Текст книги "Повседневные психические расстройства + Мир нарциссической жертвы"

Бывает, что невозможность признаться в настоящих чувствах и мотивах провоцирует односторонний разрыв со стороны жертвы. Мне кажется, что это чуть ли не единственная причина, по которой жертва может заканчивать отношения сама: страх разоблачения заставляет ее бежать от контакта в надежде, что правда так и не вскроется и ее партнер (и она сама, что не менее важно) смогут думать о ней так, как она сама это допускает.

В терапии это тоже одна из самых частых причин прекращения терапии, особенно групповой, где у участника есть не только поддержка терапевта, но и живые реакции других участников группы. Но даже в личной терапии, с поддержкой и терпеливостью терапевта, стыд может быть настолько силен, что выдержать его оказывается невозможно.

Вика так уходит из своей терапевтической группы: не сразу, но постепенно начинает пропускать встречи, болеть, забывать. Внутри группового процесса ей задают вопросы, ответов на которые она не знает и которые ей не нравятся. Люди обращают внимание на ее зацикленность, на то, что она не слушает других, что она склонна продавливать свою точку зрения и что большую часть времени находится не в контакте с группой. Это именно разоблачение, и на словах Вика за него благодарна и много говорит о том, что, наверное, внутри своей семьи ведет себя каким-то похожим образом, и это провоцирует много напряжения и непонимания. Она права, но это уловка: на самом деле Вика не собирается меняться, у нее нет на это сил, но вести такие разговоры – это привычная ей мимикрия, которая позволяет подстроиться под среду в ожидании того, что и среда под нее подстроится. Группа этого не делает и начинает обращать внимание на то, что, несмотря на все разговоры о важности и полезности обратной связи, Вика продолжает вести себя по-прежнему. Это начинает раздражать всех, а Вика начинает болеть. Постепенно она перестает посещать встречи, так и не проявившись по-настоящему: она как бы не бросает группу до конца, но и не дает выяснить отношения: за несколько минут до начала встречи она пишет мне СМС, в котором объясняет, что заболел ребенок, или что они срочно уехали, или что-то еще. Я ее не расспрашиваю. Группа постепенно забывает о Вике, разочаровавшись и не вкладываясь в отношения, в которых каждый участник чувствует себя отверженным.

Вне терапии происходит то же самое: Лариса, например, рассказывает о том, что в семье ее обвиняют в агрессивности, при том что она всеми силами пытается быть доброй и чувствительной. Хотя это не совсем обвинения, скорее подтрунивания: муж периодически смеется над тем, как она может мстить или отказывать, но почему-то эти смешки глубоко ранят Ларису. Она буквально застывает, когда слышит такое: ей кажется, что он не просто неправ, а что его нужно немедленно переубедить, иначе что-то важное изменится и она что-то потеряет. Поэтому Лариса переубеждает его, отрицая свою злость, чем еще больше подпитывает его шутки и создает напряжение. Однажды между ними случается крупная ссора: они возвращаются на машине из кафе, в котором обедали, и не сходятся в оценке этого обеда. Муж повышает на Ларису голос, настаивая, что это она предложила это место, Лариса это отрицает и демонстративно и холодно обижается. Муж обвиняет ее в холодности, она его – в неадекватности. Он говорит, что вся ее доброта – это притворство, а на самом деле она та еще злобная ведьма и он не будет с ней разговаривать, пока она не извинится. Лариса начинает готовиться к разводу – не демонстративно, а абсолютно серьезно, поскольку уверена, что дальнейший разговор невозможен и остается только расставание. Муж на эту ее подготовку справедливо замечает, что то, что она делает сейчас, – это тоже не от большой доброты и терпимости. Она приходит к терапевту, который также пытается вернуть ей ее настоящие чувства и помочь прожить их. Для Ларисы наступает момент истины – она может прямо сейчас уйти и от мужа, и от терапевта, посчитав их неправыми и сохранив свой чистый облик. Но у нее хватает сил остаться: признавая свою обиду и гнев, она постепенно учится размещать их в отношениях и понимает, что от них брак не рушится, а она сама становится более живой и дает возможность мужу тоже быть живым. За свое поведение она в конце концов извиняется: за категоричную, не подвергаемую сомнению претензию на то, что она не злится и потому в отношениях по умолчанию права.

Чем здоровее отношения – тем больше в них необходимость проявляться. Полноценная жизнь возможна рядом с тем, кто сам полноценно живет. Любая жертва, которую приносит в отношения зависимый партнер, требует отклика и отдачи, последствия которых неочевидны и могут проявляться в поле напряжения, в котором пара живет и на которое так или иначе реагирует.

