Текст книги "Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II"

Чертовщина

Маргарита Филипповна всю свою жизнь проработала в торговой сети продавщицей продовольственного магазина и никогда не жалела об этом. Зарплата у неё была небольшая, но на хлеб с маслом, а иногда и с икоркой всегда хватало. В молодости она была расторопной, хамоватой и своего никогда не упускала. Ей нравилось, когда её называли Марго, и ни на какое другое имя она не отзывалась. Бог дал женщине красивый певческий голос, и за столом в компаниях она с удовольствием пела. Муж Петя был шофёром, работал на грузовике и погиб в автомобильной аварии, когда ей было только сорок. Пару лет вдова погрустила о нём, но потом поняла, что с его смертью жизнь не кончилась. Женщиной Марго была привлекательной – телом Господь её не обидел, и мужики на неё пока ещё посматривали. Она сделала несколько попыток устроить свою личную жизнь, но все как-то не складывалось: то попадался пьяница, то откровенный трутень, то транжир, то бабник. Одним словом, не нашёлся спутник жизни, который смог бы заменить её Петрушу. Так и прошли годы до пенсии в одиночестве. Раньше на работе Маргариту Филипповну окружал коллектив, а тут она поняла, что теперь совсем одна. Не в том смысле, что нет мужа и детей, которых так и не нажила за свое супружество, а одна, потому что у неё нет совсем никого. Вот тут пенсионерка и зачастила в церковь. Нельзя сказать, что была она женщиной набожной – это далеко не так. Но только в церкви, узнав о её вокальных способностях, её приняли в хор и даже платили деньги, не ахти какие, но все же это было подспорьем к пенсии. Вот теперь у неё решилась сама собой проблема одиночества, но, к сожалению, только наполовину. Если б церковь работала круглосуточно, Маргарита Филипповна совсем бы не выходила бы оттуда: ей нравилось быть среди людей, нравилось быть нужной. Но служба кончалась, и приходилось идти домой, в пустые стены, где даже словом перекинуться было не с кем. Бедной старушке и так было страшно дома одной, а тут ещё завелись бесы. Это случилось перед Рождеством. Маргарита Филипповна, как обычно, сидела перед телевизором, пила чай, и смотрела какую-то дрянь. И тут ей показалось, что на кухне зазвенели кастрюли. Дома она была одна, и шерудить посудой было некому. «Воры», – мелькнула страшная мысль. Взяв в руку тяжелый утюг, старушка решила разобраться что к чему. Свет на кухне горел, посуда гремела, но из коридора никого видно не было. Добравшись до двери, она со страхом заглянула за косяк, туда, где над мойкой висел шкафчик с кастрюлями, и обомлела. Лучше б она увидела вора, какого ни на есть, но все же человека. Но к ужасу, в её шкафчике копошился, встав на табуретку, черт. Настоящий черт с рогами и копытами, шерстью и хвостом. Он не видел хозяйку, находясь к ней спиной, и что-то искал среди кастрюль. Его тонкий и длинный хвостик с кисточкой вилял в разные стороны, а сам черт издавал какие-то хрюкающие звуки. Маргарита Филипповна была женщиной не робкого десятка и, работая в церкви, кое-чему научилась. Она понимала, что в её квартире орудует нечистая сила, которая должна бояться крестного знамения. Старушка шагнула в свою кухню и громко выкрикнула: «Изыди, сатана!», – и стала рукой чертить в воздухе крест. Услышав её голос, черт бросил свою возню и повернулся. Он был не таким страшным, каким она всегда себе представляла чертей, скорее смешным, и его свиной пятачок подергивался, втягивая запах человека. Красные глаза хлопали в растерянности, а уши поднялись торчком, как у породистой овчарки. Увидев крестное знамение, черт взвизгнул, фыркнул, спрыгнул с табуретки, и пробежал мимо Маргариты Филипповны в коридор, цокая по полу копытами. Она услышала, как хлопнула входная дверь, и все стихло.

– Только мне ещё чертей дома не хватало! – в сердцах прошептала женщина. – А какой маленький и шустрый этот бес. Может, он ещё чертовский ребенок. Уж больно мелкий – по пояс мне.

Маргарита Филипповна осмотрела квартиру, заглянув в каждый уголок, и убедилась, что теперь дома одна. Она зажгла лампадку под иконой, помолилась, и только после этого немного успокоилась.

