Текст книги "Сан-Андреас"

– Это верно, безрадостно улыбнулся боцман. А если уж говорить о мёртвых, а о покойниках, как известно, плохо не отзываются, это была ещё та парочка! Но оба они были женаты, у обоих были дочери. Что они подумают, если узнают, что любезный боцман в своём стремлении дорваться до немецкой подводной лодки совершенно забыл об их мужьях? .

– Лучше будет, если вы забудете о них. Я знаю, это звучит жестоко, но пусть мёртвые хоронят мертвецов. Мы – живые. Когда я говорю «мы», я говорю не о вас, я говорю обо всех, кто находится на борту, включая себя. Ваша обязанность – жить ради живущих. Неужели вы не понимаете, что жизнь каждого человека, на этом судне, вплоть до капитана, зависит от вас? Именно от вас зависит, доберемся мы домой или нет.

– Успокойся, женщина.

– Вы отвезёте меня домой, Арчи?.

– Галопом? Прыг-скок! Конечно, отвезу.

Она вытянула руки, взяла его за плечи, внимательно посмотрела ему в глаза, а затем широко улыбнулась.

– Знаете, Арчи, а я ведь действительно верю в это.

Он улыбнулся ей в ответ.

– Я рад этому.

Сам он в этот момент не был в этом уверен, но зачем усугублять подавленность и уныние.

Они подошли к столу, за которым уже сидели Паттерсон, Джемисон и Ульбрихт. Паттерсон поставил перед ним стакан.

– Должен сказать, вы заслужили это, боцман. Прекрасная работа.

– Не такая уж прекрасная, сэр. Я делал то, что я делал, иного выбора у меня просто не было. Не могу сказать, что мне жаль капитана немецкой подводной лодки, но перед ним почти невыполнимая задача. Ему приказано ни в коем случае нас не топить. Что он может сделать? Только на время вывести нас из строя. Мы же бросаемся за ним вдогонку. Он скрывается.

Вот и всё. Очень просто.

– В ваших устах все звучит просто. Я слышал, что на мостике вас чуть-чуть не задело.

– Если бы снаряд пролетел через металлическую стену и разорвался прямо на мостике, это одно дело, но он влетел через стекло. Повезло.

– А в носовой части?

– Три пробоины. Все выше ватерлинии. Привычная работа для судоремонтников, когда судно ставят в доки. Шпангоуты, похоже, достаточно прочные. Это положительные результаты. Что же касается отрицательных, боюсь, это полностью моя вина…

– Арчи! – раздался резкий голос Джанет.

– Ну, хорошо, хорошо. Вы уже об этом слышали. Фергюсон и Керран мертвы.

– Я знаю и сожалею. Чертовски жаль. Уже двадцать человек погибли. – Паттерсон на какое-то время задумался. – Вы считаете, что эта ситуация будет продолжаться какое-то время?

– Какая ситуация, сэр?

– Что они будут пытаться остановить нас, вместо того чтобы потопить.

Маккиннон пожал плечами.

– Немцам не столько важно получить золото, сколько дискредитировать русских перед нашим правительством. По тому, как складываются обстоятельства в настоящее время, они хотят и свой пирог поиметь, и чужой съесть. Самый настоящий фактор жадности.

– Пока они руководствуются жадностью, мы сравнительно в безопасности. Да?

– В смысле, что нас не потопят? Да. А вот захватить нас могут.

– Но вы же сказали…

– Стоит им направить ещё одну подводную лодку – и мы готовы. С двумя подводными лодками шансов у нас никаких. Если мы погонимся за одной, вторая пристроится нам в хвост и будет в своё удовольствие поливать нас шрапнелью. Конечно, не в машинное отделение, потому что им надо доставить нас в Норвегию. А в госпиталь. Стоит одному снаряду туда попасть, и мы сразу же вывесим белый флаг.

В следующий раз, когда я буду подниматься на мостик, я прихвачу прекрасную белую простыню.

– Бывают случаи, боцман, сказал Джемисон, – когда мне хочется, чтобы вы держали свои мысли при себе.

