Текст книги "Очарование лжи"

– Юра, меня беспокоит чувство какой-то недосказанности в этой семье. Я даже не знаю, как тебе все это объяснить.

– Что именно?

– Во-первых, меня беспокоят сны. Еще дома, перед приездом сюда, во сне я видела аварию, в которую попала Кристина.

– Откуда ты знаешь, что тебе снилась именно Кристина? Ты же ее ни разу не видела.

– Я сначала и сама не знала, а сегодня ночью увидела ее в этом доме с Настей. А потом Галина Адамовна сказала, что Кристина разбилась на красной машине, как в моем сне. Но это не главное.

– А что главное?

О главном Степанкову думать не хотелось. Вообще ни о чем не хотелось думать. Избыток кислорода так действовал, что ли?

– Кристина жива.

– Что? – Степанков резко остановился. – Как это – жива?

– А так. Погибла женщина, очень похожая на Кристину.

– Саша, погоди, ты же знаешь, я всегда тебе верю безоговорочно, но сейчас это звучит…

– Юра, за помощью ко мне обращаются только мертвые, и это была не Кристина, а совсем другая женщина, но очень похожая на нее. Поэтому я и спросила сегодня утром у Галины Адамовны, не было ли у Кристины сестры. И она моего вопроса испугалась. Сам подумай, с чего ей так было пугаться? У меня такое чувство, что все что-то скрывают от меня и друг от друга.

– Не придумывай. Что скрывать?

– Не знаю. Может, истинную причину болезни девочки?

– Саша, ты же знаешь, как я ценю и тебя, и твою интуицию, но Настю я видел в реанимации сразу после аварии. Никакой тайны в ее болезни нет.

– Но, может, еще что-то было? До аварии?

– Я тебе рассказал все, что сам знал. Мы с Игорем не настолько близки, чтобы он мне как на духу исповедовался. Ох, как здесь хорошо. В озере купалась?

– Как ты думаешь, что могло случиться с девочкой, чтобы она настолько ушла в себя?

Степанков сел на траву.

– Садись. Не бойся, клещей уже нет. Окончился их сезон. – Он примял рукой траву и с удовольствием потянулся всем телом.

– Я знаю только одно, что от обиды чаще бывают неврозы, болезнь печени, желчного пузыря. – Степанков выждал, пока Саша примостится рядом, и продолжил свое размышление: – Ожирение тоже, кстати, от обиды. Чувство вины может спровоцировать суицид. Большинство тех, кто сиганул с десятого этажа, мучило чувство вины: недостаточно красивая, виновата, что не оправдала надежды любимого, родителей, начальника и так дальше. Я виновата в несчастьях других…. и в петлю.

– А страх?

– Вот видишь, ты сама все знаешь, а еще спрашиваешь. Кармическая медицина считает, что люди болеют только из-за собственных страхов.

– И какой самый сильный страх?

– Самый страшный страх – страх «меня не любят».

«Вот и я все время думаю, что меня Павел разлюбил. Значит, во мне живет и набирает силу страх. И как с ним бороться, чтобы обязательно победить? Надо было сразу показать Стрельникову фотографию и услышать его ответ, и не растить в себе страх».

– Юра, ты не знаешь, какие отношения были у Насти с матерью, да и в целом в семье?

– Ну какие отношения? Обеспеченная семья. Это ж не проблема куска хлеба, чтобы мать жертвовала собой. Да и Настя совсем была маленькая, чтобы что-то понимать в семейных неурядицах, если те даже и были в семье.

– Я не об этом. Отношения могут быть разными. Мать может души не чаять в своем чаде, возведя в ранг ангелов. А потом этот ангел садится на голову, превращаясь в маленького деспота. А бывает, что между матерью и ребенком устанавливаются очень теплые, дружественные отношения. Только в данной ситуации меня настораживает одно – почему, как ты говоришь, в благополучной семье девочку после аварии забрала к себе бабушка? Почему Настя не осталась с матерью?

– Может, Кристине самой требовалась помощь и ей одной было тяжело справляться с дочкой?

– Не знаю. – Саша сорвала цветок и заправила его в волосы Степанкову.

