Текст книги "Сто и одна ночь"

Глеб не узнавал Лану. Он больше не чувствовал рядом с ней прежнего трепета, но восхищения она вызывала еще больше. В пестрой вязаной шапочке, в ярких смешных перчатках, все еще с легким загаром, с морозным румянцем, она выглядела иностранкой среди черно-серой задумчивой людской массы.

Лана казалась такой жадной к жизни, звонкой, понятной, близкой – полная противоположность ускользающей, загадочной Ксении. Но тянуло Глеба туда, в неизвестность, к женщине, которая его не любила, в полупустую квартиру, с матрасом вместо кровати. Все время, которое он проводил с Ксенией порознь, Глеб воспринимал как нудную рекламу посреди захватывающего кино.

– Чем ты хоть занимаешься? – спросила Лана, слизывая с верхней губы кусочек глазури.

Что-то всколыхнулось в Глебе – воспоминание из той, прошлой жизни. Он отвернулся.

– Машины чиню.

– Вижу, хорошо зарабатываешь, – Лана скользнула взглядом по его одежде.

– Не жалуюсь.

– От тебя дождешься…

Глеб остановился, откусил у мороженого шоколадный бок.

– Это что значит?

– А то. Что не гнется, то легче ломается, – ответила Лана. В ее голосе послышался вызов.

– А это что значит?

– Знаешь такое слово – компромисс? – Лана выбросила обертку от мороженого в мусорную корзину и ударила перчатками друг о друга, будто отряхивая крошки.

– Знаю.

– Нет, не знаешь.

– Лана…

– Я боюсь, что ты попадешь в беду, – быстро проговорила она, словно опасалась передумать и промолчать.

– Не волнуйся, Принцесса, – Глеб машинальным движением, тоже из прошлого, убрал прядь Ланиных волос, которые прилипли к уголку ее рта. – Я ж любому черту рога скручу!

– Потому и волнуюсь, – Лана перехватила его ладонь. Перчатки оказались мягкими и пушистыми на ощупь. – Вот что. Мы с тобой больше не пара, это ясно. Но чужим ты мне тоже не стал и не станешь. Так что… мой телефонный номер помнишь?

– Помню.

– Позвони, если будет надо, – Лана отпустила его ладонь резко, словно только опомнилась.

– Позвоню.

– Обещаешь?.. Конечно же, обещаешь. Ты ж у меня такой. Пока, Стрелок!

Она развернулась и, размахивая радужными перчатками, побежала к остановке, куда подъезжал автобус.

Дверь захлопнулась. Глеб проследил за шапочкой Ланы, маячащей через стекло.

Автобус прополз мимо, и только тогда Глеб осознал, что все еще не избавился от тревожного чувства, которое внезапно поселилось в нем в момент прощания. И уже когда автобус скрылся за поворотом, Глеб повторил сам себе: «Стрелок…»

* * *

– Граф, вы сегодня на редкость молчаливы, – касаюсь пальцами своего отражения в окне. Щека, подбородок, губы… Невозможно поверить, что прошлой ночью я чувствовала прикосновение Графа.

– Мы снова на «вы»? Ты настолько от меня далеко?

– Это… – отдергиваю руку от отражения. – Случайно вышло. Теперь ты сможешь заснуть, Граф?

– С некоторой долей вероятности.

– Это нечестно! – пытаюсь придать голосу бодрости.

– Кто бы говорил о честности, Шахерезада.

Согласна.

«Сладких снов, Граф», – подсказываю я сама себе.

– Как прошел твой день, Граф? – произношу вслух.

Молчание.

Уверена, он так же не ожидал услышать этот вопрос, как я того, что произнесу его.

– Я… хорошо поработал. Затем ответил на тысячу и-мейлов, провел час в тренажерном зале, съездил в издательство.

Слышу по голосу, как непривычно Графу рассказывать такие вещи.

– А у тебя?

– Что за книгу ты сейчас пишешь?

– Не могу тебе рассказать. Плохая примета, – пытается выкрутиться Граф.

– Вранье!

– Докажи.

Прищуриваю глаза.

– Сладких снов, Граф.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Это плохая примета, Граф, отвечать на ваши вопросы.

– Мы снова на «вы»?

– Ложитесь в постель, Граф, – я сбрасываю вызов.

Некоторое время жду, надеясь, что он не перезвонит.

