Текст книги "Сан-Андреас"

– Даже не знаю, нравится она мне или нет, сэр, – с сомнением в голосе произнёс Маккиннон. – Как будто бы, это хорошая идея. Но Маккриммон – не просто негодяй, а умный негодяй. Не забывайте, что, если бы не простая случайность, он долго бы занимался своими черными делами. И никому бы даже в голову не взбрело его подозревать. То, что он груб, склонен к насилию, готов человека балкой убить, ещё не означает, что он не способен чувствовать атмосферу вокруг себя, в особенности когда люди становятся, с одной стороны, чересчур осторожными, а с другой – чрезмерно любопытными. И потом, если Рейли находится в приятельских с ним отношениях, почему его также не взяли под наблюдение?

– Ну, не всё так плохо, боцман. Если он даже догадается, что за ним следят, разве это не явится гарантией его хорошего поведения?

– Или явится или же станет гарантией того, что, когда ему будет необходимо что-то провернуть, он сделает так, что рядом не будет ни души, а нам как раз этого и не нужно. Если бы он считал, что его по-прежнему никто не подозревает, он мог бы выдать себя. Теперь он этого не сделает. – Маккиннон посмотрел на стол. – Где мистер Паттерсон?

Джемисон почувствовал себя не в своей тарелке.

– Следят за происходящим.

– Следит за происходящим? То есть не спускает глаз с Маккриммона. Это вы хотите сказать? Мистер Паттерсон, появившись на этом корабле, ещё ни разу не пропустил обеда. Я это знаю, вы знаете, и будьте уверены, что Маккриммон это тоже знает. Если у него возникнет хоть малейшее подозрение, что мы подозреваем его, то можно даже себе представить, какова будет его реакция.

– Похоже, – медленно произнёс Джемисон, – Эта идея, в конце концов, была не такой уж хорошей.

Не только Паттерсон в тот вечер отсутствовал за обедом. Джанет Магнуссон была на дежурстве, а сестра Мария и доктор Синклер занимались весьма серьёзным делом: они перевязывали заново голову капитану Боуэну.

Капитан Боуэн, как передавали, производил много шума.

– Интересно, что думает доктор Синклер по поводу зрения капитана, восстановится оно или нет? – сказал Джемисон, сидя в ожиданий первого блюда за обеденным столом с бокалом вина в руке.

– Он почти уверен, что восстановится, – ответила Маргарет Моррисон.

– Я тоже так думаю. Хотя на это уйдет несколько дней. Ресницы слишком сильно обгорели.

– А остальные в палате всё время так и спят? – Она заморгала и покачала головой. Джемисон поспешил добавить:

– Простите за бестактный вопрос.

– Нет, нет, всё нормально. Она улыбнулась. – Просто я никак не могу выкинуть из головы Симмонса и Маккриммона. Как обычно, только мистер Кеннет не спит, возможно, обер-лейтенант Клаусен тоже, трудно сказать. Он всё, мечется по постели и бормочет.

– И все время произносит бессмысленные слова? – спросил Маккиннон.

– В общем, да. Все слова, конечно, немецкие, за исключением, пожалуй, одного английского. Он его повторяет снова и снова, как будто это слово преследует его. Довольно странно. Это термин, который у шотландцев означает «собирать урожай круглый год». – Она посмотрела на Ульбрихта. – Вы Шотландию хорошо знаете. Мы направляемся в Шотландию. Я – наполовину шотландка. Арчи в Джанет, хотя они уверяют, что с Шетлендских островов, тоже шотландцы.

– И не забудьте того типа с хлороформом, – съязвил Маккиннон. Она скривила лицо.

– Лучше бы не напоминали.

– Извините. Свалял дурака. Так какое отношение шотландцы имеют к Клаусену?

– Слово, которое он постоянно повторяет, – Эдинбург.

– Так. Эдинбург. Афины Севера! – с энтузиазмом произнёс Ульбрихт. – Знаем, знаем. Очень даже хорошо. Лучше, чем многие шотландцы, уверяю вас. Эдинбургский замок. Холирудский дворец. Усыпальница. Сады. Принсес-стрит – самая красивая из всех… – Тут он оборвал свои воспоминания и резко спросил:

– Мистер Маккиннон! В чем дело?