– Я бы никогда своего ребенка никому не отдала. Выходит, девочку ограждали от матери? Или мать ограждалась от дочки? Ты, кстати, хорошо знал Кристину?

– Видел ее, конечно, общался с ней, но это чисто праздное знакомство и разговоры ни о чем. А почему ты думаешь, что Настю Галина Адамовна оградила от матери?

– А ты много видел матерей, которые оставляют на попечение бабушкам больных детей? Вот так просто, без причины? Значит, причина должна быть.

– Хотя, – Степанков резко сел, – ты права. Я как-то даже не подумал об этом.

– Вот я и хочу поговорить об этом с Луниным. Я когда спросила Галину Адамовну, не скучала ли Настя по матери, она побледнела и сразу, как обычно, перевела разговор на другую тему.

– Как тебе здесь в целом, а то мы все о делах да о делах?

– Нормально. Даже интересно. Галина Адамовна очень стоически все переносит. Выдержка еще та. Ведет дом. Обслуживающий персонал добродушный, может, немного простоватый, но по чисто человеческим качествам – лучше не найдешь. Дальше кто там у нас? Анатолий. На нем все держится. Безотказный, бдительный, я бы сказала – неусыпный. Наверное, Галине Адамовне повезло с таким управляющим. Еще есть Ксения – очень красивая и какая-то пустая.

– Это все, Александра, оттого, что в женщине плохо сочетаются ум и красота. Вернее, это вообще несочетаемые понятия. Ты, конечно, не в счет, – поправился Степанков. – Ты – исключение из правила.

– Да ну тебя, – засмеялась Саша и толкнула Степанкова в бок. – Тебя послушаешь, так красивая женщина обязательно глупая.

– Ты смотришь слишком узко. Взгляни на ситуацию масштабно и посуди сама. Если женщина красивая, то она мир покоряет своей красотой, и тогда до оценки ее ума дело просто не доходит. Она всех уже и так покорила и победила.

– Всех – это, надо полагать, мужчин?

– Да. Потому, что мы и есть главные ценители вашей неземной красоты. А если женщина умная, то она настолько интересна сама по себе, что на красоту уже не обращаешь внимания. Так зачем, скажи, природе было тратить свои силы, творя женщину сразу и красивой, и умной? Природа мудра и нерасточительна!

– Это чья теория?

– Моя, – скромно признался Степанков и рассмеялся.

В траве раздалась трель телефонного звонка, вернув Сашу и Степанкова в лоно цивилизации. Степанков пошарил рукой и, найдя телефон, нехотя ответил на звонок.

– Игорь приехал и нас ищет. Пойдем?

– Придется идти. Я еще хочу успеть до ужина поговорить с Луниным о Кристине и ее родственниках.

– Попробуй.

Степанков неожиданно бодро поднялся с травы и подал руку Саше.

* * *

Все то время, пока все собирались на ужин, Саша ожидала Лунина в холле.

– Игорь Дмитриевич, я вас жду. У меня к вам пара вопросов. – Саша обрадовалась, увидев Лунина в хорошем расположении духа.

Лунин осмотрел ее с головы до пят, находя недостатки фигуры, и улыбнулся одной из своих неприятных улыбок. Иначе на женщин он не смотрел. И тут же пожалел, что так не вовремя спустился вниз. Последние дни он не только говорить – видеть никого не хотел. Если бы мать так настойчиво не требовала его приезда, он просидел бы до утра в каком-нибудь ночном клубе, чтобы от грохотавшей музыки в голове стало пусто, чтобы никакая мысль не успела зародиться в ней.

Теперь ему ничего не оставалось, как уделить внимание свалившейся на его голову Александре. Лунин молча, в знак согласия, кивнул головой и направился на террасу.

– Я вас внимательно слушаю. Задавайте свои вопросы. – Лунин мельком посмотрел на часы, присаживаясь в широкое плетеное кресло.

– Скажите, у вашей покойной жены была сестра? Галина Адамовна сказала, что…

– Моя жена детдомовская, – перебил Лунин Сашу. – Но я буду рад, если эта информация поможет вам в лечении моей дочери.

Отвечать Лунину на колкость Саша не стала.