Потом откладываю мобильный в сторону, сцепляю руками колени и, тихонько покачиваясь, думаю.

К счастью, фотографии не передают содержание моих разговоров с Графом. Конечно, я могла бы предположить, что Роджер так же хорошо работает со звуком, как и с картинкой, но это вряд ли. Отец еще не знает, что я рассказываю историю его жизни. И тем более не представляет, какие пикантные подробности мне приходилось добавлять, чтобы удержать внимание Графа. Если бы папа знал, разговор у нас был бы другим.

Значит, отца расстраивает лишь факт моих встреч с Графом. Ну что ж… Кольцо можно заполучить и другим способом.

Завариваю крепкий кофе.

Открываю лэптоп и начинаю поиск компаний, сдающих автомобиль в аренду.

Надеюсь, Граф, вы спите крепко.

Глава 13

Весь следующий день я провожу как на иголках. Все жду сумерек, изображая неторопливую скучную жизнь.

Около десяти вечера переодеваюсь в пижаму, выключаю свет. Снова переодеваюсь – уже в темноте. Сбегаю через окно. В квартале от дома меня дожидается идеальная машина для слежки – «Киа-Пиканто» цвета мокрого асфальта.

За час до полуночи я паркуюсь напротив дома Графа, в глубокой тени. Выключаю фары, достаю из рюкзака бинокль. Свет в доме не горит, и от этого мне неспокойно, хотя интуиция подсказывает – к полуночи Граф вернется.

Он приезжает на «Понтиаке» с шикарным букетом белых лилий. В солнечном сплетении у меня начинает тихонько щекотать от ревности, но это ощущение быстро проходит. Во-первых, какое мне дело до того, кому Граф покупает цветы? А во-вторых, вдруг они для меня?

До полуночи остается полчаса. Как раз, чтобы успеть заказать пиццу.

Окно в спальне Графа вспыхивает. Сквозь линзы бинокля я наблюдаю за происходящим в доме так, словно нахожусь рядом, но при этом хозяин не видит меня, а значит, ведет себя естественно. Я невольно облизываю губы.

Граф ставит цветы в вазу. Затем снимает черную рубашку – я цокаю языком, оценив его натренированное тело. Еще одно преимущество подглядывания – я тоже могу вести себя естественно.

– Хм…

На внутренней стороне предплечья татуировка. Кажется, надпись. Жаль, из машины не получается разобрать детали.

– А брюки! – требую я.

Граф тотчас же подчиняется.

Из шкафа-купе он достает вещи, почти идентичные снятым, только темно-синие.

– О, все так плохо, Граф? – я корчу недовольную рожицу. – Вы, наверное, даже цветные сны никогда не видите.

Он бросает взгляд на наручные часы. Я – на панельные.

До полуночи остается еще двадцать минут. Позвонит.

Граф курсирует из угла в угол. Подходит к окну – и я невольно вжимаюсь в спинку кресла, хотя, конечно, он не может меня заметить.

Пятнадцать минут.

Граф поправляет цветы в вазе. Садится на стул, листает глянцевый журнал.

– Скучно, ску-у-учно!

Вдруг он вскакивает и отбивает чечетку, словно прочитал мои мысли. Это ребячество длится считанные секунды – Граф одергивает брюки, поправляет манжеты рубашки и выходит из комнаты.

Без пяти двенадцать у его подъезда останавливается мотоциклист с пиццей. Бедный доставщик…

Парень в яркой фирменной куртке поднимается по ступеням и открывает дверь, не звоня, не стучась, как и было оговорено по телефону – чтобы не разбудить придуманных мной детей. Фамилию, кстати, я тоже выдумала. Так что, по сути, разносчику вроде как просто дали неверный адрес.

На какие только чужие жертвы не пойдешь ради достижения свой цели.

Зато теперь я знаю, что Граф все еще не запирает дверь. А значит, если его чем-нибудь отвлечь, а затем пробраться в дом и затаиться до утра… Разносчик с такой скоростью выскакивает из дома, да еще и без пиццы, что я сочувственно морщусь.

– Ну прости, – беззвучно шепчу ему вслед. – Это ради благой цели.

На кухне вспыхивает свет. Граф швыряет пиццу на стол. Затем, подумав, открывает крышку коробки. Склонив голову набок, рассматривает содержимое. Почти не отрываясь от этого занятия – будто там и прочитал телефонный номер, – тычет пальцем в мобильный. В моем кармане начинает звучать песня Адель.

