прошлой жизни я был свидетелем, когда пожарный начал переворачивать тело, а половина на полу осталась – пригорела.

К счастью, в общаге возгорание было совсем маленьким. Службе 01 повезло, чадившую подушку потушили своими силами. А вот службе 03 – наоборот. Копоти и дыма на лестнице в общаге было не очень много. Пованивало, и все. В комнате – наоборот. Хоть и окна настежь, а запах…

Вроде и площадь большая довольно-таки, а народу набилось – как в троллейбус поутру. Две девчули рыдают, обнявшись на кровати. Еще одна лежит на носилках. Четвертая в полной прострации хлопает глазами.

Так, а это что? На полу тело лежит, прикрытое покрывалом с кровати. Угорела, что ли? Ну и ко всему прочему спецбригада топчется, три человека. Плюс нас двое. Девять живых получается.

Пока Томилина узнавала у врача спецов, что там и как, меня просветил один из фельдшеров. Великовозрастные дурочки решили попрактиковаться в оккультных науках. Духа им вызвать захотелось. А кого могут вызвать студентки института иностранческих языков имени товарища Мориса Тореза? Только Пушкина, на меньшее они не согласны. Собрались, проработали методическую литературу, выбрали правильную ночь, чтобы старая луна в новую переходила. Короче, коллектив к вызову духа готов.

Парочка, обильно льющая слезы в объятьях друг дружки, оказалась не такой восторженной и более циничной. Понимая, что А. С. Пушкин хрена лысого придет к ним, дамочки придумали перформанс с целью всеобщего веселья и прочей радости. Позаимствовали в общажной читалке портрет классика и укрепили его на веревочках и завязочках за шторой. Одна залезла в шкаф, работать главным механикусом, вторая должна была подавать звуковые сигналы.