Текст книги "Сто и одна ночь"

Глава 21

Это был обычный выходной день. Мы валялись на диване, смотрели телевизор.

Папа лежал на боку, опираясь о локоть, и щелкал пультом, уже, наверное, по четвертому кругу перебирая каналы. Я сидела в позе лотоса и ложкой выцарапывала из банки остатки шоколадного крема. Комнату освещал лишь экран телевизора с мельтешащими картинками. Дождь барабанил в окна. Позевывая, я сожалела о том, что так быстро закончился шоколадный крем. Он всегда быстро заканчивается. Нужно покупать сразу несколько банок…

– Стоп! – скомандовала я папе, и он задержал палец над кнопкой пульта. – Это же Граф, писатель! Давай послушаем, кого он довел до самоубийства на этот раз.

Я всегда любила читать. Книги проглатывала одну в два дня, но из романов Графа читала только парочку. Он слишком жестко пишет, его вселенская злость на людей льется из каждой строчки. Мой же любимый автор – Стиг Ларссон. Тоже не романтическое чтиво, но все-таки. А у Графа и без меня была армия поклонников. Людям нравится читать, как издеваются над кем-то, похожим на них.

Тогда я знала о Графе лишь то, что он жестокий, своенравный, бездушный затворник. Он не давал интервью, но, похоже, в преддверии выхода книги его все-таки уговорили выступить на камеру.

И вот я наблюдаю, как он в расслабленной позе сидит на черном кожаном кресле с высокой спинкой – как на троне. Черный фон. На экране только Граф. Шелковая рубашка баклажанного цвета, черные брюки, черные туфли – их начищенные носки блестят в резком свете лампы. На мизинце кольцо с камнем под цвет рубашки.

Граф ловко водит за нос журналистку, стоящую за камерой: уворачивается от ответов на неудобные вопросы, а потом и сам начинает задавать вопросы. Меня увлекает эта игра.

– Смотри, пап, ему же около тридцати, а волосы уже седые – прямо как у тебя.

Папа не отвечает. Я поворачиваюсь к нему – и мое сердце сжимается так больно, что какое-то время я не могу дышать.

– Пап! Что с тобой?!

Он смотрит на экран, не отрываясь. Его губы дрожат. В глазах – слезы. Кажется, он вот-вот потеряет сознание.

Папа встает. Покачиваясь, хватается за край стола. Я бросаюсь на помощь.

– Все в порядке, Ксения, – отец пытается улыбнуться, но выходит так горько, что меня словно нож режет в солнечном сплетении.

Я даже на «Ксению» не реагирую – так напугана.

Но это были только цветочки. Куда более сильные эмоции я испытала позже, когда отец рассказал мне свою историю.

О безумной любви к женщине, так похожей на меня.

О сумасшедшей ночи в автомастерской, после которой Ксения забеременела.

О сыне, которому он, сам того не зная, подарил кольцо.

О долгих, мучительных и безрезультативных поисках своего ребенка.

И о том, что этой ночью по телевизору он увидел свое кольцо на руке Графа.

В ту же ночь у отца случился первый приступ. Я слышала, как папа ходил по спальне, натыкаясь на мебель, а потом остановился и произнес громко и отчаянно: «Где мое кольцо, Ксения?!» Словно она стояла рядом, там, в комнате. Так страшно мне еще никогда в жизни не было.

Мой папа из тех людей, которые даже самые сложные решения принимают мгновенно, но после интервью я несколько недель слушала, как по ночам время от времени жалостливо поскрипывала его кровать. Спал ли он вообще? Что он чувствовал, когда после десятилетий поисков нашел сына, а им оказался монстр? Отец отправил Роджера следить за Графом, но результаты только подтвердили слухи.

Вряд ли когда-либо папа принимал более сложные решения.

Он вычеркнул Графа из своей жизни, словно никогда и не видел того интервью. Но по ночам все чаще и чаще в нем просыпался измученный любовью мужчина, который требовал свое кольцо…

Мне кажется, это случилось невероятно давно. Словно с тех пор я успела прожить еще одну жизнь. Вернее, целых три.

В первой я побывала Шахерезадой, которую чувства к взбалмошному писателю превратили из отщепенки и недотроги в страстную влюбленную женщину.