Полночь.

Голос Графа в телефоне.

– Привет, Шахерезада.

Я настраиваю бинокль – приближаю объект. Как же он красив, черт подери! Только почему я не замечала этого раньше?..

– Здравствуйте, Граф.

Он складывает лодочкой кусок пиццы и приподнимает его, с любопытством наблюдая, как тянется расплавленный сыр.

– Как вышло, что я сам звоню тебе, чтобы услышать историю? – спрашивает Граф у пиццы.

Он включает на телефоне громкую связь и достает из полки нож с вилкой.

«Граф… Пиццу… Вилкой… Вы, наверное, и ребенком никогда не были», – думаю я, а вслух произношу:

– Возможно, я хорошая рассказчица.

– Да, с этим не поспоришь, – он кладет кусочек пиццы в рот и от удовольствия прикрывает глаза.

– Граф! Кажется, вы что-то жуете!

Он перестает работать челюстями.

– Да, свой ужин. С вами поделиться? Будете пиццу?

– Сами ее приготовили?

– Нет, это… случайность. Присаживайтесь.

Граф ставит на стол тарелку, рядом кладет столовые приборы.

– Пиццу ем только руками, – говорю я и прикусываю язык.

Он замирает, все еще касаясь ножа.

Переводит взгляд на окно.

Я боюсь пошевелиться, боюсь вдохнуть.

– В телефоне… что-то звякнуло. Я подумала, а не вилку ли с ножом вы собираетесь мне предложить. С вас станется!

– Убираю, – он возвращает нож и вилку на место. – Две зубные щетки, пиццу – руками…

– Что вы бормочете?

– Записываю ваши странности в свой виртуальный блокнот.

– Ммм… А пицца вкусная. Только чуть подостыла.

– Подогреть? – обращается Граф к невидимой мне, сидящей напротив него, и я сглатываю комок, который внезапно образовался в горле.

Граф все делает по-настоящему. Мог же схалтурить: не взять тарелку, не положить на нее пиццу. Мог же соврать, притвориться – но нет.

– Лучше приготовьте мне кофе, ладно? – упавшим голосом прошу я.

– Конечно, – отвечает Граф с такой готовностью, что мне и вовсе становится не по себе. – А вы продолжайте свою историю, Шахерезада.

Я откидываюсь на спинку сиденья. Все не могу отвлечься от вида Графа, заваривающего кофе в турке – как я люблю. Две чашки.

– Напомните, на чем я остановилась в прошлый раз?

– Лана назвала Глеба Стрелком.

– Точно. Стрелок…

* * *

– Ты виделась с Ланой! – Глеб с размахом закрыл за собой дверь квартиры. – Зачем?!

Ксения прервала разговор по телефону на полуслове. Попросила прощения у собеседника и сбросила вызов.

– А ты, оказывается, способен выражать эмоции, Стрелок.

Ее глаза улыбались, а Глеба трясло.

– Зачем лезешь к моим знакомым? Тебе меня мало?!

– Иногда мне тебя слишком много, – сухо ответила Ксения.

Они стояли друг напротив друга, как главнокомандующие армиями, чувствующие за собой силу. Равный с равным. Глеб уступал только в том, что был мужчиной.

– Что ты ей сказала? – спросил он, снимая куртку.

– Это останется только между мной и Ланой.

Тон ее голоса, вызывающая полуулыбка, надменная поза, даже то, как, словно дразня, Ксения откинула прядь, упавшую ей на лицо, – все это всколыхнуло в душе Глеба такую муть, что он едва сдержался, чтобы не рвануть к ней, не тряхануть со всей силы за плечи, но он только качнулся на пятках.

– Скажешь!

– Ну, давай, Стрелок, выпроси у меня ответ!

Глеб сделал глубокий вдох… Но это уже не помогло. Он за руку потащил Ксению в спальню и швырнул на матрас.

– Да ты настоящий мачо, Стрелок! – подзадорила Ксения.

Он рыкнул. Рывком стянул с нее блузку – по полу покатились пуговицы. Ксения даже руками не прикрылась, так и сидела перед ним, распахнутая, с обнаженной грудью.

– Ну и что дальше, Стрелок? – уже сухо, с прищуром, спросила Ксения. – Как далеко ты зайдешь?