– Я просто отвечаю на вопрос, сэр. Кстати, у меня появилась другая мысль, другой вопрос, если позволите. Только небольшой группе людей было известно об этой операции, о том, что «Сан-Андреас» используется для перевозки золота. Один-два человека из состава кабинета министров, один или два адмирала. И всё. Хотелось бы мне знать, кто из них оказался предателем и продал наши жизни. Если мы вернемся назад и если кто-то из известных деятелей совершит самоубийство, тогда мы узнаем, что это за человек. – Он встал. – Простите меня, мне нужно ещё кое-что сделать.

– Что сделать, Арчи? – спросила Джанет. – Неужели ты ещё не всё сделал на этот день?

– Боцману работа всегда найдётся. Обыденная, Джанет, работа, обыденная.

Он вышел из столовой.

– Обыденная, – повторила Джанет. – Что ещё за обыденная?

– Керран мертв.

– Я это знаю.

По её виду было ясно, что она ничего не понимает.

– Керран был мастером по изготовлению парусов, и в его обязанности входило делать саваны для покойников.

Глава 13

Джанет быстро встала и вышла из-за стола. Паттерсон недовольно посмотрел на Джемисона.

– Бывают случаи, второй помощник, когда мне ужасно хочется, чтобы вы держали свои мысли при себе. Вы ничего понять не можете.

– Это верно. Деликатности у меня никакой. Буйвол и тот лучше сделает.

Паттерсон закончил молитву. К этому времени он уже профессионально проводил погребальную службу. Доски накренились, и зашитые в саваны тела Керрана и Фергюсона исчезли в ледяных водах Норвежского моря. Именно в это время шум машин в машинном отделении стал затихать, а «Сан-Андреас» снижать скорость.

Почти вся команда была на палубе – покойники были приятными людьми, и их любили. На нижней палубе собрались коки, стюарды, медицинский персонал н три кочегара. Трент и Джонс были на мостике.

Первым двинулся с места Джемисон.

– Похоже, – сказал он, – мы совершили ошибку.

Он медленно удалился с видом человека, которому спешить пока некуда.

Паттерсон и Маккиннон шли ещё медленнее.

– Интересно, что он имел в виду? – произнёс Паттерсон. – Под словами «Мы совершили ошибку»?

– Он ещё мягко сказал, сэр. Он просто намекнул, что всезнающий боцман опять сделал очередной промах. Кто стоял на вахте внизу?

– Только Стефан. Ну, этот, польский мальчишка.

– Будем надеяться, что он не пойдет вслед за теми, кого мы спускали за борт сегодня.

Паттерсон остановился и схватил Маккиннона за руку.

– Что вы хотите этим сказать? И о каком «промахе» вы говорите?

– Все взаимосвязано, – печально отозвался Маккиннон. – Наверное, я устал. Может быть, просто поленился подумать. Сэр, вы, случайно, не обратили внимания, кого не было на похоронах?

Паттерсон несколько мгновений молча смотрел на него, а затем стал перечислять:

– Медицинский персонал. Персонал столовой. Стюарды. – Он схватил боцмана за руку. – И Маккриммон.

– Действительно. А кто это разрешил Маккриммону болтаться здесь без дела?

– Видимо, наша тактика в отношении его не сработала. Всего не предусмотришь. Ни один человек этого сделать не в состоянии. Этот Маккриммон – скользкий тип. Как вы считаете, мы сможем что-нибудь ему пришить?

– Уверен, что не сможем. Тем не менее, сэр, я прошу вашего разрешения посадить его под замок. – Он с мрачным видом покачал головой и горько добавил:

– Что толку запирать дверь, когда лошадь понесла.

Стефан лежал на палубе, залитой нефтью, продолжавшей вытекать из поврежденного топливного трубопровода. За его правым ухом был кровавый синяк. Синклер осмотрел его голову и выпрямился.

– Я отправлю его в госпиталь. Сделаем рентген, но думаю, в этом нет необходимости. Он скоро очнется. Будет голова болеть. Вот и всё. – Он бросил взгляд на два стальных предмета, валявшихся на палубе рядом со Стефаном. – Вам известно, кто это сделал, боцман?

– Да. Гаечным ключом он его оглушил, а топориком повредил трубопровод. Могут быть отпечатки пальцев.

– Нет, не могут. – Маккиннон носком сапога коснулся обтирочного материала. – Этим он стёр отпечатки пальцев. – Он посмотрел на Паттерсона. – Этот трубопровод можно заменить, сэр?

– Можно. Сколько времени это займет, второй помощник?