– Откуда он взялся, этот бес? От соседей что ли? Галька, что живет напротив, такая стерва – вылитая ведьма. Вот она-то с нечистой силой, наверное, и водится. От нее прибежал этот чертенок. А так откуда ему ещё взяться?

На следующий день в церкви Маргарита Филипповна никому не сказала про своего вчерашнего гостя. Она не знала, как к этому отнесутся ее сослуживцы – посмеются или осудят. Могут ведь сказать, что к нормальным людям черти в квартиру не лезут, и ещё, не дай бог, решат, что она сама водит дружбу с нечистью, а служит ведь не где-нибудь, а в святом храме. Глядишь, и работы лишишься за свою откровенность.

– Нет уж, как-нибудь с чертями я сама разберусь. Да, может, это исчадье ада и не появится больше.

Но, видимо, зря успокаивала себя бедная старушка. Вечером тот же черт пришел снова. Это был именно он – тот, вчерашний. Она узнала его по белому пятнышку на покрытой шерстью морде. Но теперь он был не один, а привел друга. Поначалу все было тихо и Маргарита Филипповна даже подумала, что пронесло, но плеск воды из ванной опять ее насторожил. Когда она открыла дверь, в ее белоснежной ванне сидели и обливали водой друг друга теперь уже два беса.

– Ах вы, черти окаянные! – выкрикнула хозяйка, предварительно осенив себя крестным знамением. – Изыди, нечистая сила! Изыди! – и перекрестила обоих бесов. Те, испугавшись креста, очерченного рукой Маргариты Филипповны, дружно запищали, выскочили из ванны и проскакали мимо женщины, стоящей в дверях, обрызгав её и обмочив халат своей мокрой шерстью.

– Ах вы, поганцы – у Гальки помыться не можете – ко мне лезете! У неё тоже ванна есть! – крикнула она вслед бесам. Когда входная дверь захлопнулась, старушка глубоко вздохнула.

– Фух, ушли, ироды! Боится все же нечисть креста! Боится! И что их ко мне тянет? У Гальки им плохо?

Несколько дней Маргарита Филипповна с чертями у себя дома не встречалась, но, придя после службы, частенько замечала, что подушка на её кровати помята и посуда стоит на кухне не так, как утром. Ночами она слышала иногда в другой комнате или в коридоре цокающие шаги, но свет не включала и лежала тихо, читая молитву про себя. Это помогало, и бесы к ней в комнату не лезли. Но как-то вечером перед сном Маргарита Филипповна открыла дверь туалета и чуть не упала в обморок – все небольшое помещение было битком набито чертями – они сидели кругом – на смывном бачке, на трубах, в антресолях, на полу и на унитазе. Нечисть смотрела на неё и переговаривалась друг с другом на своем пищащем языке. И тут она услышала позади себя цокот копыт по полу коридора. Когда старушка повернулась, то увидела старого, седого беса с папкой под мышкой. Он сгорбленной деловой походкой прошагал мимо нее в туалет, где его ждала толпа таких же бесов, только молодых.

«Учитель, – мелькнула мысль, – вылитый Афанасий Кузьмич, математик из школы, в которой я училась сто лет назад. И в моем туалете у них, видимо, что-то наподобие школы и есть».

Дверь за старым бесом захлопнулась, и по ту её сторону всё стихло, только слышался писк «учителя».

«А ну-ка как погашу я им свет, может, разбегутся?». Выключатель щёлкнул и в туалете начался настоящий тарарам. Потом дверь открылась, из неё с деловым видом вышел старый бес, осуждающе посмотрел на хозяйку квартиры, и свет опять зажегся. В туалете всё смолкло и «урок» продолжился.

«Как их много, и что теперь делать-то? Куда по нужде ходить? Дела… Придется на ведро, как в детстве. Нужно принимать срочные меры и бороться с этой чертовщиной. Если пустить всё на самотек, глядишь, и из квартиры выживут. Размножатся, как тараканы, и что тогда? Ну, погодите у меня! Я ладана из церкви принесу и устрою вам, чертям, бойню!»