Например, Валера подавляет в себе агрессию, поскольку считает, что сила должна быть доброй и что злиться – это слабость. Когда он запрещает себе злиться, он становится сдержанным и неинтересным и потому не вызывает влечения у своей жены Иры. Ира, выросшая со сдержанной матерью, в моменты сдерживания Валеры замирает и начинает мониторить окружение: ей непонятно, что последует за этим сдерживанием, и мир мгновенно становится небезопасным. Валера, который подавил в себе злость и пожертвовал своей энергией ради того, чтобы Иру не обидеть, не получает ожидаемого отклика благодарности, снова злится и снова останавливает эту злость. Неоплаченные долги Иры перед ним растут вместе с ее напряжением и усталостью. Она постоянно в тревоге и постоянно виновата. Ей было бы легче и понятнее, если бы он не сдерживал свою злость, а выражал ее, даже если, как того боится Валера, «однажды он ей всечет». Я полагаю, что если это когда-нибудь произойдет, то темпераментная и чувствительная к нарушениям границ Ира в обиде не останется и даст сдачи, и это будет первый наполненный страстью эпизод со дня их свадьбы.

В здоровых отношениях не только можно, но и необходимо проявлять злость, грусть, амбициозность, отчаяние, бессилие, отвращение, гордость, жадность, зависть и ревность. Вся полноценная эмоциональная жизнь может и должна находить себе место в пространстве не только наедине с собой, но и в отношениях. Сдерживание в себе таких проявлений означает создание и поддержание маски, которая не только требует жизненных сил своего творца, но и не дает другому человеку проявляться в своей полноценности.

«Живи и дай жить мне» – такое послание хотела бы дать своему мужу Лера, если бы осмелилась. В их отношениях много напряжения, но его причины тонкие, неуловимые. Например, путешествия: случается, что они путешествуют не вместе, и Лера должна выходить на связь из каждого аэропорта, сообщать обо всех своих передвижениях и изменениях маршрута, так как Иван волнуется. С одной стороны, тревога Ивана – это знак его заботы, но, с другой стороны, Лера чувствует, что когда она вернется к уставшему от волнений мужу, то они поссорятся. Иван неосознанно будет ждать награды за то, что во время Лериной дороги он не жил, а беспокоился. Он, правда, не совсем живет в такие моменты: хуже работает, не включается в дружеские беседы, плохо и тревожно спит. В ответ на такую не-жизнь он хочет того же от Леры, которой, напротив, не хочется находиться рядом с немой мольбой мужа и чувствовать себя виноватой ни за что. Она хочет встречаться с подругами или идти в кино – то есть хочет туда, где есть жизнь, и к тем людям, рядом с которыми она и сама сможет жить. Объяснить это мужу невероятно трудно. Лера чувствует, что если бы он сам больше ценил свою жизнь и не останавливал бы ее даже ради жены, то и она смогла бы жить лучше. А пока Лера становится все более агрессивной и отстраненной в попытках отвоевать свое право на жизнь и не быть поглощенной мягким, обволакивающим и убийственным слиянием.

Другой имеет право ожидать проявленности, поскольку тогда его собственная проявленность не осуждается и не подавляется жертвой. Жертве же кажется, что для отношений нужно притворство, и в своих отношениях она притворяется и требует притворства от партнера.

Для нарциссической жертвы очень страшно попробовать жить исходя из того, кем она на самом деле является.

Быть самим собой – абстрактная ценность, истинного смысла которой большинство из нас не понимает, поскольку у нас просто нет нужного опыта. Есть более понятные и повседневные ценности: замужество, дети, успех, признание, уважение родителей, благодарность близких. Это хлеб насущный нарциссической жертвы, которая учит себя радоваться тому, чему должна радоваться, и не задает себе вопросов о том, что в действительности способно сделать ее счастливой. Она избегает столкновения с собственной тенью и пытается быть лучшей версией себя, получая на деле неживое, скучное существование с аффектами эмоций в отношениях. Нарциссизм не дает ей быть хоть сколь-нибудь социально неодобряемой, иметь и проявлять те черты, которые не ведут к подпитке выбранного ею образа.

Здоровые отношения от проявлений неидеальности не разрушаются, а укрепляются. Нет ничего дальше и недоступнее, чем человек, лишенный недостатков: поскольку я никогда не смогу быть похожим на него, а он – на меня. Возможность быть с тем, кто так же жив и так же неидеален, как и я сам, доставляет много удовольствия и свободы.

Этот эффект опять же хорошо виден на терапевтических группах: человек, проявляющийся со стороны своих сильных и одобряемых качеств, поначалу вызывает уважение и восхищение, но не близость. Постепенно уважение проходит, проходит и интерес, возникает скука. Человека, который избегает жизни, начинают избегать. Человек, который рискует и в результате этого неизбежно оказывается неловким, неуместным, ошибающимся, отвергаемым, вызывает больше понимания и симпатии, поскольку рядом с его правом на жизнь такое же право появляется и у его спутников. Все участники групп рассказывают, как улучшаются их отношения тогда, когда они сами становятся более живыми. Одна из них, Катя, формулирует это так: «Я поняла, что мы вместе не потому, что каждый из нас достаточно хорош для этого, а потому, что мы оба одинаково плохи». Эта мысль пришла к ней по пути на тайную встречу с друзьями. Катя шла на нее и вдруг задумалась: а почему эта встреча – тайная? Катя нуждается в других людях, кроме мужа, так же как и он нуждается в других. Это преступление против идеальных образов, но вовсе не преступление против отношений. Позволив себе эту встречу и позволив себе эти потребности, Катя сможет позволить их и мужу – и каждый из них сможет быть менее идеальным (плохим, в терминах Кати), но более живым.