– Пару часов, – ответил Джемисон.

– Вы не пройдете со мной, Паттерсон? – спросил Маккиннон.

– С удовольствием, боцман.

– Вы знаете, что могли убить его? – спросил Маккиннон.

– О чём, чёрт побери, вы говорите? – развязно бросил Маккриммон, сидевший в столовой.

– О Стефане.

– Стефане? А что такое со Стефаном?

– У него пробита голова.

– И все же я не понимаю, о чём вы говорите. Пробита голова? И как он умудрился пробить себе голову?

– Благодаря вам. Вы спустились в машинное отделение и ударили его по голове, а затем перебили топливный трубопровод.

– Вы что, с ума сошли? Я не вставал с этого места последние четверть часа.

– Тогда вы должны были видеть, кто спустился в машинное отделение. Вы – кочегар, мистер Маккриммон. Двигатель остановился, а вы даже не спустились вниз, чтобы посмотреть, что произошло?

Маккриммон жевал какую-то жвачку.

– Не надо взводить на меня напраслину. Факты у вас есть?

– Достаточно, – рявкнул Паттерсон. – Я заключаю вас под арест, Маккриммон. Какое-нибудь укромное местечко для вашего заключения мы найдем. Когда мы вернемся в Британию, вас будут судить за убийство, предательство, объявят приговор и, вне всякого сомнения, расстреляют.

– Это абсолютная чушь! – крикнул он, предпослав слову «чушь» несколько нецензурных выражений. – Я ничего такого не сделал, и вы не в состоянии доказать ничего.

– А нам это и не понадобится делать, – сказал Маккиннон. – Ваш дружок – Симмонс, или Браун, или как там его зовут – уже давно заливается, как говорят американцы, как канарейка. Пытаясь спасти свою жизнь, он всю вину за содеянное пытается переложить на вас.

– Негодяй!

Маккриммон вскочил на ноги, оскалил зубы, правую руку он сунул за пазуху.

– Не советую, – произнёс Паттерсон. – Что бы это ни было, не советую. Бежать вам некуда, Маккриммон, а боцман может убить вас одной рукой.

– Давайте, что там у вас есть, – сказал Маккиннон и протянул руку.

Маккриммон вытащил нож и положил на ладонь боцмана.

– Победы вы не одержали. – Лицо у него одновременно было испуганным и наглым. – Смеётся тот, кто смеётся последним.

– Может быть. – Маккиннон в задумчивости посмотрел на него. – Вам что-то известно, чего мы не знаем?

– Может быть.

– Как, например, наличие передатчика, спрятанного в радиорубке?

Маккриммон бросился вперёд, встретился с кулаком боцмана и рухнул с перебитым носом на пол.

Паттерсон посмотрел надлежащее тело и спросил Маккиннона:

– Вы почувствовали хоть какое-нибудь удовлетворение?

– Может, этого и не стоило делать… да, да, почувствовал.

– Я тоже, – произнёс Паттерсон.

День перешел в вечер, затем наступила ночь, а немцев всё не было.

«Сан-Андреас», восстановив прежнюю скорость, держал курс на Абердин.

Стефан пришёл в сознание и, как и предсказывал доктор Синклер, ничего кроме небольшой головной боли не испытывал. Синклер провёл две небольшие операции, восстанавливая перебитый нос Маккриммону, – работа, весьма сложная для хирурга по пластическим операциям. Синклер таким хирургом не был.

Лейтенант Ульбрихт, разложив перед собой на столе навигационную карту, в задумчивости почесал подбородок, а затем посмотрел на Маккиннона, сидевшего напротив него в капитанской каюте.

– Пока что нам везло. Везло? Никогда не думал, что я буду говорить такое на борту британского корабля. Почему мы остались одни?

– Потому что нам повезло, как вы только что выразились. Потому что поблизости у них нет свободной подводной лодки, а наш друг, который преследует нас по пятам, не решился сам снова заняться нами. Потом, мы по-прежнему держим курс на Абердин. Им известно, где мы находимся, и у них нет оснований полагать, что мы совсем не идем туда, куда нам следует идти. Они не знают, что произошло на судне. Средств таких у них нет.

– Пожалуй, разумно. – Ульбрихт посмотрел на карту и постучал по зубам. – Если с нами ничего не произойдет ночью, значит, это произойдет завтра. Вот что я думаю. По крайней мере, чувствую.

