Текст книги "Злая шутка"

Я сразу же устыдилась своих мыслей. Мне было стыдно и за себя, и за Стасика. Мне хотелось пожалеть отца, но как пожалеешь несгибаемого судью, который в домашней майке выглядит так, словно на нем черная мантия? Я пыталась что-то выжать из себя, но сама не знала, что это должно быть. В итоге я просто расплакалась и не заметила, как заснула.

На следующее утро я отправилась в свою квартиру, дав себе слово, что вернусь в дом отца, только когда у него появятся какие-то новости. Я старательно гнала от себя мысль о том, что судья Кондрашов имел более чем веский мотив для убийства своего сына, и, чтобы ни взглядом, ни вздохом не выдать себя, решила пока побыть в одиночестве. Отец очень проницательный человек, я просто-напросто боялась, что он меня вычислит, прочтет мои мысли. А если я не права? Да я наверняка не права! Мой аналитический ум настолько явно вошел в противоречие с моими же дочерними чувствами, что я испугалась. А если дочерние чувства – это как раз то, что мешает мне видеть истину? Я, в конце концов, просто молодая женщина, которая любит своего отца и души не чаяла в своем милом сводном братике. При этом я юрист, я очень хороший адвокат, мой мыслительный аппарат устроен строго определенным образом, и по-другому он работать не может. Это две части моей личности, неотделимые друг от друга. Таковы факты, ничего с ними не поделаешь. Единственное оправдание своему смятенному состоянию я видела в том, что у меня крайне мало информации, на основании тех жалких крох, которые я имела, строить версии было безответственно. И тут позвонил отец и велел вечером быть у него. У него были новости. Я пообещала приехать – с меня как раз сняли осточертевший гипс, и я смогла сесть за руль.

Отца я застала за домом, в садике, он сидел в плетеном кресле, задумчиво поглаживая кошку Марфу Васильну, которая удобно устроилась у него на коленях. Дочь Марфы, Ульяна Андревна (строго по фильму «Иван Васильевич меняет профессию»), тоже предпринимала попытки вспрыгнуть на кресло, но у нее все время что-то не получалось: она забиралась то на поручень кресла, то на спинку, но прилечь рядом с мамашей – а еще лучше вытеснить ее с отцовских коленей – никак не выходило. Уля несколько раз недовольно мяукнула, но Марфа даже ухом не повела. В итоге досталось молодому поколению: крошечный дымчатый котенок, который усердно грыз папину садовую тапочку, получил от мамы Ули незаслуженную оплеуху, ничего не понял, сделал обиженные глазки, но быстро утешился, потому что увидел, как из травы вспорхнула божья коровка. На ротанговом столике, рядом с креслом, стояли глубокое блюдо с черешней, два пустых бокала и непочатая бутылка «Джеймесона».

– Не начинал, ждал тебя, – отец кивнул на виски.

– Я за рулем, папа.

– Это не имеет значения. Переночуешь здесь, потому что нам многое нужно обсудить. У тебя ничего не назначено на утро?

– Нет, я пока относительно свободна.

– Ну и хорошо. Налей по капельке, а то у меня тут Марфа Васильна, ее нельзя тревожить. Я теперь много пью, так что не удивляйся.

Марфа на свое имя никак не отреагировала, зато Уля, как только я угнездилась в кресле, восстановила свое реноме: забралась ко мне на руки, с победоносно-презрительным видом оглядела мамашу и закрепила позицию, немедленно устроившись спать. Котенок, вернувшийся с охоты на божью коровку с пустыми лапами, принялся за старое занятие: начал остервенело грызть папину тапочку, периодически подскакивая в воздух, словно тапочек оказывал ему сопротивление.

Последняя реплика меня удивила: отец был совершенно трезв.

