Текст книги "Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II"

– Вы заставили меня вспомнить один старинный лингвистический анекдот, Арисота, – высокий голос Риг Виоля зазвенел задорными нотками. – В конце ЭРМ[5]5
  В повести принята ефремовская периодизация истории. За Эрой Разобщённого Мира (ЭРМ) следуют ЭМВ – Эра Мирового Воссоединения, ЭОТ – Эра Общего Труда, ЭВК – Эра Великого Кольца (время действия романа «Туманность Андромеды») и ЭВР – Эра Встретившихся Рук (Время действия романа «Час Быка»). Заметим попутно, что действие повести И. А. Ефремова «Cor Serpentis» («Сердце Змеи»), написанной на одном дыхании с «Туманностью Андромеды» и примыкающей к ней в идейно-эстетическом отношении, развивается в иной временной развертке, к которой едва ли применима указанная периодизация.


[Закрыть], незадолго до Лжесоциализма, в России жил великий лингвист, санскритолог. Однажды он поехал в Берлин читать хранившиеся там санскритские рукописи. На обратном пути с ним разговорился сосед по купе. И как только услышал о санскритских рукописях, – а тогда в России был всплеск интереса к древнеиндийским сокровенным знаниям, – глаза его заблестели и он спросил, нет, вопросил: «Ну так что?! – Риг Виоль старался показать, каким дрожащим голосом вопрошал сосед по купе и как у него горели глаза. – Что же в них написано?!» – «А я не помню, – отвечал санскритолог. – Меня интересовали мор-фе-мы».

Дружный смех был ему наградой.

Оа Рцел сказал:

– Хонну Кминт хорошо знает моя сестра-близнец, Линна Θоор. Она учится в Школе Звёздного Флота и одновременно, под руководством ментора из Академии пределов знания, готовится исследовать прорывы Шакти – Тамас. Не удивляйтесь: в Академии считают, что в эту проблематику трудно прийти в зрелом возрасте, и предпочитают брать только очень молодых. Насколько мне известно, Хонна Кминт имела отношение к выбору сестры. Я соединю вас, – он кивнул биофизику и продолжал, снова обращаясь только к нему:

– На западном склоне той горы, – Оа Рцел опять указал на северо-восток, – есть обширная площадка над обрывом к морю. Я называю её молитвенным плоскогорьем. Одно из самых помеченных мест. (Арисота Крат чуть наклонил голову в знак понимания.) Значит, как условились. Я лечу туда (ну, не выдержу лететь сам – долечу на планере, доберусь пешком, неважно), ты будешь на вершине холма здесь. И начнём передачу.

– Точнее, обмен.

– Точнее, обмен.

– Только не забывай, что лететь без аппарата над морем у нас пока не очень получается.

Оа Рцел и Арисота улыбнулись, видимо, вспомнив, как это «не очень получается».

Все пятеро молодых людей, не сговариваясь, вошли в уже потемневшую, но ещё прозрачную, как дымчатый горный хрусталь, воду и сделали вплавь широкий круг, провожая приблизившееся к юго-западному склону ещё яркое, но уже не ослепительное солнце. Потом вернулись на стоянку и вновь принялись за книги и учебные стереофильмы. С наступлением темноты Оа Рцел включил защитное поле девятиножки (здесь водилась всякая живность) и, растянувшись на подстилке, широко раскрыл глаза, погружая взгляд в бездонное многозвёздное небо, где над крутым мысом высоко вознеслось созвездие Северной Короны. «Con-siderare» – всплыло в сознании Оа Рцела латинское слово: «размышлять», буквально – «быть со звёздами». Оа Рцел уснул, лишь смутно догадываясь, сколь глубокие перемены принесет в их жизнь долгая череда событий, которой сегодня они положили начало.

Именно в этот день со звездолёта прямого луча «Эрг Ноор» в созвездии Северной Короны была открыта планета Сонора.

ГЛАВА II

ЦВЕТЫ И КАМНИ

Лагерь экспедиции находился на вершине холма, увенчанного голубовато-белой полукруглой скалой. Место выбрал Цоль Вэг – не по каким-то признакам, которые считал целесообразными для того-то и того-то, а просто выбрал. По наитию. Все знали, что Цоль – вещий, как будто физически ощущая то поле спокойной уверенности, которое создавал вокруг себя этот уже немолодой астронавт. Цоль Вэг принадлежал к числу тех редких людей, каждый из которых вызывает у окружающих безотчётное желание быть рядом с ним и делать как он скажет. Наверное, в древности такие люди становились полководцами, политиками, жрецами. Цоль Вэг стал начальником седьмой экспедиции на планету Сонора.