Маргарита Филипповна так и сделала. На следующий день она принесла домой ладан и палила его допоздна, продымив всю квартиру. Бесов в этот вечер она не видела, но слышала фырканье и чихание, хотя и сама от дыма чихала то и дело. Но это её не пугало – она готова была перетерпеть и не такое, лишь бы избавиться от нечистой силы. Каждый вечер комнаты наполнялись дымом, и это на первых порах дало свои результаты – несколько дней и ночей не было слышно ни звона посуды на кухне, ни плеска воды в ванной, и туалет, занятый под чертов класс, освободился.

Это продолжалось в аккурат до женского праздника Восьмого марта. Придя с рынка домой, Маргарита Филипповна увидела в своей комнате празднично накрытый стол и даже бутылка кагора на нём стояла.

– Чудеса! – всплеснула она руками. – Кто же это вспомнил обо мне?

– Я – кто же еще? – услышала старушка писклявый голос, и из-за шкафа вышел бес с белым пятнышком на мордочке. – Ты же сама, Маргарита Филипповна, всё время жалуешься, что никто к тебе не ходит, никто не поздравляет, вот мы, черти, и решили что-то сделать для тебя. Мы не злопамятны и за ладан упрекать не станем. Садись, хозяюшка, ешь, пей – все-таки ты женщина, и это твой праздник.

Бес вышел из комнаты и хлопнул входной дверью.

«Гальку пошёл поздравлять, – подумала старушка. – Что же это такое? Никто не вспомнил обо мне в женский день кроме чертей».

Маргарита Филипповна села за стол, поела от души, и выпила стаканчик красного вина – ей было приятно.

С этого дня бесы опять стали ее частыми гостями – занимали туалет под школу, и по нужде ходить приходилось на ведро, плескались в ванной и гремели на кухне посудой, включали и выключали телевизор, когда хотели. Одним словом, началась настоящая чертовщина. Маргарита Филипповна всё это терпела в благодарность за праздничный стол. Своими выходками бесы, ей, конечно, изрядно надоели, и чаша терпения бедной женщины наполнялась. Однажды вечером она уснула, как обычно, под грохот посуды, доносящийся из кухни, под плеск воды в ванной и под звуки орущего телевизора. Среди ночи она проснулась от того, что ей показалось, будто кто-то гладит ее руку. Первая мысль, пришедшая спросонку, была о муже Петре. Но по мере того, как сознание старушки пробуждалось, она начала осознавать, что её Петруша давно лежит в могиле, а кто-то упорно продолжал её гладить. Маргарита Филипповна не на шутку испугалась и свободной рукой быстро дёрнула за веревочку выключателя светильника над кроватью. Когда же лампа осветила комнату, несчастная женщина увидела с ужасом, что рыжий черт с белым пятнышком на морде лежит, сложившись калачиком, рядом с ней на её белых простынях. Это он продолжал гладить её руку, при этом закрыл глаза и подергивал своим черным поросячьим пятачком. Жёсткая короткая шерсть на его морде терлась о плечо Маргариты Филипповны, как щётка. Вот тут она испугалась так, что даже сердце защемило. Старушка что было силы толкнула от себя беса, и тот с грохотом слетел на пол, при этом что-то пропищав на своем языке. Сама же она вскочила на кровати и завизжала, будто её резали. Бес поднялся на ноги, посмотрел на неё, хлопая своими красными глазами и водя в разные стороны длинными ушами, будто соображал, чем не угодил хозяйке. Та же продолжала орать и биться в истерике. Чёрт что-то пискнул напоследок и поковылял к двери, все время оглядываясь, как бы с обидой. Когда истерика закончилась, в квартире было уже тихо, как в могиле. До утра Маргарита Филипповна не сомкнула глаз и, как только к восьми часам явилась в церковь, первое, что она сделала, это нашла отца Тихона – известного борца с нечистью. Вот ему-то старушка и призналась в своей беде. Выслушав страшный рассказ своей певчей, священник погладил седую бороду:

– Что же мучилась-то, матушка, столько времени? Что раньше-то не поведала мне о бесах, я бы их мигом вывел.

– Да всё как-то, отец Тихон, надеялась на свои силы. Но моих бесов ничего не берёт – ни молитвы, ни ладан. Может, у меня какой-то особый их вид поселился – мутанты какие-нибудь?