– Новости есть, но не все из них, собственно, новости, – начал он, когда я налила в стаканы виски, – давай начнем с того, что тебе понравится. Следственной группой руководит Сережа Винник, насколько я понимаю, тебе это имя о чем-то говорит…

Еще бы! Сережа, как теперь говорят, мой «бывший», я чуть не вышла за него замуж, вовремя, слава богу, одумалась. Только откуда об этом знает мой отец? Семью с Сережей я не знакомила, официально мы помолвлены не были. Ну, папочка… Я кивнула, и отец продолжил:

– Репутация заведения подтвердилась полностью. Жалкий притон, где обретаются подонки всех мастей в поисках дешевой синтетической дури.

Я давно знала, что такое «Лунная дорога», потому что защищала одного дурака, на которого хотели повесить сбыт синтетических наркотиков. Мальчик был сыном очень влиятельных родителей, за него хорошо платили, но главное было в том, что он действительно ничего не продавал. Тупой малолеток только закидывался самодельной дрянью, при этом даже не знал толком, каков именно будет приход и в чем он будет выражаться. А выражался он по-разному! Дурачок, которого я спасла от тюрьмы, попался в ходе операции по ликвидации лаборатории, где производили синтетическую отраву. Он, к его счастью, не был в тот момент даже покупателем, просто крутился поблизости. Лабораторию прикрыли, но скоро получили информацию о том, что в городе их несколько, и та, что оказалась «под колпаком», далеко не самая крупная. А «Лунная дорога» фигурировала в деле, потому что дилеры считали ее хорошим, выгодным местом сбыта, там шел активный торг. На время, пока шло уголовное расследование, торговлю прикрыли. Потом она возобновилась, а дилеры ввели новые правила конспирации. Контингент в «Лунной дороге» был специфический – безбашенные, бритые, с ног до головы татуированные недоросли. Стасику там нечего было делать, это точно не его компания. Стасик, который пьет дорогой виски и похмеляется розовым брютом, мальчик из хорошей семьи, шкаф которого забит шмотками от Армани, любимый сынуля, который ездит пить пиво в Прагу, а купаться на греческие острова – он посетитель клоаки, где барыжат самодельным синтетическим дерьмом? Не поверю ни за что. Даже учитывая то шоу, которое Стасик устроил на юбилее, так стремительно скатиться на самое дно он не мог. Не тот человек. Слишком уж он привык к другому образу жизни и другим стандартам.

– Самое интересное в данном случае вот что. Записи с камер наблюдения, которые установлены в этой клоаке повсюду, были проанализированы, и представь себе, что Стас на них не запечатлен. Он не был клиентом клуба, понимаешь? Не сидел за столиком, ничего не заказывал, не подходил к стойке.

– Что с его телефоном? Может быть, у него там была назначена встреча? Кто ему звонил?

– Именно этот вопрос первым делом и приходит на ум, но в том-то и дело, что телефон Стаса был отключен, он ни с кем не разговаривал. Учитывая скандал, который произошел ранее, это неудивительно.

У меня голова шла кругом. Если он ни с кем не договаривался, то какого черта он туда поперся?

– А где он вообще был, удалось выяснить? Где-то же он ночевал и жил эти дни? Может быть, у Инги?

– У этой женщины, насколько мне известно, квартира в Северном районе, а айфон Стаса все это время ловил в ночное время сигнал совсем другой станции. Он находился в другой части города. Если они были такие друзья, то не знаю, почему они так быстро раздружились. Но факт есть факт. Дело осложняется тем, что мой сын ранним утром следующего за юбилеем дня снял в банкомате достаточную сумму денег для того, чтобы не оставлять в ближайшее время никаких финансовых следов.

– Папа, но Стас не разведчик и не мафиозо, зачем ему так тщательно заметать следы? Это как-то очень странно.

– Может быть, он и не заметал никаких следов. Просто оказался в каком-то не очень привычном месте, не хотел лишний раз бегать в поисках банкомата. Может такое быть?

– Наверное, – вынуждена была согласиться я. – Или не хотел, чтобы кто-то что-то про него мог узнать. Что еще? Каковы результаты экспертизы?

– В крови Стаса был обнаружен в высокой концентрации синтетический наркотик, который в определенных кругах называется «фейерверк». Ожидаемый результат, не так ли?

