Текст книги "Першинский дневник. Повесть / рассказы"

13 февраля 2011 года

Я выхожу из Интернет-пространства. Очень хочется верить, что навсегда. Этот шаг не спонтанный – я размышляла. Рано или поздно всегда нужно делать выбор. Его можно оттягивать, но это игра в свои ворота. Мне просто страшно. Я боюсь не успеть.

В голове звучит песня отца Олега:

 
Звонят колокола, надломленные ветви
Сентябрьских лучей, коснулись рук моих,
Уснувшие глаза сильней сжимают веки,
И громче, и звончей поют Давидов стих.
Луч света упадет на кованые хоры,
И девы вознесут Спасителю мольбу:
«Благословен Господь, зовущий нас от скорби,
Туда, где несть печаль, где ангелы поют».
Веди, хранитель мой, туда, где город белый,
По лестнице мытарств, сквозь темную воду,
А я, по жизни той, грехов не мало сделал,
Я не достоин Царства! И не вернуть годы!..
 

Было время, когда я хотела… я верила, что мой опыт может помочь кому-то еще. Хоть одному. А потом пришло понимание: нельзя вытащить тонущего, если сам почти утонул. Вся моя жизнь – бессмысленное яростное трепыхание в луже.

Успокаивала себя и оправдывала: «У других ведь еще хуже!». Наивная, слепящая глупость.

Совсем недавно пришло искушение другого рода: хотела найти единомышленников. Думала: ну, ведь не единственные же мы! Наверняка есть не пропитанные экуменической ложью православные сайты, и люди… люди…

Такие сайты действительно есть. Да, там все правда. Да, там полно нужных сведений и статей. И даже есть еле живой форум. Но люди! Люди!… То же трепыхание, то же барахтанье…

Противно, когда действительно ценное превращают всего лишь в средство, в инструмент для манипулирования. Так происходит обесценивание, обнуление…

И «борцы» сами не замечают, как превращаются в циничных разрушителей того, за что так яростно бьются.

И вот – мой выбор. Каждый день я задаю себе один и тот же вопрос: что я сделала сегодня, чтобы себя спасти? И каждый день сама себе отвечаю: ничего. Ничего не было сделано из того, что должна делать ежесекундно.

У меня папа умер. Знаете, как? Пришел с работы. Лег – и умер. Полчаса между жизнью и смертью, и… Все. И не сделать ничего. Понимаете? Человек умирает – и все. В тот мир ты уходишь такой, какой есть: с мыслями, помыслами, делами. И ничего не изменишь. Ничего не исправишь. А что там?..

Это страшно. Очень страшно. Я сейчас только стала понимать, осознавать, насколько это… страшно.

И вот мой папа умер. Без покаяния. Без причастия. Над ним не читали Псалтырь.

Вот я знаю теперь, что с ним происходило после смерти по дням. Вполне вероятно, что он до сих пор сидит на мытарствах. И что? Сделала ли я хоть что-нибудь, чтобы облегчить его участь там? Помолилась ли за него хотя бы раз?

НЕТ. Ничего не было сделано. Несмотря на то, что мне известно о помощи живых мертвым, я не сделала ничего.

Иногда мне кажется, что вокруг меня кольцо мертвых глаз. И все они смотрят с укором и болью. Я отворачиваюсь и захламляю себя суетой. Но… разве не лицемерие это?

Каждый раз после исповеди я обещаю себе начать новую жизнь. После Причастия эта новая жизнь длится ровно столько, сколько я могу продержать рот закрытым. В лучшем случае, пять минут.

Вы простите меня. Нужно, нужно когда-нибудь сделать выбор…

19 марта 2011 года

Ну вот. С Интернетом вроде бы – все. Конечно, не тут же. Не в тот же день. Это как короста на теле: отходит медленно-медленно… враз не сорвешь – больно. А теперь вот живу. Просто так.

У меня за спиной козлят 20 штук наплодилось. Мечта детства. Вот уж точно: Бог наказывает исполнением желаний. А все-таки – и хорошо.