– Галина Адамовна мне еще говорила, что после аварии Настя жила с ней, а не с вами.

– В этом вы находите что-то противозаконное?

– Скорее – противоестественное. Я бы хотела знать, почему Настя жила не с вами, а с Галиной Адамовной?

Лунин ничего не ответил. Саша почувствовала, как он растерялся, испугался и одновременно рассердился на себя.

– Я не намерен обсуждать ни с кем вопросы своей семейной жизни, если это не касается здоровья моей дочери.

– Вы думаете, я копаюсь в вашем прошлом из праздного любопытства?

– Думаю, что да.

Лунин улыбнулся привычной надменной улыбкой, после которой кому угодно перехотелось бы задавать вопросы. Нагрубил он Саше специально.

«Окажись на его месте, что бы я сама сказала о своей личной жизни чужому человеку? Ничего. Как сказать, что я люблю своего мужа, а у него появилась другая женщина – молодая и красивая? Вот и Лунин не хочет говорить постороннему человеку о себе».

– Если вы не хотите ничего говорить, то и не говорите, – сказала Саша в спину уходящему Лунину. – Знаете, единожды солгавши…

Лунин так резко обернулся, зацепившись ногой за стул, что она не успела договорить притчу Пруткова до конца.

«Единожды солгавший, кто тебе поверит? Сможет Стрельников оставить меня ради другой женщины? – вернулась к своим проблемам Саша. – А если даже и не оставит, то как мне с этим жить дальше? И как быть с живущим во мне страхом?»

Она так и сидела на террасе, пока не позвали на ужин. Идти к столу ей не хотелось. От разговора с Луниным разболелась голова. И если бы не Степанков, она пошла бы в свою комнату и легла спать.

Стол на этот раз накрыли в саду посреди лужайки.

Удачно подобранный столовый сервиз был без особой претензии на роскошь. Белоснежное стекло, обрамленное серой широкой полосой, смотрелось безупречно. Создавалось впечатление строгого холодного ансамбля. Не было только Лунина. Степанков разговаривал с Галиной Адамовной. Судя по тому, как та кивала головой в знак согласия, речь, скорее всего, шла о Насте. Ксения держались особняком. Роль хозяйки дома ей пока не удавалась. Потом пришел Игорь, и все начали рассаживаться за столом.

Больше всего Саша не любила такие застолья, где каждый сам за себя и все, вместе взятые, – чужие люди. Она села рядом со Степанковым, напротив Ксении и Игоря Лунина. Галина Адамовна – во главе стола.

Разговор крутился вокруг погоды, дорог, московских новостей. Напряжение, исходившее от Лунина, усиливалось и передавалось всем сидящим за столом.

Комфортно было только Степанкову. Он с удовольствием ел, от души хвалил повара и рассказывал анекдоты и случаи из жизни, еще больше похожие на анекдоты. При этом он разливал женщинам вино, а себе и Лунину подливал коньяк.

– На тебя уже жаловались, – тихо, одними губами проговорил Степанков.

– Да ладно, – улыбнулась Саша.

– Жаловались, жаловались, – утвердительно повторил Степанков.

– Даже могу угадать с первого раза кто. Лунин.

– Чего ты сразу полезла к нему с расспросами? Не могла подождать до завтра? Чисто напугала мужчину, – балагурил Степанков. – И смотрит он на тебя слишком часто. Что я скажу Стрельникову?

Саша незаметно толкнула Степанкова.

После выпитого обстановка за столом немного разрядилась, разговор стали поддерживать все, даже Лунин.

Саша, сославшись на Настю, первой покинула застолье и, вернувшись к себе в комнату, попыталась уснуть. Но не тут-то было. За столом разговаривали и смеялись. Пришлось встать с постели и закрыть окно. Стало немного тише, и только смех Ксении изредка нарушал относительную тишину. А потом Саша уснула.

* * *

Лунин пожалел, что запланировал отдых до понедельника. После разговора с Сашей ему резко перехотелось оставаться здесь еще на два дня. Если бы не Степанков, он точно уехал бы рано утром, сославшись на неотложные дела. Но, вспомнив, с каким трудом ему удалось уговорить Юру поехать за город, он поборол желание бегства.