Маргарет Моррисон и мистер Джемисон тоже обратили внимание на боцмана. Казалось, он находится где-то далеко, а костяшки его огромной руки, державшей стакан, побелели. Неожиданно стакан треснул, и вино разлилось по столу.

– Арчи! – Маргарет Моррисон перегнулась через стол и схватила его за руку. – Арчи! Что такое?

– Простите, как глупо с моей стороны, – спокойным, ровным голосом произнёс боцман. Он вновь был самим собой, взял бумажную салфетку и вытер ею стол. – Прошу прощения.

Она повернула его за кисть руки и разогнула ладонь.

– Вы же порезались. И довольно сильно.

– Это ерунда. Говорите, Эдинбург? Преследует его. Вы же так выразились, Маргарет. Преследует. Так, чёрт побери, и должно быть. Господи, каким же идиотом я оказался! Каким слепцом. Тупицей.

– Зачем вы говорите это? Если вы себя считаете тупицей, то что тогда говорить о нас? Выходит, мы ещё…

– Нет, нет. Просто я знаю то, что вам неизвестно.

– Что же это тогда? Что? Маккиннон улыбнулся.

– Маргарет, мне казалось, что вы лучше всех поняли, насколько опасно говорить при людях. Вы можете привести в комнату отдыха капитана Боуэна?

– Нет, не могу. Ему перевязывают голову.

– Маргарет, я думаю, вам следовало бы сделать то, что предлагает боцман. – Ульбрихт впервые в присутствии других назвал её по имени.

– И приведите вашу подругу, – сказал Маккиннон. – То, что я хочу сказать, может заинтересовать её.

Она бросила на него долгий, задумчивый взгляд, а затем, не промолвив ни слова, вышла из комнаты. Маккиннон также задумчиво посмотрел ей вслед, а затем обратился к Джемисону.

– Думаю, вам следует послать кого-нибудь из ваших людей за мистером Паттерсоном. Пусть он тоже придет сюда.

Капитан Боуэн вошёл в комнату отдыха в сопровождении доктора Синклера, которому ничего не оставалось, как прийти вместе со своим пациентом, так как он не успел ещё забинтовать ему голову.

– Похоже, нам придется опять менять наши планы, – произнёс Маккиннон с выражением боли на лице, причиной которой, однако, была не перемена планов, а то, что Джанет чересчур сильно перевязывала его порезанную руку. – Теперь уже точно можно утверждать, что немцы, если им не удастся захватить нас, пошлют нас на дно. «Сан-Андреас» – больше не госпитальное судно, а корабль, полный сокровищ. Сколько их у нас на борту, я не знаю, но, думаю, примерно на сумму в двадцать-тридцать миллионов фунтов стерлингов.

Все молчали. Что можно было сказать на такое заявление? Уверенность боцмана отнюдь не вызвала моря голосов, восклицаний удивления, сомнения или недоверия.

– Это, конечно, русское золото, плата за ленд-лиз. Немцы хотели бы наложить на него свою лапу, поскольку золото есть золото, и не имеет значения, в какой стране оно произведено, но, если им не удастся этого сделать, будьте уверены, что и Британия его не получит. Дело вот в чем.

Британскому правительству должно быть известно, что у нас на борту золото. Вы только задумайтесь над этим – и поймёте, что это спланированная совместная операция между Советским и Британским правительствами.

– Использовать госпитальное судно для перевозки золота? – в полном недоумении произнёс Джемисон. – Британское правительство никогда не пошло бы на это.

– Я не собираюсь комментировать ваше высказывание, сэр. Я считаю, что ваше правительство, как и любое другое, способно на что угодно. Тем более, что в годы войны об этике отношений не говорят. И вообще, существует ли этика войны? Единственное, что я хочу сказать, что наше правительство с большим недовернем относится к русским, и наше исчезновение получит самое грязное истолкование, вплоть до утверждения, что русские, после, того как судно вновь пустилось в плавание, перехватили его, избавились от его команды, отправили «Сан-Андреас» в какой-нибудь порт северной России, выгрузили золото, а затем потопили корабль. С другой стороны, они могут считать, что русские не отправили золота, потому что так и не дождались «Сан-Андреаса», Но у русских есть свой подводный флот, небольшой, который базируется в Мурманске и Архангельске.