– Знаю.

– Что вы знаете?

– Завтра. Ваши земляки – не тупицы. Завтра мы будем проходить рядом с Шетлендскими островами. Наверняка у них возникнет подозрение, что мы собираемся зайти в Леруик или в другое подобное место. И будут действовать, исходя из этого предположения.

– Пошлют самолёты? «Кондоры»?

– Возможно.

– А у Королевских Военно-воздушных сил там есть истребители?

– Думаю, что да, хотя точно не знаю. Не был там многие годы.

– В Люфтваффе, конечно, знают. Если там есть «харрикейны» или «спитфайеры», они не станут рисковать и посылать туда своих «кондоров».

– Они могут послать их в сопровождении «мессершмитов», самолётов дальнего радиуса действия.

– Ну, а если не пошлют самолёты, значит, в нас могут выпустить торпеду?

– Меня это как-то мало волнует. Я думаю совершенно о другом.

– Я тоже. Торпеда – это уж на крайний случай. Знаете, может, нет необходимости сворачивать на юг вокруг Брессау и вокруг Бардхеда. Мы можем воспользоваться северным путем. Мимо селения Мерифилд. Так, кажется, оно называется?

– Я родился там.

– Боже, какой же я идиот. Если мы повернем на север, то нас же наверняка собьют торпедой. Так ведь?

– Да.

– Если же мы будем идти прямо на юг мимо Брессау, они подумают, что мы придерживаемся курса на Абердин.

– Можно только на это надеяться, лейтенант. Гарантии никто не даст. И сделать мы больше ничего не можем, – Совсем ничего?

– Ну, кое-что можем. Спуститься вниз и пообедать.

– Вполне возможно, это будет наш последний обед, да?

Маккиннон скрестил пальцы, улыбнулся и ничего не сказал.

За обедом, по вполне понятным причинам, все сидели с серьёзными лицами. Паттерсон был в необычайно печальном настроении.

– Вы никогда не задумывались о том, боцман, что мы просто можем обогнать подводную, лодку? Совершенно не опасаясь, что взорвутся паровые котлы, мы можем выжимать скорость на два-три узла больше.

– Задумывался, сэр. Уверен, это мы можем сделать. – В атмосфере чувствовалось напряжение. – Но я также уверен и в том, что немецкая подводная лодка сразу же заметит усиление оборотов наших двигателей. Ей останется только всплыть – тем самым она увеличит свою скорость – и разделаться с нами. Наверняка у неё на борту есть не менее дюжины торпед. Интересно, которая по счету попадет в нас?

– Нам и одной достаточно. – Паттерсон вздохнул. – Когда люди в отчаянии, они делают отчаянные предложения. Могли бы сказать что-нибудь и подбадривающее, боцман.

– После тяжелого труда, – сказал Джемисон, – бывает отдых. После шторма – порт. А нас, боцман, похоже, ничего хорошего не ждёт – ни отдых, ни безопасная гавань. Так, да?

– Должно было бы быть, сэр. Но, как вы помните, – он показал на Джанет Магнуссон, – я обещал этой даме отвезти её домой.

– Вы очень милы, Арчи Маккиннон. – Джанет улыбнулась ему. – Хотя врёте, не стесняясь. Маккиннон ответил ей улыбкой.

– А вы имейте немного терпения.

Ульбрихт первым почувствовал изменение общего настроения.

– Что-нибудь случилось, мистер Маккиннон?

– Да. По крайней мере, я надеюсь, что да. – Он посмотрел на Маргарет Моррисон. – Я вот думаю, будете ли вы так любезны попросить капитана Боуэна прийти в комнату отдыха?

– Ещё одна секретная конференция? Мне казалось, что все шпионы, преступники и предатели уже за бортом.

– Ну, я так не думаю, но кто знает? – Он осмотрел присутствующих за столом. – Мне бы также хотелось, чтобы вы все присоединились к нам.

На следующее утро, на рассвете, а светлеть в этих широтах начинает очень поздно, лейтенант Ульбрихт смотрел в окно по правому борту на равнинную местность, периодически проглядывавшую в просветах между шквалами мокрого снега.

– Так это и есть Унст, да?

– Да, это Унст.