«Главное – не лгать. Главное – не лгать. А если ложь ради спасения. Легко этой Саше рассуждать о лжи. Много она понимает. А если выхода другого не было. Это у нее главное – не лгать, а у меня?»

Он солгал один раз в жизни. Следующая ложь даже ложью не была. Она была самой жизнью. Он старался не думать об этом. Он приучал себя, что все, что было, – это всего лишь кем-то придуманная история. Он и поверил бы в это, если бы не такая цена. Цена имела две составляющие. Первая – бизнес. Если бы от шантажа можно было избавиться навсегда, отдав часть бизнеса или даже весь бизнес, он бы давно это сделал и начал новое дело сначала. Только это была утопическая мечта.

Свой бизнес он дважды начинал с нуля. Первый раз у него его просто отжали. Но тогда он был зеленый и неопытный. Второй раз – накрыл дефолт. Но тогда в подобной ситуации оказалось большинство, и он точно знал, что все наладится. Теперь ситуация выходила из-под контроля.

Мысли о шантаже заняли все его внимание, и Лунин перестал слушать разговор за столом.

Если бы он был уверен, что запись с флешки исчезнет, вопрос с Эдиком он бы давно закрыл. Но этой уверенности у Лунина не было, как не было уверенности в том, что предупреждение Эдуарда – блеф.

Игорь налил себе коньяка и, ни на кого не обращая внимания, выпил.

«Роман Лагунов лучший адвокат и мою непричастность к смерти Кристины докажет. Но доказать матери и Насте Лагунов ничего не сможет. Они не суд, чтобы мне верить».

– Ты чего такой хмурый?

Степанков наконец-то перестал оказывать знаки внимания Ксении и обратился к Лунину.

– Проблемы на стройке. Давай по одной, чтобы не было проблем.

Выпили они молча.

«Почему Настя жила отдельно от родителей? Счастливо ли мы жили? Ей легко задавать вопросы. Где только ее взял Степанков?» – Лунин опять подумал о Саше.

Он женился очень быстро, избегая недомолвок и минуя длительные ухаживания.

Лунин всегда умел нравиться женщинам. Красиво ухаживал, дарил подарки, с постелью не торопил, но неуклонно шел к ней, а достигнув цели, быстро терял интерес к кувырканию в кровати. И начиналась новая охота…

«Откуда она только узнала о сестре Кристины? Ведь об Аните никто не знал. А может, просто спросила, лишь бы спросить?»

Он всегда верил жене и знал, что, кроме него, у Кристины никого нет на целом белом свете. Иначе, будь у нее родственники, разве отправили бы они ее в детдом. О детдоме она никогда не вспоминала. Он с расспросами не лез. Что хорошего в этих воспоминаниях? Оказалось, Кристина ему все время лгала.

Спустя месяц после знакомства он, вопреки причитаниям матери, женился. Брак, как полагал сам Лунин, удался. Если не считать его увлечений на стороне, то он был безупречным семьянином.

О его быстротечных романах Кристина узнала через год и собрала вещи. Он понял одно – если жена уйдет, то навсегда. Он единственный раз в жизни опустился перед женщиной на колени. И она его простила.

Еще через год родилась Настя. В своих женщинах он души не чаял. Идеальный брак длился целых пять лет. И мог бы длиться всю оставшуюся жизнь, если бы не было лжи.

* * *

– Как ты можешь спать? – Степанков ввалился в ее комнату и плюхнулся в кресло.

– Ты с ума сошел! Еще только полседьмого. – Саша проснулась сразу, как только Степанков забарабанил в дверь.

– Вставай, вставай! Пойдем к озеру. Ты же обещала.

– Я не могла такого тебе обещать. И потом, я за ужином не пила, так что все обещания помню. – Саша опустила голову на подушку и натянула одеяло до самого подбородка.

– Жду на улице. Давай вставай. Я уеду, и ты завтра будешь спать хоть до обеда, – обиженно засопел Степанков.

Саша дождалась, когда он соизволит выйти из комнаты, и начала собираться на утреннюю прогулку.

– Следи, чтобы я на ходу не уснула. – Саша догнала Степанкова в саду.