Какого мнения будет придерживаться правительство, неважно. Результат в любом случае будет один и тот же – на радость немцам. Британское правительство придёт к выводу, что русские не хотят и не умеют держать своих обещаний, поэтому будет с подозрением относиться к возможным с ними сделкам в будущем. Доказать они ничего не смогут, а вот сделать – да: сократить или совершенно приостановить любые поставки по ленд-лизу в Россию. Это окажется более эффективным способом прекращения поставок союзников в Россию, нежели действия немецких подводных лодок в Северной Атлантике и Арктике.

Наступило долгое молчание. Затем Боуэн сказал:

– Вполне возможный сценарий, боцман. Даже убедительный, если можно воспользоваться этим словом. Но невольно возникает один вопрос: почему вы считаете, что на нашем борту золото?

– Я не считаю, сэр. Я знаю. Несколько минут тому назад, когда мы все уселись пообедать, сестра Моррисон, присутствующая здесь, случайно обмолвилась, что обер-лейтенант Клаусен в бреду постоянно повторяет одно и то же слово – Эдинбург. – Она сказала, что создается такое впечатление, будто это слово преследует его. Думаю, так и есть. Совсем недавно одна немецкая подводная лодка послала на дно крейсер «Эдинбург», возвращавшийся из России. На борту «Эдинбурга» было по крайней мере двадцать миллионов фунтов стерлингов в золотых слитках.

– Господи! – чуть слышно прошептал Боуэн.

– Все чертовски прекрасно увязывается, сэр. Клаусену вдолбили, что он не должен повторять ошибки своего чрезмерно старательного предшественника, который потопил «Эдинбург». В то же время это прекрасно объясняет – я имею в виду потопление «Эдинбурга» – всю ту таинственную возню относительно использования «Сан-Андреаса». Любой крейсер, любой эсминец можно потопить. Но по Женевской конвенции топить госпитальные суда запрещается.

– Как я жалею о том, что не сказала об этом вам раньше, – произнесла Маргарет Моррисон. – Он произносил это слово с первого момента появления у нас. Мне следовало догадаться, что это может иметь какое-то значение.

– Вам незачем корить себя, – сказал Маккиннон. – Почему какое-то слово должно иметь для вас значение? Люди в бреду говорят всё, что угодно. Даже если б мы узнали об этом раньше, разницы не было бы никакой. Важно то, что оно стало нам известно не слишком поздно. По крайней мере, я надеюсь, что не слишком. Если есть какие-то укоры, то они должны быть в мой адрес. Я хоть знал о том, что произошло с «Эдинбургом». Не думаю, что другим было это известно.

– Выходит, это было все заранее подстроено, да? – заметил Джемисон. – Теперь понятно, почему ни вам, ни мистеру Кеннету они не разрешили посмотреть, что происходит за брезентом, когда в судне за делывали пробоину на боку. Они просто не хотели, что вы видели, как они заменяют вынимаемый балласт балластом другого типа. Вы, наверное, знаете, как выглядел первоначальный балласт?

– Вообще-то, нет. Думаю, что и мистер Кеннет тоже.

– А русским этого не было известно, и они решили не рисковать. Я даже уверен, что они покрасили бруски золота в тот же самый цвет, что был у первоначального балласта, хотя размеры и формы блоков и кирпичей из золота наверняка были другими. Вот почему на брезенте была надпись «Вход воспрещен». Все, что произошло с нами с того времени, можно объяснить наличием этого золота. – Джемисон помолчал, как бы не зная, продолжать или нет, наконец кивнул головой, как будто он принял решение. – А вам не кажется, боцман, что поведение Маккриммона не совсем объяснимо?

– Нет, не кажется. Он же двойной агент.

– Чёрт! – Джемисон даже сморщился от досады. – я надеялся, что хоть раз мне удастся первым придти к решению проблемы.