Глеб опустился перед ней на корточки. Внутри у него все клокотало, даже картинка перед глазами пульсировала, и от того, что Ксения испытывала его, проверяла границы, ощущения только усиливались.

– Ложись и спрячь ладони под подушкой! – приказал он, едва ни выкрикнул.

В ответ Ксения лишь улыбнулась.

Глеб ударил себя ладонями по коленям, рванул в коридор и вернулся оттуда с кашне.

– Эй, Стрелок! – Ксения усмехнулась, когда он крепким узлом, почти до боли, связал ей запястья за головой. Но в насмешке уже появилась тень беспокойства.

– Закрой глаза. Иначе я сделаю это сам. Твоими же чулками, – процедил Глеб, резкими движениями стягивая их с Ксении.

– Что ты творишь?!

– И рот закрой!

Он смотрел на нее, обнаженную, беспомощную, со связанными руками и закрытыми глазами, и гнев в нем постепенно оседал. Глеб искал в ее позе, мимике, выражении лица то, что показало бы: ей плохо, больно, страшно, она не хочет. Но нет. Напротив, ее приоткрытые губы говорили об обратном.

Глеб провел ладонью в миллиметрах от ее лица, над шеей, ключицами, животом, который в напряжении ожидал прикосновения.

Стараясь не касаться Ксении, он поднялся выше. Поцеловал ее в шею, сжал зубами мочку уха – сильно, но не настолько, чтобы Ксении было по-настоящему больно. Глеб считал себя достаточно взрослым, чтобы не разбрасываться словом «никогда», но сейчас оно было уместно. Глеб знал, что никогда не сделает ей больно. По крайней мере, осознанно.

В дальнейших ласках не было нежности – он все еще злился и очень хотел, чтобы Ксения это почувствовала. Но злость не умаляла его любви – и Глеб хотел, чтобы Ксения чувствовала и это.

Он развязал ей руки.

– Дальше сама.

И вместе с ее окончательным, разрывающим его нервы «а-а-ах!», кроме испепеляющего желания, Глеб почувствовал безграничную любовь и нежность.

Он поцеловал Ксению в губы, чтобы передать ей эти ощущения. Ресницы дрогнули, она открыла глаза – и Глеб увидел, что она испытывает то же самое.

Разве такое возможно?!

Ксения мягко надавила рукой на грудь Глеба, укладывая его на простыню, и сама склонилась над ним. Он желал ее до внутреннего озноба, до умопомрачения. Ксения нежно улыбнулась и связала ему руки над головой.

– Теперь твоя очередь, Стрелок…

* * *

Граф откашлялся.

– Значит, Глеб так и не узнал, зачем Ксения встречалась с Ланой?

Я отвечаю не сразу.

Во время прошлой интимной сцены между Ксений и Глебом горячие пальцы Графа скользили по моей коже, и сейчас мое тело изнывает, тоскуя по тем ласкам.

Я опускаю лоб на руль. Что же такое со мной творится?.. Я же умом все понимаю – нельзя! Но телу мои доводы безразличны. Оно словно намагничено пальцами Графа.

Конечно, я справлюсь со своими желаниями.

Перетерплю.

Но какой ценой?

Прохладный пластик приводит меня в чувство. Я снова беру бинокль.

Граф стоит у плиты – на том же месте, где я кормила его креветками. Положил ладонь на столешницу там, где тогда о нее опиралась я.

В своих мыслях Граф оказался так далеко, что забыл о своем вопросе.

Я первой нарушаю изнурительное для души и тела молчание.

– Это же Глеб, он всегда получает то, что хочет.

* * *

– Уже была глубокая ночь, но эти двое еще не спали.

Глеб зажег свечу на полу, лег рядом с Ксенией и подпер щеку ладонью. Он гладил любимую женщину по волосам, перекинутым через плечо. На ее лице блуждала сонная улыбка. Глебу же, напротив, спать не хотелось.

– Зачем ты встречалась с Ланой? – повторил он свой вопрос.

Ксения вздохнула, но не тяжело, скорее, задумчиво.

– Все еще думаешь о ней?

– Я думаю о тебе.

Она улыбнулась еще шире, и Глебу захотелось макнуть губы в эту улыбку, но он сдержался.

– Я должна была убедиться, что кто-то позаботится о тебе, – Ксения не договорила.

Отблеск свечей в ее глазах словно потускнел. Холод мгновенно сжал сердце Глеба.