– Ожидаемый, но какой именно наркотик? Тот, который там продают, в этой «Лунной дороге»? Там один какой-то продают или разные?

– В том-то и дело, Ксюша, что вещество, найденное в крови у Стаса, не совпадает по составу с теми, что раньше изымали в этом клубе. Облавы в «Лунной дороге» не редкость, но хозяева научились шифроваться. Однако подростков и молодых людей, для которых принятие дозы плохо кончилось, много. Они оказываются в поле зрения полиции, попадают по «Скорой» помощи в лечебные учреждения. Состав той дряни известен. То, что нашли у Стаса – это нечто другое.

– Принципиально другое?

– Не принципиально, но частично. Либо наркодельцы изменили формулу для пробы, так сказать. Экспериментируют. Либо это что-то вообще иное, и тогда я не имею объяснений.

– Следов борьбы, как я понимаю, нет?

– Ни единого.

– И его не ограбили?

– Трудно сказать, мы же не знаем, сколько у него изначально было с собой денег. При осмотре места происшествия при нем нашли пять тысяч рублей. Может быть, его ограбили и оставили немного денег, чтобы полиция не подумала на грабеж. Но если там крутятся малолетние наркоши, то им не до таких хитростей, они забрали бы все до копейки.

– И что ты обо всем этом думаешь, папа?

– Я думал, ты мне сейчас расскажешь, – усмехнулся он, – давай-ка собираться в дом, скоро будет дождь. Я забираю Марфу Васильну, ты Улю и котенка. Только хватай его сразу, если он подумает, что ты хочешь с ним поиграть, то его уже не поймаешь.

– Это Улин сынок?

– Да, всех забрали, а этого я не смог отдать. Он, сволочь, мне, кажется, ногу прогрыз вместе с тапкой, но лучшей психотерапии еще никто не придумал.

– Как его зовут? – спросила я, беря на руки извивающегося котенка.

– Феофан, – произнес папа вполне ожидаемое имя.

– Фантик, стало быть, – влюбленно глядя в глаза котенку, норовившему меня куснуть, заключила я.

Столовая в папином доме была замечательная: просторная, светлая и очень уютная. Камин, удобные диваны, пальмы в кадках, антикварные комодики – тут было все необходимое, чтобы из комнаты вообще не хотелось выходить. Не успела Клавдия подать на стол блюдо с жареной рыбой, действительно пошел дождь, и от его барабанной дроби в комнате почему-то стало еще уютнее. Папа поковырял великолепный на вкус овощной салат, но под моим строгим взглядом кое-как осилил кусок трескового филе. Трудно было не заметить, как он похудел в последние дни, как осунулось лицо, как стала болтаться одежда на тающем теле. Я не считала себя вправе делать ему внушения: во-первых, они все равно окажутся бессмысленными, ведь папа не увлекся какой-то дурацкой диетой, и переубеждать его не надо. Ему плохо, и он будет есть столько, сколько может. Во-вторых, я считала, что взаимоотношения человека с едой – дело слишком личное, даже интимное, вмешиваться в эту сферу не совсем прилично. Аппетит у отца восстановится, когда утихнет первая острая боль, не раньше. Он и сам это осознавал, понимал также, и что оставаться голодным нельзя, поэтому, когда мы уселись на диван пить кофе и виски, перед нами возникла тарелочка с шоколадом, ягодами, орехами. Ах, если бы не трагические события последних дней! Если бы не бессмысленная, глупая смерть Стасика! Какое это было бы счастье – вот так сидеть с отцом в его чудесной столовой, пить великолепный кофе со сливками, закусывать маленький глоточек виски голубикой, гладить пушистого котенка, который наконец изволил угомониться, слушать убаюкивающий шум дождя и вести неспешную беседу о юриспруденции, о прочитанных книгах – не важно о чем. Но говорить пришлось о смерти.

– Чтобы в голове сложилась какая-то правдоподобная версия, нужно иметь информацию, а у нас ее мало. Очень мало, папа.

– Но ведь и у следствия ее не больше.

