Текст книги "Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II"

Риск был заложен в самой основе экспедиции, в сравнении с которой все плановые исследования Соноры оказывались не более, чем тихой лабораторной работой. В случае гибели «Данте» человечеству останется всё то, что будет передано Линной Θоор брату-близнецу – партнёру по Дальней связи. Приём и передача столь разноплановой информации, тем более на сверхдальних расстояниях, требовали почти невообразимых для большинства людей психических усилий, поэтому связист «Лоэнгрина» Оа Рцел выйдет на Дальний контакт, как бывало и прежде, в паре со своим биофизическим «двойником» – Арисотой Кратом.

Любые лучи или радиоволны шли бы отсюда в Галактику миллионы лет.

* * *

Место гибели Арисоты, сорвавшегося в полёте в момент резкого перепада или внезапного скачка – это оставалось невыясненным – квазимагнитного поля Соноры над скалами свежего тектонического разлома не было видно с холма экспедиции, и только мнемокристалл СДФ с поразительной реальностью воссоздавал его изображение в комнате Оа Рцела. Четыре серебристые спирали расходились от рубинового кристалла, вставленного в обелиск из полупрозрачного тёмно-зелёного камня, искрящегося внутренними огнями, подобно земному авантюрину. На голографическом портрете чуть выше спиралей биофизик и скульптор Минда Кэри изобразила Арисоту смеющимся – таким, каким его особенно часто вспоминали друзья. Ярко-синие глаза, редкие у сиреневокожих колонистов, казалось, излучали ту удивительную психическую силу, ту спокойную, без тени высокомерия, уверенность в себе, которую замечал каждый общавшийся со звездолётчиком.

У Арисоты – это знал Ирцельд – оставалась неисполненная мечта: рассчитать и построить для морей планеты Зелёного Солнца большой парусник, совсем необычный. Такой, чтобы все материалы выше ватерлинии были сверхлёгкими, а паруса – радиоуправляемыми. Теперь это осталось друзьям. И парусник, конечно, будет назван «Арисота Крат».

Оа Рцел провел ладонью между собой и СДФ, и диорама исчезла. «Троично ты моё непарнокопытное», – ласково сказал он девятиножке. Девятиножка ничего не ответила.

На пульте загорелся сигнал вызова, но связист заранее перевел свой прибор в режим «соединять только при крайней необходимости». Вызывавший не настаивал.

К чувству вины за гибель друга – оно оставалось, как ни разубеждал связиста Цоль Вэг, – добавилась тревога и за свою миссию на этой планете. Собственно, Арисота попал в экспедицию благодаря Ирцельду, – и справится ли Ирцельд без него? Выдержит ли всё то, что ему предстоит через несколько недель? И как он после этого придет в себя? Скольких лет жизни будет стоить то единственное, ради чего он здесь, ради чего именно он, Ирцельд Вещий, брат-близнец астролётчицы Линны Θоор, был включен в состав экспедиции «Лоэнгрина»?

…И это неистребимое желание – «прокрутить» на несколько дней назад, когда всё ещё можно было исправить…

Взгляд Оа Рцела остановился на томике Ахматовой, читанном столько раз вместе с Арисотой. Память звездолётчика вновь наполнили русские звуки:

 
…А за проволокой колючей,
В самом сердце тайги дремучей —
Я не знаю, который год, —
Ставший горстью лагерной пыли,
Ставший сказкой из страшной были,
Мой двойник на допрос идет.
 

(«Здесь «двойник» – не в «египетском» смысле. Под «двойником» она, конечно, имела ввиду самоё себя, но с которой случилось то, что в действительности только могло случиться.»)

 
А потом он идет с допроса,
Двум посланцам
Девки безносой
Суждено охранять его.
И я слышу даже отсюда —
Неужели это не чудо! —
Звуки голоса своего…
 

«И я слышу даже отсюда……. «Мой двойник на допрос идет…» – отозвалось глухим эхом в глубине сознания.