В истории шпионажа, – продолжал Маккиннон, – полно двойных агентов. Маккриммон – один из них. Его основным хозяином и, безусловно, настоящим является Германия. Мы можем выяснить, а может быть, и нет, как немцам удалось внедрить его в русскую разведку, но это им удалось. Вне всякого сомнения, взрыв в балластном пространстве был сделан им по указанию русских, что было скорее в интересах Германии, нежели России. И те и другие были заинтересованы в том, чтобы «Сан-Андреас» направился в Мурманск. Русским это надо было для того, чтобы загрузить судно золотом, а немцам – чтобы внедрить на корабль Симмонса и пронести заряд для балластного пространства.

– Запутанная история, – сказал Боуэн, – но не такая запутанная, когда видны все нити. Это существенно меняет дело, так я понимаю, боцман?

– Думаю, что да, сэр.

– Какой же нам лучше всего взять курс на будущее? Я использую это слово в обоих его значениях.

– Я готов выслушать предложения.

– Лично я вам предложить ничего не могу. При всем моем уважении к доктору Синклеру должен сказать, что благодаря его уходу за мной моя голова практически перестала работать.

– Мистер Паттерсон, у вас какие предложения? – сказал Маккиннон. – И у вас, мистер Джемисон.

– У меня никаких, – ответил Джемисон. – Я не хочу опять попасть впросак, чтобы мне объясняли, почему мой блестящий план вдруг не сработал и почему следовало делать иначе. Потом, я – инженер. Что я могу предложить?

– Тогда я предлагаю следующее. Мы продолжаем следовать этим курсом, то есть прямо на запад, примерно до полуночи. Таким образом, мы ещё дальше удалимся от «хейнкелей» и «штук». Меня они, правда, не особенно беспокоят, они редко переходят в атаку, когда стемнело. Если же мы правы и нам действительно удалось ускользнуть от немецкой подводной лодки, значит, они не знают, где нас разыскивать.

Отсутствие огней «кондора» даст нам возможность предположить, что они ищут нас не в том месте.

В полночь я попрошу лейтенанта рассчитать новый курс – на Абердин.

Будем надеяться, что со звёздами нам повезет. Таким образом, мы довольно близко подойдем к восточному берегу Шетлендских островов. Правильно, лейтенант?

– Я бы сказал, на довольно близкое. На расстояние крика. Вы сможете даже передать своё последнее прости родным островам, мистер Маккиннон.

– Мистер Маккиннон не собирается ни с чем прощаться, – раздался решительный голос Джанет Магнуссон. – Ему нужен отдых. Он сказал, что он скучает по дому, а Леруик – его родной город. Правильно, Арчи?

– Вы прямо читаете мои мысли, Джанет, – оказал боцман. – У меня, капитан, возникла, по-моему, неплохая идея. Остановиться невдалеке от Леруика и посмотреть, какова обстановка. Думаю, существуют две возможности. Теперь мы уверены, что немцы скорее отправят нас на дно, чем допустят, чтобы мы спокойно вошли в какой-нибудь британский порт.

Чем больше мы будем спускаться на юг, тем больше вероятность того, что нас потопят. Следовательно, надо подальше держаться от юга. Второе. Если нас обнаружит самолёт или подводная лодка, они смогут подтвердить, что мы по-прежнему придерживаемся курса на Абердин, так что масса времени впереди. В подходящий момент мы свернём на запад, у местечка под названием Бардхед, затем на северо-запад и север – в направлении на Леруик. Время от времени мы будем понемногу менять курс, пока не доберемся до гавани. Это займет у нас не более часа, а немецким бомбардировщикам, чтобы добраться до нас из Бергена, понадобится значительно больше времени.

– Лично мне такой план кажется вполне приемлемым, – сказал Джемисон.

– Хотел бы я сказать то же самое. Он слишком прост. Всегда существует возможность, что немцы могут догадаться, что мы будем делать. А может быть, и нет. Чем чёрт не шутит.

– Я всегда говорил, боцман, – сказал Джемисон, – что ваше присутствие – большое утешение.

