Текст книги "Очарование лжи"

Во второй половине дня, справившись в основном с текущими делами, Степанков позвонил Саше. Вместо обычно быстрого ответа из трубки донеслась знакомая мелодия.

«Неужели она могла действительно поехать к кому-то на прием?» – в подобное Степанков не мог поверить. Но когда Саша не ответила и через полчаса, Степанков обеспокоился не на шутку и позвонил на городской телефон Стрельникова.

Степанков уже не рад был, что отпустил Сашу в таком состоянии. Это ему все предельно ясно, а что ясно Саше – это еще вопрос. Он достал старую записную книжку, которая с годами растрепалась от записей и вложенных бумажек. Пролистав пожелтевшие странички, Юрий Николаевич нашел номер телефона Андреевой на Новоалексеевской улице. В какой-то момент, когда он уже и не надеялся, что к телефону подойдут, после длинных гудков до уха донеслось шипение, а потом чередой пошли короткие гудки. На том конце положили трубку. Больше ему дозвониться не удалось.

Через час Степанков был на Новоалексеевской улице. Знакомую дверь на третьем этаже никто не спешил открывать. Степанков прислушался, но, кроме тишины, никаких признаков жизни. Он, недолго думая, заколотил мощными кулаками в дверь, вымещая этим все свое негодование, волнение и внутренний страх, что мог опоздать. Он готов был разнести в щепки дверь, когда с последним ударом щелкнул замок. На пороге возникла Саша.

– Проходи, я знала, что ты приедешь, только забыла включить звонок. – Саша посторонилась, пропуская Степанкова в квартиру.

– Откуда ты могла знать?

Степанков сердился на себя за свой страх и что повелся на ее уловку как мальчишка. И чего, спрашивается, он так переполошился?

– Просто я знала, что ты, Степанков, приедешь. Даже блины испекла. Заметь, не поленилась. А что значит испечь – это сходить в магазин и купить продукты. Так что цени своего сотрудника.

Из кухни действительно доносился запах блинов и еще чего-то вкусного.

– Не подлизывайся. Знала она… Не могла ты знать, что я все брошу и приеду, – доказывал сам себе Степанков.

Он решительным шагом, проигнорировав все призывы вымыть руки, направился на кухню. Здесь все было как много лет назад. Сколько ж лет он не был в этой квартире? Кажется, с похорон деда. Он тогда сорвался с какой-то архиважной конференции в Питере и еле успел на похороны.

Блины у Саши получались, на ее удивление, очень вкусные: мягкие, тонкие, прямо тающие во рту.

– Так чего ты приехал?

– Испугался. За тебя. Ты же, если вобьешь что-то в голову, будешь идти до конца. А какой может быть этот конец, ты даже не представляешь.

– Все будет нормально. Ты – лучший.

– Я давно не практиковал. Методика не имеет никакой научной основы. Ее использовали в Древнем Египте. Да кому я рассказываю. Тебе результат подавай.

– Историю я знаю. Жрецы, погрузившись в глубокий самогипноз, переносили свою душу в другое тело и отправлялись путешествовать в пространство. А потом предсказывали будущее.

– Можно с таким же успехом отправиться и в прошлое.

– Вот это мне и нужно. В данной ситуации будущее меня не интересует.

– А если твоя душа застрянет в другом еще не проявленном мире? А если… – дальше развивать свою мысль Степанков не стал.

Чтобы не видеть его расстроенного лица, Саша начала заваривать чай. Ничего опасного, как ни старался ее напугать Степанков, в методике Саша не видела. Нигде ее душа не застрянет. У нее есть Стрельников. Степанков отодвинул пустую тарелку и засопел.

– Я тебе приготовила подарок. – Саша оставила на кухне Степанкова и направилась в комнату. Послышался шорох, и наконец-то Александра появилась в кухне с небольшим свертком.

– Это тебе. От деда. Извини, что сразу не отдала. После похорон не до того было, а потом забыла.

Саша проворно разрезала ножом бечёвку и убрала бумагу. Степанков завороженно следил за каждым ее движением, пока на свет не появилась картина. Это была одна из последних работ его любимого художника Бортникова «Весна на закате дня».