– Ты чего вчера так рано ушла? Мы еще долго сидели.

– Устала. За столом чувствовалась одна тревога.

– А что еще может быть кроме тревоги, когда Настя в таком состоянии?

– Настя в данной ситуации ни при чем. Каждый тревожится о своем. Ксения тревожится о замужестве. Она не любит Игоря. Она вообще неспособна любить.

– Как ты узнала?

– Посмотрела на нее, а она вся окутана желто-серой дымкой.

– Ох эти красивые женщины! Не живется им на свободе, тянет их под венец!

– О Насте тревожится только Галина Адамовна. Она боится умереть. Боится, что Настя останется никому не нужной. А еще она мне все время лжет.

– О своих страхах она и мне говорила. А насчет лжи – это ты у нас специалист по разоблачению. – Степанков с утра не был настроен на серьезный разговор.

– У твоего друга на душе тревога и страх. Только переживает он не за дочь. У него другие проблемы. И он мне тоже лжет.

– Ты еще скажи, что и я тебе лгу. – Степанков замедлил шаг, и они еле плелись к озеру.

– Ты кристально чист, как слеза младенца. Единственный человек в этой семье, который все знает, – это Настя. Разговаривать она перестала только из-за того, чтобы случайно не сказать правды. Она боится правды, и ее молчание – это защитная реакция.

– Саша, говори правильно – у девочки логоневроз, а то я смотрю, ты начала терять в этой глуши врачебную квалификацию, – беззлобно поддел ее Степанков.

– Ничего я не теряю. Мне надо найти Кристину.

– Саша, – Степанков произнес ее имя по слогам, – никому, кроме меня, об этом не говори. Хорошо?

– Мне без разницы, что обо мне подумают, только я знаю, что Кристина жива, а та женщина, которую похоронили вместо нее, просит прощения у Кристины. Прощение – это здоровье Насти. Так что мне здесь больше делать нечего.

– Побудь здесь еще пару дней. Я сам скажу Галине Адамовне, что ты сделала все, что могла. Хорошо?

– Хорошо. Но во вторник я выхожу на работу.

В субботу вечером Степанков уехал, и она осталась одна наедине со своими мыслями.

Тридцать лет назад…

В роддоме вместо положенных семи дней Натка провела две недели. Девочки родились здоровые, но врачи перестраховывались – не каждый день на свет появляется двойня, да еще в районной больнице.

Поначалу заведующая родильным отделением хотела отправить Натку в областной роддом. Там и акушеры опытнее, а главное – ответственность за роженицу ляжет на чужие плечи. Только не успела. Схватки начались раньше времени. Хорошо, что дотерпела Натка и не родила по дороге из поселка. А спустя час на свет с помощью акушерки появилась орущая громогласная двойня.

Только с именами получилась незадача. Никак Натка не могла их выбрать, и посоветовать было некому. Проведать приезжала ее только мать, да какой из нее советчик. А потом, накануне выписки, Натке в руки попал церковный календарь.

Шестого августа почитали православную мученицу Кристину. В покровительство и заступничество небес Натка из личного жизненного опыта не очень-то и верила, но имя понравилось. Было в нем что-то необычное, даже таинственное, а уж в поселке никогда и не слышали такое.

И судьба мученицы сначала даже понравилась Натке. А что, в богатой семье жила красавица-дочка. Может, судьба смилостивится, и Кристина найдет себе состоятельного мужа и будет у Натки богатый зять. Дочитав легенду до конца, Натка расплакалась, так ей стало жаль казненную девочку. Кто бы подумал, что родной отец на такое способен! Может, не стоит и называть так дочку? Только вспомнив, что Геннадий никогда не узнает о рождении дочерей, Натка смело выбрала имя для старшей дочери.

Имя второй девочке, родившейся через полчаса после Кристины, Натка не искала ни в каком календаре. Имя само сорвалось с уст – Анита. Правда, имена не очень сочетались с простоватым отчеством, да бог с ним, с этим отчеством. Где тот отец? Да и до отчества новорожденным еще расти и расти. Главное, имена очень Натке понравились.