Глава 12

Время клонилось к полуночи, а «кондоров» всё не было видно. За исключением двоих вахтенных в машинном отделении, Нейсбая и Трента на мостике, лейтенанта Ульбрихта и Маккиннона в капитанской каюте, двух постов у входов в госпиталь, а также двух дежурных сиделок, все остальные спали, или делали вид, что спят, или должны были спать. Ветер, сменивший направление на северное, усилился до четырех баллов. По воде побежала волна. «Сан-Андреас» стало раскачивать, хотя он упорно продолжал идти на запад.

В капитанской каюте лейтенант Ульбрихт оторвался от карты, которую он изучал, и посмотрел на часы.

– Без десяти минут полночь. Впрочем, точность времени не имеет значения. Будем менять курс на ходу. Предлагаю в последний раз бросить взгляд на звёзды, а затем направиться на Шетлендские острова.

Наступил рассвет. Холодный, серый, буйный рассвет, а «кондоров» так и не было. В десять часов утра валящийся от усталости Маккиннон – он стоял за штурвалом с четырех часов – отправился вниз позавтракать. В столовой он увидел Джемисона, который пил чашку кофе.

– Спокойная ночь, боцман. Похоже, что мы сбросили их со своего хвоста. Как вы считаете?

– Так оно кажется.

– Кажется? Только кажется? – Джемисон в задумчивости посмотрел на него, – Я что-то не слышу радости в вашем голосе. Целую ночь никаких признаков противника. Неужели мы не должны радоваться при таких обстоятельствах?

– Должны, должны. Положение наше сейчас просто прекрасное. Что меня волнует, так это наше будущее. Оно на данный момент не просто спокойное и мирное, а чертовски спокойное и мирное. Как гласит пословица, перед бурей бывает затишье. Так вот сейчас у нас затишье. Буря впереди. Неужели вы этого не чувствуете, сэр?

– Нет, не чувствую! – Джемисон отвернулся и нахмурился. – Не чувствовал, пока не появились вы и всё не испортили. ещё немного – и вы вообще заявите мне, что я живу иллюзиями.

– Ну, это было бы чересчур, сэр.

– Слишком всё тихо, слишком мирно? Может быть, это и так. Опять игра кошки с мышкой. И мы, конечно, как всегда, в роли мышки? Они нас обнаружили и выжидают удобный момент. Удобный для чего? Нападения?

– Да. Я только что шесть часов провёл за штурвалом, и у меня было много времени для размышлений над этим вопросом. Двух минут для его изложения вполне достаточно. Если кто и живет иллюзиями, так это я. Как вы думаете, сэр, сколько у них «кондоров» на аэродромах в Тронхейме и Бергене?

– Не знаю. Наверное, чертовски много.

– Так считаю и я. Три-четыре «кондора», действующие вместе, за пару часов могут прочесать пространство в десять тысяч квадратных миль. Все зависит от высоты полета и видимости. Тем более, что цель одна – обнаружить нас, самый ценный подарок на Норвежском норе. Но они ничего не делают, даже не пытаются делать. Почему?

– Потому что им известно, где мы находимся. Потому что нам не удалось выйти из-под наблюдения подводной лодки.

Маккиннон кивнул головой и уперся кулаком в подбородок. Завтрак нетронутым стоял перед ним.

– Вы сделали всё, что было в ваших силах, боцман. Никто никогда гарантии дать не пожег. Вам не за что себя корить.

– В том-то и дело, что есть. Если бы нам чуть-чуть повезло, мы бы смогли от неё уйти вчера вечером. Но этого не произошло. Почему? Потому что мы забыли про фактор «Икс».

– Фактор «Икс». Знаете, это что-то странное, боцман. Как в рекламе: фактор «Икс» – новый, секретный ингредиент в самой последней женской косметике!

– Я хочу сказать, что, даже если мы ускользнули от неё, вышли из радиуса действия её гидролокатора, она все равно могла найти нас, причём без помощи локатора или «кондора». Мы забыли о том, что у нормального лучника всегда есть в запасе вторая стрела.

– Вторая стрела? – Джемисон осторожно поставил чашку на стол. – Вы имеете в виду какой-нибудь жучок-передатчик у нас на борту?