Экспедицию доставил сюда звездолёт прямого луча «Лоэнгрин», ведомый легендарным Вит Сваном, открывшим планету двадцать лет назад. Чтобы быстро и безопасно провести ЗПА сквозь десятки световых лет, нужно было не просто знать, а помнить чувствами весь путь в нуль-пространстве с его страшными ундуляциями Тамаса[6]6
  Представления о физике пространства заимствованы из романа проф. И. А. Ефремова «Час Быка».


[Закрыть] – неведомого антимира, откуда никто не возвращался, – и не менее грозными провалами в наше пространство Шакти в недра звёзд. Зигзаги и повороты пути едва нащупывались приборами, и только изощрённая чувствительность нескольких сотен особенно утончённых, но и наиболее тренированных психически людей, многократно усиленная занятиями искусством, давала возможность, в сочетании с безукоризненным владением приборами, спокойно и твёрдо провести звездолёт по узкой, как лезвие бритвы, грани двух миров и выйти в пространство Шакти к заранее заданной точке – туда, где в лучах золотистой звезды сияла великолепная Сонора.

Почти отвесный обрыв левого берега широкой реки чёткой золотисто-оранжевой лентой уходил на юг от холма экспедиции к далёкому горизонту, где терялся среди изумрудных плосковершинных гор, преграждавших путь к океану. Место недавнего тектонического разлома, привлекавшее физиков и планетологов, не было видно из жилой комнаты Первого связиста экспедиции Оа Рцела, закрытое отвесными утёсами в стороне островных гор[7]7
  Островная гора – гора, отдельно стоящая на равнине, как Арарат или Фудзияма.


[Закрыть] справа.

Солнце уже проделало треть пути с запада на восток (у планеты было обратное вращение, как у нашей Венеры), и серебристая вдали река здесь, у подножья холма, сияла чистой голубизной. Солнечный луч, отражённый извивом реки, коснулся золотого тиснения на корешке книги, и взгляд Ирцельда, оторвавшись от окна, скользнул по книжной полке.

Уже давно люди научились хранить информацию на мнемокристаллах («памятных звёздочках»), заменявших в пути, в отшельничестве, в экспедициях гигантские библиотеки. И всё равно почти каждый брал с собой любимые книги.

Вспомните: не хотелось ли вам, разыскивая на стеллажах библиотеки однажды прочитанную полюбившуюся книгу, найти то самое издание, с тем же расположением текста на листах, набранное тем же шрифтом? Ведь на каждой из книг – на её страницах, на корешке, на обложке, – остаются незримые глазу напластования тех чувств, которые вы испытывали, читая её в первый раз. Неизмеримое никакими приборами, остаётся тепло ваших рук – и рук тех, кто листал её прежде вас. Остаются, наконец, и пометы на полях.

Вот четырёхтомник «Истории Торманса», подаренный автором – прадедушкой Кими. «История систем коррекции биополя» Хонны Кминт – тоже авторский подарок. Читанная сестрой новелла Валентина Рандина «Песня синей планеты» – их любимое литературное произведение ЭОТ (Эры Общего Труда). Томик Ахматовой на русском языке – её и Гумилева старшего Оа Рцел часто читал вместе с Риг Виолем и Арисотой. Четыре Веды. Самая первая – Ригведа – самая зачитанная. Всё. Остальное – на мнемокристаллах. «Звёздочки» хранили и записи любимых произведений музыки и живописи, записи фильмов, театральных постановок, голографические портреты близких людей и снимки милых сердцу уголков Земли и других планет.

Оа Рцел сделал несколько пассов руками, давая знак своему СДФ. Тотчас же в комнате повеяло запахом морских брызг и разогретой земным солнцем сухой травы; возникло изображение скалистой оконечности тонкого мыса посреди синих прозрачных волн, в которых играли подводные искры – понтелы. На самом краю, в полуметре над почти беспенными гребнями стояла, обратясь лицом на юг и высоко подняв правую руку в немом приветствии, обнажённая светловолосая девушка. Сильный южный ветер поднял и разметал густую копну золотистых волос Леды Стэц, и искры света, брошенные солнцем в высоко взлетевшие волны волос девушки, казалось, вторили понтелам.