– Ей было ведомо многое, – думал звездолётчик, – может быть, и такое, к чему мы только начинаем подступаться. Но это… Что это? Косвенное свидетельство того, что время ветвится? Контакт с какой-то точкой на другой ветви? – Оа Рцел быстро набросал несколько фраз на листе бумаги: «Ветвление времени? В каких-то точках (квантуется)? Или бесконечно часто? Какой мощности бесконечность?». – Мысли закружились в вихре – и вдруг пришло ощущение абсолютного запрета. Или это только усталость? Усталость чувств после внезапной гибели друга и двойника (в том смысле, в котором это слово существовало только для них двоих), двойника, с которым можно было говорить обо всём, и он понимал с полуслова? – Мы знаем, – мысли Ирцельда повернули в другую сторону, – ещё со времён первых ЗПА, – что структура времени нелинейна. Спираль – виток за витком, – закрученная в спираль второго порядка, и так далее. (Где предел и есть ли он? – подумал Оа Рцел, не подозревая, что повторяет слова Фай Родис в её пути по краю бездны.) Некоторые витки спирали соприкасаются или близки. Может быть, в этом – сущность ясновидения? И главное: мы, вещие, пробиваемся сквозь пространство, а можно ли пробиться сквозь время?

Можно ли пробиться сквозь время – вопрос, не дающий покоя ему, историку, уже много лет. Как хочется почувствовать Россию! Не просто узнать из исторических книг, не просто представить по произведениям искусства, а именно почувствовать самому! В преодолении пространства способности Прямого луча позволяют не кружиться в бесконечно наматывающейся спирали, а пронизать её и сразу выйти к, казалось бы, удалённой точке (к любой ли?). И – неожиданная параллель – не повторяет ли всем известная структура белковых молекул, пусть упрощённо, структуру спирального пространства и спирального времени? Как мало ещё знает человечество – даже на Земле! – чтобы хоть попытаться ответить на эти вопросы!

А в это время на Земле Риг Виоль, уже готовый назавтра отправиться на космодром, проводил последний перед экспедицией свободный день в своих любимых местах – над устьем реки, в древности называвшейся Маной. Поднявшись на стартовую башню, он взглянул вниз, обводя глазами зелёные сопки с буровато-оранжевыми скалами на вершинах. Сопки вздымались, зелёные вблизи и тёмно-синие у горизонта, сколько хватало глаз, огромными застывшими волнами бескрайнего фантастического моря, непостижимым образом остановившегося в своём движении. Была весна. В тайге оголтело цвело всё, что только может цвести, и склоны сопок над Маной и Енисеем были кое-где белы от черемухи, словно их присыпало снегом, который здесь и до лета лежал в расщелинах между скал, куда не заглядывало солнце.

Место для башни Хонна Кминт выбирала с толком: здесь почти у каждого усиливались способности Прямого Луча. Порыв ветра охватил Риг Виоля, будто окунул его в волны цветущей черемухи. Вдали набирала высоту в восходящем потоке большая птица.

Риг Виоль внутренне напрягся, сделал над собой усилие и плавно отделился от стартовой площадки. Повернулся в воздухе и вытянул руки вперёд. Не шевелясь и внутренне напрягшись ещё сильнее, усилием воли набрал скорость, пролетел над рекой, над широким распадком и приземлился на плоской вершине скального столба над бело-зелёной сопкой. Прежде, чем начать спуск, посидел, отдыхая, на теплом шершавом камне, любуясь весенней тайгой, и, вспомнив, как когда-то учили его летать друзья, ушедшие на «Лоэнгрине» к далёкой Соноре, мысленно послал им немой привет. Через несколько дней и ему предстоит окунуться в неведомое.

В это мгновение у Ирцельда отлегло от сердца. Через секунду он почувствовал призыв Цоль Вэга, терпеливо ждавшего в небольшом зале, называвшемся, как на корабле, кают-компанией.

– Рад, что вы пришли, Оа, – обычно спокойный и почти без интонаций голос Цоль Вэга теперь звучал тепло и прочувствованно.

Оа Рцел обвел взглядом знакомую кают-компанию и полувопросительно посмотрел на начальника. Тот наклонил голову, как бы говоря: «Да, это сделал я».

Незастеклённую внутреннюю стену овального зала, где обычно находилось изображение архитектурного комплекса Совета Звездоплавания, теперь, после гибели Арисоты, занимала в точности воспроизведённая с памятной «звёздочки» СДФ картина древнего русского художника.