– Ты больна?

– Нет, что ты!

– Ты бросишь меня?

Ксения колебалась всего мгновение.

– Это вопрос из будущего, Стрелок. А мы с тобой живем настоящим.

– То есть бросишь?! – Глеб выпрямился.

– Послушай, Стрелок, – Ксения провела подушечками пальцев по его подбородку, и он почувствовал легкий озноб удовольствия. Она же его, словно кота, приручила… – Видишь это кольцо? – Ксения повернула ладонь так, чтобы аметист поймал отблеск свечи. – Оно принадлежало моей матери, до этого – моему деду. А до этого – прабабушке. Если ты поможешь мне на вечеринке, если мой план осуществится, я отдам тебе это кольцо. И когда-нибудь ты подаришь его нашему ребенку. Потому что, Стрелок, волшебство именно так и работает.

Глеб не знал, что ответить. Он просто смотрел на нее во все глаза, с приоткрытым ртом, и чувствовал, как больно и громко колотится его сердце – до звона в ушах.

– Я верю в волшебство, – только и смог произнести он.

– Я тоже верю, Стрелок, – и Ксения задула свечу.

* * *

– Над ними словно Дамоклов меч висит, – заявляет Граф.

Спохватываюсь, вырываюсь из своих мыслей и замечаю, что окно на кухне Графа не горит, словно Ксения задула свечу и у него. Мечусь взглядом от одного окна к другому – темнота, ни отсвета. В легкой панике смотрю на крыльцо. Мне кажется, Граф рассекретил меня и сейчас рывком откроет дверь машины. Но вот на тротуар падает яркий прямоугольник – зажегся свет в спальне Графа. Миг – и он тускнеет: Граф задернул штору.

Я всплескиваю руками. Слишком рано. Я еще не готова проститься. Кто знает, увидимся ли мы еще и если да, то при каких обстоятельствах.

– Крис, ты не уснула там?

– Не-е-ет… – я выпрямляюсь. Трясу головой. Спина затекла, шея словно деревянная. Незавидна жизнь шпиона. – Откуда у вас взялись мысли о Дамокловом мече?

– Просто… Ксения с Глебом так долго шли к своему счастью, с таким трудом его обрели – и как раз накануне события, которое может перевернуть их жизни. По законам жанра, ничего у них не выйдет.

– Я не писательница, законы жанра меня не интересуют.

– Мы все живем по законам жанра, моя милая Шахерезада. Вопрос только в том, какой это жанр.

Он прав, и от этого я чувствую в теле легкую дрожь – так бывает, когда осознаешь, что в твоей жизни присутствует мистика и ты не властен над судьбой.

Это все ночь.

И нежелание прощаться с Графом.

Но и то, и другое обязательно пройдет.

– Сладких снов…

– Это просто бизнес, – перебивает меня Граф.

Я закрываю рот, так и не закончив фразу. Морщусь, пытаясь понять, что упустила.

– Ты спрашивала меня, зачем я пишу книги, которые ломают человеческие судьбы. У меня есть заказчики. Вернее, были. У каждой книги – кроме той, которую я пишу сейчас, – были заказчики. Мои красивые истории устраняли конкурентов одних людей и решали личные вопросы других. Только деньги.

– Зачем вы рассказали мне об этом, Граф?

– Если тебя интересуют деньги, знай, я вовсе не богат. Шикарным, как ты когда-то выразилась, мое наследство было тридцать лет назад, но мой образ жизни не позволил сохранить его для потомков. Мой образ жизни даже не позволяет говорить о потомках. Так что, если тебе нужен последний повод, чтобы окончательно исчезнуть, можешь воспользоваться этим.

Я чувствую себя так, словно меня оглушили.

Граф негодяй. И в рейтинге негодяйства поднялся еще на несколько пунктов. Только зачем он рассказал о заказчиках – ведь очевидно, что это тайна. А о детях… Для того, чтобы убедить меня сделать последний шаг? Потому что он не может сделать его сам? Ему больно? Так же, как и мне?

Или я просто не разбираюсь в правилах его игры.

– Вы считаете, что я осталась с вами из-за денег? – уточняю я.

– Это самая вероятная причина.

Я отложила бинокль на соседнее кресло, отчаявшись еще раз увидеть Графа.

– Уж явно не потому, что ты циничный, избалованный, жестокий мужлан!

– Мужлан – явно лишнее!