Настроение шатко-валкое. Вроде бы и спокойно, а вроде бы и не всегда. Не знаю. Не знаю, что со мной сейчас происходит. Какая-то пустота тревожная внутри. Бегаешь, суетишься – не замечаешь. А остановишься – и вот тебе – поползло…

Нервозность какая-то. Может (и скорее всего) это от того, что отошла от Бога. То, что раньше было заполнено близостью с Ним, теперь вдруг опустело. Сейчас мне как никогда подходит термин «тепло-хладная». От этого и тревожно. Без Бога всегда ведь страшно. Отошла – и все: в зоне риска. А вот почему так получилось? Где треснуло? И что именно надломилось? Сложно-то как это все!..

И возвращаться в прежнее свое состояние надо бы. Надо к исповеди готовиться. Вот отец Ипатий нас ждет в Оптиной Пустыни. Ну, вот как я ежедневно могу предавать память о нем? Память о встрече с ним?

Светлый такой… плывущий… Помнится, в августе тоже намылиться собиралась. Уже и вещи стирать начала. Думала: встреча с отцом Ипатием все решит. Она и решила… Вернулась другим человеком. А всего-то поговорили…

Акафист Ксении Блаженной нужно было читать 40 дней. Две попытки сделала. Во второй раз всего 13 акафистов не дочитала. Сорвалась.«Опыт построения исповеди» так и лежит на рабочем столе. Не читала. Не открывала.

Все понимаю. Все осознаю. И все равно делаю. Это какая степень безумия? А? Господи, помоги неверию моему! Холодно. Холодно…

1 апреля 2011 года

Идет война в Ливии. Вроде бы далеко. И вроде бы все равно должно быть. Ан нет. Смотрю. Слежу. Переживаю. Почему, спрашивается?

За Каддафи какая-то боль. Стыдно, конечно – я о нем только с началом войны и узнала. По старинке – копать начала. Что да как… почему… И вот теперь – стыдно.

Фраза прекрасная… где же я ее прочитала? «Править народом может любой. Но умереть за народ способен лишь Царь». Вот! Каддафи, какой бы титул он ни носил, кем бы он там ни числился, де факто – Царь. Не бутафорный, настоящий до кончиков пальцев. А что такое НАТО…

Вот раньше. Раньше я была, конечно, идиоткой. Прозападной до изнанки. США – как эталон, Евросоюз – то, к чему нам нужно стремиться, вступление в ВТО – предел мечтаний. Нужно ж было сбежать из Москвы, поселиться в глухой… даже не в деревне, а в поле чистом, в полуразвалившемся ангаре, чтобы понять, до какой степени я была слепа и безумна.

Хваленая американская экономика привела к тому, что каждый новорожденный американец уже должен миру 37 тысяч долларов. Круто, да?

Евросоюз задыхается в объятиях, созданных им же своей «всетолерантностью». Во Франции отнимают детей у женщин под предлогом «излишняя любовь». Вы мне скажите, это оно как? Критерий какой-то есть, или чисто «интуиция» у судей срабатывает? Типа, если женщина – француженка или арабка, то еще туда-сюда, подумать надо, а если русская – так точно – совсем ребенка своего залюбила, паскуда этакая! Спасать надо. Срочно. И чтобы не дай Бог ребенок по-русски заговорил. Что вы! Это ж какое разложение личности!

А мы. Россия. Ну, Медведев – понятно. Он пока что «прозападник». Пока – потому как надеюсь, что это у него излечимо. А вот Путин. С одной стороны – прекрасная фраза про крестовые походы. Сравнение великолепное. Прямо в точку. Ну, и? Дальше-то что? Вот Лавров чего-то там попробовал пораспинаться. Ну, скажите мне, кому сейчас нужны слова? И что вообще сейчас слова решают?