– Это мне?

Степанков не верил свалившемуся счастью. Он вертел картину, то ставил ее на подоконник, то снова брал в руки и близко подносил к глазам, до конца не понимая, как такое могло случиться.

– Сашка, ты представляешь, сколько она сейчас стоит? Я куплю.

– Юра, ты же дипломированный специалист в области психологии. Мне стыдно за тебя. Цена – это лишь денежный эквивалент той важности и ценности, какую лично ты придаешь чему-то. Для меня лично картина не представляет никакой ценности, вне зависимости, как ее ценят другие. Я ничего не вижу в этой картине, и художник мне непонятен. Поэтому, если ты не хочешь, чтобы она еще пылилась за шкафом, забирай. Если не хочешь забирать, я поставлю ее обратно за шкаф.

Степанков пребывал в легком недоумении. Пришлось еще сварить кофе, прежде чем прерванный разговор возобновился. Саша пожалела, что преждевременно порадовала Степанкова. Надо было отдать дедов подарок перед его уходом.

Она ничуть не лукавила, говоря, что ждала Степанкова. На старую квартиру, а попросту – домой она, не раздумывая, поехала сразу, как покинула кабинет Степанкова. И прилегла она с дороги всего на минутку. Стоило отвернуться к стене и прикрыть глаза, как до нее сквозь сон долетел голос деда. С кем он разговаривал, Саша не видела, но поняла, что скоро гости будут в доме. Дед показал рукой на шкаф, и его образ начал медленно таять в солнечном луче. Проснувшись, она посмотрела за шкаф и обнаружила сверток, предназначенный Степанкову.

– Так к кому ты собралась ехать? – спросил Степанков. Профессиональный интерес превозмог.

– Честно – ни к кому. Я уверена только в тебе, хотя в интернете пару раз встречала ссылки на статьи Оконникова.

– Аркадий Оконников занимается частной практикой? – не поверил Степанков.

– Не знаю. Статьи старые. Им лет пять, не меньше. Ты его знаешь?

– Я многих знаю, но с Аркадием мне довелось работать в одном проекте. Покойный профессор Лавров был нашим наставником. Великий был ученый. А в нашей исследовательской группе Оконников был лучшим. А потом проект закрыли и наши пути разошлись. Думаю, если Оконников и занимается частной практикой, то в интернете об этом точно информации не будет, – уверенно сказал Степанков.

– Хочешь сказать, что за ним стоит определенная организация?

– Ладно, – не стал отвечать на вопрос Степанков, – давай фотографии Насти, я еще раз посмотрю. А ты поезжай домой, готовь Павлу ужин. А я завтра вечером к вам приеду. – Степанков, предвидя Сашино нетерпение, поднял руку. – С наскока это не делается. Мне самому надо подготовиться.

Степанков, чмокнув Сашу на прощание, вышел из квартиры, бережно неся под мышкой картину. И так же бережно положил подарок на заднее сиденье и еще раз посмотрел на картину.

Вернувшись домой, он поставил картину, прислонив ее к спинке дивана, плеснул в пузатый бокал коньяк и стал смотреть на «Весну…»

Десять лет назад…

Первый рабочий день в новой должности на швейной фабрике Кристина начала с семи утра. Должность была скорее номинальной. Весь коллектив, которым предстояло руководить, состоял из двенадцати женщин. Тех времен, когда в каждом из пяти цехов работало по двести человек, Кристина уже не застала.

До обеда небольшая комната, заполненная всевозможным хламом, начала превращаться в кабинет. Чего в нем только не было! Стол загромождали всевозможные выкройки, с незапамятных времен вышедшие из обихода. Во всех шкафах, тумбах и даже за диваном лежали куски и кусочки ненужной ткани. Скопившееся добро можно было давно выбросить. Только начальники цеха на должности долго не задерживались. До генеральной уборки кабинета руки не успевали доходить. А чего задерживаться, если зарплата невысокая, без надбавок, да и ту вовремя руководство не выплачивает.