– Это плохо, значит, дело может так и остаться нераскрытым.

– Мы не должны этого допустить. Если в официальных кабинетах чего-то недодумают, мы должны будем подсказать. Исподволь, ненавязчиво, но все же.

– Было бы что подсказывать!

Отец молчал, и это казалось мне недобрым знаком. Он слишком потрясен последними событиями, он позвал меня, чтобы я подключила свои мозги, а не жаловалась на отсутствие информации, которое очевидно и без моих замечаний. Надо думать, думать и еще раз думать.

– Давай сначала просто разложим все по полочкам. Согласен?

– Начинай!

– Стас покинул дом в спешке и отключил телефон. Так поступают люди, которые не хотят никого видеть. Одним словом, прячутся. Он снял какие-то деньги со счета, видимо, предвидя, что придется где-то расплачиваться наличными. Возможно, он жил на частной квартире. Через некоторое время кто-то назначает ему встречу в сомнительном клубе, и он по какой-то причине не отказывается, идет туда, ничего не боится. Значит, человек, назначивший эту встречу, как минимум знал, где находится Стас. В клубе он не имеет никаких контактов с местной публикой, значит, тот, кто назначил ему встречу, и скормил ему таблетки. Общая картина примерно такая, но эта конфигурация содержит огромное количество вопросов, на которые у нас нет ответов.

– У меня тоже масса вопросов, но давай начнем с твоих.

– Хорошо. Для начала я не могу понять, почему Стас повел себя так, будто скрывается от правоохранительных органов. Ему нужно было убраться из дому, с твоих глаз. Но зачем прятаться, будто его ищет полиция? Он боялся, что ты будешь его искать? И будешь использовать все свои ресурсы для этого? Отключение телефона я еще могу понять, ему не хотелось отвечать на вопросы, с кем-то объясняться, он боялся твоего звонка – это тоже может быть. Но если он снимал деньги, значит, ему были нужны наличные. Зачем? Все, кроме наркотиков, можно купить по карте. Дальше я не понимаю, зачем он приперся в этот клуб. Если у него была встреча, то кто тот человек, который ее назначил? Как он вычислил, где прячется Стас? Как он назначил встречу, не имея с ним телефонной связи? Через кого-то? Но через кого именно? И самое главное – зачем? Если Стас умер не по своей воле, то мне совершенно не понятно, кому была нужна его смерть. И как человек, который был в ней заинтересован, чисто технически заставил его выпить сомнительные таблетки. Стас никогда бы этого не сделал. Но все эти вопросы сразу отпадают, если он совершил самоубийство. Тогда все складывается. Он испытывал чувство вины, боялся встречи с тобой и вообще с кем угодно. Он не представлял, как жить дальше, чувствовал себя изгоем. На этом фоне он, наверное, мог проглотить ту дрянь.

– Ты сама веришь в то, что Стас покончил с собой? – очень серьезно спросил отец.

– По всей логике, выходит так, – пожала плечами я, – хотя Стас так себя любил, что представить его в роли отчаявшегося самоубийцы мне трудно.

– Логика тоже хромает, Ксения, – заявил папа, – сама подумай. Я не верю в то, что страсть между моим сыном и той женщиной возникла спонтанно, и он так легко уболтал ее прямо на мероприятии. Новоиспеченные любовники так себя не ведут. Если бы между ними до того ничего не было, кроме флирта и любовной игры на расстоянии, Инга бы не осмелилась. Да они оба побоялись бы устроить этакое шоу в момент торжества. В том-то и дело, что подобным образом могут повести себя только проверенные любовники, которым не впервой пристраиваться где придется. Которые жаждут новых ощущений, щекочут себе нервы, чтобы сильнее возбудиться. Они никогда не расположились бы на веранде, если бы делали это в первый раз. Так что это было не в первый и не в десятый раз, поверь мне. А если у Стаса была давняя связь с Ингой, то о каких угрызениях совести мы говорим? Он приволок в мой дом свою девку, чтобы выдать ее за меня замуж, это же ясно. У Стаса была какая-то цель. Поэтому угрызений совести не было, могла быть только досада на то, что по пьяному делу они повели себя неосмотрительно. Не сдержались. Может быть, имела место злость на того, кто организовал эту шуточку – направил на них софит в самый интересный момент. Но передо мной Стас не чувствовал себя виноватым. Ему незачем было лишать себя жизни.