Каддафи один. На него набросились все 28 стран НАТО. И Швеция вот еще тоже решила тявкнуть чего-то. Истребителей своих дала. Он бьется за свой народ. За свою страну. За богатства своей страны и своего народа. Народ весь – с ним. Но они одни. Хоть кто-нибудь из целого мира помог ему? Помогает? Что мы тявкаем?

Ведь достаточно заявить, что вторжение НАТО создает риск нашим экономическим интересам в этой стране и подвести к берегам пару «корабликов». А еще лучше – ввести своих миротворцев-наблюдателей. Почему мы не делаем ничего? В Ливии под лозунгом «защиты мирного населения» разбомбили продовольственные склады. Мы элементарно могли бы завести туда продовольствие. Но почему не делаем этого? Почему?

Очень много скопилось вот этих вот «почему». А Каддафи сражается и вот уже вроде как побеждает. Хотя мне лично кажется, США так просто от него не отцепятся. Запустили же в страну ЦРУ с их хорошо известными «спецоперациями». Что там будет?..

26 мая 2011 года

Идет второй год, как я в Першино. Мы по-прежнему вместе с Виталием. Машка по-прежнему с нами. Все идет своим чередом.

Приезжала девочка из «той» жизни. Она меня знала заочно, читала блог, рассказывали обо мне. Решила изменить свою жизнь, бросить ремесло, начать все заново. Стала мыкаться по углам, ища, где закрепиться, но везде натыкалась на пустые обещания или невозможные условия. И вот – обратилась к нам. Я, конечно, обрадовалась. Помочь очень хотелось. Но предупредила, что условия оставляют желать лучшего, и будет нелегко как в физическом, так и в эмоциональном плане. Девочка на слово мне не поверила.

Разумеется, увиденное привело ее в шок. Этот шок продолжался 9 дней. Потом она уехала. А у меня остался без ответа вопрос: зачем она приезжала?

Хотя, конечно, девочка нам помогла: в три дня навела порядок, какой я не могла навести целый год. Встряхнула нас с братом Василием, а то совсем расклеились было. Но беда в том, что для себя эта девочка не вынесла ничего. Она так и сказала: «Ничего я здесь не почувствовала». С сожалением так сказала, с болью даже. Ну, что я могу поделать?

В общем, вряд ли она еще вернется сюда. Хотя, если вернется, все равно – буду рада.

***

(Из интервью, 2016 г.): К приезду Ани наша совместная жизнь с братом Виталием превратилась в ад на земле. К тому времени на ферме не осталось никого из работников, мы жили втроем. Соответственно, и все хозяйство держалось на наших плечах. Мы перестали разговаривать друг с другом, ни о каком взаимном уважении больше не было речи: мы оба забыли Бога и разучились видеть образ Божий друг в друге. Только недостатки мозолили наши глаза, только чужие ошибки: собственные мы не замечали в упор.

И вот в этот кошмар приезжает девочка из моей «прошлой» жизни. Что она видит? Только злых, некрасивых, глубоко уставших друг от друга людей. И ничего больше.

Я помню, как мы сидели с ней на холме, откуда хорошо было видно трассу. Машины неслись, горели фары и фонари. И как же я завидовала тем, кто тогда сидел за рулем! Они все уезжали куда-то. Все были вольны куда-то уехать. А я не могла. Сидела здесь, привязанная благословением и чувством долга, и ничего не могла.

22 июня 2011 года

Есть совсем капелька времени. Решила написать, а то давно не садилась. Девочка так и не приехала. На звонки не отвечает, все как обычно. Интересно, что она думает?

Впрочем, что это я… Дел других предостаточно, чтобы еще и об этом думать. Главное, здесь пока все хорошо. У меня благополучно прошел очередной бзик, никуда я не уехала, и брат Виталий здесь, рядышком. И иногда он даже не брат, а будто чуть больше. Редко, конечно, край редко, но все же…

Вот – больше года прошло. Изменилась я? Меняюсь ли? Трудно сказать. По исповеди – грехи все те же. Мои полторы страницы. Ну, может, с некоторыми вариациями.