Что больше радовало Кристину – мизерное повышение зарплаты или вот эта комнатенка, именуемая кабинетом, – трудно сказать. Но если бы выбор встал между деньгами и уединением от коллектива – Кристина, не задумываясь, выбрала бы второе.

Коллектив состоял из разновозрастных и не особо счастливых женщин. Она никогда на них не обижалась и только уставала от скучных и однообразных разговоров о нехватке денег и пьющих мужьях. Поначалу даже удивлялась, что стоит какой-то швее не выйти на работу, как о той судачили целый день, пока не поняла, что все эти разговоры не со зла, а словно для того, чтобы удостовериться, что у всех одно и то же.

Она не могла понять только одного – зачем содержать мужа-пьяницу на свои копейки? Разве одной труднее жить? Но стоило ей только заикнуться об этом, женщины тут же набросились на нее, как на прокаженную. Для начала мужа себе заведи, а потом и советы давай.

Больше свое мнение она не высказывала.

«Как позволяете к себе относиться, так к вам и относятся», – сделала вывод Кристина, но вовремя промолчала. Да разве расскажешь женщинам, что подобную жизнь она знает не понаслышке.

Отец в ее жизни появился внезапно, когда ей было пятнадцать лет. И никакой не временный, как были до этого, а настоящий. Вначале она даже не поверила, что такое может быть. О родном отце Натка никогда не говорила, словно нашла дочерей в капусте. Только с завидной последовательностью знакомила их с очередным отцом примерно два раза в год.

Несостоявшиеся «отцы» в один день исчезали из дома, зачастую прихватив отложенные на «черный день» деньги. Потом, правда, Натка стала откладывать деньги вместо «черного дня» на учебу дочерям, но ситуация не менялась.

После ухода очередного кандидата в мужья Натка плакала и заливала свое женское горе дешевой водкой почти неделю. А протрезвев, наводила в квартире порядок, передвигала мебель из угла в угол, основательно проветривала комнаты. А еще спустя несколько дней звала дочерей на кухню и, прижав к себе, просила прощения и божилась, что больше ни один мужчина не переступит порог их квартиры. И жить они будут счастливо сами.

Последние полгода Натка стойко держала слово – никого в дом не приводила, почти не пила, оттого ходила постоянно злая и раздраженная. Если раньше колотила девок без разбора, то после того, как Анита заломила ей руку, да так, что дух перехватило от боли, Натка только сетовала на жизнь, виня во всех бедах одних мужиков.

«Все они, кобелины, одинаковые. Никому нельзя верить. Все, как один», – утверждала Натка. Утверждала и свято верила в это до тех пор, пока не встретила… несостоявшегося мужа.

За пробежавшие годы Геннадий, казалось, ничуть не изменился. Как был никакой, таким и остался. Наметившаяся раньше плешь спустя пятнадцать лет расползлась по всей голове, пивной живот округлился, под глазами застыли отеки.

Если бы Натка в тот вечер не была подшофе, глаза выцарапала бы Геннадию за искалеченную жизнь. Но вместо этого она искренне обрадовалась, узнав в мужичке, стоящем на остановке, Генку. Появился повод обмыть встречу, и они побрели в ближайшую забегаловку.

Карьера инженера у Геннадия Савельева так и не сложилась. После бегства из Сучкова он сначала устроился на Коломенский кирпичный завод, где вскоре и женился. Но брак как-то сразу не заладился. Промаявшись полтора года, Геннадий оставил молодую жену с годовалой дочкой и опять вернулся к родителям.

Вторую жену родители Геннадию подыскали сами. Брак длился целых пять лет, потом жена нашла себе более перспективного мужа, подала на развод и алименты и вернула Геннадию свободу.

Последний раз он женился уже после смерти родителей. Третья жена оказалась самой проворной среди всех и бесцеремонно выставила пьющего мужа из родительской квартиры. Геннадий переехал жить на дачу и пошел работать электриком в небольшую строительную компанию. Два месяца тому назад бригада приехала на новый объект, и надо же – такая неожиданная встреча!