– Но ведь вначале ты думал именно так… – заметила я.

– Я просто перебирал разные варианты. Мне до сих пор не ясно, как можно заставить человека проглотить таблетки, которые он не хочет принимать? Если Стаса убили, то как его заставили это сделать?

– Обманом, больше, наверное, никак. Ты думаешь, это могла сделать Инга? Она лишилась будущего – ни много ни мало.

– Все может быть, и это тоже.

– Ее допрашивали?

– Может быть, уже допросили, но тогда, когда собирались это сделать, не смогли ее найти. В квартире ее не было, по телефону разыскать ее также невозможно. Тебе лучше спросить своего горячего поклонника Сережу Винника, он расскажет тебе все как на духу, несмотря ни на какие тайны следствия.

– Сомневаюсь, папа, Сережа отъявленный карьерист, просто так на служебное нарушение он не пойдет.

– Увидим, – усомнился отец, – смотри-ка: Феофана от тебя теперь не оттащишь.

Котенок действительно вцепился в меня мертвой хваткой. Кусочки филе, которые я, разумеется, освободила от обжарки, незаметно от отца угодили прямо в пасть ненасытному малышу и, видимо, очень ему понравились. Так что лучшей подружкой я стала в первые же минуты общения. А когда мы с папой перебрались из-за стола на диван пить кофе, котенок обустроил себе спальное место у меня на животе и стал тестировать меня на предмет, гожусь ли я в мамочки. Я гладила его пушистую головку, тугой животик, котенок блаженствовал, периодически выпуская крохотные, но острые коготки, чтобы «поточить» ими свою лежанку, то есть меня.

– Папа, куда тебе столько кошек? Я хочу забрать Фантика к себе. Отдашь?

– Забирай, – легко согласился папа, – он тебя полюбил.

Фантик как будто понял, что в эту минуту решается его судьба, сладко потянулся, дернул коротким, еще не до конца сформировавшимся котеночным хвостиком и зевнул во всю свою розовую пасть.

– Феофан, ты поедешь жить ко мне?

– Пусть вопрос решится сегодняшней ночью, – заключил папа, – дадим этому созданию право сделать свой выбор. Если он придет ночевать к тебе, то можешь забирать его смело. Значит, это любовь с первого взгляда, такое чувство нужно уважать.

Я немного помялась, чувствуя, что папа от меня чего-то ждет, но не хочет давить. Наконец решилась.

– Папа, я попробую. На сегодняшний день ни одно объяснение не годится, чтобы строить на нем хоть какую-то версию. Все полная чушь. Но мы должны понимать, что в жизни Стаса могло быть нечто, о чем мы вообще не имеем никакого представления. Я попробую это найти.

– Я не сомневался, что ты примешь такое решение. Я, наверное, был не самым лучшим отцом для тебя, но сейчас ты должна дать мне шанс все исправить.

Я заплакала, отец тоже. Котенок Феофан, почувствовав неладное, поднял на меня свои голубые глазки и громко мяукнул. По-кошачьи это, видимо, означало: «Не расстраивайся, я с тобой».

Когда я проснулась, Фантик и впрямь был со мной, свернулся клубочком на подушке, я его сфотографировала на айфон в качестве доказательства, чтобы отец не передумал отдавать его мне. Котенок проснулся, разлепил глазки, вытянул все четыре лапки, зевнул и весело мяукнул.

– Пожрать? Это не здесь.

Я взяла теплый комок в руки, пошла в кухню. Через несколько минут там появился и отец.

– Ты сейчас не сможешь полноценно работать, дочь, – сказал он после того как поприветствовал меня и Феофана, – я сегодня пришлю тебе на карту кое-какие деньги. И не протестуй, если ты будешь занята, ты не сможешь сосредоточиться.