Несмотря на то что Маккиннон почти всю ночь был на ногах, он выглядел свежим, отдохнувшим и почти весёлым.

– И вот ради этого вы – шетлендцы – разбиваете себе сердца?

– Да, ради этого.

– Я не хочу вас обидеть, мистер Маккиннон, это, по-моему, это самый пустынный, бледный и неприветливый остров, на который я имел несчастье обратить свой взор.

– Дом, милый дом, – спокойно произнёс Маккиннон. – У каждого свои представления о красоте, лейтенант. А потом, ни одно шикарное место не будет выглядеть лучше в таких погодных условиях, как эти.

– Это другое дело. А погода на Шетлендах всегда такая плохая?

Маккиннон с удовольствием обозревал синевато-серые волны моря, тяжелые облака и падающий снег.

– Мне кажется, погода просто чудесная.

– Ах да, у каждого свои представления. Думаю, лётчик любого «кондора» с вами не согласился бы.

– Невероятно. – Маккиннон показал вперёд. – Чуть-чуть правее. Это Фетлар.

– Да? – Ульбрихт взглянул на карту. – В пределах мили, от силы – двух. Неплохо мы поработали, мистер Маккиннон, неплохо.

– Мы? Вы, именно вы. Прекрасное судовождение, лейтенант. Адмиралтейство просто обязано дать вам медаль за ваши услуги.

Ульбрихт улыбнулся.

– Я очень сомневаюсь, что адмирал Дениц одобрит это решение. А если уж говорить об услугах, то они закончились. Как специалист по навигации я вам больше не нужен.

– Мой отец был рыбаком, профессиональным. Свои первые четыре года на море я провёл с ним вокруг этих островов. Здесь я, конечно, с курса не собьюсь.

– Я думаю.

Ульбрихт вышел на правый борт, в течение нескольких секунд вглядывался в направлении кормы, затем быстро вернулся, дрожащий и запорошенный снегом.

– Небо или то, что можно назвать небом, в северном направлении ужасно чернеет. Ветер стал более свежим. Похоже, что ваша ужасная – простите, чудесная, по вашим словам, – погода ещё может продлиться достаточно долго. Кажется, этого в расчет вы не принимали.

– Я же не чародей. И не гадальщик. Предсказание будущего не входит в мои обязанности.

– Ну что ж, назовем это вовремя выпавшей удачей.

– Удачей можно воспользоваться. Хотя бы чуть-чуть.

Фетлар был по правому траверзу, когда Нейсбай взялся за штурвал.

Маккиннон вышел на правый борт, чтобы посмотреть, какая погода.

Поскольку «Сан-Андреас» отклонился к югу на градус или два, а ветер был с севера, корабль почти не кренился. Облака почернели, стали зловещими, но не это привлекло его внимание. Сперва ему просто почудилось, потом он стал почти уверен, пока, наконец, не убедился, что их ожидает нечто более зловещее. Он вернулся на мостик и посмотрел на Ульбрихта.

– Помните, мы с вами говорили об удаче, хотя бы чуть-чуть. Мы не одни. Вон там «кондор».

Ульбрихт ничего не сказал, только вышел на борт и прислушался.

Вернулся он через несколько секунд.

– Я ничего не слышу.

– Его заглушает шум ветра. Я его точно слышал. В северо-восточном направлении. Я абсолютно уверен в том, что лётчик думает, будто мы его не услышим. Спутаем с завываниями ветра. Видимо, на этот раз они очень осторожны или чего-то боятся. Они вынуждены считаться с возможностью, что мы можем прорваться к какому-нибудь порту на Шетлендах. Можно представить, как всё произойдет. Перед рассветом подводная лодка поднимается на поверхность и вызывает «фокке-вульф». Лётчику, вне всякого сомнения, приказывают держаться вне поля видимости и слышимости.

Он так и делает, пока не получает сообщения от подлодки о том, что мы неожиданно сменили курс. Вот тогда он и появляется.

– Чтобы покончить с вами, – произнёс Нейсбай.

– Ну уж, розовых лепестков они кидать не будут. Это точно.

– Значит, вы считаете, что ни бомбардировщики-торпедоносцы, ни пикирующие бомбардировщики, ни «штуки» нами заниматься не будут?

– Нет, не будут. Они не смогут оказаться здесь в нужное время.