Во второй, коротенькой, оказалась преступницей: Граф все-таки вызвал полицию. Правда, в тот же день он забрал заявление. Я так и не узнала, что его на это подвигло.

А через неделю после посещения полицейского участка, на мой день рождения, папа сделал мне шикарный подарок. С тех пор у меня началась новая жизнь – в роли хозяйки кофейни.

Мы открылись позавчера, а я до сих пор пребываю в таком взволнованном состоянии, словно у меня завтра свадьба.

Здесь все так, как я мечтала.

Моя маленькая уютная кофейня на пять столиков находится в самом центре города – спрятана на узенькой улочке, на первом этаже старого благородного дома. Через дорогу – парк и река, сейчас заснеженные, пушистые. По утрам ко мне забегают клиенты, которые перестали завтракать дома, так им нравится есть сэндвичи и пить кофе с таким видом из окна.

Аромат свежей выпечки и кофе заманивают посетителей парка и привлекает случайных прохожих. Кто-то покупает чашечку капучино с круассаном и садится за столик. Кто-то берет выпечку с собой. Иногда приходят за тортами на заказ.

В моем кафе кирпичные неоштукатуренные стены. На окнах нет штор, со стороны улицы навешены ставни, не громоздкие, решетчатые, как в кино про Средиземноморье. Вместо люстр – фонари, уличные, старые, кованые. Столики из тяжелого темного дерева. В углу – витрина. Через стекло видно, как кружатся на тарелочках слоеные пироги из тонкого, словно бумага, теста. Сочатся нежнейшим кремом заварные пирожные. Тянутся ввысь белоснежными шапочками «Корзиночки». Если какой-то десерт нравится, можно брать прямо с витрины.

Я почти счастлива.

– Клиент требует вас, – обращается ко мне помощница, и я замечаю, что, витая в своих мыслях, уже украсила розочками заказной торт.

– Что-то не так? – интересуюсь я, стягивая перчатки.

Девушка пожимает плечами.

Знаю, что мое кафе идеально, но все равно волнуюсь. Снимаю фартук, тренируя на ходу улыбку, выхожу в зал – и замираю.

Я так давно хотела его увидеть, и так мало было надежды на эту встречу, что на доли секунды теряю ощущение реальности. Опираюсь о барную стойку – колени подкашиваются.

Глубоко вдыхаю, отталкиваюсь – и делаю шаг вперед.

Граф сидит вполоборота ко мне, смотрит в окно. Вдруг он резко поворачивается, словно почувствовав мое появление.

Подхожу к столику на ватных ногах.

Некоторое время мы с Графом, не отрываясь, смотрим друг на друга.

Прихожу в себя первой. Достаю из кармана крохотный блокнот и ручку.

– Вы готовы сделать заказ? – спрашиваю, таращась на белый листок.

– Я слышал, в этой кофейне подают латте с пирожным, которое способно решить любую проблему, хотя бы на время, – цитирует меня Граф, и я едва сдерживаюсь, чтобы не прикрыть глаза – так соскучилась по этому голосу.

Киваю и сбегаю на кухню. Только за дверью вспоминаю, что и кофейный аппарат, и холодильник с пирожными в зале.

Смотрю на себя в зеркало и поражаюсь отражению. Глаза сверкают, как у сумасшедшей. Распускаю хвост – Графу так нравилось. Спохватываюсь и снова суматошно завязываю волосы резинкой.

Я должна вести себя естественно.

Крис!

Грозно смотрю на свою отраженную улыбку.

Откашливаюсь, выпрямляю спину и, гордо приподняв подбородок, возвращаюсь в зал.

Готовлю кофе, позвоночником ощущая на себе взгляд Графа. И, уже поставив чашку на блюдце, осознаю, что приготовила эспрессо. Некоторые привычки не вытравливаются временем. На тарелку вместо пирожного кладу пирожок с яблоком.

Ставлю заказ на столик перед Графом и, не выдержав, опускаюсь на стул напротив.

Ненавижу.

И так сильно люблю…

– Эспрессо. Без сахара, – говорит он, поглощая меня взглядом. – И пирожок с яблоком, пропитанный ароматным джемом и воспоминаниями.