Геннадий от души угощал Натку выпивкой, а под конец решил, что пора познакомиться с дочерями. Как-никак, а родная кровь…

Так в жизни Кристины появился настоящий отец. Называть отцом первое время незнакомого мужчину было неприятно, да и не понятно – зачем. Только Натка с первого дня приказала дочерям, чтобы не смели звать, как прежних, по имени.

На просьбу матери Анита даже ухом не повела, послав куда подальше новоиспеченного папашу. Кристина не смогла отказать матери, когда та, плотно закрыв дверь детской комнаты, попросила ее об одолжении. Превозмогая неприязнь, она стала изредка, исключительно при матери, звать Геннадия отцом.

Все было бы ничего. Только если раньше Натка позволяла себе иногда выпить с подругами ради праздника, то с появлением Геннадия начала пить дома. И повод всегда находился.

Через год пришлось Натке заложить свою кормилицу – швейную мастерскую, а вскоре и просто продать, чтобы погасить долги.

После того как бригада вернулась в Москву, Геннадий первое время пытался найти себе работу, но, поразмыслив, решил, что за те копейки, что ему предлагали, работать – себя не уважать.

Выпив, Геннадий начинал ворчать на дочерей, что здоровенные вымахали, уже сами должны помогать родителям, а не сидеть у них на шее. Поначалу Натка защищала дочерей, а потом и сама стала поддерживать Генку. Здоровья у родителей уже не то, не грех и помочь.

Сетования на жизнь больше касались Кристины. Аниту родители старались обходить стороной.

Однажды подвыпивший Геннадий сгоряча поднял руку на Аниту, которая, как ему показалось, откровенно нагрубила, назвав его алкоголиком. Анита убежала из дома, хлопнув дверью. А вечером какие-то подростки намяли бока вдребезги пьяному Геннадию. Натка сразу догадалась, чьих рук дело. Только как заявишь в милицию на родную дочь. Проспавшись, Геннадий стонал, косо глядя на Аниту, но больше руку на дочь не поднимал. Зато, когда той не было дома, от души вымещал накипевшую злость на Кристине.

В десятый класс Кристина пошла в вечернюю школу. Кто-то должен был содержать семью. Днем она убирала подъезды, потом за отдельную плату выгуливала собак. Справившись с выгулом, спешила к Светлане Павловне в соседний дом и получала целый список новых заданий. Неотложные дела Светлана Павловна аккуратным почерком по мере важности выписывала в столбик. И хватало их до самого вечера. А потом она отдыхала и кормилась со щедрого стола Павловны и учила уроки.

Анита в десятый класс не пошла. Чем она занималась, особо никого в семье не интересовало. Не просит денег – и то хорошо. Может, так бы они все и жили – долго и не очень счастливо, но Геннадию с перепоя было плохо настолько, что утром, не дожидаясь, когда Натка принесет спасительную чекушку, он разбудил дочь и потребовал деньги на опохмел. Анита, недолго думая, дала новоявленному отцу под дых так, что хилый Геннадий скорчился от боли. Возможно, все на том и окончилось бы, не подоспей Натка домой. Скандал разгорелся с новой силой. Натка проклинала дочь на чем свет стоит, помогая Геннадию лечь в кровать, а потом и вовсе указала той на дверь. Немного отойдя от злости, Натка принесла с кухни грязные стаканы, и они с Геннадием мирно распили чекушку самогонки и завалились спать.

Через три дня Кристина пошла в милицию и написала заявление о пропаже сестры. Молоденький лейтенант заявление не принял. Кто и где будет искать ее безбашенную сестру? Нагуляется и сама вернется или позвонит.

Ни письма, ни звонка от Аниты так и не последовало. Как в воду канула. Хотя, по правде сказать, и звонить-то ей было некуда. Телефон давно отключили за неуплату.

К семнадцати годам Кристина выглядела значительно взрослее своих ровесниц. Жизненные неурядицы отпечатались на лице. Единственной отдушиной в ее жизни была школа. Училась Кристина на одни пятерки. Для вечерней школы явление было совершенно необычное. Она была одной из немногих, регулярно посещающих уроки. Да и как прогуливать, когда спокойно на душе только в школе.