Медсестры и нянечки только удивлялись, как Натка умудряется различать совершенно одинаковые морщинистые, курносые синеглазые личики. Ничего сложного в этом для Натки не было. Это только с виду они одинаковые. Анита – требовательная, голосистая. Ее первую Натка прикладывала к груди, а вот Тина, та словно понимала, что мать одновременно не справится с двоими, похнычет и лежит себе молча, дожидается своего череда. И засыпали девочки по-разному. Натка приловчилась сначала убаюкать Аниту, а потом брала на руки Тину, да так, еле колыхнув, и засыпала сама, склонившись над дочерью.

– Ты смотри, а она ревнует, – как-то заметила нянечка. – Да, разные у тебя, Натка, девки, хотя на вид одинаковые. И будут разными, попомнишь мои слова. Натерпишься еще.

– Да откуда вам знать, какими будут? – смеялась Натка, любуясь дочками.

– Все оно видно. Это вы, молодежь, ничего не знаете. Понастроили домов родильных, а раньше как рожали? Моя прабабка повитухой была.

От этого слова Натка прыснула со смеху в кулак.

– Не смейся. Думаешь, все могли повитухами быть? Вот тебя, к примеру, никто б и не пригласил дитя принимать.

– Это еще почему? – подзадоривала нянечку Натка.

– Да потому. Повитуха сама должна счастливой быть, чтобы счастье новорожденному передать. Где твое-то счастье?

– Да вот же оно, счастье мое. Даже два.

Слова старой нянечки оказались пророческими. Девочки были совершенно разные, словно от разных матерей.

Натка так закрутилась возле новорожденных, что и не заметила перемен, которые потихоньку происходили в стране. Вначале думалось, что перестройка только в Москве, а до поселка не доберется. Сколько было начинаний. Пошумит в верхах, а донизу волна не докатится – иссякнет.

На этот раз новые веяния достигли и глубинки. В течение трех лет, которые Натка провела в декрете, в поселке сначала закрылся цементный завод, проданный с молотка. Оказалось, что завод, снабжавший регион, стал совсем не рентабельным. Народ бунтовал, скандалил, стоял на проходной, грозил жаловаться, дойти до самого президента. Но запал и накал страстей со временем поубавились. Проходную наглухо заколотили досками. Остался лишь один сторож, на всякий случай. Сторожить было нечего.

Народ, кто не успел спиться, начал перебираться потихоньку в райцентр или еще дальше в область, а то и в саму Москву.

Поселковые вопросы Натку мало волновали, не до проблем поселка было, только оказалось, что они не прошли мимо домовитой Натки. После декрета выходить на работу было уже некуда. Швейный комбинат вначале сократили, а потом и вовсе закрыли. Тетки часть комбината взяли в аренду, но дело не заладилось. Аренда потянула столько денег, что остались еще и должны. Если бы не бабка Людька, как бы Натка вытянула детей, трудно даже представить.

Людька, чтобы хоть как-то сгладить вину перед внучкой, готова была на все. Отписала свою копеечную халупу Натке и взялась присматривать за детьми, когда Натка занималась делом.

Надомная работа приносила Натке копеечный доход. В поисках работы пришлось оставить детей на прабабку и ехать в район. Как же болело материнское сердце, но другого выхода не было. За четыре года Натке удалось наскрести денег на малогабаритную двухкомнатную квартиру и накануне первого класса забрать детей к себе.

Через три года Натка с таким же упорством наскребла денег и выкупила на ладан дышащее маленькое ателье. И наконец-то легче вздохнула. Жизнь, как ей казалось, начала потихоньку налаживаться.

* * *

После ужина Саша, не дожидаясь, когда Степановна уберет со стола, поставила на поднос посуду и направилась на кухню.

– Ой, Александра Ивановна, зачем вы принесли, я бы сама убрала. – Зоя добродушно улыбалась, при этом ее руки жили отдельной жизнью, шинкуя капусту. Длинный тяжелый нож, едва коснувшись кочана, ровненькой полоской укладывал капусту на деревянную доску.

– Ловко у вас получается.

– Ай, ничего сложного нет. Капуста в этом году уродилась хорошая, не то что в прошлом.