На голубом в сумеречном свете снегу лежал, запрокинув белокурую голову и сомкнув глаза в вечном сне, тонкий юноша в старинном доспехе. Длинные пальцы узкой руки уже не сжимали рукоять упавшего в снег меча. Лунные блики на миг застыли на ненужном теперь алом круглом щите, синевато-стальном шлеме и бледном лице юноши. Над ним, на фоне светящегося облака, стояла, не касаясь земли, призрачная воительница с белым конём, прилетевшая унести душу убитого в область блаженства – Валгаллу. Короткая двойная надпись на русском и современном языках сообщала имя художника и название картины: «Валькирия над сражённым воином».

– Вспомним, – продолжал Цоль Вэг, вновь переведя взгляд с картины на собеседника, – что сделано и что предстоит сделать. Мы перенастроили СДФ на более точное сопровождение. Если в полёте снова случится скачкообразная перемена квазимагнитности планеты, левитирующий попадёт в защитное силовое поле девятиножки, неотступно находящейся строго вертикально внизу. («Момент наивысшей бдительности обычно наступает после того, как неприятное событие состоялось», – промелькнула в мозгу Ирцельда фраза из воспоминаний русского государственного деятеля Эпохи Подмены Понятий.) Я попросил всех воздержаться от полётов над тектоническим разломом и его окрестностями. Место для будущего лагеря физиков и планетологов – выбрано. – Цоль Вэг говорил чуть медленнее обычного, и Ирцельд чувствовал каждое мгновение, что речь обращена именно к нему. Рука Цоль Вэга легла на руку связиста, и тот ощутил в себе неожиданно разлившийся покой. – Как бы ни было нам тяжело, не станем строить иллюзии, будто ничего не случилось, или пытаться делать вид, что считаем бывшее небывшим. Предыдущий сеанс вы блестяще провели вместе, и я помню обращённые к вам слова Лэды Виль: «Вас двое, но вы один связист». Теперь вам, Оа, предстоит работать одному, мы же будем только помогать вам. Я как начальник экспедиции ответствен за смерть Арисоты не в меньшей, а в большей степени, чем вы, Оа. Да, я понимаю: Арисота попал в экспедицию благодаря вам, но вы – благодаря Линне, и эти решения Совета Звездоплавания лишь соответствуют конфигурации контакта. Сейчас я позову Лэду, – Цоль Вэг секунду помолчал, сосредоточившись на мысленном зове. – Остаются ли прежними ваши планы на период после экспедиции?

– Да, и теперь они пополнились новыми. Во-первых, то, что мы собирались сделать с вами вместе. Проверить, действительно ли полевая помеченностъ (сохраним этот термин) определённых мест на планете соотносится с совпадениями вершин икосаэдров и додекаэдров, мысленно наложенных на её поверхность. Проверить дважды на Соноре: «привязывая» вершины многоугольников к магнитному полюсу и к полюсу вращения планеты. То же самое – сразу после экспедиции на Земле. Подозреваю, что здесь будет труднее: Сонора слишком фонит.

– Недаром Вит Сван дал ей такое название[11]11
  Sonora по-латыни «звонкая».


[Закрыть].

– Во-вторых, – и это уже только на Земле, – по теме «ислам и нефть». Было бы интересно принять посильное участие в проверке вашей гипотезы, но буду рад, если вы поясните ещё раз её сущность.

– Пожалуйста. Выбор веры, даже тогда, когда он совершался добровольно, очень редко происходил по основаниям собственно идеологическим и рациональным, по согласию или несогласию с догмами. Когда вы входите в древний храм, видите изображения (давайте представим, что вы ещё и наблюдаете обряд), – вы безотчётно испытываете чисто подсознательное ощущение: «своё» или «чужое», «по мне» или «не по мне». Ведь так?