Прилететь раньше и болтаться в воздухе без дела они тоже не могут.

Единственный самолёт, который может весь день крутить над одной местностью, если в этом есть необходимость, – «кондор». Причём может прилететь не один самолёт, а несколько. Не забывайте, что мы – очень важная цель.

– Такой способностью, боцман, как у вас, – успокаивать людей и вселять в их души надежду, – обладают немногие, – с унылым видом произнёс Ульбрихт.

– Присоединяюсь к вашему мнению, – сказал не менее тоскливым голосом Нейсбай.

– Вы что, желаете, чтобы я все секреты держал при себе, да? Но вам болтать не следует. Зачем распространять печаль и уныние, в особенности если мы знаем, что надо делать в таких случаях.

– Изображать счастливую невинность, так, что ли? – спросил Нейсбай.

Маккиннон кивнул.

– Ну, это мы можем.

Вскоре после полудня, когда они проходили мимо череды небольших, скрытых туманом островов, которые Маккиннон назвал Скерриз, боцман вместе с Ульбрихтом спустился вниз, оставив на мостике Нейсбая и Макгигана. Снег, напоминавший скорее дождь, а не снег, прекратился, но не совсем. Ветер тоже стих. Видимость, если уместно было использовать это слово, составляла две – четыре мили. Облачность протянулась на высоту да двух тысяч футов, и там, где-то за её пределами, парил «кондор». Маккиннон больше его не слышал, но он ни на мгновение не сомневался в том, что он всё ещё там.

Капитан и Кеннет сидели на своих постелях. Боцман провёл с ними и с Маргарет Моррисон почти весь день. Все старались быть спокойными, но в атмосфере чувствовалась напряжённость ожидания. Было бы лучше, подумал про себя Маккиннон, если бы они знали, что за облаками за нами ведет наблюдение «кондор».

В столовой он разыскал Паттерсона и Синклера.

– Что-то сегодня на удивление спокойно, – сказал Синклер. – Как вы считаете, боцман?

– У нас ещё долгий путь впереди. – Интересно, подумал он, как среагирует доктор, если узнает о «кондоре». – Погода на нашей стороне. Снег, плохая видимость – не туман, но плохая. Низкая облачность.

– Звучит многообещающе. Может быть, мы ещё коснемся земли Хэппли-Айлз?

– Будем надеяться. Кстати, раз вы упомянули об этих островах, вы сделали все необходимые приготовления для переправки на них ваших тяжелораненых, когда мы будем проходить мимо?

– Да. Нет проблем. Лежачий больной только один – Рафферти. Затем четыре человека из Мурманска: двое с ранениями ног, двое – с отморожениями. Всего пять человек.

– Хорошо. Мистер Паттерсон, а эти два негодяя, Маккриммон и Симмонс, или как там его. Когда будем отправлять их на берег, их придется связать – ну, хотя бы руки за спиной.

– Правда, неизвестно, будет ли у нас шанс отправить их на берег. Они будут оставаться на судне до конца. И будут отправлены на берег, только когда корабль пойдет ко дну. Хоть они и преступники, преступники разной категории, они всё же люди.

– Пожалуйста, не надо об этом, – взмолился Синклер.

– Конечно, сэр. Как их кормят? Впрочем, это меня мало волнует.

– Оно и заметно, – съязвил Синклер. – Я их видел. Симмонс говорит, что потерял аппетит, а у Маккриммона лицо так разбито, что он от боли не может есть. Он говорит с трудом. Похоже, боцман, вы ударили его кувалдой.

– И не лью по этому поводу слезы.

Маккиннон поднялся и, прежде чем уйти, бросил:

– Пойду облегчу судьбу Нейсбаю.

– Часа два, – сказал Маккиннон. – Может быть, даже меньше, если мне удастся найти гряду низких облаков, снега и даже тумана. Чего угодно, лишь бы это дало нам возможность исчезнуть. Кто-нибудь из вас с мистером Джемисоном будет в это время в машинном отделении?

– Скорее всего, мы оба там будем, – со вздохом произнёс Паттерсон. – Можно только надеяться, что это сработает, боцман.

– Это единственное, что нам остается, сэр.

Вскоре после трёх часов дня, находясь с Нейсбаем и Ульбрихтом на мостике, Маккиннон принял решение двигаться дальше.