– У меня есть деньги, не надо, – пискнула я.

– Ты обещала дать мне шанс, так исполни свое обещание.

За завтраком отец порекомендовал мне составить четкий план действий и только тогда начинать разрабатывать стратегию своего расследования. И даже посоветовал, с чего лучше начать. Я его внимательно выслушала, полностью согласилась насчет плана, но начинать решила с другого конца. Мы собрали кошачьи пожитки, и я отправилась домой в сопровождении нового члена семьи.

Глава 2

Сережа Винник, на мое счастье, уходил с работы вовремя, не раньше, не позже. Я даже не сразу узнала его: в форме он выглядел представительно и официально. Когда-то он мне сильно нравился, и я даже приняла (неужели это была я?) его предложение. Хорошо, что Сережа, с присущей ему обстоятельностью, раскрыл свое представление о браке до регистрации, а не после нее. Он как маленький, но хитрый щенок долго делил территорию, нащупывал, что он может себе позволить и каковы границы его владений, после чего поделил жизненное пространство между нами по-честному: ему достались права, мне – обязанности. Неблагодарная я не оценила изящество такого дележа, и наши отношения сползли на нет.

– Караулишь, что ли? Хочешь что-то разузнать? – с ухмылкой поинтересовался Сережа, подловленный мною перед входом в Следственный комитет.

– Да нет, – пожала плечами я, – у вас дело-то не движется, как я понимаю, поживиться у вас нечем.

Я с удовлетворением заметила, как он зло сверкнул глазами, и смиренно улыбнулась.

– Скорее хотела спросить, не могу ли чем-то помочь?

– Будешь нужна – вызову, – отрезал Сережа.

– Ингу уже вызвал? И как – пришла? Что рассказала?

– С ней мы пока не беседовали, – потупившись, заметил он.

– Не нужна, наверное? Была бы нужна, уж достали бы…

– Не груби официальному лицу, – смягчился он, – в Турции ваша девушка. Смылась в Стамбул сушить подмоченную репутацию.

– Ну ты смотри, если что, я на связи. Вдруг и правда чем-то помогу.

– Ты только сама в сыщики не играй, ладно?

– Что, опасаешься конкуренции? – поддела я бывшего бойфренда.

– Я серьезно, – устало ответил он, – там, где наркотики, хрен его знает, какие могут быть сюрпризы. Опасно, не надо туда лезть.

– Так ты все-таки не думаешь, что он покончил с собой?

– Ксюха, если честно, я не знаю, рано пока об этом говорить. Самоубийство объяснило бы все, но мальчик не из тех… Я бы скорее предположил передоз, но если бы у него в крови нашли что-то другое, не эту синтетическую отраву.

– А какая разница, чем закидываться? Думаешь, наркоманы озабочены вопросами о качестве и производителях зелья?

– Но ведь он не был наркоманом, у него было единоразовое употребление. И разница есть, поверь мне. Эта синтетика содержит очень токсичные вещества, от них потребители крышами едут не по-детски. Могут из окна прыгнуть, могут на человека наброситься, вены себе режут, головы разбивают… Все это уже было. Захочешь в подробностях, расскажу.

– Какой ужас, – содрогнулась я, – ну ты иди, я просто хотела тебя повидать, предложить свою помощь, если будет нужна. Не буду задерживать, тебя, наверное, семья ждет.

– Я существую в единственном экземпляре. Миссис Винник пока нет в природе.

– Неужели не женился? Вот уж удивительно!

– А ты?

– Я теперь уже в двух экземплярах.

– Значит, лучше не звонить?

– Отчего же? Звонить можно смело… Вот насчет прихода в гости я не совсем уверена. Ко мне еще не являлись мужчины, так что я не знаю, какой ждать реакции. Он может оказаться ревнивцем.

– Я все понял. Не буду навязываться. Кто счастливец? Я его знаю?

– Нет, не знаешь, ему всего два месяца от роду. Это очень маленький, очень пушистый дымчатый котенок Феофан, в быту Фантик.