Я чувствую теплоту в его голосе, и у меня отлегает от сердца.

Только почему я так радуюсь изменению в настроении Графа, если и в самом деле мне, как воздух, необходим этот последний повод?

– Почему ты осталась со мной, Крис?

«Потому что ты обаятельный, умный, интересный, непредсказуемый. Потому что у меня зависимость от твоих прикосновений…»

– Так положено по закону жанра, Граф. Сладких снов.

Я сбрасываю вызов, но не сразу уезжаю домой. Еще долгое время просто сижу и всматриваюсь в черное окно. Я знаю, он тоже не спит. Он так же запутался, как и я.

И если не врать самой себе, для чего мне нужен последний повод? Чтобы уйти?

Или чтобы остаться?

Глава 14

После ужина с пиццей я почти всю ночь просидела в машине, но так и не решилась на обыск.

Последний разговор растревожил мне душу, слова Графа постоянно всплывали в памяти. Они тянули за собой другие воспоминания, не менее будоражащие. Возможно, Граф испытывал нечто похожее, а значит, и ему не спалось. Даже если он не запер дверь перед сном, вламываться к нему в такую ночь было слишком рискованно.

Я замерзла и устала так, словно выполняла тяжелую физическую работу.

Так что к следующему разу я подготовилась. Взяла термос с кофе и плед.

Половина двенадцатого.

Я наливаю кофе в крышку от термоса, и к боковому стеклу приклеивается облачко пара. Машинально пишу на нем пальцем букву «Г». Замечаю это, хмурюсь, словно и не моих рук дело. Размазываю букву рукавом водолазки.

Я уже отключила «шахерезадовский» мобильный, чтобы не возникло соблазна ответить Графу, когда он позвонит. Если все пройдет, как задумано, этот телефон больше мне не понадобится.

План, придуманный не мной, казался до гениального простым. В пятнадцать минут первого мальчишка, который согласился помочь мне за символическую плату, запустит на пустыре в квартале отсюда шикарный фейерверк. Граф, по моим расчетам, подойдет к окну, чтобы взглянуть на это действо. Мне же понадобится всего полминуты, чтобы под спланированный грохот заскочить в дом, когда Графа точно не будет в прихожей, и спрятаться в шкафу.

Когда Граф заснет, я найду кольцо. Надеюсь, оно в сейфе. Замок на нем кодовый, механический – «крутелка», как в кино. Код устанавливается заводом-изготовителем, поменять его невозможно. И его я узнала, когда работала прислугой. Главное, чтобы в эту ночь он не запер дверь.

Я не допускаю мысли, что Граф может до утра не спать, потому что другой возможности выкрасть кольцо мне, вероятно, уже не представится.

В ожидании фейерверка я пью кофе маленькими глотками и наблюдаю за Графом. Он сидит за столом в кабинете и что-то пишет карандашом в блокноте – быстро, размашисто. Подчеркивает, зачеркивает – и пишет дальше.

Я так увлекаюсь этим зрелищем – Граф за работой, вдохновленный, воодушевленный, – что пропускаю полночь. Даже сам писатель ее пропускает. Мельком смотрит на наручные часы, затем резко приближает их к лицу, словно не верит цифрам, и суматошно хватает телефон со стола. Черный на черном – я даже не сразу заметила мобильный.

Граф звонит мне. Я знаю это – чувствую, – хотя экран моего выключенного телефона, конечно, молчит.

Всматриваюсь в лицо моего любимого писателя. Сначала спокойное, затем напряженное. Граф сбрасывает вызов, задумчиво похлопывает мобильным по ладони и снова подносит его к уху.

Он ходит по комнате, снова и снова набирая один и тот же номер, и от этого зрелища у меня сжимается сердце. Но голова остается холодной. Мысленно я уже простилась с Графом и начала жить в мире, где этого взбалмошного писателя не существует. Мой новый мир, признаюсь, кажется тусклым и унылым. Но зато я больше не причиняю боль самому близкому человеку.

В десять минут первого я выхожу из машины и останавливаюсь в тени дерева напротив крыльца – оттуда будет видно, когда Граф подойдет к окну.

Вот он делает еще одну попытку дозвониться.

Еще…

Еще, еще и еще…

И вдруг – залпы фейерверка, совсем близко, такие громкие, что я невольно зажимаю уши ладонями. Чертыхаюсь. Подношу бинокль к глазам. Да, вот тот самый момент: Граф стоит у окна, смотрит на огни. Разноцветные всполохи освещают его спокойное сосредоточенное лицо.