– Да, кто их разберет-то, матушка, – мутанты они или не мутанты? Нечисть она и есть нечисть. Но вы не волнуйтесь, я в бесах толк знаю и помогу вам, будьте спокойны.

Маргарита Филипповна заулыбалась, заручившись обещанием помощи самого отца Тихона.

– А когда, батюшка, вы займетесь чертями?

– А зачем оттягивать – ещё причинят вам какую-нибудь порчу? Сегодня после службы я и освящу ваше жилище.

Маргарита Филипповна пела в этот день с подъемом и радостью – она предвкушала спокойный сон ночью, которого у неё уже давно не было. И вот к вечеру, после службы, отец Тихон перешагнул порог её квартиры облачённый в рясу с большим серебряным крестом на шее. Из сумки он достал кадило и попросил спички, чтобы поджечь ладан. Из этой же сумки он достал кропило и пластиковую бутылку со святой водой.

– Матушка, у вас подходящей посуды, поприличней не найдется для святой водицы?

– Хрустальная чаша подойдет? – засуетилась Маргарита Филипповна.

– Пожалуй, будет в самый раз.

Сделав все необходимые приготовления к ритуалу, отец Тихон прочел подобающие для этого дела молитвы, обошёл все комнаты с дымящим кадилом, бормоча какие-то слова себе под нос, потом святой водой окропил все углы и елейным маслом на дверях и окнах поставил метки в форме креста, чтобы нечистой силе были перекрыты все доступы в жилище. На этом процедура освящения закончилась, и священник с облегчением вздохнул.

– Ну, вот всё, матушка Маргарита Филипповна, бесы больше вас донимать не будут – это я вам гарантирую твердо.

После дел праведных, вдвоем со старушкой они на кухне попили чаю с печеньем и расстались.

Как и обещал отец Тихон, бесов он вывел начисто. Святая вода, молитвы, дым ладана и елей подействовали на них как, дихлофос на тараканов, – в квартире наступили тишина и спокойствие. Поначалу Маргарита Филипповна отдыхала от бесовского присутствия – читала книги, вязала, смотрела телевизор, и даже пробовала петь от скуки, но по истечении месяца её начала одолевать тоска. Одинокая старушка не знала, куда деть себя, и грустила в своих четырех стенах. Однажды ей показалось, что на кухне зазвенела посуда, и она вбежала туда в надежде застать там беса, но, увы – кухня была пуста. Туалет тоже никто не занимал, и Маргарита Филипповна начала беспокоится о том, где же теперь учатся бесенята, где нашёл пристанище их старый учитель? И вот однажды, бесконечно длившимся днём, когда в церковь ей идти было не нужно, она, в сердцах закинув в дальний угол вязание, выключив надоевший телевизор, вышла из квартиры и позвонила в дверь напротив, на своей же лестничной площадке.

– Гадина, ответь мне, где сейчас твои черти? – спросила Маргарита Филипповна, соседку. Молодая худощавая женщина с копной лохматых рыжих волос на голове, уставилась на старуху.

– Мои черти? Где же им быть? В школе, конечно.

– Так, у тебя тоже школа?

Женщина в удивлении подняла вверх брови.

– А как же? – ответила она. – Куда от неё деться?

– Да… И со школой плохо, и без неё тоска.

– Вот именно. Если бесенята должны учиться в школе – пусть учатся, и нужно им помогать по мере сил.

– И я так думаю. Так ты скажи своим, чтобы меня навестили, а то помру я со скуки. Так им и передай, мол, Маргарита Филипповна очень жалеет, что так круто с ними обошлась. Пусть не держат зла и навещают меня, старуху.

– А что случилось-то? – соседка заволновалась.

– Да напугалась я сама не знаю чего, как девчонка, ну и… – пожилая женщина горестно махнула рукой и пошла к себе. – Одним словом, передай им, что тоскую я.

Дверь за ней захлопнулась, а Галина ещё постояла, раздумывая над словами соседки, пожала плечами, и зашла к себе…

Среди ночи на кухне Маргариты Филипповны зазвенели чашки.

Андрей Яковлев

Дальняя связь
Научно-фантастическая повесть

Действие происходит в ефремовском будущем

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Риг Виоль (студенческое прозвище Бальдр), специалист по структурной лингвистике, в начале повести – студент Института древних языков и древних цивилизаций Земли.