– А вы можете предложить иное решение, сэр? Удача сделала нас настолько самодовольными, самоуверенными, что мы просто стали недооценивать простых смертных. Сингх, Маккриммон, Симмонс – все они трое, насколько мне известно, оказались умнее нас, настолько умнее, что мы не замечали очевидного, того, что нельзя не заметить. Вполне возможно, что это даже не приёмопередатчик, а самый простенький передатчик размером не больше дамской сумочки, которым наши Невидимки время от времени пользовались.

– Но мы же все обыскали, боцман. Причём очень тщательно. И ничего не нашли. Передатчики или что там ещё просто так из воздуха не возникают.

– Это верно. Но всё ли мы обыскали? Мы прочесали госпиталь, каюты, кладовые, камбузы – и больше ничего.

– Да, но где ещё…

Джемисон вдруг замолчал и задумался.

– Вот-вот, я подумал о том же самом. Надстройка наша в данный момент все равно что нежилая палата.

– Только ли? – Джемисон поставил чашку и встал. – Ну что ж, займемся надстройкой. Я прихвачу с собой пару своих парней.

– А как вы определите, жучок это или нет? Думаю, я не смог бы.

– А я смогу. Надо только собрать вместе всё, что не должно находиться на корабле.

После его ухода Маккиннон подумал, что Джемисон, в дополнение к своим инженерным способностям, был ещё и ассоциированным членом Института инженеров-электриков, а это наверняка поможет ему определить жучок.

Не прошло и десяти минут, как Джемисон вернулся. Он улыбался, явно довольный.

– У вас поразительный нюх на всякие там «жучки», боцман. Нашли сразу же. Можно сказать, попали в точку.

– Где?

– Хитрые дьяволы. Наверное, решили, что это смешно, и туда никто заглядывать не станет. Что может быть более подходящим местом для радиопередатчика, чем разбитая радиорубка? Они не только воспользовались для питания одной из неповрежденных батареек, но даже приделали самодельную антенну. Правда, вряд ли это сразу же придет в голову, если её внимательно не рассматривать.

– Поздравляю вас, сэр. Блестяще проделано. Вы всё оставили на месте?

– Да. Сперва, чисто инстинктивно, было желание всё вырвать с корнем. Но потом, если так можно выразиться, победил разум. Если они знают о нашем положении благодаря этому передатчику, то они могут и следить за нами с помощью гидролокатора. – Вот именно. Поэтому, когда мы остановили двигатели, они просто подняли перископ и без особого труда обнаружили нас. Ну ладно, время ещё будет, и мы разберем этот жучок.

– Сегодня ночью. Да, боцман? Если мы к ночи ещё будем на плаву.

– Я не совсем уверен, сэр. Все зависит, как вы правильно заметили, от того, в каком состоянии мы будем к наступлению тьмы.

Джемисон посмотрел на него в задумчивости и ничего не сказал.

Маккиннон крепко спал в свободной каюте, расположённой рядом с каютой капитана Андрополуса, когда в половине первого после полудня его разбудил Джонни Холбрук.

– На проводе мистер Нейсбай, сэр.

Маккиннон сел на койке, протёр глаза и с некоторым неодобрением посмотрел на молодого санитара, который, подобного Вейланду Дею, стал своеобразной тенью боцмана.

– А другой никто не может с ним поговорить?

– Извините, сэр. Он настаивает на разговоре с вами.

Маккиннон прошёл в столовую, где люди уже собирались на ленч. Там присутствовали Паттерсон, Джемисон, Синклер, Маргарет Моррисон и сиделка Айрин. Боцман взял трубку.

– Джордж, вы оторвали меня от сна.

– Очень сожалею, Арчи. Но я подумал, что вам лучше об этом знать. Мы – не одни.

– Вот как.

– По правому борту. На расстоянии двух миль. Едва появившись над водой, приказывает остановиться, иначе обещает открыть огонь.

– Вот как.

– Также заявляет, что, если мы попытаемся изменить курс, он потопит нас.

– Даже так?

– Так он заявляет. Может, действительно так и сделает. Мне свернуть к нему?

– Да.

– На полном ходу?

– Я должен получить распоряжение. Подожди минутку.

Он положил трубку.

– Судя по всему, разговор интригующий, – заметила Маргарет Моррисон, – Но по вашим ответам информации не получишь.

– Боцманы – люди немногословные. Мистер Паттерсон, можем мы дать полный ход?