Ленивая, празднословная, гордая, гневливая. Помыслы блудные кишмя кишат, чрево – мой идол, тщеславие впереди меня бежит, дорожку стелет, и с ней рука об руку – ложь.

Вот вру я, оказывается. По мелочам, в быту – очень много. Раньше даже не замечала. Ну, сказала, ну забыла. Почти сразу же. А здесь – нет. Приходится следить за собой. И за мыслями следить, пытаться хотя бы, и за словами следить. Чаще не получается, конечно. Но когда получается, и ловишь себя на таком, и понимаешь, что исповедовать нужно (а еще того хуже – искупать как-то) – стыдно становится. Очень даже – за себя, безобразную. Слово-то какое: «безобразная» – без образа, значит. Без образа Божия.

Вообще-то, ничто так не удаляет от Бога, как ложь и гордыня. И того, и другого во мне в избытке. И молитва поэтому не идет, и еще много чего другого. И каждый день понимаю, что к смерти я совсем-совсем не готова. Страшно и стыдно. Вот.

***

(Из интервью, 2016 г.): Самый популярный вопрос, который мне в связи со всей этой историей задавали, знаете, какой? «А был ли секс?» И вот – отвечаю. Разумеется, был. И первое время – еще какой! Брат Виталий оправдывал себя виртуозно. Он говорил: «Представляешь, с каких духовных высот я был вынужден упасть, чтобы помочь твоей плоти!» Наивный дурак. Он прочитал мой блог от корки до корки и так и не понял, что секс – это последнее, что мне требовалось от мужчины.

2 июля 2011 года

Перечитывала сегодня старые записи. Столько воды утекло!.. Сейчас кажется, что и не было у меня той – «прежней» – жизни. Оглядываюсь назад – туман. Будто и не было никогда.

Снова мысли. Странное дело – раньше, если я не успевала их записать, они довольно быстро становились «прозрачными» и терялись. А с некоторых пор почему-то вместо того, чтобы провалиться в небытие, они стали обретать упругую, жесткую форму. Я оказалась в сложной психологической ситуации – с одной стороны, чтобы разгрузить свою голову, мне нужно писать. С другой – мне категорически запрещено это делать без разрешения.

Брат Виталий не любит, когда я вечером сажусь за компьютер. Год назад просто подшучивал, а сейчас даже не пытается скрыть свое раздражение. Иногда мне кажется, что он прав. И тогда я неделями и месяцами ничего не пишу. Но в какой-то момент во мне словно что-то «перемыкает» – и я понимаю, что самое важное, самое нужное, что я должна сделать, пока я здесь нахожусь – это писать. Фиксация мыслей, душевных метаний – вот что действительно важно. А все остальное – лишь фон.

3 июля 2011 года

Вчера вечером я окончательно поняла, что не писать не могу. Брат Виталий, конечно, ругается. Почему мне иногда кажется, что я его ненавижу?.. Потом спохватываюсь, конечно, бегу прощения просить. Но в целом – ничего не меняется. Ничего!

Я писала про девочку. Стыдно сейчас. Сколько скандалов прошло у нее на глазах!.. И ведь по мелочи все… И кому легче от этого? После ругани такая горечь во рту, так на душе омерзительно… и ползешь, и прощения просишь, и вроде бы каешься… а через полчаса или час – с новой силой на те же грабли!.. Ничему не учусь, никакие выводы сделать не в состоянии.

4 июля 2011 года

Вчера вечером отец Владимир сказал потрясающую фразу: «Оль, и в холодильнике можно найти истину».

Все зависит от нас самих. От того, какие мы сами, какое наше сердце. Мы можем прочитать огромное количество духовной литературы, знать наизусть Писание, но быть пустыми. А можем и грамотой не владеть (как Паисий Святогорец, например), но сердцем прийти к Господу и вере в Него.

Да, ориентиры необходимы нам в наше лукавое время. Но эти ориентиры, прежде всего, – наше смирение; покаянное состояние сердца, молитва Господу о вразумлении…

Еще он сказал: «Человеку свойственно ошибаться. И святые ошибались на протяжении своей жизни. Вопрос-то не в том, как человек жил, вопрос в том, каким человек подошел к смерти».