Оа Рцел (Ирцельд), историк, Арисота Крат, биофизик — сокурсники Риг Виоля.

Леда Стэц, Гриона Тэдди – сокурсницы Риг Виоля, Ирцедьда и Арисоты.

Цоль Вэг, биофизик, начальник седьмой экспедиции на планету Сонора

Лэда Видь, гносеолог

Минда Кэри, биофизик

Вит Сван, командир звездолёта прямого луча «Лоэнгрин»

ЭКИПАЖ ЗВЕЗДОЛЁТА ПРЯМОГО ЛУЧА «ДАНТЕ»

Квиргу Эйр, командир звездолёта и начальник экспедиции, инженер аннигиляционных установок

Линна Θоор [Θо:r], первый связист, сестра-близнец Оа Рцела. В начале повести – курсант Школы Звездного Флота

Игорь Крон, астрофизик

Звельт Коре, астронавигатор

Као Гохр, пилот

Гэлла Фрао, химик

Офаза Джаэ, врач Звездного Флота

 
Ouesto tuo grido farà come vento,
Che le pill alte cime piu percuote;
E cid non fa d’onor poco argomento.
 

Dante. Par., XVII, 133–135[2]2
  Твой крик пройдёт, как ветер по высотам, / Клоня сильней большие дерева; / И это будет для тебя почётом. – Данте. Рай, XVII, ст. 133–135 (итал.) – Перевод М. Лозинского.


[Закрыть]

ГЛАВА I.

ГОРЫ И ВОЛНЫ

Звёзды на северо-востоке уже истаяли, и только зеленоватая Венера была еще ясно различима в предрассветных лучах над возвышающейся из моря дальней горой, похожей на голову исполинского дракона. Риг Виоль бежал уже второй час, но не устал, только изредка переходя на шаг. Юноша еще затемно покинул временный поселок археологов, попросив Тайпа не трогать их раскоп до его возвращения через два-три дня. Тайп мог пригодиться и на других раскопах. Риг Виолю хотелось вернуться с Ирцельдом, всегда удачно угадывавшим, где стоит копать. Друзья – Оа Рцел (в просторечном сокращении – Ирцельд) и сёстры Леда и Дзолла Стэц – позвали из-за горы.

Впрочем, не обладая чувствительностью Ирцельда, Риг Виоль не мог различить, были ли с ним обе сестры или только Леда. Ему показалось также, что с друзьями находится кто-то ещё.

Дружба Рига с Ирцельдом началась еще в прошлой экспедиции, когда оба испытали одинаковое чувство, разглядывая эллинские крате́ры и амфорески, отмокавшие в специальных больших сосудах. Эти вещи – так показалось им обоим – как будто радовались, что через пять тысячелетий снова видят солнечный свет, что их снова касаются человеческие руки. И кто-то из старшекурсников сказал тогда, что от эллинских находок исходит ощущение абсолютной юности. И им обоим запомнилось это сочетание слов: «абсолютная юность».

Из-за Головы Дракона выдвинулся край солнечного диска, и Риг Виоль поднял руку в безмолвном приветствии. Скоро поворот направо, пологий подъём на ближнюю гору по старой дороге и трудный спуск прямо к морю по крутой, почти отвесной тропе.

Не прерывая бега, Риг продолжал свою любимую игру. Он сочинял языки. Точнее, он сочинял грамматики. Риг Виоль наделял их всем тем, чего ему не хватало в его родном земном языке и в известных ему древних языках Земли и других планет. Кроме того, Риг Виоль стремился, чтобы звучание слов как можно полнее соответствовало их значению. Когда-то он привёл в восторг Леду и Дзоллу Стэц тем, что «матовый» будет Θештик, а «корявый, неровный» – цхамджюль. А Леде понравились три разных слова для неба: одно для звёздного – фацэро, другое – для ярко-голубого – чиэль, и третье – нубэйно – для затянутого тучами. Интересно, какое созвучие подошло бы для сиреневых небес Планет Зелёной Звезды, где рос Арисота и где Риг Виоль никогда не бывал?

Размышляя над этим вопросом, юноша споткнулся и едва не упал врастяжку на щебнистой дороге – она всё же оказалась более цхамджюль, чем хотелось бы. Рассмеявшись, он перешёл на шаг: начался подъём в гору.