Ирцельду на миг представилось, что он слышит голос Леды, читающей по-русски их любимые строки:

 
Встречаться только на вершине,
Где ослепительны снега,
И знать, что дали вечно сини,
Что недоступны берега.
 

Вершина была для русского поэта, конечно, глубоко символическим понятием…

Раздался тихий мелодичный звон: СДФ, заранее настроенный Ирцельдом, доложил о прохождении «Лоэнгрина», обращавшегося на низкой орбите.

«Там Лэда Виль… Там Вит Сван… «Вит Сван» на древнем языке означает «Белый Лебедь», – пронеслось в мозгу звездолётчика. Оа Рцел, не меняя горизонтального положения, усилием воли поднялся над своим жёстким ложем и завис на высоте вытянутой руки. «Поразительно, как всё такое легко на этой планете», – подумалось ему снова.

Впрочем, хорошо умели левитировть почти все земляне, в ком была кровь обитателей планеты системы Эпсилон Тукана. В Ирцельде была. Ещё со времён первых ЗПА, ставших мостом между землянами и краснокожими туканцами, ещё с тех времён, когда главным вектором прогресса человечества было стремление всё быстрее преодолевать всё большие расстояния, а нынешнее смещение этого вектора в сторону развития не столько техники, сколько скрытых возможностей самого человека, его третьей сигнальной системы, ясновидения, умения предчувствовать будущее, передавать без слов свои мысли и чувства другим людям, – только намечалось, – ещё с тех времён исследователи из числа первых потомков от смешанных браков землян и туканцев стали обращать внимание на аналогии в методах развития способностей Прямого луча на планете звезды Эпсилон Тукана и в некоторых древних цивилизациях Земли. Именно тогда на уже заселённых землянами планетах Зелёного Солнца исследователям стало ясно, что биополе человека не просто вложено, а как бы вживлено в биополе родной планеты. И люди принялись изучать эту связь, чтобы заниматься коррекцией биополя и развитием запредельных способностей в новых для человечества магнитных средах только что освоенных планет. Открытая двадцать лет назад Сонора стала великолепным подарком для всех, кто связал с этим свою жизнь. Способности Прямого луча здесь обострялись настолько, что Цоль Вэг даже обронил однажды слова «опасная лёгкость».

Во всяком случае, сейчас Оа Рцел совершенно ясно почувствовал, что его зовет Второй связист экспедиции Арисота Крат.

Оа плавно перевернулся в воздухе, мысленно напрягся и несколько большим усилием открыл дверь – до неё было шагов пять. Дверь послушно вдвинулась в стену. Оа Рцел выплыл в широкий проход, полукольцом окаймлявший холм экспедиции. Действительно, Арисота ждал, зависнув на той же высоте, что и его напарник.

Между ними произошёл обмен репликами, который привёл бы в изумление любого, не принадлежащего к Обществу друзей Пупия Цеция Куколеуса:

– Неуправляемая противотанковая подводная лодка с вертикальным взлётом! – выпалил Оа Рцел вместо приветствия.

– Троично-непарнокопытное! – секунду помедлив, ответил ему Арисота.

Этот странный диалог имел своей основой одну из традиций Общества друзей Пупия Цеция: разрешалось (и даже поощрялось) приветствовать друг друга нереферентными словосочетаниями, то есть такими, означаемое которых невозможно или очень трудно себе представить. Отвечать полагалось тем же. Основоположником традиции был Риг Виоль (Бальдр). («Ты не Бальдр, ты Локи[8]8
  Локи – в древнегерманской мифологии антипод Бальдра.


[Закрыть]», – сказала ему тогда Леда Стэц.)

Сейчас Бальдр на Земле, готовится к экспедиции на Плутон, что довольно неожиданно для специалиста по структурной лингвистике.

История космонавтики сохранила память об отважной шестерке путешественников, предпринявшей на планетолёте «Амат» в четыреста восьмом году Эры Великого Кольца рискованую экспедицию на планету мрака. Но их интересные находки затмила Тридцать седьмая Звёздная, чьи удивительные открытия привлекли внимание Совета Звездоплавания к планете Железной звезды и в значительной мере предопределили направления дальнейших космических исследований. А потом – потом трудный для экспедиций Плутон отошёл в общественном сознании на второй план. Были первые ЗПА, было освоение планет Зелёного Солнца, были регулярные рейсы к Эпсилону Тукана и к планете Тор-Ми-Осс.