Давай, Крис!

Я шагаю вперед – и тотчас же отступаю в тень: из-за поворота появляется влюбленная парочка. Парень с девушкой засмотрелись на фейерверк, они останавливаются как раз у крыльца Графа.

Я все жду, заложив руку за руку, когда они продолжат путь, но, похоже, мой сюрприз заворожил и их.

«Ладно, – думаю я, отстукивая дробь каблуком сапога, – не получилось с фейерверком, придумаю что-то другое». Но не тут-то было: Граф распахивает окно. Слово за слово, и я узнаю, что они соседи. Граф, не раздумывая, приглашает их к себе домой.

Ни разу не видела дома у Графа посторонних. А теперь, ночью, он позвал в гости малознакомых людей. На мгновение закрадывается мысль: может, он вычислил мои намерения и решил поиздеваться?

Я возвращаюсь в машину и, допивая кофе, как в кинозале, смотрю, что происходит на кухне Графа. Он извлекает из духовки пузатую, как воздушный шарик, индейку. Открывает бутылку вина.

Вот такой виртуальный ужин планировался для меня сегодня.

Мне становится нестерпимо грустно. И еще тоскливее от того, что троица по ту сторону стекла превосходно проводит время. Они смеются, едят, пьют. Граф эмоционально рассказывает какие-то забавные истории.

Как же мне хочется сейчас оказаться рядом с ним! Стоять с бокалом в руке и словно случайно касаться Графа плечом. Ловить на себе его взгляды. Улыбаться его шуткам, угадывая их по интонации, – я слишком увлечена рассказчиком, чтобы вслушиваться в слова. Мне так хочется стать частью его ночи, что я сжимаю ручку двери машины.

Нельзя!

Открываю дверь – и захлопываю ее.

Уехать я тоже не могу. Сижу, замерзая под пледом, израсходовав почти весь бензин, и представляю себя на той кухне. Там уютно, тепло, весело. И там Граф, источающий невероятное обаяние. Я даже немного огорчаюсь, когда гости начинают собираться домой: закончилась такая замечательная ночь.

Граф провожает гостей до крыльца. Возвращается на кухню, прислоняется к плите – теперь это его любимое место в доме – и прижимает телефон к уху. Любуясь его уставшим, сонным, но таким красивым лицом, я не сразу понимаю, что происходит. А когда понимаю, роняю бинокль и одним движением высыпаю на соседнее кресло содержимое рюкзака. Суматошно роюсь в мелочах и выуживаю телефон.

Не включается!.. Что не так?!. Быстрее!

Включился! Звонка нет…

Перевожу взгляд на Графа – он по-прежнему звонит. Значит, не мне? Вот дура…

И в этот момент в напряженной тишине звучит песня Адель.

Я не сразу отвечаю. Смотрю на экран с высвеченным телефонным номером – и улыбаюсь – смеюсь над тем, как глупо себя вела, даже не по-женски, по-детски. Над тем, каким важным оказался для меня этот звонок. Над тем, что теперь достаточно легкого касания клавиши на экране телефона, чтобы услышать голос Графа.

Вижу, как он улыбается, когда я отвечаю на вызов. Опирается рукой о столешницу.

– Я соскучился, Шахерезада, – произносит он голосом, выворачивающим мою душу наизнанку.

– Я тоже соскучилась, Граф, – искренне отвечаю я.

А ведь всего этого могло и не быть – его улыбки, голоса, ладони на том месте столешницы, к которому в последний раз прикасалась я.

Да, я уйду. Заберу кольцо – и исчезну. Но зачем же лишать себя общения с Графом, пока кольцо все еще у него?..

– Сегодня у меня был необычный день, Крис. Я постоянно чувствовал твое присутствие. У тебя бывает такое?

– Да, Граф.

– Так что днем я отменил все встречи и, кажется, впервые в жизни, посмотрел по телевизору душераздирающее американское семейное кино. Под впечатлением от этого зрелища решил инсценировать для нас с тобой день Благодарения. Ведь вероятность, что ты и в самом деле останешься со мной до этого праздника, крайне мала.

Граф делает паузу. Возможно, сейчас предполагается моя реплика, но я не знаю, что ответить. Единственные слова, которые приходят мне на ум, превратят наш разговор в пытку.