Много еще чего сказал. А брат Виталий добавил: «Посмотри на Виктора. Посмотри, каким он был, и каким он стал».

Виктор, деревенский мужик 50-ти лет от роду – последний из прибившихся к нам – живет сейчас на летнем пастбище с козами. Там нет людей, нет Интернета, нет радио, нет телевизора, даже телефона у него до недавнего времени не было.

Когда он пришел – это был один человек. Уголовник, треть жизни проведший в тюрьме. Замкнутый, озлобленный на весь мир.

Прошло два месяца. И сейчас его не узнать. Он изнутри светится. Вот и сейчас приехал – на лице мягкая, открытая улыбка. Лошадь гладит: «Не знаю, чем еще ее мазать – слепни закусали совсем».

Рассказывает про козлят: «Ты представляешь, Кристя потерялась! Она ж мелкая совсем, на шаг отойдет, ее в траве и не увидишь. Я ее зову, зову: „Кристя! Кристя!“ – нету! Уже и расстроился. Уже и коз всех в загон загнал, домой прихожу, смотрю – а она вот она, маленькая. Обрадовался!..»

Он – некрещеный. Но по духу сейчас он куда ближе к православию, чем я – вся из себя умная, начитанная и молящаяся. Вот в чем дело.

Первый шаг к Богу – это Созерцание. Созерцание жизни в том числе. А оно возможно только в тишине. Я утратила тишину внутри себя. И выходом в Интернет в том числе.

***

(Из интервью, 2016 г.): Честно – я завидовала Вите. Страшно завидовала! Я умоляла брата Виталия отправить в лес к козам меня вместо него. Потому что жизнь в ангарах сводила с ума. Не отправил…

Вообще говоря, это действительно жуткое дело: ты все время лавируешь между откровенно вредящей тебе действительностью, перманентным чувством вины и искренним, совершенно искренним стремлением к Богу! Ведь как бы там ни было – вера-то в Бога действовала всегда! Во мне действовала…

6 июля 2011 года

Однажды к авве Дорофею подошли его ученики и спросили: «Авва, скажи, что ты сделаешь, если пойдешь на площадь и увидишь там брата своего, совершающего блуд с самой падшей из женщин?»

Авва Дорофей ответил: «Если я эту увижу, то подойду к ним обоим, накрою обоих плащом, а потом встану на колени и буду молиться за свой грех».

Ученики удивилсь: «Почему за свой?»

«Потому что я это увидел», – ответил авва.

Вот – краткое содержание веры православной.

***

В православие нельзя обратить. Нельзя заставить человека стать православным. Это невозможно.

К православию человек приходит сам. Бог его ведет неисповедимыми путями. Православие – всегда богооткровенно. Здесь нет человеческого участия (только выбор самого человека – принять зов или отторгнуть его). Когда человек его принимает (а подчас этот зов приходит в таких формах, что нужно быть совершенно выжженным циником, чтобы его не принять), мы говорим, что человека «торкнуло по вере». Настолько это несообразно бывает логике всей его предыдущей жизни. И в этом – еще одно отличие православия от других конфессий.

***

Можно быть православным, не зная об этом. Порой атеисты своим образом жизни куда ближе подходят к православию, нежели многие из тех, кто ходит в храм «свечки ставить».

Другой вопрос, что таких людей – единицы. Сам безбожный образ жизни или подстраивание веры под себя ведет к обездушиванию.

***

Ядром любого народа является идея. В противном случае, это не народ, а совокупность людей, сообщество людей, объединенных территорией, языком и законами.

Соответственно, идея русского народа – православие. Не я придумала – спросите Достоевского, Леонтьева, Хомякова, Соловьева, Лихачева и многих, многих других.

То, что мы имеем сейчас – это не народ. Это совокупность людей, объединенных территорией, языком и законами. Мы – не целостность. Это должно быть страшно.