Тор-Ми-Осс, или Торманс, как по привычке называли планету люди старших поколений, не имел ещё звездолётов прямого луча. И не в силу своей технической отсталости. Тормансианская ветвь человечества ещё сравнительно недавно вышла из инферно, и на планете было ещё сравнительно мало людей, обладавших достаточной для вождения ЗПА изощрённостью чувств и интуиции. Те же, кто выгодно отличался этими качествами, не были достаточно закалены и тренированы психически, так что их утончённая чувствительность могла в условиях страшного сверхнапряжения пути на грани чудовищных провалов в Антимир обернуться нервным срывом и душевным расстройством. Тормансианскому человечеству, едва сбросившему оковы общественного неустройства, ещё предстоял долгий путь по лезвию бритвы между двух искушений: соблазном чрезмерной приспособленности ко всё ещё грубоватой правде жизни – приспособленности, которая мешает развиться тонким чувствам и глубокому пониманию, – и соблазном незащищённой чувствительности, когда разрыв между мечтой и окружающим миром становится кровоточащей раной, которая не помогает, а мешает высшему творчеству, а на фоне однообразия будней в прежние времена была чревата импульсивной безответственностью.

Как и большинству людей Земли, эти проблемы были совершенно чужды Оа Рцелу и Арисоте, плавно опустившимся на цветочную поляну в пойме широкой реки под густо-синим небом Соноры.

– Слушай, Ари, это те самые растения, которыми интересовались Лэда Виль и биологи?

– Да. То-то меня сюда так тянуло! Лэда перед тем как улететь с базы на «Лоэнгрин» жалела, что не успеет понаблюдать за ними.

– Возьмем образцы или…

– Лучше установим здесь аппаратуру. Наши С ДФ уже близко.

– Хоть какое-то занятие в долгих перерывах между нашей основной работой. Мы здесь часто выступаем в роли лаборантов – не сидеть же без дела, – ответил Ирцельд, – а то почувствуешь себя каким-то… Иванушкой-дурачком.

– Кстати, Иванушка-дурачок, насколько я могу судить, – твой любимый сказочный персонаж, – поддразнил Арисота друга. – И должен возразить: это не хоть какое-то занятие. Здесь скоро понадобятся твои и мои способности. Нужно будет понаблюдать – по просьбе Лэды Виль и биологов, – за биополем этих цветов (приборы недостаточно чувствительны). Но, конечно, после того главного, ради чего мы здесь.

– Но это же почти невозможно! Биополя растений едва поддаются описанию: нет терминологии, даже для того, что нам удастся почувствовать – если вообще что-нибудь удастся.

– Да. Риг Виоль, наверное, не справился бы. Ведь он не очень вещий. Впрочем, все мы не очень вещие в сравнении с такими, как Цоль Вэг и Хонна Кминт.

– У Рига другие заботы. Он сейчас готовится к экспедиции на Плутон.

– На Плутон?! – брови Арисоты чуть приподнялись.

– Да. Что действительно странно для специалиста по структурной лингвистике. Но Бальдр упомянул об этом так, что было ясно: ему не хочется раскрывать деталей. И я не стал расспрашивать.

– А у нас сейчас, как, наверное, сказал бы твой Иванушка-дурачок…

– Такой же мой, как и твой. И заметь, он выходит победителем из любых передряг.

– Согласен. Итак, как сказал бы Иванушка-дурачок, не служба, а службишка. Выбрать хорошее место для будущей базы планетологов на тектоническом разломе. Как это говорит Риг Виоль полу-в-шутку, полу-всерьёз – такое место, чтобы там легко дышалось и пелось. Планетологи уже давно стремятся к этому разлому. Глубокая впадина, вроде Мёртвого моря, но там очень тонкая земная кора, – звездолётчик не придал значения кажущейся языковой неувязке: на Соноре не могло быть земной коры, – магма недалеко от поверхности, какие-то переменные магнитные аномалии… Цоль говорил, что это место вызывает у него неясные опасения.