– Индейка получилась великолепной, я превзошел самого себя. Когда ты не ответила на мой звонок – на мои звонки, – я пригласил в гости соседей. В общем, ночь вышла вполне сносной. Я только одного не пойму: где моя сказка, Шахерезада?

– Сказка вас ждет. Взбивайте подушку и ложитесь поудобнее. Но не обещаю, что потом вы быстро заснете. Потому что Ксения и Глеб уже едут в лимузине вершить свои темные дела…

* * *

– Правило номер один, – предупредила Ксения, запахивая черный плащ из лаковой кожи. – Ты должен меня касаться.

– Вот так? – Глеб сжал губами мочку ее уха и расстегнул на плаще Ксении только что застегнутую верхнюю пуговицу. Затем – еще две, что пониже. Юркнул ладонью под плащ и мягко сжал грудь. – Или так?

– Нет… – Ксения откинулась на спинку сиденья. – Не настолько откровенно.

Глеб блуждал поцелуями по ее скуле и подбородку, до ажурной маски, пока не нашел ее губы.

– Только не губы! Помада! – увернулась Ксения.

– Тогда, может, так? – Глеб провел носом по ее шее.

– Остановись… Пожалуйста… Сейчас не время…

Глеб ликовал: Ксения больше не сопротивлялась ему. Конечно, эта спонтанная жажда ее тела была некстати – похоже, их ожидала напряженная ночь. Ксения так волновалась перед этим мероприятием, что сломала помаду, когда красила губы. Он помог нанести ей тушь на ресницы – пальцы Ксении дрожали.

Да, сейчас было не время. Но тем не менее она не отстранилась, не стала подтрунивать над ним, брыкаться или издеваться. Она просила – не отказывая. Глеб усилием воли заставил себя остановиться.

– Прикосновения нужны, чтобы изменить твой образ? – спросил Глеб, поправляя лацканы смокинга.

Ксения кивнула.

Смокинг, лимузин с красными сиденьями и зеркальным потолком. Туфли, которые выглядели так дорого, что Глебу, наверное, пришлось бы месяц чинить ради них машины. Все было незнакомым и волнительным. А главное – Ксения. Он смотрел ей в глаза, насыщенность которых при макияже стала еще выразительнее, но его взгляд постоянно опускался к красным, четко-очерченным – влекущим, соблазнительным – губам.

Ксения превратилась в роковую красотку. Туфли на высоком каблуке, чулки, открытое платье, макияж. Изменился даже ее взгляд, когда она смотрела на себя в зеркало.

– Цвет волос, одежда, маска – все для того же?

– Да.

– Сними маску.

Ксения послушалась.

Теперь она казалась ближе и уязвимей. Наверняка и сама это чувствовала.

– Рассказывай.

Еще три дня назад она бы заартачилась, а теперь только выдержала секундную паузу.

– Я работала в службе эскорта.

– Вот как?! – Глеб так резко выпрямился, что едва не ударился головой о крышу лимузина.

Ксения мягко положила свою ладонь на его колено.

– Так вышло… Мне нужны были деньги.

Глеб прикрыл глаза и потер переносицу.

– Ясно.

– Никакой постели! – опомнилась Ксения. – Просто сопровождение. Все девочки были вроде аксессуаров – ну, как дорогие машины.

– Ясно… – Глеб все еще тер переносицу.

– Ничего тебе не ясно!

– Да, мне не ясно, как можно работать в службе эскорта, не перенося прикосновений! – произнес Глеб чуть эмоциональнее, чем ему бы хотелось.

– Тогда у меня с этим все было в порядке.

– И что случилось?

Чтобы успокоиться, он скользнул взглядом по салону. В углублении поблескивало фольгой горлышко бутылки шампанского. Рядом сияли бокалы. Сделать бы пару глотков, усмирить эмоции.

– Ну… – Ксения затаила дыхание. – Одному из клиентов все-таки захотелось с постелью.

Она смотрела на Глеба спокойно, без выражения, словно эта история уже ничего для нее не значила. Только Ксения до сих пор вздрагивала от чужих прикосновений – словно кипятком обжигалась. Ее глаза могли лгать, а тело – нет.

– Этот… человек будет на вечере? – Глеб машинально попытался отыскать в кармане каштан. – Молчишь… Значит, будет.

Не нашел. Отвернулся к окну.