Сережа расплылся в улыбке.

– Ну, тогда, может, меня пронесет, и он меня не укусит, если вдруг… – Он смешался, заявлять ли сразу о своем желании набиться в гости.

– А ты постарайся произвести хорошее впечатление.

Мы расстались друзьями, что, конечно, полезно для дела. Но главное – папа будет доволен. Хотя встреча с Сережей Винником навела меня на мысль о том, что в данный момент, если кто кому и может быть полезен, то скорее я ему, а не он мне.

Получив папины деньги, я основательно засела дома, намереваясь хотя бы несколько дней посвятить тщательной проработке того, что имеется в моем распоряжении. Список гостей, присутствовавших на юбилее, выглядел совершенно неперспективным, вызывал тоску и уныние. Профессор юрфака, заведующий нейрохирургическим отделением больницы, директор крупного агрохолдинга и так далее и тому подобное. Очень взрослые, очень успешные люди, знакомые с отцом по много лет, преданные друзья, с которыми хочется быть рядом. Я вырвала первую фамилию из списка и стала над ней размышлять. Бронислава Станиславовна Лапушкина, папина подруга еще со студенческих времен. По его рассказам, в молодости была сказочно хорошенькой, похожей на куколку, ее не в обиду дразнили «лапушкой», а она, серьезная девушка, страшно обижалась. И в конце концов, доказала всем, что ангельская внешность не помеха развитому уму. Сейчас фамилию Лапушкина знает каждый студент юрфака: Бронислава – доктор наук, профессор, заведует кафедрой криминологии. Или, например, Юрий Алексеевич Безрукий, государственный нотариус, чопорный холеный мужчина с непроницаемым лицом. Отец считает его самым остроумным человеком из всех, кого встречал когда-либо, и нет, по его мнению, никого, кто рассказывал бы анекдоты и забавные истории так, как это делает его старинный друг. Я должна представить себе, как он шутки ради направляет софит в сторону темной террасы? Или как на заднем дворе наркоманской клоаки скармливает таблетки сыну товарища, которого любит с университетской скамьи? Чушь и бред. Но пойдем дальше. Иван Николаевич Остроухов, глава холдинга «Экоптица», друг отца со школьной скамьи. Еще мои дед и бабка дружили с родителями Ивана Николаевича, жили в одном доме, водили мальчишек в одну школу. Это отношения, передающиеся по наследству. Остроухов не стал юристом, как отец, он довольно долго искал себя, пока наконец не выбрал ту сферу бизнеса, которой занимается сейчас. Дружба с этим громогласным улыбчивым мужиком, внешне так отличающимся от вылизанных и зализанных юристов-крючкотворов, была и не детской, и не профессиональной. Они давно жили далеко друг от друга и не пересекались ни в какой своей деятельности. Папа не любил рыбалку, которой болел Иван Николаевич, Остроухов не разделял папиных пристрастий, но они продолжали оставаться близкими людьми. И любили друг друга просто потому, что так бог дал. Отмечали вместе праздники, ели рыбу, которую Иван Николаевич привозил с Волги. И даже я ее ела, даже мне порой перепадало. С Владиславом Евгеньевичем Свиридовым, известным нейрохирургом, отец познакомился уже во взрослой жизни, когда папина жена, красавица Екатерина Сергеевна, получила травму позвоночника, к счастью, не тяжелую. Владислав Евгеньевич, тогда еще довольно молодой врач, ее лечил. Как-то незаметно они нашли общие темы, а потом Екатерина познакомилась с женой своего врача и завязалась настоящая дружба семьями. Веселая, лишенная всякой корысти и заинтересованности, теплая компания людей, общество которых исключительно приятно друг другу. Когда с Екатериной случилось несчастье, друг не успел прийти на помощь, слишком быстро и неотвратимо все произошло. Семейная жизнь у Владислава Евгеньевича складывалась неудачно, несмотря на его исключительные человеческие качества и очень приятную внешность. С первой женой он развелся, потом вновь попытался создать семью, но вторая попытка закончилась трагически, и в этом смысле они с отцом стали еще и друзьями по несчастью. Старенький профессор Пал Палыч Козловский, папин учитель и наставник, тоже пришел на юбилей, и хоть был уже довольно немощен, но отсутствием аппетита не страдал и пил итальянское вино почти наравне со всеми. Ну и, наконец, юридическая чета Воскресенских, навевающая ужас на многих в нашем городе. Олег Владимирович, прокурор района, человек строгих правил, привыкший держать себя в установленных рамках, он часто забывает, вернее, пропускает момент, когда можно снять с себя ограничения и расслабиться. Но если уж он себе это позволяет, то, как говорится, по полной. Они с отцом вместе служили в прокуратуре, сидели в одном кабинете, считают друг друга боевыми товарищами. Жена Олега Владимировича Алла Петровна занимает высокий пост в Контрольно-счетной палате. Руководители бюджетных организаций трепещут под ее строгим взглядом. Она весьма элегантная, ухоженная женщина с царственной походкой и взглядом повелительницы. Вне службы, на дружеских вечеринках, пьет наравне с мужиками. Еще она ярая кошатница, и по кошачьей линии они с отцом даже приходятся какими-то «родственниками». Кроме вышеперечисленных, в качестве гостей присутствовали родители отца – мои бабка и дед. Бронислава Станиславовна была с мужем, отставным военным полковником, который плохо слышал и смеялся, когда это делали другие, просто ради приличия. Он с удовольствием пил виски, ел баранину с огня. Нотариус явился один, у него имелся кризис в семейных отношениях. Нейрохирург Владислав Евгеньевич, как я уже говорила, вдовец, как и старик Палыч Палыч. Я еще раз изучила фотографии, заметки отца о каждом госте. Все эти люди жили на разных планетах с моим братом Стасом. Они были другого возраста, они были из другого мира. И понятия о шутках у них были разные. Ничто не могло их связывать. С отцом, напротив, был тесно связан каждый, но это были теплые, дружеские отношения, имеющие многолетний стаж. Ни с одним из приглашенных отец никогда не пересекался при неприятных обстоятельствах, ни с кем не было того, что может озлобить или разделить людей: неразделенной любви, ревности, профессионального соперничества, зависти. Даже дурацкой бытовой ссоры по пьяному делу. Это не значит, что у отца никогда в жизни не было неприятных соприкосновений с людьми, были – и не раз, но не с теми, кого он пригласил к себе на юбилей. Он позвал только тех, с кем отдыхал душой.