Потому что когда придет пора воззвать: «Вставай, народ!» – вставать окажется некому.

10 июля 2011 года

Родительская любовь – это всегда жертва. Жертва работой, жертва личной жизнью (в большой степени), жертва амбициями. И при этом, жертва – бескорыстная.

Когда родитель говорит: вот, я о тебе так заботилась (заботился), всю жизнь положилла на тебя, а ты мне в старости стакан воды не поднес! – это не любовь и не жертва. Это – инвестирование.

P.S.: сегодня у моей мамы ДР.

11 июля 2011 года

Обезверенный ум безумен. Хитрая, расчетливая сука – это вот я (до того, как повернуться лицом к православию).

Сейчас борюсь с этим. Пытаюсь хоть как-то себя переделать, изменить свое гнилое нутро, потому что понимаю, что за эту нераскаянную, неискупленную гниль расплачиваться придется ребенку.

12 июля 2011 года

Который день не отпускает мысль о семье. Пожалуй, стоит рассказать об этом подробнее.

Меня воспитывали в строгости, но очень поверхностно. У нас воспитание шло под покрывалом успешности. Успешность – любой ценой. А все остальное – как фон. Моя семья – не воцерковленная, не православная (хоть мы и были крещены в детстве). Мы болтались туда-сюда. От Рерихов – к Ванге, от Ванги – к Лууле Виилме. От нее – к Лазареву, и обратно. Но мы – это сегодняшнее большинство.

Семья моего детства абсолютно стандартна. Она ничем не отличается от других семей среднего класса, причисляющих себя к «интеллигентам». Успешность! Успешность! Ну, и чтобы люди плохо не говорили.

В результате, я уже в одиннадцать лет мастурбировала, в шестнадцать с половиной сокрушалась на тему, что до сих пор девственница, а в восемнадцать ушла из дома в публичный дом.

Я, конечно, болела. Болезнь моя называлась «Горе от ума». И разговоры по душам были, и много чего еще… Но когда у родителей нет четкого нравственного ориентира, о каком нравственном стержне может идти речь у их ребенка? Вот и болталась, как говно в проруби.

Да, это была середина девяностых. Но не все поголовно ушли в проституцию и рэкетиры! Я очень хорошо помню девочку, ровесницу. Мы с ней в 9-м классе вместе учились. Она из православной семьи, воспитана в соответствии с верой. Так вот никогда не забуду, как я пыталась в палатке в походе ее совратить поиграть в карты. Девочка совершенно спокойно ответила: «Извини, мне нельзя». Я тогда безмерно удивилась. Это же всего лишь карты! Она не стала ни разубеждать меня, ни вступать в спор, просто еще раз извинилась и ушла.

Вот – реакция. Вот – иммунитет. На всю жизнь мне этот пример в память врезался. Ведь родителей не было! Никто бы не узнал. Мы вдвоем были. И так уверенно, спокойно, рассудительно…

Эта девочка для меня – образец. Такой я хочу видеть свою дочь. И сделаю все для того, чтобы она такой стала. Да, она может выбрать любой другой путь. Но моя задача, как родителя – дать ей стержень, который будет определять в ней, что «хорошо», а что «не очень». Это некий иммунитет против того, с чем она может столкнуться.

Маша – очень красивая девочка. Намного красивее меня. И это заставляет меня подходить с особой осторожностью к вопросам ее воспитания. Как оградить ее от панели? Как оградить ее от беспорядочной половой жизни? Как научить ее давать отпор козлам, что будут тянуть ее в постель и в конечном счете – в яму? Вот вопрос вопросов.

Огромное заблуждение думать, что женщина пускается во все тяжкие только из-за материальных трудностей или физиологических особенностей. Нет. Основная причина: отсутствие достаточно сильного нравственного запрета, отсутствие табу, допустимость для себя такой жизни и такого пути.

Вот мне нужно воспитать ее таким образом, чтобы это табу в ней было. И никто, кроме меня, это сделать не сможет.