– Этого видеть мы не можем, – сказал он, обращаясь к Ульбрихту, – но мы действительно находимся напротив южной оконечности Брессау?

– Я бы так и сказал. Прямо назад от нас.

– Ну что ж, чему бывать, того не миновать. – Он связался с машинным отделением. – Мистер Паттерсон? Начнем, пожалуй. Джордж, лево руля. Курс – прямо на запад.

– Откуда я знаю, где запад? Маккиннон подошёл к двери, выходящей на правый борт, и распахнул её.

– Будет немного прохладно и сыро, но, когда ветер усилится и станет бить вам прямо в правую щеку, это и будет почти соответствовать западу.

Он прошёл в радиорубку, отсоединил жучок, возвратился на мостик и вышел на левый борт.

Погода почти не изменилась. Серое небо, серое море, видимость не более двух миль. Он вновь вернулся на мостик, оставив открытой дверь, чтобы северный ветер свободно проходил через мостик.

– Интересно, – сказал Ульбрихт, – о чём сейчас думает капитан подводной лодки?

– Вряд ли о чём-то приятном. Все зависит от того, как он организовал слежку за нами. Опирался ли он при этом только на передачи жучка, или только на результаты гидролокации, или же использовал и то и другое.

Если дело было только в жучке, он мог следить за нами на расстоянии.

Достаточно было, не всплывая, поднять над поверхностью воды антенну и получать сигналы жучка. В этом случае он мог и не пользоваться гидролокацией. Если это так, он может решить, что передатчик просто сдох. В конце концов, у него нет оснований полагать, что мы могли случайно наступить на жучок или узнать о художествах Маккриммона.

«Сан-Андреас», двигаясь почти на запад, развивал всё большую скорость.

– Итак, она где-то в этом квадрате, – продолжал Маккиннон. – Не хотел бы я здесь оказаться. Так какое же он примет решение? Станет ли он увеличивать скорость и двигаться нашим курсом в надежде догнать нас или же уйдёт в укрытие и в надежде найти нас пойдёт на перехват в районе Бардхеда? Все зависит от опыта капитана.

– Лично я не знаю, – ответил Ульбрихт.

– А я знаю, – сказал Нейсбай. – Мы исходим из предположения, что он не следит за нами с помощью гидролокатора. Если он так же опытен, как вы, Арчи, он пойдёт на перехват, затем попросит «кондора» спуститься и отыскать нас.

– Я так и боялся, что вы это скажете.

Пятнадцать минут прошли в странной тишине, затем Маккиннон вышел на левый борт. Отсутствовал он недолго.

– Вы правы, Джордж. Он там, высматривает нас. Я легко распознаю двигатели «кондора», но он ещё не показался. Но покажется, будьте покойны. Ему надо только один квадрат пересечь, а это займет немного времени, и он нас обнаружит. Затем даст сигнал подводной лодке, сбросит на нас несколько бомб, а остальное доделает лодка.

– Приятная мысль. Лучше не скажешь, – заметил Нейсбай.

Ульбрихт вышел на левый борт и тут же вернулся. Он ничего не сказал, только кивнул головой.

Маккиннон поднял трубку телефона.

– Мистер Паттерсон? Начинаем. Постарайтесь развить наибольшую скорость. Как можно быстрее. Нас выслеживает «кондор». Ещё несколько минут, и он нас обнаружит. Я бы несся отсюда на всех парусах.

– У вас не такая скорость, как у «кондора», – заметил Нейсбай.

– К сожалению, Джордж, я это понимаю, но и сидеть, как утка, и ждать, когда он прилетит и разбомбит меня, я не желаю. Мы всегда можем попытаться уклониться.

– Он тоже может свернуть и вывернуться, и сделать это значительно быстрее нас. Вы бы лучше вспомнили хоть какие-нибудь молитвы.

«Кондору» понадобилось ещё двадцать минут, чтобы отыскать их. Как только он их нашёл, он не стал терять времени и появился над ними. В классической манере зашёл со стороны кормы на самой низкой, как и предсказывал Нейсбай, высоте в три сотни футов. Нейсбай вывернул штурвал влево до отказа, но толку от этого было мало. Как он и говорил, «кондор» развернулся и выкрутился быстрее них.