Примерно через полчаса пути Риг Виоль остановился и оглянулся.

Были те недолгие минуты прозрачного летнего утра, когда солнце уже печёт, но роса еще не успела вернуться в родное небо, ещё медлит на кончиках травинок, в чашечках и на лепестках цветов. Поросший бурой травой склон казался бархатным, широкими складками он спускался в низину, отделявшую гору от остальной части полуострова. Риг Виоль называл это место Долиной Динозавров. Сходство холмов с ископаемыми гигантами было особенно заметно сверху – вот одинокая исполинская зверюга (ладно, пусть «зверюга», – подумал Риг, – хоть и пресмыкающееся, а всё-таки теплокровное), вон динозавриха с динозаврятами. Кстати, а была ли у них забота о потомстве, вообще не характерная для рептилий? Надо будет спросить биологов. Или связаться через СДФ[3]3
  Многие реалии заимствованы из романов И. А. Ефремова «Туманность Андромеды» и «Час Быка». СДФ – личный робот-девятиножка. От латинских слов, означающих «слуга, защитник, носильщик».


[Закрыть] с Хранилищем знаний.

Риг Виоль пребывал в том счастливом возрасте, когда ещё не приходит в голову делить знания на нужные и ненужные. Если вдруг стало интересно – значит, нужно, значит, будем искать. Юноша снова засмеялся – теперь уже своим мыслям, – продолжая путь.

Нет, всё-таки у них удивительный курс! Прошло чуть больше года с их поступления в Институт древних языков и древних цивилизаций Земли, а им уже есть чему поучиться не только у преподавателей, но и друг у друга. Оа Рцел читает в оригинале русскую поэзию, сестер Стэц увлек Древний Тибет – Дзолла углубилась в его военную историю, а Леда изучает астрономию и медицину – у тибетцев эти две области знания были объединены. А Гриона Тэлли уже может преподавать латынь (латынь, как и санскрит, в Институте изучали все). Гриона мечтает написать исследование о древних poetae Ovidiani – так называли поэтов, писавших в манере Овидия. Она находит – и делилась этими мыслями с сокурсниками, – что традиция объединять Овидия с poetae Ovidiani явилась последним отголоском ещё более древней концепции художественного творчества, когда не существовало понятия авторства, то есть автор, конечно, был, но он считался не создателем, а как бы открывателем произведения, которое существует и без него, но только неявно.

В общем, всё это очень не похоже на увлечение сестры Ирцельда. Линна Θоор – курсант Школы Звёздного Флота. Она занимается физикой пространства и мечтает об экспедиции на звездолёте прямого луча. Мечта Риг Виоля тоже связана с космосом. Но о той экспедиции, планы которой тайно строил этот вовсе не скрытный юноша, не знал даже Тайп, не догадывались даже близкие друзья.

Всё, что нам удаётся совершить в жизни стоящего, есть служение нашей ушедшей юности. Всё, что нам удаётся совершить в жизни стоящего, совершается во исполнение нашей юношеской мечты – пусть уже почти угасшей, пусть уже давно неосуществимой – и всё-таки животворящей.

Риг Виоль закончил подъём и вышел на горизонтальный участок дороги в полусотне метров ниже вершины горы.

«Большое плечо» – вспомнил он слова Тайпа. Тот рассказывал, что древнее название горы принято переводить как «большое поселение» (когда-то здесь, видимо, были источники), но есть и другая этимология: «большое плечо». Геоморфологическая структура на стыке ровного края горы и крутого склона действительно напоминала мускулистое плечо атлета. За ним, чуть левее, чётким чёрным силуэтом выделялась на фоне яркого неба Голова Дракона.

Риг вспомнил описание склона из письма сокурсницы: «Представь себе грушу хвостиком вниз. Представил? Чуть наклони её. Разрежь вдоль. Готово? Теперь мысленно удали мякоть, оставь только кожицу и плодоножку. Это и будет склон горы, по которому ведёт к морю каменистая тропа». Сейчас Риг спускался по этой тропе, чувствуя, что до него здесь шёл незнакомый человек, которого предстоит скоро увидеть.