Вечером, когда она возвращалась домой, мать с Геннадием, а иногда и вся компания собутыльников, мирно храпели на всю квартиру.

Кое-как дотянув Натку до кровати, Кристина укладывала ее в постель, выключала свет на кухне, где под столом чаще всего спал Геннадий, и запиралась в своей комнате.

Выходные дни она не любила и боялась их. Летом можно на речке день просидеть с книжкой. Зимой было труднее. Библиотека закрывалась в шесть вечера, и приходилось без дела бродить по городу.

В то воскресенье она сразу после закрытия библиотеки, никуда не заходя, направилась домой. Тревожное чувство не давало покоя с самого утра. Знакомая библиотекарша к ее приходу подготовила стопочку новых журналов, но читать совсем не хотелось, и даже новый номер «Бурды» не вызвал должного интереса. Промаявшись в библиотеке до шести вечера, Кристина вышла на улицу. Шумная пьянка в это время должна быть в самом разгаре, но эта мысль ее не испугала.

Неладное она почувствовала сразу, как только увидела выезжающую со двора пожарную машину.

Возле дома собрались зеваки. Обгорелые окна ее квартиры зияли чернотой. Все остальное она помнила как в тумане. Останки тел матери и Геннадия схоронили в одной могиле. Кристина плакала возле закрытого гроба о непутевой матери, об Аните и несбывшейся детской мечте о счастливой жизни.

Из всего нажитого после пожара в квартире уцелела только старая Наткина швейная машинка. Но мир не без добрых людей. Соседи своими силами организовали скромные поминки, собрали на первое время Кристине деньги и предложили кров.

– Кристина, деточка, школу ты оканчиваешь хорошо, тебе надо уезжать и учиться дальше. Только не подумай, что ты меня стесняешь. У меня ты можешь жить столько, сколько сама захочешь, только это не выход, – Светлана Павловна говорила о реальных вещах, о той действительности, смириться с которой Кристина никак не хотела.

Останься она в то воскресенье дома, никакого пожара не случилось бы. Даже если б и случился пожар – она бы спасла мать. Как смотреть в глаза сестре, что сказать? Что читала книжки в библиотеке, в то время, когда, может, мама звала на помощь?

– Кристина, запомни – твоей вины в случившемся нет. Рано или поздно, не это так другое, но случилось бы с твоими родителями. – Светлана Павловна прочитала ее мысли. – Водка еще никого до добра не довела. А ты посмотри на себя: красивая, умная. Что тебя ожидает здесь? Ничего. Уезжай.

– А если Анита вернется?

– Сколько уже дома не объявлялась?

– С сентября не было. А вдруг вернется, а никого нет. Может, мне подождать ее, а когда вернется, уже потом ехать поступать?

В голосе Кристины сквозила плохо скрываемая надежда, что Светлана Павловна одумается и скажет, что, может, действительно надо подождать Аниту.

– Я звонила в Москву своей однокласснице, – Светлана Павловна оставила вопрос без ответа, – она преподает в институте. Поедешь, попробуешь поступить. Не поступишь, тогда другое дело. Вернешься ко мне, и будем вместе ждать Аниту, – успокоила Кристину женщина.

В том, что Кристина поступит с первого раза, Светлана Павловна нисколько не сомневалась. Во-первых – девочка умная и трудолюбивая, а во-вторых, подруга, проректор по научной работе, раз пообещала помочь, значит, поможет.

Услышав свою фамилию среди студентов, Кристина еще не была уверена, стоит ли радоваться этому успеху. А если вернется Анита, а ее не будет, что тогда? Выходит, она сама бросила сестру, как бросила мать в то злосчастное воскресенье? В душе жила надежда, что, невзирая на серьезную подготовку, она не пройдет по конкурсу и тогда сможет честно смотреть в глаза Светлане Павловне. За год подготовится к вступительным экзаменам, а там, смотри, и сестра объя– вится.