Я надолго зависла, вернее, даже закисла в своих бессмысленных попытках найти логику там, где ее нет, пока их тщетность не стала очевидна даже Феофану, который устал от игр в одиночестве и требовал от меня участия.

– Ты прав, малыш, – сказала я, целуя котенка в мокрый носик, – пока идеи нет. Да и не появится она. Того, кто мне нужен, не было среди гостей.

Пока мысль не ускользнула, я стала звонить Тае.

– Подруга, мне очень нужен телефон Стасикиного партнера, Игоря. Ты же общаешься с его сестрой, узнай, будь добра.

– Ну а что следствие? Какие они сделали выводы? Самоубийство?

– Выводов пока нет, – холодно ответила я, откровенно говоря, не желая, чтобы Тайка сейчас прицепилась с расспросами.

Она все поняла и обиделась, буркнула что-то в трубку. Мне стало стыдно.

– Кстати, у меня котенок, папина Уля родила недавно.

– Маленький?

– Месяца два с половиной или три. Я думала, ему два, но папа так рано котят обычно не отдает, только после девяти-десяти недель.

– Какой он?

– Дымчатый. Очень пушистый, глаза голубые.

– А зовут как?

– Феофан.

– Я хочу его видеть!

– Приезжай.

Ну, хоть немного отдохну от хаотичных, наползающих друг на друга мыслей, которые никак не желают оформляться во что-то стройное и более или менее логичное.

– Мне показалось, или ты настроен ко мне враждебно? – спросила я Игоря прямо в лоб. – Что-то не так?