Тропинка почти отвесно сбегала на небольшой песчано-галечный пляж (вся остальная часть восточного берега широкого мыса была засыпана огромными валунами, торчащими из воды и громоздящимися на склон). На невысокой скале стоял Оа Рцел, завёрнутый в длинный кусок белой ткани, напоминавший античную тунику.

– Привет, Ирцельд, – закричал юноша, ловко прыгая по гигантским камням. – Ты тут стоишь, как некий Пупий Цеций Кукулеус.

– Кто?

– Пупий Цеций Кукулеус. – Риг расхохотался. – Ну… не знаю. Так, само сказалось. Привет, девочки.

Обе «девочки» – Гриона и Леда, – встретили Риг Виоля радостными возгласами, а Гриона добавила:

– Слушайте, братцы, – под «братцами», очевидно, имелась ввиду также и Леда Стэц – а ведь Пупий Цеций Куколеус (последние три слова были сказаны с расстановкой) заслуживает, по меньшей мере, биографии. Ты, наверное, голоден? – спросила она Рига, переходя на обычный тон.

– Да, но сначала – в море! – ответил Риг Виоль, швыряя Леде сигнальный браслет. – Позови мой СДФ. Я отправил его вплавь, и он должен быть где-то неподалёку, – крикнул он уже из воды.

Ни девушки, ни Риг Виоль, ни Оа Рцел не знали, конечно, что с этой шутки началась новая страница летописи их курса. Будет написана «биография» Цеция, Гриона Тэлли «обнаружит» латинские элегии Пупия Цеция Куколеуса и несколько «сохранившихся» отрывков из писем Цеция к друзьям. Пройдёт много лет, и ежегодные встречи своей ватаги все они будут именовать не иначе, как «Конгрессами Общества по изучению Пупия Цеция Куколеуса».

Вспомните Ваши студенческие годы. Многое из того, что не имело, казалось бы, никакого значения тогда, приобрело его, став прошлым. Эти мгновения прошлого светят нам сквозь толщу лет, далёкие, как звёзды. Звёзды слагаются в созвездия памяти. Зачем нужны созвездия, объяснить нельзя, но с ними хорошо. Может быть, ещё и потому, что они путеводны.

Ни о чём таком сокурсники Риг Виоля, конечно, не думали сейчас, разворачивая сложенное веером параболическое зеркало из тончайшей пленки, закрепляя в его фокусе сосуды с едой и направляя несложный прибор на солнце.

– Опреснитель не нужен? – спросил Риг, отряхиваясь на берегу.

– Нет, спасибо, здесь есть источник. Когда спадёт жара, сходим к нему. Там красиво. Только много ос, – ответила Гриона Тэлли и махнула рукой в направлении южной оконечности мыса.

В той стороне, куда показала девушка, появился пловец. Он приближался быстро, и вскоре можно было различить крупные, но правильные черты его лица, прямой нос, совсем не похожий на вздёрнутый нос Риг Виоля, чёрные смоляные волосы, длиннее, чем обычно принято было носить в экспедициях, широко, почти как у Ирцельда, расставленные глаза. Незнакомец вышел на песок и провёл руками по волосам, вглядываясь в белобрысого и курносого юношу, недавно пришедшего на стоянку. Сиреневатая кожа пловца выдавала в нём колониста – потомка землян, переселившихся несколько веков назад на Планеты Зелёного Солнца.

– Так вы и есть Арисота Крат? – сорвалось у юноши.

– Арисота, это Риг Виоль, специалист по структурной лингвистике, – представил сокурсника Оа Рцел.

– Ну какой я специалист, – смутился тот.

– По прозвищу Бальдр, – как ни в чём не бывало добавила Гриона.

– Бальдр – это… – полувопросительно произнёс Арисота.

– Это из древнегерманских мифов, – подхватила Леда. – Риг, мы едва упросили Арисоту оставить нам Ирцельда. Они всё время вместе – как это называлось у вас в России – водой не разольёшь.

– Оа помогает мне учить русский язык, – сказал колонист. Может быть, сумею присоединиться к его группе.

– Там, куда ты плавал, интересно? – спросила Гриона, как бы подводя черту под представлениями. Биофизик был старше студентов лет на десять, но, видимо, все уже перешли на «ты».