Рисование шло первым отборочным туром. Волноваться было нечего. За платье с летящим шлейфом она получила пятерку. Натка, пока совсем не спилась, учила дочерей моделировать одежду, подбирать фасон на каждую фигуру. Жаль, все сгорело. Никакой памяти о матери так и не осталось.

Русский язык и математику Кристина сдала на твердые четверки. Баллы были вполне проходные.

До конца августа она все еще надеялась, что вызов в институт затеряется по дороге в их глубинку. Но вызов пришел вовремя. Светлана Павловна помогла собрать ей нехитрые пожитки и накануне отъезда сходила с ней на кладбище.

Первые три года, до самой смерти Светланы Павловны, Кристина приезжала в родной городок на каникулы.

Через пять лет, получив на руки красный диплом, Кристина стала искать работу в Москве. Диплом с отличием, предоставляемый на каждом собеседовании, художественный вкус с ярким воображением и гибкость мышления работодателями воспринимались благосклонно до того момента, пока дело не доходило до опыта работы. Опыт работы был ценнее диплома, даже красного цвета.

На счастье, швейной фабрике, откуда народ бежал из-за задержки зарплаты, как бегут с утопающего корабля, требовался дизайнер. Никакого собеседования здесь с ней не проводили. Пожилая кадровичка, с недоумением посмотрев на молодую девушку, рвущуюся к ним на работу, быстро оформила заветную трудовую книжку.

На деле все оказалось значительно прозаичнее – на ладан дышащая фабрика шила под заказ спецодежду и дизайнер для спецовок не требовался – нужен был человек на должность «куда пошлют». Посылали в разные места: заказать ткань и проследить за доставкой, договориться об отгрузке заказчику. Самым сложным было напоминание заказчику о истекшем сроке погашения задолженности.

А потом руководство назначило ее заведующей швейным цехом.

Разгоревшийся за дверью спор прервал ее невеселые воспоминания. Незнакомый мужской голос отчитывал попавшуюся под руку Наталью. Надо выйти и прекратить весь этот балаган. Не хватало, чтобы на ее подчиненных кто-то повышал голос.

Она знала, как надо ругаться и как надо ставить людей на место. Только теоретически. Она уже была готова открыть дверь и «поставить всех на место», как дверь без стука сама открылась. Виновник беспорядка замер на пороге ее «кабинета».

* * *

Саша лежала на диване. Голос Степанкова звучал все тише и тише до тех пор, пока она не перестала ощущать свое тело. И вот тогда пришла свобода.

С высоты она увидела Степанкова, сидящего возле ее тела. Иначе как телом себя она не могла назвать, так было ей свободно и легко. Какой-то частью мозга она слышала Степанкова, но слова постепенно теряли смысл, и Саша начала погружаться в живую вязкую темноту. Она окончательно запуталась в паутине. Двигаться стало невозможно. Она прилипла к темноте.

– Двигайся вперед, не стой, двигайся, – настойчиво требовал невидимый голос. – Саша, я сейчас тебя верну обратно, если ты не будешь делать того, что я тебе говорю.

И вот тогда, превозмогая тяжесть, ее душа рванула вперед. И тогда темнота отступила, и она услышала мелодичные голоса. Место страха заняло блаженство. «Может, это и есть рай? Может, я увижу бога или ангелов? Господи, где же я?»

– Саша, двигайся вперед!

Тон, не терпящий возражения, мешал насладиться чувством покоя, защищенности и блаженства. Повинуясь, душа опять рванула вперед. Теперь бесконечная боль сопровождала каждое движение, темнота вокруг извивалась, тоннель зиял черной пустотой. Маленькая душа маленького человечка, подгоняемая невидимой мощной силой, летела в неизвестность. Свет, к которому все стремятся, ударил со всех сторон. Стало холодно и опять страшно. Радоваться своему рождению не было сил.

Саша увидела суету возле новорожденной Насти. Ее душа хотела всем рассказать – и доктору, и акушерке, и даже притихшей санитарке, что есть другой, вечный дом и там каждого ждут, но ангел больно ударил по губам новорожденную, и слова, готовые сорваться с ее уст, пропали, а вместо слов родильный зал наполнился заливистым детским плачем. «Это и есть рождение», – догадалась Саша.