Арисота закончил установку датчиков и, пройдясь колесом, плюхнулся в траву. Ирцельд любовался игрой красок в речной долине: ярко-оранжевый обрыв левого берега к пойме, диоптазовые луга, бирюзовая гладь воды.

– Думаешь, что× сказал бы Бхартрихари?

– Угу. Повторял его шлоку, где нанизаны слова, которые прочитываются и как названия растений, и как названия минералов, а в конце – «…и вся она казалась сделанной из драгоценных камней». – Ирцельд помолчал минуту. – Как мало таких планет! – с лёгкой, но не грустной улыбкой сказал он другу. – Можно ходить без скафандра. Босиком. Дышать без маски. Можно купаться в море. – Ирцельд улегся в траву.

– Только не забывай, – умерил его пыл Арисота, – здесь ничего нельзя есть. Никаких плодов, вообще ничего. Одна из аминокислот, из которых слагаются их белки, смертельно ядовита для нас. А всё равно здесь здорово!!

Лёгкий прохладный ветер колыхал травинки, сквозь их изумрудную и хризопразовую сеть были видны вдали жемчужные кучевые облака, едва заметно оттенённые розоватыми бликами от скал над свежим тектоническим разломом. Ярко-оранжевый крупный песок с золотыми блестками породы, напоминающей земной халькопирит, прорезывала хрустальная струйка воды, бегущей из родника в нескольких шагах от путешественников. Порыв ветра наклонил упругий стебель цветка, и его лепестки соприкоснулись с веками Ирцельда.

 
– Par les soirs bleus d’été j’irai dans les centiers,
Picoté par les blês, fouler l’herbe menue, —
 

принялся он цитировать древнего поэта.

 
– Rêveur, j’en sentirai la fraicheur a mes pieds, —
 

подхватил Арисота, —

 
Je laisserai le vent baigner ma tête nue.[9]9
  Перевод И. Анненского: «Один из голубых и мягких вечеров… / Стебли колючие и нежный шёлк тропинки, / И свежесть ранняя на бархате ковров, / И ночи первые на волосах росинки». Перевод Б. Лившица: «В сапфире сумерек пойду я вдоль межи, / Ступая по траве подошвою босою. / Лицо исколют мне колосья спелой ржи, / И придорожный куст обдаст меня росою». Перевод В. Мякушевича: «Направлюсь вечером я прямо в синеву; / Колосья соблазнят мечтателя щекоткой; / Коснётся ветер щек, и я примну траву, / Беспечно странствуя стремительной походкой». – А. Рембо (фр.)


[Закрыть]
 

– Слушай, Ирцельд, – вдруг перебил он сам себя, – твоё необычное имя…

– Оа?

– Да. Мы так давно знакомы, но… Это от предков на планете Эпсилон Тукана?

– Верно. Рцел – звучит скорее по-тормансиански. Так захотел Кими. Оа – на планете аметистовых морей звезды Эпсилон Тукана звучит совсем обычно. А я «окрестил» (как сказали бы в древности) праправнука Хонны Кминт, ставшего потом курсантом Линны, когда она вернулась попреподавать в Школу Звёздного Флота сразу после своей первой экспедиции. Дал ему русское имя «Игорь».

Арисота уже сидел на траве, скрестив ноги, и Ирцельд последовал его примеру.

– А ты помнишь свою реакцию, когда мы вдвоём обсуждали предстоящую вечеринку и я собирался привести к нам женщину-скульптора с планет Зелёной Звезды?

– Клох Вурл?

– Да. Клох Вурл. Ты тогда сказал мне: «Ой! А она не кусается?».

– Помню, – засмеялся Ирцельд. А Бальдр, когда ты всех с ней знакомил, сказал ей: «Ваше имя словно изваяно из камня».

– Так вот, у нас на планетах Зелёной Звезды, – продолжал колонист, – сочетание звуков «Клох Вурл» не вызывает никаких таких ассоциаций. Язык тот же, вроде бы и фонетика та же, но уже произошёл скрытый, латентный языковой сдвиг – несмотря на то, что мы, как правило, прилетаем учиться на Землю. Единство языка скоро станет проблемой для планет, населённых землянами.