– Да. Мы были с Тайпом в храмах Древнего Египта, цивилизацию которого одинаково не любим. Но у меня подсознательное и сознательное совпадало: полное неприятие, – а Тайп чувствами принимал эту культуру. Ему в ней было хорошо (если говорить о чисто полевом ощущении). Иное дело – храмы Эллады, где я люблю бывать вместе с Риг Виолем и Ледой Стэц. Это наше. Не только потому, что наша культура наследует России, Индии и Элладе. Просто наше, по ощущению. Я принял бы их религию легко и радостно, хоть и не разделяю её догматику.

– Следовательно, ваш внутренний настрой может быть созвучен или не созвучен той или иной религии. Это ещё более бессознательное, чем художественный вкус, который всё же в значительной степени определяется воспитанием и образованием. Далее. Вы помните, мы вместе ездили в Дели. Вы сразу же сказали о сильном впечатлении от помеченности этого места. Не храмов, не культур, не дворцов (мы в тот момент ещё не побывали ни в одном храме или музее), а именно места.

– Да, я помню. Я затруднился найти зрительный образ для своего полевого ощущения, но подобрал слуховой: «ласковый бас».

– Да, вы именно так охарактеризовали делийскую квазимагнитность.

– И она заметно отличается от другой, тоже очень сильной, квазимагнитности родного города Риг Виоля, чье название переводится с древнего языка как «угол ветров»[12]12
  Виндхук.


[Закрыть]. То поле властно бодрит, делийское – властно успокаивает. В древности, когда большинство людей путешествовали мало и недалеко, вряд ли были исследования на эту тему. Ведь нужно, чтобы путешественник оказался не только чувствителен, но и внимателен к подобного рода ощущениям.

– Вы ведь были в Дели как раз после Виндхука, не так ли? И сказали: «Делийское поле перенастроило меня». Значит, поле того или иного места может перенастраивать поле человека. Но мы знаем, что квазимагнитность небезразлична к геологии, прежде всего к синклиналям и антиклиналям. – По лицам обоих собеседников пробежала мгновенная тень: слишком свежи были в памяти обстоятельства гибели товарища. Но звездолётчики умели держать себя в руках, и Цоль Вэг продолжал так же спокойно: – Характер квазимагнитности зависит и от наличия большого количества нефти близко к земной поверхности. Мне хотелось бы проверить степень сходства и совместимости полевых ощущений, связанных с нефтеносными районами, и того подсознательного настроя, который связан с исламским культом. Как вы знаете, почему-то именно в нефтеносных районах эта религия укоренялась особенно легко.

– Может быть, это случайность?

– Конечно, может. Для того и проверка. Но ведь чем неожиданнее связь, чем более разнотипные объекты оказываются связаны друг с другом, тем более неожиданные и замечательные результаты может дать человечеству её обнаружение, хотя никогда нельзя сказать заранее, каким образом это произойдет.

– Благодарю вас, Цоль, теперь суть вашего предположения ясна для меня вполне. Но едва ли я вживусь в образы ислама. А знакомых специалистов по этой культуре у меня нет. Ведь мы больше изучаем то, чему наследуем.

– У меня тоже нет. Но ведь есть египтологи, есть Тайп и его учителя, хотя мы не наследуем и культуру Древнего Египта.

Оа Рцел усмехнулся:

– Пару лет назад мы с Тайпом обнаружили, что для того периода, которым я занимаюсь (Эпоха Подмены Понятий), древнеегипетские реминисценции отчётливо прослеживаются в субкультуре преступного мира.

Поражённый, Цоль Вэг остановившимся взглядом несколько секунд смотрел в глаза историку, пока тот не пришёл ему на помощь:

– Думаю, что через Тайпа мы и выйдем на нужных нам специалистов, обладающих к тому же способностями Прямого луча.

– Если таковые существуют.

– Поговорим с Тайпом на Земле.

– Итак, для вас это отпадает?

– По-видимому, да.

– Вы говорили о том, что теперь добавилось, Оа?

– Да, Цоль. Вы знаете о сверхлёгком паруснике «Арисота Крат» для морей одной из планет Зелёной Звезды. Пусть это будет одним из подвигов Геркулеса[13]13
  Реалия, заимствованная из романов И. А. Ефремова «Туманность Андромеды» и «Час Быка».


[Закрыть] для группы школьников третьего цикла. Придется взять двойное менторство.

– Двойное?