– Все как вы любите, Граф.

Его взгляд и голос гипнотизируют. Прячу ладони под стол, чтобы избежать прикосновений.

– Спасибо, что забрал заявление, – только и придумываю, что сказать.

Граф опускает взгляд. Едва заметно морщится.

– Уверен, что мое «прости» мало что значит, но… – Граф снова смотрит на меня, – прости. Я был слишком зол на тебя – да и на себя тоже. Ты не заслужила такого, даже если бы и в самом деле хотела лишь украсть кольцо. Просто… иногда… сильнее всего отталкиваешь того, кого хочешь удержать.

Кажется, Граф искренен.

Только что значит его сожаление? Зачем он здесь?

– Сама виновата, – осторожно отвечаю я.

– Ты виновата только в том, что хотела помочь своему отцу.

Я совсем глупо открываю рот – и силой воли заставляю его закрыть.

Как?!

Откуда?!

Чувство такое, будто меня пригвоздили к стулу. Я отлично понимаю – и в то же время совсем не понимаю, что происходит.

– Через несколько дней после твоего ухода я проснулся от назойливого звонка в дверь – странное ощущение, потому что, казалось, я и не спал. То еще было время… В общем, я лежал на кровати, надеясь, что посетитель решит, будто я сдох, и уберется. Но те бесконечные дребезжания могли поднять и покойника.

Кое-как я доплелся до двери, открыл ее – и быстро протрезвел. Потому что на меня смотрел я сам – только из будущего. Когда фокус стал четче, я понял, что ошибся – мужчина просто был на меня похож. Седина в волосах – такой особый узор, от висков к макушке. Линия губ. Глаза…

«Надо поговорить», – сказал мужчина. Я посторонился.

Мы прошли на кухню. Я взял бутылку пива из холодильника. Открыл ее о край стола и на одном дыхании выпил половину, чтобы мозг наконец заработал.

– Я приемный отец Кристины, – сказал он.

Вот так вот…

Я залпом выдул бутылку до донца.

– …и твой кровный отец.

И тут бутылка, как в какой-нибудь мыльной опере, выскользнула у меня из рук и вдребезги разбилась о кафель. А дальше твой отец рассказал мне окончание истории, Шахерезада. И она действительно перевернула мою жизнь.

– Я не знала об этой встрече. Даже представить себе не могла… – полушепотом произношу я.

С трудом удерживаю себя на месте. Хочется выбежать на улицу – воздуха не хватает, но сама я пока идти не в состоянии. И в объятиях галантного Графа тоже оказаться не хочу – нельзя, если надеюсь хоть в чем-нибудь разобраться.

– Я попросил дать мне возможность самому все тебе рассказать.

– Тогда рассказывай, – требую я, чувствуя, как кровь отливает от лица.

– Тебе плохо? – сквозь вату в ушах слышу взволнованный голос Графа.

– Мне… странно… – я опираюсь локтями о стол и прижимаюсь лбом к сцепленным замком ладоням. – Я не стала задавать этот вопрос отцу, но ты-то наверняка уже знаешь ответ. Почему Ксения не уехала раньше, зачем пять лет ждала?

– Все время что-то держало. Сначала беременность, маленький ребенок. Через год собралась уехать, а матери поставили диагноз – рак. Потом похоронила маму, подготовила документы, билеты достала – а тут выставка с портретами твоего… моего… отца.

– Значит, все-таки любила, раз не уехала. Из-за него.

– Конечно, любила. Только по-своему.

– А почему она ребенка Глебу не оставила? Ну… тебя… твоему отцу.

– Кто ж ее знает? Наверное, такой поступок не совпадал с ее пониманием счастья моего отца: он же совсем молодой был, ему еще свою семью строить. А спрятала она меня хорошо. Даже Роджер не смог отыскать. И оставила солидное наследство – почти все деньги, что тогда с Глебом награбила, в антиквариат перевела. Может, спустя годы она бы и рассказала отцу, где меня искать. Но, похоже, Ксения все-таки достигла своей пропасти – потому что, с тех пор как уехала, никто ничего о ней не слышал.

Некоторое время мы просто сидим молча.

– Почему раньше ко мне не пришел?