Бомба, весом не более 500 фунтов, ударила по корме, примерно в шестидесяти футах от надстройки. Взметнулся большой фонтан маслянисто-черной жидкости, и вспыхнуло пламя.

– Странно, – заметил Нейсбай. Боцман покачал головой.

– Ничего странного нет. Просто жадность.

– Жадность? – Ульбрихт посмотрел на него, а затем кивнул. – Действительно, золото ведь.

– Значит, они ещё не отказались от надежды им завладеть. Сколько, вы сказали, до Бардхеда?

– Мили четыре.

– Примерно так. Если они не остановят нас до этого места, значит, они тогда нас потопят.

– А если они остановят нас?

– Тогда они дождутся, пока не поднимется на поверхность немецкая подводная лодка и не захватит нас.

– Как это все мерзко, – произнёс Нейсбай. – Очень мерзко. Я говорю о любви к деньгам.

– Думаю, – сказал Маккиннон, – они появятся примерно через минуту, чтобы показать нам пример любви.

И действительно, «кондор» очень быстро развернулся и возвращался к «Сан-Андреасу» со стороны левого борта.

– Некоторые из ваших лётчиков, – сказал Маккиннон, обращаясь к Ульбрихту, – отличаются необыкновенной настырностью и однобокостью мышления.

– Да, бывают случаи, когда бы лучше этого не было.

Второе нападение было точным повторением первого. Лётчик или его штурман был специалистом по точности попадания. Вторая бомба разорвалась в том же самом месте и с теми же результатами, что и первая.

– Это не очень большие бомбы, – сказал Маккиннон, – но ясно, что больше мы терпеть не можем. Ещё одна такая бомба – и можно прощаться с жизнью.

– Накрываться белой простыней?

– Вот именно. Кстати, она у меня здесь. Я не шучу. Послушайте! Я слышу авиадвигатель.

– И я тоже, – сказал Ульбрихт. – Сделан в Германии.

– Я не про этот, а про другой. Совершенно по-иному работает. Это истребитель. Господи, да какой же я тупица! Столько прожить – и остаться таким тупым, А этот лётчик «кондора»? Куда он лезет? Конечно, у них же есть радар на острове. И военных полным-полно. Все уже, наверное, на ногах. «Кондора» засекли, и кого-нибудь послали посмотреть, что происходит. Нет, не кого-нибудь. Я слышу двоих. – Маккиннон протянул руку и включил лампы, освещающие красные кресты на палубах и боковинах «Сан-Андреаса». – ещё не хватало, чтобы нас приняли за «Тирпиц».

– Я вижу их, – бесстрастным голосом произнёс Ульбрихт.

– Я тоже. – Маккиннон посмотрел на Ульбрихта и постарался сдержать обуревающие его чувства восторга. – Вы узнаете их?

– Да. «Харрикейны».

– Мне жаль, лейтенант. – Сожаление в голосе боцмана было подлинным. – И вы знаете, что это означает?

– Боюсь, что да.

Это даже не было соревнованием. «Харрикейны» быстро настигли «кондора» и моментально выстрелили: один сверху, другой – снизу.

«Фокке-вульф» не взорвался, не распался, не вспыхнул ярким пламенем.

Ничего столь драматичного не произошло. Он просто загорелся. Таща за собой хвост дыма, он по косой рухнул в море и исчез в его глубинах.

Лейтенант Ульбрихт бесстрастно наблюдал за происходящим.

Два истребители вернулись к «Сан-Андреасу» и начали кружить над ним: один поближе, другой – на расстоянии мили. Их присутствие, несмотря на то что трудно было представить, что они могли бы сделать подводной лодке (в лучшем случае – сбить перископ), если она задумала пустить торпеду, все равно приносило успокоение и надежду.

Маккиннон вышел на левый борт и помахал рукой одному из самолётов, кружившему почти над самым судном. «Харрикейн» ответил взмахом крыльев.

Джемисон поднял трубку, когда позвонил Маккиннон.

– Думаю, вы можете перейти на нормальную скорость, сэр. «Кондор» ушёл.

– Ушёл? – озадаченно спросил Джемисон. – Куда?

– В море. Парочка «харрикейнов» расстреляла его.

«Харрикейны» были с ними, пока они не оказались в пределах одной мили от Бардхеда, где из сгущающейся тьмы появился им навстречу фрегат.