– Мы вспоминали сейчас французского поэта, и ты вызвал в моей памяти одну лингвистическую историю, рассказанную Бальдру и мне нашим преподавателем русского языка. Как-то в одной радиопередаче в Древней России, в областном городе, кажется, в Нижнем Новгороде, объявляли па-де-де (такой танец) из классического балета. Французский язык, как ты помнишь, был вторым языком традиционной русской культуры (примерно как шумерский для аккадцев или греческий для римлян), точнее, одной из её двух ветвей – русская культура, по выражению Тэй Рама, раздвоилась за двести лет до Лжесоциализма. Диктор вписал слова «па-де-де» по-французски, но сделал сразу две иди три орфографических ошибки. Риг рассказывал про совпадения рукописных букв, долго пересказывать, в чём там было дело с этими совпадениями, но коллега диктора, почему-то сменивший его, воспринял рукописную вставку как бы по-русски и объявил по радио раздедёх из балета «Лебединое озеро».

– И что? – серьёзно спросил Арисота.

– Ты прекрасно знаешь русский язык. Но тебе не смешно. Мне тоже. А Риг Виоль хохотал до упаду. Такого слова нет – «раздедёх». Но псевдослово «раздедёх», как потом объяснял Риг, – а ведь он знает языки лучше любого из нас, – чисто подсознательно, чисто фоносемантически вызывает ассоциации, несовместимые с классическим балетом. И вот почему я это помню. Часто юмор древних текстов ускользает от нас. Легенда о Нале и Дамаянти, над которой заливаются слезами первокурсницы, по-моему, юмористическое произведение.

Арисота изумлённо уставился на друга. Потом сказал:

– Постой… А-а-а, там, где игральные кости превращаются в стаю лебедей?

– Да. И где появляется и сразу исчезает лесной ашрам. В сущности, положительная пародия.

– Да и вообще, – подхватил биофизик, – смешное начинается уже с того эпизода, когда описаны обстоятельства, позволившие демону Кали вселиться в добродетельного героя… Но впрочем, я ещё не ответил тебе, чем привлекли Лэду Виль эти цветы. – Арисота погладил рукой сиреневый семилепестковый венчик и последовал за Ирцельдом, который уже поднялся над поляной и поплыл, продолжая путь. СДФ послушно засеменили вслед.

– Итак, Лэда Виль просила последить за биополем этих цветов. Не знаю, с какой стороны подступиться. Это, пожалуй, будет труднее, чем с дельфинами. Помнишь, я говорил тебе, что познакомился с Цоль Вэгом благодяря Бальдру в экспедиции по сигнальной системе дельфинов?

– Недалеко от того места, где двадцать лет назад впервые встретились мы трое?

– Да. В семнадцати километрах от тех раскопок и под Молитвенным Плоскогорьем. Риг изучал вторую сигнальную систему дельфинов, а Цоль Вэг занимался квазимагнитным, или, если угодно, парамагнитным, контактом (пси-связью). Я запомнил на всю жизнь прикосновение к дельфину. Мощное, очень мощное поле. Цоль полагает, что им можно лечить. Но установить и поддерживать парамагнитный контакт с дельфинами – так, чтобы, например, обмениваться воспринимаемыми изображениями, – это потруднее, чем учить древние языки. А полевой контакт с растениями – ещё труднее.

– Так всё-таки?

– По мнению Лэды Виль, – продолжал Арисота, – у этих цветковых растений (здесь есть цветы и, похоже, они появились раньше, чем на Земле) – необычный симбиоз с растениями другого биологического вида: некоторые функции их жизненного цикла связаны с тем, что они должны взаимодействовать биополями.

– Как мы с тобой!

– Да, как мы с тобой. Ведь когда мы вместе, у нас активизируются способности Прямого луча: легче выходить на дальнюю связь, точнее приём / передача. Обостряется интуиция.

– И легче левитировать. Тем более – на Соноре.

– Тем более – на Соноре.

– Кстати, на Земле, – заметил Ирцельд, – никакая болтовня в левитационном полёте немыслима: ты там весь в одном усилии – держаться в воздухе и лететь.

– Даже когда мы вдвоём… Слушай, а может быть, Риг Виоль не менее вещий, а просто не нашёл… Ну, в общем, у каждого из нас по отдельности такие способности примерно на одном уровне с Бальдром (биофизик не заметил, как опять перешёл на студенческие прозвища. Риг Виоль снова стал для своих сокурсников Бальдром.) Может быть, Бальдр просто не нашёл своего – как это сказать… двойника?!