Саша поставила чашки в мойку и присела на стул. От этой дородной, опрятной женщины исходили такие внутреннее тепло и спокойствие, что она почувствовала себя маленькой девочкой.

– Зоя, вы давно здесь работаете?

– Давно. Когда только стройка началась, меня пригласил Игорь Дмитриевич готовить обеды рабочим, а потом взял на постоянную работу. Потом, после трагедии, Кристина сама отказалась от моих услуг, но Игорю Дмитриевичу нравилась моя стряпня, вот он мне и звонил раз в неделю. А теперь вот снова я здесь, на каждый день.

– Зоя, какой была Кристина, вы помните?

– Помнить-то помню, только одним словом и не скажешь.

– Я не спешу. – Саша села напротив Зои и приготовилась слушать.

– Хозяйка она была хорошая. Все у нее ладненько получалось. Вся такая худенькая, а энергии – дай бог каждому! И откуда она бралась у нее, ума не приложу. Утром, пока свою боевую тропу не оббежит, к завтраку не притронется. Да и чай с гренком – разве это завтрак? – сокрушилась Зоя. – Потом до обеда сидит в мастерской. Настя, на что маленькая, а тоже с ножницами возилась. Кристина Геннадиевна иногда мне показывала свои работы. По мне, так только материю зря переводила. Платьица такие все чудные шила. К выставкам, или как они там называются, готовилась.

– К показам моды, – подсказала Саша.

– Во-во. К показам. К ним готовиться куда сложнее, чем капусту шинковать. Цветы любила, все свободное время возилась на клумбах. С цветами разговаривала, вот они и росли. Розы ее цветут и теперь, а самой-то нет. – Зоя смахнула набежавшую слезу.

– А где мастерская Кристины?

– Мастерская? – удивилась Зоя. – Так нет мастерской. Давно нет. Еще при мне Кристина, как оправилась после аварии, сделала там этот кабинет, как его… Где здоровье поправляют…

– Спортзал, – подсказала Саша.

– Днями пропадала там. Говорила, что врачи сказали, мол, надо больше заниматься спортом…

– Зоя, скажите, а как жила семья Игоря Дмитриевича в целом?

Она понимала, что вынуждала женщину к сплетням, но и сама Зоя от скуки не прочь была поговорить хоть о ком. Все же веселее на кухне за разговорами.

– Жили-то они по-разному. Галина Адамовна поначалу была очень придирчива. Недолюбливала она Кристину. Вида, конечно, не подавала. Да разве это скроешь. Со стороны оно, знаете, многое видно.

– Кристина не ладила с Галиной Адамовной?

– Старалась ладить. Не спорила никогда и уважительно относилась к ней. Только Галина Адамовна хотела не такой невестки. Кристина-то детдомовская. Что с нее возьмешь? Думаю, Галина Адамовна стеснялась ее.

Зоя открыла кастрюлю и замолчала. Попробовала борщ и, оставшись довольной, принялась шинковать капусту на соленье.

– Бывало, Кристина Геннадиевна завтрак приготовит Игорю Дмитриевичу, а Галина Адамовна всегда со своими замечаниями, такими, знаете, обидными. Да только Игорь Дмитриевич любил Кристину. Это, знаете, тоже видно. Потом Настенька родилась. Галина Адамовна стала чаще приезжать и все поучала Кристину, как воспитывать ребенка. Как по мне, глупость, конечно. Кому лучше знать ребенка, как не матери? На то она и мать.

Горка капусты выросла, и Зоя ловко переложила ее в большую кастрюлю и протерла стол.

– Потом все изменилось, правда. Но это после болезни Кристины Геннадиевны.

– А что, Кристина болела?

– До аварии вроде на здоровье не жаловалась, а после – Игорь Дмитриевич возил ее на лечение куда-то за рубеж. Она очень изменилась после лечения.

– Зоя, скажите, почему Галина Адамовна забрала Настеньку в город? Здесь намного лучше. Столько места во дворе и воздух.

– Вот чего не знаю, того не знаю, меня к тому времени Кристина уволила. Я же говорю – изменилась она очень после аварии. Мне показалось, что она начала пить маленько, – высказала свою догадку Зоя.