– Арисота был ментором одного юноши, Ксана. Ксан собирался под его руководством совершить свой седьмой подвиг: полный грамматический комментарий к каждой фразе в дошедших до нас стихах Александра Блока на русском языке. Этим он сделает их доступными для тех, кто только начинает учить русский. Я решил заменить Арисоту для Ксана. Если, конечно, Ксан согласится, – чуть тише добавил историк. – А сыновья Арисоты уже взрослые.

– Вы знаете, Оа, – сказал вдруг начальник экспедиции, – я советовал бы вам прочесть лекцию.

– ?

– Для нас всех. О том времени и о том регионе, по которым вы специализируетесь. Пусть это и прозвучит некоторым… дивертисментом в работе экспедиции, но нам всем будет интересно, а к вам, поверьте, вернётся ваша здоровая уверенность в себе.

В кают-компанию неслышно вошла женщина с пепельно-русыми волосами и пристальным взглядом ярких серых глаз на лице, которое Арисота Крат когда-то назвал в разговоре с Ирцельдом незапоминающимся. Ей не было ещё и ста лет, но, проработав почти всю сознательную жизнь в Академии пределов знания, Лэда Виль превосходила весь экипаж «Лоэнгрина», даже Цоль Вэга, широтой научной эрудиции. Начав с работ по проблематике правизны/левизны, в которую пришла из биогеохимии благодаря знакомству с трудами Вернадского, исследовательница вскоре занялась биофизикой и гносеологией, а ещё через тридцать лет – физикой переходов пространство/поле и взаимосвязями Шакти/Тамас (пространства и антипространства). На Соноре она как гносеолог оказалась фактическим координатором большей части научных исследований.

– Оа, вот результаты обработки данных, полученных вами от Линны Θоор шесть недель назад. Вы готовы?

– Да.

ГЛАВА IV

СНЕЖНАЯ ГРОЗА

Синие сумерки Соноры сгущались, и острое зрение Ирцельда уже позволяло ему видеть в обычный бинокль земное Солнце – едва различимую слабую звёздочку, поднявшуюся на тёмно-сапфировом небосклоне над местом гибели Арисоты Крата. Знакомое созвездие Эридана с трудом угадывалось в чуждом землянину расположении светил. В той же стороне, между Ригелем и Ахернаром, находилось видимое отсюда только в мощные телескопы зелёное солнце родной планеты ушедшего астронавта.

Сонора не имела спутников, и только сполохи далёких зарниц на севере да угасавший на востоке закат[14]14
  См. начало второй главы.


[Закрыть] нарушали многозвездье неба.

Трое звездолётчиков стояли на смотровой площадке на вершине горы под силиколловым колпаком, от которого опускалась к подножию, спирально овивая коническую островную гору, прозрачная галерея, идущая далее к лагерю экспедиции. Если бы Гора Дальней связи не была плотно заселена животными и птицами этой удивительной планеты, Цоль Вэг выбрал бы именно её для базового лагеря. Сюда приходили полюбоваться бескрайними далями и сосредоточиться перед трудной работой.

– Лэда, почему Совет Звездоплавания не хочет заселить эту планету? – спросил Ирцельд, опуская бинокль. – Неужели только из-за обратного вращения?

– Это не главная причина, Оа, хотя вы верно подметили связь между направлением вращения Соноры и несовместимостью её биосферы с земным метаболизмом. Любые выбросы живого вещества Земли здесь чреваты появлением совершенно новых микроорганизмов, и трудно сказать, как это отразится на экологическом равновесии планеты.

– В чём же главная причина?

– Недостаток, как это обычно бывает, является продолжением достоинства. Опасная лёгкость, по выражению Цоля, – учёная сделала жест в сторону начальника экспедиции. – Мы уже используем Сонору в качестве передового поста Дальней связи – задача, ради которой вы здесь, на Земле была бы невыполнима. Но мы просто не знаем, чем обернётся при длительном – десятки лет – пребывании на этой планете тот почти неправдоподобный подъём душевных сил, который испытываем здесь мы все и который во время первой экспедиции так поразил Вит Свана. Мы не знаем, чем будет чревато это резкое, скачкообразное усиление третьей сигнальной системы. Чтением мыслей? Но тогда возникнут этические проблемы, к решению которых мы вряд ли будем готовы. Произойдет ломка привычных стереотипов поведения, а что взамен?