Смотрю на свои руки, он – на свои. Как подростки на первом свидании.

– Ждал, пока смогу показать тебе вот это…

Граф достает из рюкзака книгу и кладет передо мной.

На обложке – дом моего отца, но не такой, каким я его видела, а отреставрированный. Он залит теплым осенним светом, с кленов опадают листья. Перед домом стоят двое – мужчина и женщина. «Долгая дорога домой», – гласит название. Совсем не похоже на то, что обычно пишет Граф.

– Мне пришлось немного доработать книгу – когда оказалось, что я описывал не только родословную Глеба, но и свою. Книга отличная! Моя лучшая. Хотя вряд ли ее ждет популярность моих прежних работ.

– Я думала, ты писал книгу обо мне. А когда закончил, я перестала быть тебе интересна, как и все предыдущие героини твоих романов, – я грустно улыбаюсь.

Теперь-то я знаю, что ошибалась, но все равно хочу услышать ответ Графа.

– Дело в том, Крис, что с тобой срабатывает какой-то иной закон: чем больше я тебя узнаю, тем интереснее ты мне становишься.

Снова эта длинная тяжелая пауза. Слова Графа, тон голоса, взгляды – все обещает, завлекает, затягивает. Но у нас ничего не вышло, даже когда мы были счастливы.

– Граф, зачем ты пришел? – наконец решаюсь спросить я.

– Поздравить тебя с очень важной датой – сегодня будет сто и одна ночь, как мы знакомы.

Вместо того чтобы радоваться, я чувствую пустоту. Мои отношения с Графом никогда не были простыми и вряд ли такими станут. Через сто и одну ночь. Через тысячу.

А за окном мягко падают хлопья долгожданного снега, точно клочки сахарной ваты. Взбитые в пену облака цепляются за ветки, застревают, соскальзывают и медленно плывут дальше.

Старички прогуливают собаку по укутанной снегом дорожке парка, оставляя пунктир черных следов. Держатся за руки. Улыбаются друг другу. Вот это настоящее счастье. Дано мне когда-нибудь испытать подобное? Возможно ли состариться с Графом? Не думаю. С ним – всегда война.

– У нас все получится, – Граф снова читает мои мысли.

Молчу.

Я помню все свои ожоги.

– У нас. Все. Получится, – мягко, но настойчиво повторяет он.

– Это даже не оптимизм, Граф. Это… как называется то, что оптимистичнее оптимизма?

– Идиотизм? – он улыбается.

– Точно, – теперь улыбаюсь и я.

– Кстати! Совсем забыл, – он лезет в карман. – У меня есть для тебя подарок – в честь нашего праздника.

Смотрю на его руки. Граф раскрывает ладони, а там – кольцо. То самое, из-за которого я едва не оказалась в тюрьме.

Граф кладет его на мою ладонь и накрывает своей. И между нами тотчас же начинают перетекать токи – совсем как между мной и отцом, через подушку, когда мы сидели на подоконнике.

– Крис… Это кольцо – мой подарок тебе. Я хочу, чтобы когда-нибудь ты передала его нашему ребенку.

Это уже слишком!..

Я вскакиваю и бросаюсь на улицу. Останавливаюсь у двери, пытаясь совладать с дыханием. Я так хочу ему верить! Но это же Граф. Он признался мне в любви, а через два дня натравил на меня полицию!

– Крис… – он обнимает меня за плечи, и я машинально пытаюсь отстраниться – иначе не смогу думать.

Граф только крепче прижимает.

– Переезжай ко мне… Пустота дома, в котором нет тебя, невыносима.

Качаю головой.

Кольцо до сих пор у меня в руке. Чувствую тепло металла, нагретого моей кожей, легкое давление аметиста в центр ладони.

Так хочется уступить Графу, но я пытаюсь сопротивляться – хотя знаю, что все мои битвы с ним, прошлые, настоящие и будущие, проиграны.

На этот раз Граф не догадывается о моих мыслях. Поэтому наклоняется к моему уху и шепчет:

– У меня есть то, что тебя заинтересует. История. – Что-то звучит в голосе Графа такое, что у меня комок подкатывает к горлу. – И эта история перевернет твою жизнь, Крис.