Дальше события пролетели со скоростью света, замедляясь в определенные моменты. Саша увидела накрытый стол, в центре которого стоял большой торт. Прямо посередине кулинарного шедевра красовалась одна-единственная свеча. Насте свеча очень понравилась, и девочка протянула ручки, чтобы достать свечу. Потом события начали мгновенно сменять друг друга.

Машина ехала по узкой дороге. Настя сидела на заднем сиденье, пристегнутая ремнем безопасности. Испуг матери она уловила мгновенно, встретившись в зеркале взглядом с ее глазами. Кристина изо всех сил пыталась справиться с управлением. Удар машины долго звучал в голове Насти. Потом в глаза ударило синее небо.

Она видела, как мужчина взял бездыханное тело Кристины и небрежно положил в багажник своей машины.

– Что с ребенком делать? Бросить в багажник?

Саша не сразу заметила женщину, наблюдавшую за происходящим.

– Ты что, с ума сошел! В какой багажник? А я что скажу – инопланетяне украли дочку?

– Девочка мертвая.

– Вот и отлично. Меньше мороки. Уезжай. Дальше я сама. Ты все помнишь?

– Помню, – сердито ответил мужчина.

– Минут через десять вызывай «Скорую», – напомнила женщина, как две капли воды похожая на Кристину, и направилась к красной машине. Она открыла заднюю дверь и попыталась нащупать пульс на шее Насти. И убедившись, что девочка мертва, она с облегчением вздохнула и села за руль аварийной машины.

– На счет один – просыпаемся!

Саша пыталась подойти ближе к женщине, сидевшей на водительском месте, где еще недавно сидела Кристина, но властный голос зазвучал в ее голове так громко, что она повернулась в сторону говорящего, и все исчезло.

– …Три… два… один! Просыпаемся!

Сонные, слипшиеся веки открывались с трудом. Саша никак не могла понять, кто она на самом деле, то ли маленькая Настя, то ли она Кристина или еще кто-то третий, кого она забыла.

– Саша, не закрывай глаза! Меня твой Стрельников убьет!

– Где я? – тихо, одними губами прошептала Саша.

– Дома. Уже дома. Лежи не двигайся. Воды дать?

Саша отрицательно мотнула головой. Тело, налитое свинцом, ничего не хотело. Даже воды.

– Ну как?

– Плохо.

– Закрой глаза. Расслабься. Твои руки становятся…

Вернувшись с работы, Стрельников застал мирно спящих Сашу и Степанкова. Ужин никто не приготовил…

– Спасибо тебе, Юрочка. Видишь, интуиция меня не подвела. Я знала, что женщин было две. И душа той не может успокоиться. Она хочет, чтобы я все исправила.

– То есть ты хочешь сказать, что мать Насти – Кристина – просит прощения у своей дочери?

– Нет. Настина мать Кристина жива. Помощь нужна той, другой. Она выдавала себя за Кристину.

– И где она теперь? – задал вопрос Стрельников.

Он уселся верхом на стул и с интересом следил за разговором. Все эти сеансы: полеты туда и обратно, свет, тьма, любовь – и все это в двадцать первом веке! Дожили до Средневековья! Если бы собеседники не относились так серьезно к происходящему, он бы подумал, что ему все приснилось. Степанков, доктор наук, профессор, без тени сомнения обсуждал бредовое, иначе не назовешь, перемещение во времени. Стрельников помассировал виски и сложил руки на спинке стула.

– Мать девочки не погибла, – продолжала Саша. – Она жива, только я не увидела, где она сейчас. Но она жива. И Настя это чувствует.

– Ничего не понимаю, – признался Степанков. – Я видел все, что и ты. Только с чего ты взяла, что она жива?

– Во время сеанса ты был проводником. Ты видел, но не чувствовал. Я была в состоянии и Насти, и Кристины.

– Может, лучше обратиться в полицию, пусть поднимут дело и займутся поиском Кристины?