– Маленькая круглая бухта перед самым мысом, зажатая почти отвесными стенами. И базальтовые платформы – знаете, такие совершенно цельные: когда текла лава – застыла и не растрескалась. А почвенный слой сверху не образовался. Или образовался, а потом его смыло. («Это более вероятно», – подумал Риг Виоль.) Кончик мыса указывает прямо на юг и выдвигается довольно далеко в море, глубина сразу метров двадцать – еле донырнул, – и широкая плоская скала у самого берега. Во время шторма, наверное, волны перехлёстывают через неё. А чуть выше – овальный грот, размером с небольшую комнату.

– Да, всё именно так, – негромко сказал Оа Рцел, обращаясь к одному Арисоте и глядя ему прямо в глаза.

«Как будто соприкоснулись взглядами, — мысленно уточнил Риг Виоль. – А, так значит, и Ирцельд уже побывал там», – успел он подумать, прежде чем тот поставил его в тупик следующей фразой, тоже обращённой только к биофизику:

– Надо будет сплавать: хочется посмотреть теперь самому и сравнить. Леда, мы поплывём к восточному гроту? – перебил он сам себя. Помнишь, я рассказывал, такая узкая стрельчатая щель, – Оа Рцел показал руками, – и на стенах внутри полупрозрачные кристаллы кварца. А завтра посмотрим круглую бухту.

После обычных ежедневных занятий по индивидуальным программам – учёба не прерывалась и в экспедиции – Ирцельд и Леда удалились к стрельчатому гроту – готическому, как, наверное, сказал бы Тайп; Арисота, сделав несколько упражнений для сосредоточения, вновь углубился в учебник русского языка, а Гриона Тэлли увела Риг Виоля на родник («где осы») и дальше на мыс, о котором говорил биофизик. Когда они вернулись, Арисота негромко беседовал с Ирцельдом:

– Вот видишь, Оа, а после ночёвки на вершине горы всё пошло по-другому. Я зависал на высоте своего роста на час и больше – и не чувствовал упадка сил. Казалось, что смогу долететь до стоянки и, наверное, действительно смог бы. А потом я передал тебе с мыса всё, что там видел.

– Завтра поплывем туда вместе. Всё-таки надо сравнить, всё ли я принял таким, каким увидел ты. Ночевать будешь снова на горе?

– Да, Оа. Такое чувство, как будто наполняешься силой. Я говорю не о мышечной усталости, а о коррекции биополя. Как будто поле всей планеты втекает в тебя через эту гору.

– С тех пор, как мы здесь, – заговорил Ирцельд, – всё время напрашивается сравнение этих двух гор с полюсами магнита. Но только это не магнитное и, конечно, не электрическое поле. Та гора – он кивнул в сторону Головы Дракона, невидимой отсюда за скальными мысами, – та гора как бы соединена в моём восприятии с женским началом, а эта – с мужским. Почему это так, объяснить не могу; на чём основано моё ощущение – не знаю (именно потому, что это ощущение). – Оа Рцел заметил, что Гриона внимательно слушает. – А берег между двумя горами и чуть дальше – как бы помечен этим… – Оа чуть помедлил, подбирая слово, – этим квазимагнитным полем.

– В древности, – зазвучало в наступившей тишине глубокое контральто Грионы Тэлли, – была легенда, что среди береговых скал Головы Дракона, – она показала на восток, где, невидимая отсюда за толщей известняка, вставала вдали из моря базальтовая гора, более древняя, чем сам полуостров, – среди пещер, гротов и бухт находился вход в Аид – подземное царство мёртвых. А у подножья другой горы – той, где мы сейчас, – выход из Аида. И тоже где-то у моря.

– Если бы здесь были древние китайцы, – вступила в разговор Леда, – они вспомнили бы о началах Инь и Ян. Между прочим, в состав обоих иероглифов почему-то входит элемент, означающий невысокую гору[4]4
  陽 (阳) yīn, (阴) yang.


[Закрыть]. С Хонной Кминт Арисота пока не знаком?

– Нет, Леда. Хонна Кминт, – добавил Оа Рцел для Арисоты, – занимается древними системами коррекции биополя. Индия, Тибет, Дальний Восток… Она уже более сотни лет посвятила этим занятиям.

– Но нам она известна больше как специалист по текстам, – вставил Риг Виоль.

– Тексты – без того, что в них написано? – улыбнулся биофизик.