Паттерсон кивнул, ничего не говоря поднялся со своего места и подошёл к трубке.

– Как я понимаю, вопросов задавать не следует? – покорным тоном произнёс Джемисон.

– Правильно понимаете, сэр. Извините, что испортил вам ленч.

– Как всегда… тактика напролом? – спросил Синклер.

– Другого выхода нет. Он угрожает потопить нас.

– Он ещё не то заговорит, когда увидит, что мы направляемся прямо к нему, – сказал Джемисон. – Наверняка он скажет, что на борту «Сан-Андреаса» одни чокнутые.

– Если он это скажет, может быть, он и прав.

Боцман уже повернулся, чтобы уйти, как его задержал Ульбрихт.

– Я тоже пойду с вами.

– Не надо, лейтенант. Я не верю, что наш новый знакомый собирается нас потопить, но попытку остановить нас он сделает. Главной целью, я в этом уверен, будет мостик. Вы хотите пустить насмарку всю ту хорошую работу, что проделали доктор Синклер и медицинский персонал, чтобы вас опять шили и бинтовали? He будьте эгоистом. Маргарет!

– Вы остаетесь здесь, Карл Ульбрихт.

Ульбрихт зарычал, пожал плечами, улыбнулся и остался на своём месте.

Когда Маккиннон поднялся на мостик, «Сан-Андреас» на полном ходу начал разворачиваться на правый борт. Нейсбай обернулся, когда Маккиннон входил в рубку.

– Беритесь за штурвал, Арчи. Он сигналит.

Нейсбай передвинулся к правому борту. Кто-то у боевой рубки подводной лодки действительно пользовался сигнальной лампой, но передача послания происходила очень медленно. Скорее всего, передающий, решил Маккиннон, не знает английского языка и сигналит букву за буквой. Перед боевой рубкой трое матросов сгрудились у боевого орудия, которое, судя по всему, было нацелено прямо на них. Передача послания прекратилась.

– Что он сказал, Джордж?

– Вернитесь на свой курс. Остановитесь – или я стреляю.

– Передайте ему, что мы – госпитальное судно, и напомните о Женевской конвенции.

– Он не обратит на это внимания.

– Тем не менее, посылайте. Отвлеките его. Дайте нам время. По правилам ведения военных действий, в человека никогда не стреляют, если он говорит.

Нейсбай начал сигналить, но тут же вскочил обратно на мостик.

Раздался пушечный выстрел. Снаряд разорвался внутри надстройки. Нейсбай укоризненно посмотрел на боцмана.

– Вы сами играете не по правилам, Арчи.

– Куда он попал?

Нейсбай вышел на правый борт, посмотрел ниже и в сторону кормы.

– В матросский камбуз, – сказал он. – Точнее, в то, что им когда-то было. Конечно, там не было ни души.

– Конечно, они не в это целились, можете быть уверены. Сила ветра в четыре балла для нас ничего не значит, но она делает весьма неустойчивым пушечное основание субмарины. Мне это ужасно не нравится, Джордж, потому; что они могут попасть куда угодно, только не туда, куда целятся.

Будем надеяться, что в следующий раз снаряд пролетит мимо нас и на таком же расстоянии, только не ниже, а выше.

Следующий снаряд пролетел прямо через мостик. Он пролетел через первое окно по правому борту, прошёл через металлический лист, отделявший мостик от того, что некогда было радиорубкой, и разорвался там. Взрывной волной вышибло дверь, которая влетела на мостик, и шарахнуло обоих мужчин. Маккиннон налетел на штурвал, а Нейсбай – на небольшой стол для навигационных карт. К счастью, остроконечные осколки полетели в другую сторону, и никто из них не пострадал.

– Они делают прогресс, Арчи, – произнёс Нейсбай, когда наконец смог отдышаться.

– Это случайность.

«Сан-Андреас», надстройка которого дико вибрировала, поскольку генераторы работали на полных оборотах, продолжал нестись прямо на боевую рубку подводной лодки, которая, правда, была ещё на довольно значительном расстоянии – более чем в одной миле. – Следующий снаряд пронесся недалеко от капитанского мостика.