Вопрос Стрельникова прозвучал неожиданно. Саша со Степанковым одновременно повернулись к нему и посмотрели так, словно человек, сидящий в центре комнаты, вместе со стулом проявился из другого мира. И теперь они решали, как вести себя с пришельцем.

– Полиция никакого дела двухгодичной давности не заводила за отсутствием состава преступления. Женщина не справилась с управлением. В результате ДТП пострадал только ребенок. Ни о какой подмене никто не знает. Где криминал? – Саша вопросительно посмотрела на Стрельникова.

– Тогда что вам дал этот сеанс?

– Я знаю точно, что Кристина жива, а вместо нее в доме Лунина жила ее сестра. Женщин внешне не различишь.

– А так разве бывает? – спросил Стрельников.

– Бывает, если сестры близнецы. Только они все равно были разными, поэтому и весь обслуживающий персонал был уволен.

– А теперь представь, я прихожу в полицию с заявлением, что на месте жены Лунина в его доме проживала совершенно чужая женщина. Паша, меня сочтут сумасшедшей и предложат пожить в пансионате для душевнобольных.

– М-да. – Стрельникову все меньше и меньше нравилась ситуация. – А где теперь искать Кристину?

Он начинал верить в невероятное.

– Не знаю. Юра, а Настя во время твоего сеанса ощущала что-нибудь? Или пережитые ощущения только мои и к девочке не имеют никакого отношения?

– Чего не знаю, того не знаю, – честно признался Степанков.

– Тогда я завтра сама съезжу к Луниным и посмотрю, как состояние Насти.

* * *

К десяти утра Саша приехала в поселок к Луниным. Припарковав машину возле ворот, она нажала на звонок и стала ждать, когда Анатолий откроет дверь.

– У вас гости? – Саша кивнула в сторону внутренней стоянки. Место, где обычно ставил машину Анатолий, на этот раз занимала чужая «Хонда».

– Гостей нет. Вы имеете в виду ту машину? Врач еще не уехал. Вначале, поговорив с вами, Галина Адамовна немного успокоилась, а потом решила на ночь глядя все-таки вызвать педиатра. Вот он и остался до утра.

То, что после сеанса, проведенного Степанковым, Насте станет хуже, она догадывалась. Если ей, взрослому человеку, тяжело, то что говорить о ребенке.

С Игорем Петровичем, так представился врач, Саша встретилась на крыльце.

– Все нормально. Вы не волнуйтесь. Да и волноваться нечего. У Насти поднялась температура, но Галину Адамовну вы знаете. Сама себя напугала. Я сделал укол, так что, – Игорь Петрович посмотрел на золотые часы, – часа два еще поспит. Смену вам сдаю и уезжаю. А вы все-таки на досуге поговорите с Галиной Адамовной, чтобы впредь так не волновалась. Я приехал и не пойму, кто больше нуждается в помощи: Настя или Галина Адамовна. Ну, бывайте.

– Игорь Петрович, а Настя ничего во сне не говорила?

– Нет. Спала, правда, очень беспокойно. А когда температура спала – успокоилась. Под утро. Подождите, что значит «ничего не говорила»? Вы серьезно думаете, что у девочки речь восстановится?

В голосе Игоря Петровича звучали нотки превосходства.

– Причины афазии разные. Никто толком еще не знает, как восстанавливается речь. Любой кризис может быть на пользу.

– Вы сталкивались с подобными случаями?

– Нет. Подобного случая в моей практике не было. Я чаще сталкиваюсь с заиканием, но его лечить не так сложно. Главное – понять причину.

– Да что там понимать? Причина во всех случаях одна – стресс. Только Насти это не касается. У девочки тяжелые последствия черепно-мозговой травмы. Так что ваши психологические приемчики, коллега, в данном случае вряд ли помогут.

– А вы не задумывались над тем, что многие люди попадают в стрессовую ситуацию и часто пугаются, но при этом не заикаются? Для заикания всегда должна быть своя причина, которая живет глубоко внутри человека. Возможно, стресс активирует какие-то процессы, и это проявляется тем, что человек начинает заикаться.