– В Обществе друзей Пупия Цеция Куколеуса, – улыбнулся Оа Рцел, – есть… кстати, смотри, мы уже почти над разломом, я хорошо помню эти острые скалы… – так вот, есть египтолог, Тайп. Ты знаешь, я не люблю Египет…

– Как и я.

– Как и ты. Но интересно: Тайп рассказывал, что был в истории «Чёрной Земли» (Та-Кем) период времени, когда египтяне считали смыслом жизни поиски двойника. Величайшим счастьем было – найти двойника. Величайшей потерей… – Оа Рцел не успел договорить.

ГЛАВА III

ВАЛЬКИРИЯ НАД СРАЖЁННЫМ ВОИНОМ

– Линна, что с вами? – в не слишком просторных помещениях звездолёта прямого луча «Данте» люди невольно разговаривали тише обычного.

Молодая черноволосая женщина с ярко-синими, как у Арисоты, глазами и твёрдыми правильными чертами смугловатого лица приподняла голову, беспомощно лежавшую на вытянутых руках на пульте музыкальной настройки.

– Не знаю. Тошно мне, Игорёк.

– Последствия прыжка через нуль-пространство? Ведь никогда и никто не уходил ещё в такую даль от Местного скопления галактик.

– Нет, совсем не это. – Звездолётчица посмотрела прямо в глаза бывшему ученику, давно уже ставшему товарищем по сверхдальним экспедициям. – Ирцельду плохо.

Игорь молчал, понимая, что говорить должен не он. «На таком расстоянии?!», – промелькнуло в мозгу астрофизика.

– Ничего, – улыбнулась Линна Θоор, резким движением головы как бы стряхивая с себя дурноту. – Справлюсь с этим как-нибудь, – добавила она по-русски. – Эйру и мне раскисать никак нельзя. Да и вам ни к чему. Давайте послушаем вот это, – звездолётчица мгновенно выбрала музыкальную запись из десятков тысяч, хранившихся в памяти машины.

А в это время начальник экспедиции инженер аннигиляционных установок Квиргу Эйр склонился с пилотами над пультом бортовой ЭВМ, только что закончившей расчёт точки выхода из нуль-пространства. Фонотека, где слушали музыку астрофизик Игорь Крон и Первый связист Линна Θоор, находилась близко, как и всё на «Данте», и Квиргу Эйр зашёл, привлечённый незнакомой музыкой.

– Бат-тер-фляй, – отчеканил Игорь, обращаясь к Линне и командиру.

Эйр полувопросительно улыбнулся.

– Музыка всегда похожа на волны, – объяснил астрофизик. – Сейчас – как будто плывешь баттерфляем, а волны навстречу всё крутые, высокие, крепкие. И бодрящие такие, прохладные. Солоноватые. Не как в Атлантике, а как волны Эвксинского Понта[10]10
  Чёрного моря.


[Закрыть].

– Пойдемте, Крон, – в голосе командира звучало нескрываемое одобрение: как и все пилоты ЗПЛ, Квиргу Эйр любил неожиданные ассоциации. – Нужно проверить, устроит ли вас точка выхода: расчёт готов. Линна, вы с нами? – больше из вежливости уточнил командир.

– Нет, идите. Я посижу здесь.

Оставшись одна, звездолётчица откинулась в жестковатом кресле и дотронулась до фиолетовой клеммы, включив обзорные экраны. Среди почти полного мрака окружающего космоса справа от пульта сияла в неописуемом великолепии Местная система галактик, в которой опытный глаз исследовательницы без труда узнавал двойную спираль родной звёздной системы с двумя спутниками – светящимися облаками – и ближайший к нам большой звёздный остров – галактику М-31, или Туманность Андромеды. Линна Θоор предалась воспоминаниям.