Третий снаряд действительно пронесся мимо судна и упал, не разорвавшись, в море в сотне ярдов от кормы «Сан-Андреаса».

Следующий снаряд попал в носовую часть. Где он разорвался, сказать было невозможно, – с мостика этого не было видно. Послышался грохот якорной цепи: один из носовых якорей стал опускаться на дно Норвежского моря. Грохот этот прекратился так же резко, как и начался. С якорем, вне всякого сомнения, вырвало и якорный замок.

– Невелика потеря, – заметил Нейсбай.

– Да, действительно, кого волнует якорь? Вопрос в другом: нет ли у нас пробоины.

Ещё один снаряд угодил в носовую часть, и на этот раз не было сомнения, что он попал в полубак на палубе, с левого борта.

– Есть у нас пробоина или нет, – заметил Нейсбай, – сейчас не время выяснять, тем более, что они стреляют по носовой части. Мы все ближе к ним, поэтому выстрелы их становятся более точными. А целятся они, по всей видимости, в ватерлинию. Вряд ли они стремятся потопить нас. И откуда они могут знать, что у нас есть золото.

– Понятия не имею, что им известно. Может, они действительно знают, что у нас золото. Можно подумать, что золото, побитое шрапнелью, от этого перестанет быть золотом. В любом случае, мы должны быть благодарны судьбе. Под таким углом, под которым мы находимся по отношению друг к другу, невозможно попасть в район госпиталя.

Следующий снаряд разорвался в носовой части, почти в том же самом месте, что и предыдущий, правда, чуть выше.

– Там же находится плотницкая мастерская, – рассеянно заметил Нейсбай. – Я, кстати, тоже об этом подумал.

– Фергюсон и Керран были в столовой, когда вы уходили?

– Я вот как раз и пытаюсь вспомнить. Не могу вспомнить, видел я их или нет, но это отнюдь не значит, что их там не было. Это такая парочка, что будут жевать ленч целый час. Нужно было предупредить их.

– У вас на это не было времени.

– Я мог послать человека к ним. Я полагал, что они сконцентрируют весь огонь на мостике, но послать человека к ним я все же мог. Моя вина. Просчет.

Он помолчал, внимательно посмотрел, что делается на море, и сказал:

– Кажется, они поворачивают обратно, Джордж.

Нейсбай посмотрел в бинокль.

– Точно. На мостике какой-то человек, капитан или кто-то другой, с рупором в руке. Ага! Боевой расчет возится с пушкой, а теперь они выстраиваются. Что это может значить, Арчи?

– Ну, если в боевой рубке никого нет, а боевой расчет спускается в люк, то это может означать только то, что вы думаете. Пузырьки на поверхности видно?

– Нет. Хотя минутку. Да. Да, много.

– Продувают балластный отсек.

– Но мы в миле от них.

– Капитан решил не рисковать, и я его прекрасно понимаю. Этот не такой клоун, как Клаусен.

В течение нескольких минут они молча следили за происходящим.

Немецкая подводная лодка была уже под углом в 45 градусов. Вскоре она исчезла.

– Беритесь за штурвал, Джордж. Свяжитесь со старшим механиком, скажите ему о том, что произошло, и попросите сбросить ход до нормальной скорости. Затем возвращаемся на курс, которым следовали. А я схожу посмотрю, нет ли какой пробоины в носовой части.

Нейсбай смотрел вслед удаляющемуся боцману, прекрасно понимая, что не пробоина его в первую очередь волновала, что он отправился посмотреть, не решили ли Керран и Фергюсон на этот раз пропустить ленч.

Маккиннон вернулся минут через десять. В руке у него была бутылка виски и два стакана. Ни тени улыбки на лице.

– Им не повезло? – спросил Нейсбай.

– Судьба отвернулась от них, Джордж. Так же как и я отвернулся.

– Арчи, прекратите. Хватит винить себя. Сделанного не воротишь. – Джанет перехватила его, когда он вошёл в столовую. Он спустился вниз вместе с Нейсбаем, оставив за штурвалом Трента, а Джонса и Макгигана в качестве дозорных. Она отвела его в сторону. – Я понимаю, что это банально, бессмысленно, если хотите, но мёртвых не вернешь.