– Я понял вас, Лэда. Есть такие стихи древнего поэта, переведённые Арисотой за несколько дней до… до вашего отлёта на «Лоэнгрин»:

 
…А пока – в неизвестном живём
И не ведаем сил мы своих,
И, как дети, играя с огнём,
Обжигаем себя и других…
 

– Вы знаете, Ирцельд, – внимательные глаза Лэды Виль пристально и с нескрываемым уважением глядели на историка, – Россия последних десятилетий перед Эпохой Подмены Понятий – они называли их Серебряным Веком – удивительно близка и созвучна нашим современным исканиям.

– «До неистового цветенья / Оставалось лишь раз вздохнуть…» – Помните? Это перевод Фай Родис. Она высоко ценила русскую поэзию.

– Как знать, может быть, и мы стоим сейчас на пороге неистового расцвета – стоит только заселить Сонору, – задумчиво возразила самой себе Лэда Виль. – Как знать?..

– На Земле третья сигнальная чрезвычайно развита у дельфинов, – заметил Цоль Вэг. – Наши с вами, Оа, способности Прямого луча по их меркам были бы самыми ординарными, если не ниже.

– Вот заселим Сонору, станем дельфинчиками, – весело подытожил Ирцельд.

– Отрастим плавнички! – последняя реплика Лэды Виль утонула в дружном смехе, смешавшемся с неожиданным шумом ливня.

Оа Рцел отключил свечение прозрачного материала, из которого был сделан купол, и несколько минут звездолётчики молча любовались голубыми, розовыми, оранжевыми, серо-стальными и зеленоватыми молниями, вспыхивающими с разных сторон и расчерчивающими небо многоветвистыми узорами, похожими на крупные реки с притоками, видимые с околоземных орбит. Иногда лучи разноцветных молний перекрещивались, и струящиеся по силиколловому куполу обильные потоки влаги на миг загорались внезапными переливами оттенков.

– Хочется верить, как вообще хочется верить в жизни во всё хорошее, – шутливо заметил Оа Рцел, – что этот весёлый ливень не унесет наших датчиков, установленных на пойменном лугу. Уж больно интересные цветы эти септапеталии[15]15
  Семилепестковые (лат.)


[Закрыть].

– Наши биохимики, – сказала Лэда Виль, – надеются получить из них эликсир молодости. У септапеталий сложный ритм смены поколений. Мы считали их разными биологическими видами, но оказалось, что одно и то же растение цветёт дважды, меняясь до неузнаваемости. При этом биополю цветов первого жизненного цикла необходимо взаимодействовать с биополем второго, и наоборот.

– А вы знаете, что полевое взаимодействие растений было открыто у нас в России? – Оа Рцел отметил про себя, насколько естественно прозвучало из его уст это «у нас в России».

– Раньше. В Бенгалии, – возразил Цоль Вэг.

– Оа Рцел прав, – сказала Лэда Виль. – Не сам феномен биополя растений, а межвидовое взаимодействие. В маленьком городе на Алтае с труднопроизносимым для нас названием.

– Бийск, – уточнил Ирцельд. – Там научились записывать их биополе и, воспроизводя его при опылении цветков, получать, казалось бы, немыслимые гибриды эволюционно далёких друг от друга растений.

– Это было, – добавила Лэда Виль, – вскоре после Первого Социализма. – Лэда заметила, как поморщился историк. – Вы не согласны?

– С термином. Но продолжайте. Ведь у вас только что появилась неожиданная для вас самой мысль.

– Вот оно, чтение мыслей на Соноре, – полушутя заметил начальник экспедиции.

– Вы правы, Ирцельд, – улыбнулась исследовательница. – Этот цветок, расцветающий дважды, и – в галерее – наш разговор о России наводят на интересную аналогию с… Вы знакомы с историей Тибета?

– Жена Оа Рцела – тибетолог, – ответил за историка Цоль Вэг.

– Знаток тибетской астрономии и медицины, – уточнил звездолётчик. – А её сестра – специалист по военной истории Тибета.