* * *

В понедельник утром Лунин первым делом предупредил Ирену, что никого не принимает ни по каким срочным делам, и запер дверь своего кабинета.

После коньяка стало немного легче, и, если бы не шум в приемной, Лунин, после бессонной ночи, уснул бы на диване. Так шуметь в приемной генерального директора мог позволить себе только Власенко. Несмотря на увещевания Ирены, Андрей забарабанил кулаком в дверь, и отделаться от него уже было невозможно. Выбрав из двух зол то, что поменьше, Лунин повернул ключ и открыл дверь.

– Проходи. Будешь? – Лунин вместо приветствия кивнул на ополовиненную бутылку.

– У нас ЧП. На нас подали в суд. В прокуратуру кто-то предоставил план строительства, в который внесен двухэтажный паркинг. Представляешь?

– Я здесь кто?! Я почему не знаю?

– Потому, что пьешь с утра. Мне Ирена позвонила, рассказала, что да как. Вот и приехал. Делать мне больше нечего, как слюни твои вытирать!

Власенко снизил на пол-оборота тон, буравя взглядом Лунина.

– Нас опять подставляет Ханенко?

– Нет, Игорь. На этот раз компанию подставляешь ты. Скажи, ты серьезно решил сорвать куш в шесть миллионов рублей на этих гаражах и подставить всю компанию? Только начистоту. Я все пойму. Не мальчик. Только не ври.

Лунин непонимающе смотрел на покрасневшее лицо Власенко. На смену приятному умиротворению от спиртного приходила отрезвляющая головная боль.

– Вы что, сговорились? Последнее время все меня только и пытаются, что уличить во лжи! Я вам что – мальчик?! – пьяно возразил Лунин.

Шаткой походкой он направился в смежный кабинет, где стоял сейф размером с хороший шкаф. План объекта лежал на предпоследней полке.

Власенко остановился у двери, наблюдая, как Лунин поднялся на цыпочки и, чтобы не шататься, одной рукой держался за дверцу сейфа, а другой – шарил по стеллажу.

Нетвердым шагом он вернулся обратно и опустился в кресло, положив на стол серую папку. Непослушными пальцами Лунин пытался открыть все хитроумные кнопки. Повозившись с папкой, он открыл ее и стал листать вкладыши.

В папке было все: титульный лист, общая объяснительная записка, дальше шли технические решения и рабочие чертежи, в конце – сметная документация, но генерального плана строительства пятого объекта нигде не было.

Лунин окончательно пришел в себя. Язык, и до того не очень послушный, прилип к небу.

– Власенко! Что за чертовщина? Нет рабочего проекта!

– Я так и думал.

– Что значит – ты так и думал? – Лунин навел резкость на Власенко. – Ты что, серьезно думаешь, что я мог сам задним числом внести правки в проект?

Лунин трезвел на глазах.

– Ничего я не думаю. Все и так ясно. Угробить компанию за гроши – это еще суметь надо! Ну, ты и… – Власенко махнул рукой и, не прощаясь, вышел из кабинета.

Трезвеющий Лунин остался в кабинете. Код от сейфа знал только один человек – он сам. И оригинал проекта, с печатями и всеми соответствующими подписями, лежал вот здесь – в этой серой папке. Лунин это знал так четко, как и то, что он, Игорь Лунин, владелец успешной строительной компании. «Пока еще успешной», – криво улыбнулся Лунин.

Лунин выпил две чашки крепчайшего кофе, после чего начал методически обыскивать все свои столы и тумбочки, перелопатил все папки. Проекта нигде не было.

В генеральный план-«фантом» можно внести любые правки. Хорошо еще, что только всплыл мифический двухъярусный паркинг и ничего больше.

Лунин подумал, что мог оставить проект дома. Хотя это было маловероятно, но с такой же методичностью и так же безрезультатно он проинспектировал всю квартиру, разбросав свои и Ксенины вещи.

Во второй половине дня он направился в поселок. Если проект окажется в рабочем кабинете, он начнет верить в чудо! И только вспомнив о Саше, Лунин опять ощутил неприятный осадок на душе. Но встречаться с ней ему и необязательно.