Их корабль не был, в отличие от других ЗПЛ, только транспортным средством. Звездолёт прямого луча «Данте» был построен специально для исследования физики пространства, и каждый член экипажа одновременно являлся участником научной программы экспедиции. Достигая в нуль-пространстве заранее заданной точки (заданной – по отношению к ориентирам нашего пространства Шакти), «Данте» как бы ощупывал оттуда своими приборами неведомый и невидимый антимир – Тамас, возвращение из которого оставалось невозможным. Пока существовали только самые общие догадки относительно того, что может находиться в Тамасе в точках, соответствующих тем или иным объектам пространства Шакти – насколько вообще можно было говорить о соответствии точек разных пространств. Для чистоты эксперимента звездолёт удалился на максимально допустимое расстояние от всех известных скоплений материи, однако главная трудность состояла в том, что невозможно создать приборы для измерения того, чего сама физическая сущность оставалась пока за гранью осмысления. Игорь, Квиргу и Линна – члены экипажа, обладавшие наибольшей изощрённостью чувств и достаточно стойкие, чтобы не терять сознание, скользя над пропастью Антимира, постарались запомнить свои ощущения в точке выхода из первого прыжка через нуль-пространство и, сопоставив их, выстроили образный ряд. Тогда же – ас тех пор прошло шесть недель – Первый связист Линна Θоор передала этот ряд и показания приборов на Сонору, где находился передовой пост Дальней связи. Уже многие люди на Земле и других заселённых землянами планетах могли без приборов передавать своим партнёрам на большие расстояния образы и эмоции. Но лишь немногие вещие владели даром передавать то, что сухо называлось прецизионными объектами: ряды цифр; слова, фразы и тексты; всё то, что можно нарисовать, или записать, или синтезировать на фоногенераторе.

Когда-то считалось, что пси-связь не зависит от расстояния. Позже выяснилось, что это верно для расстояний не более нескольких световых лет, а при значительном удалении партнёров друг от друга оказалось, что большие дистанции требуют большего психического напряжения связистов. Потом неожиданным образом стали обнаруживаться пары удалённых друг от друга точек, удобные для Дальней связи, как если бы они были близки в пространстве. Вероятно, они и были близки – но в каком-то под- или, наоборот, сверх пространственном исчислении, как могут быть близки точки на соседних ветвях туго скрученной спирали. Видимо, район, где сейчас находился «Данте», готовясь ко второму прыжку, был достаточно близок в этом гипотетическом исчислении к планетной системе, в которую входила Сонора.

Существовал только термин – «сопряжённые точки»; никакому упорядочению подобные наблюдения, отрывочные и разрозненные, пока не поддавались.

Через двое суток исследователям предстояло вернуться в Галактику, но не к обжитым землянами планетным системам, а к её внешнему краю, в пояс рентгеновских звёзд – туда, где чуть было не погиб на обратном пути с Торманса звездолёт прямого луча «Тёмное Пламя», и, бросив корабль в третий, короткий, прыжок, подойти в нуль-пространстве к точке, выход из которой в наше пространство Шакти означал бы появление «Данте» в центре квазара (и, естественно, мгновенную гибель звездолёта вместе с экипажем). В этой точке предстояло, не выходя в Шакти, повторить всё то, что было проделано в отдалении от звёздных островов («на отшибе», как выразился астронавигатор Звельт Коре), записать показания приборов и запомнить собственные ощущения, для которых в языке вряд ли найдутся слова. Затем, продолжив скольжение в нуль-пространстве, вынырнуть в Шакти не в какой-то заданной точке (это потребовало бы от пилотов такого напряжения, на которое они едва ли будут способны после зависания в нуль-пространстве над центром квазара – над или под?), а хотя бы где-нибудь на достаточно безопасном расстоянии от крупных небесных тел и мощных гравитационных полей. Оттуда сразу же провести второй сеанс Дальней связи с Сонорой. Там же, после двух-трёх недель отдыха, выполнить расчёты четвёртого прыжка – к Солнечной системе. К Земле.

Линна Θоор вспоминала недавнюю дискуссию между пилотами. Звельт Коре, весёлый, стройный и очень высокий, стоял, скрестив руки на груди, на фоне вот этого экрана, где сейчас только бездонная чернота межгалактических пространств, и его стальной тенор звенел нескрываемым вызовом неисчислимым килопарсекам. Коре предлагал объединить второй и третий прыжки: выйти отсюда сразу на центр квазара, сократив тем самым риск, неизбежно возрастающий с каждым новым погружением в нуль-пространство. Квиргу Эйр отклонил его идею:

– Для таких расстояний возможен лишь приблизительный расчёт точки выхода. До возвращения в Шакти мы не сможем проверить, действительно ли «Данте» находится там, куда мы стремимся. Риск не снизится, а возрастет, ибо мы не будем знать, как увести звездолёт от нейтронной звезды для достаточно безопасного выхода в обычное пространство.