– Замечательно! Вы помните хронологию периода, связанного с именами Сронцангамбо, Аангдармы и Тисрондецана?

 
– «Сронцангамбо
                                  был царем
                                                         дважды…» —
 

пропел звездолётчик строку из песни, сложенной ещё в студенческие годы сестрами Стэц. – Да, помню.

Оглушительный раскат грома заставил всех на несколько секунд замолчать. В тревожном мерцании разноцветных молний, озаривших со всех сторон Гору Дальней связи, стали видны крупные хлопья снега.

– Снежная гроза! – восхищённо воскликнула учёная.

– Да! – Цоль Вэг, как зачарованный, глядел на кружение снежных спиралей в проносящихся над горой неистовых вихрях. – Бывает и на Земле. И всё равно – не веришь своим глазам!

Ирцельд полувопросительно посмотрел на собеседницу, как бы приглашая к продолжению разговора.

– Судьба социализма в России повторяет судьбу буддизма в Тибете – вот о чём я сейчас подумала.

– Интересно, – насторожился историк.

– Вспомните: первый раз буддизм в Тибете был введён основателем Лхасы, современником Тайцзуна и Харши Варданы, цэнпо Сронцангамбо.

– Сронцангамбо – это вырванные глаза и отрезанные головы у подножья железного холма в Лхасе, – тихо и отчётливо произнес Цоль Вэг. – Не стало жестокого цэнпо, и «чёрная вера» бон вернулась.

– После Сронцангамбо первый тибетский буддизм отступил, но не исчез, – возразила Лэда Виль. – То усиливаясь, как при более сговорчивом Тисрондецане, то ослабевая, как при Лангдарме, первый тибетский буддизм просуществовал более двухсот лет, и когда он пал и сама тибетская держава с гибелью Шан Кунжо прекратила существование (современники, видимо, думали, что навсегда), могло показаться, что теперь буддизм если когда-нибудь и восторжествует, то уж где-где, но только не в Тибете. – Лэда остановилась, явно ожидая реплики Ирцельда.

– Большевистские эксперименты над Россией отдалили торжество коммунизма, то есть избавление от социальной безысходности, или, говоря словами Кин Руха, выход из инферно, на сотни лет, – сказал историк. – Я понимаю вас, Лэда. Но… Впрочем, продолжайте.

– Я не знаю, что значит «большевизм», – сказала Лэда Виль.

– Людям коммунистического общества и не надо этого знать, – с почти неприличным неожиданным ожесточением выговорил Ирцельд и, опомнившись, добавил: – Потом расскажу. В лекции. Извините. Продолжайте, пожалуйста.

– Прошло ещё двести лет. Родился Миларайба. Именно с его чудесными стихами, а не с железной рукой Сронцангамбо и не с политической гибкостью Тисрондецана связан сегодня в нашем сознании приход буддизма к тибетцам. Мягкий и неотвратимый, как рассвет. А само название страны звучало в любом уголке планеты синонимом слов «цитадель буддизма».

– Миларайба был буддистом до мозга костей, и тем не менее, – улыбнулся Ирцельд, – у него есть стихи, обращённые к женщине.

– Только не понимаю, Оа, – вставил Цоль Вэг, и в его немолодых глазах появились лукавые огоньки, – осуждаете вы Миларайбу или защищаете?

– Защищаю. А с Лэдой Виль согласен лишь отчасти. Буддизм – это идеология. В то время как социализм и коммунизм – это такие системы экономических отношений.

– Буддизм в какой-то степени тоже система экономических отношений.

– В очень небольшой. В ещё меньшей, чем коммунизм – идеология. Хотя у людей той эпохи, которую не совсем правильно называют Первым Социализмом, слова «социализм» и «коммунизм» ассоциировались, по-видимому, в первую очередь с идеологическими доктринами. Впрочем, хотите – верьте, хотите – нет, многие из этих людей полагали также, что буддизм и йога – это такие виды спорта. По-французски «faire du jogging», буквально – «заниматься йогой», фактически означало «бегать по утрам вокруг дома».

– Вы уже второй раз обращаете наше внимание на неадекватность термина «Первый Социализм», – подтолкнула историка Лэда Виль.

– Неудачное устоявшееся название. Оно дезориентирует наших современников, если только Эпоха Подмены Понятий не является объектом их пристального изучения. Люди первых коммунистических эр вспоминали лжесоциализм – мы предпочитаем такой термин, – мягко говоря, без особенного энтузиазма. Само слово впервые употребил, по-видимому, Эрф Ром[16]16
  «Эрф Ром» – гетероним И. А. Ефремова в тексте «Часа Быка».


[Закрыть]. Его последователю Тэй Раму принадлежит попытка систематического и более подробного изложения основ общей теории лжесоциализма, который на Земле просуществовал недолго. А вот на Тормансе, где всё повторилось, этот «цветок» расцвел махровым цветом.

– Тэй Рам… Имя созвучно нашим. А вы знаете обстоятельства его жизни? – помолчав, спросила историка Лэда Виль.

– В деталях – не знаю. «Тэй Рам» – это псевдоним. Кими сравнительно недавно установил настоящее имя, которое я не запомнил. Но помню другие его слова: «Тэй Рам был абсолютно русским человеком, и не в каком-то смысле, а на самом деле». Кими рассказывал, что судьба Тэй Рама была трагична. Само название его книги звучало для современников нелепицей. Фоном его деятельности явились криминальный компрадорский капитализм и разгул субпассионариев, пришедшие в России на смену лжесоциализму. Тэй Рам часто вспоминал фразу, которую сказал о себе Данте после разрыва с белыми гвельфами: «Я составляю партию из самого себя». Современники, склонные в политике считать только до двух, воспринимали любую попытку глубокой критики лжесоциализма (который они, заметьте, отождествляли с начальной стадией коммунистической формации) как защиту новой криминальной власти, не менее безосновательно называвшей себя греческим термином ‛η δημοκρατία (хэ-дэмократи́а – «народное правление»). Те же, кто предпочитал новые безобразия десятилетиям бесправия, горя и позора – ибо теперь ограбленным (и каждодневно ограбляемым) предоставлялась большая, чем при лжесоциализме, свобода выбора в использовании недоотбранного у них, – они считали неприятие капитализма как такового посягательством даже на эту мизерную свободу, воспринимали его как попытку защитить лжесоциализм.

– То есть Тэй Рама не поняли ни те, ни другие?

– Не совсем так. Прежде чем быть понятым или непонятым, нужно сначала быть услышанным.

– Но ведь кто-то же услышал?

– Сторонникам капитализма в России его идеи были изначально чужды – это понятно. Кстати, есть косвенные признаки того, что сторонниками капитализации в то время становились, как ни парадоксально, именно люди с позитивным мироощущением – в нормальных условиях наиболее ценные для общества. А среди противников капитализации были довольно широко распространены убеждения, которые Тэй Рам в шутку называл эзотерическим большевизмом.

– То есть?

– Эти люди в глубине души считали невозможным построение бесклассового коммунистического общества, в котором осуществился бы принцип «от каждого – по способностям, каждому – по потребностям», но полагали общественно полезным обманывать остальных – тех, кто действительно искренне (и наивно, как они считали) в это верил. Фактически же их идеалом был возврат ко лжесоциализму с некоторыми изменениями. К тому, что следовало бы называть государственным капитализмом в чистом виде, с абсолютной властью государства над личностью и с очень мощным репрессивным аппаратом.

– Но это же чудовищно! – воскликнула Лэда Виль.

– Я постараюсь показать в лекции, почему они этого хотели, – спокойно ответил историк. – Думаю, что Тэй Рама они прекрасно поняли, но считали настоящее коммунистическое общество, описанное в произведениях Эрфа Рома, не более чем красивым вымыслом (иногда вредным). У них было для этого такое пикантное словечко – «утопия». Помимо известной семантики, то есть основного значения и связанных с ним переносных значений, это слово обладало и вполне определённым ассоциативным полем. Примерно таким: «Они (придумавшие утопию) были людьми, наверное, хорошими, но глуповатыми и наивными и не понимали, что такого на самом деле быть не может; но мыто с вами умные, мы-то с вами понимаем, что такого быть не может, потому что не может быть никогда».