Терапия нарциссизма

Все начинается с осознания нарциссизма: переставая верить в спроецированный на партнера демонический образ и начав замечать в себе нарциссические черты, жертва переживает неприятное время и сталкивается со стыдом, которого пока не выносит, но это знание позволяет ей смотреть на себя и на мир по-другому.

Ключевой момент, на котором сосредотачивается терапия нарциссизма, – это умение выносить реальность без искажений.

Принятие реального мира и принятие себя освобождает огромное количество энергии, которую жертва может расходовать на собственную жизнь. Отказ от надежды на идеальные ресурсы и идеальные опоры постепенно учит ее питаться тем, что реальность может дать, и потому ее жизнь в целом становится более наполненной, а сама жертва – более удовлетворенной, чем в своих прежних претензиях.

Внутри терапии это и разговоры о том, что собой представляет реальный мир, и проживание реальности отношений между жертвой и терапевтом. Терапевт, несомненно, является носителем разочаровывающей реальности, особенно если он недостаточно нарциссичен для того, чтобы поддерживать идеализации жертвы. При поддержке и принятии терапевта жертва знакомится с тем, каким образом и почему она отвергает его человеческие черты и проявления – усталость, например, или равнодушие, или неготовность брать за нее ответственность и давать пошаговые рекомендации. Даже если личный профессиональный стиль терапевта очень подходит жертве, реальность внутри этих отношений все равно случится и жертва испытает ту же самую боль и разочарованность, которую испытывает и с другими. Выдержать это – значит научиться принимать то, что может дать терапевт здесь и сейчас, и наполниться этим, а не вкладывать невероятные усилия в то, чтобы когда-нибудь получить идеальный приз.

Обычно нарциссическая жертва выбирает себе харизматичного, заметного терапевта, так же как выбирает для себя харизматичного нарциссичного партнера. На эту харизму она проецирует свои идеальные ожидания. В терапии обычно это ожидания скорости, эффективности, магии терапии, того, что терапевт точно знает, что ей делать, и предложит нечто, что сразу и устойчиво изменит ее состояние. Ради этого дня жертва готова подстраиваться под неудобное для нее время, делать комплименты, не предъявлять претензий и не регулировать ход встреч в полной уверенности, что она ничего делать не должна и может только помешать. Рано или поздно случается реальность – жертва обнаруживает, что то, что вообще может произойти в терапии, уже происходит и никаких козырей в рукаве у терапевта, которые он достанет, если жертва будет вести себя достаточно хорошо, нет. Чуда не будет. Будет реальный человек с его реальными поддержкой, предложениями и принятием. Он не сможет закрыть дыру, не сможет изменить прошлое, но сможет быть попутчиком и свидетелем настоящего. По сравнению с грандиозными потребностями жертвы это ничтожно мало, но принятие этого – важнейший момент. Терапевт с ограниченными возможностями в ограниченном мире, который тем не менее способен принять и понять жертву с ее ограниченными возможностями, может стать ценностью, вокруг которой построится новая жизнь.

Для Веры этот процесс – не эпизод, не одна встреча, а какое-то время в терапии, когда она начинает подозревать, что чуда не будет. Она молча присматривается к терапевту, разочаровывается в нем, злится, но никак не может поверить в то, что чуда действительно не произойдет. Поговорить прямо ей очень сложно: кажется, что в этом разговоре нет никакого смысла, поскольку если чуда не будет – то и смысла в разговоре нет, а если чудо возможно – то терапевт в ответ на ее претензии может обидеться и отказать ей в нем. Наверное, причина того, что Вера оттягивает этот разговор, еще и в том, что она уже немножко готова принимать реальность и не хочет отказываться от терапии из-за того, что ее грандиозные ожидания не оправдались. Однажды она спрашивает своего терапевта о чем-то из жизни, задает вопрос типа: «А как ты сама справляешься с тревогой?» – и получает простой и человечный ответ, что-то вроде: «Когда как». Обнаружив в терапевте слабость, она не отшатывается – наоборот, чувствует, что если терапевт может позволить себе быть слабым, то и она может попробовать. Это ее первый опыт принятия, который потом разрастется и создаст новое ощущение, в котором Вера сможет чувствовать себя имеющей право на принятие даже тогда, когда неидеальна.

После того как реальность становится выносимой в отношениях с терапевтом, реальность становится более осознанной и выдерживаемой и вне этих отношений. Жертва постепенно начинает замечать, что мир не так уж плох, чтобы его все время избегать. Прежде всего важным открытием может оказаться гораздо меньшее количество отвержения, которое присутствует в реальности, вопреки ее ожиданиям и фантазиям. Жертва понимает, что взаимодействовать с реальным миром означает риск отвержения, а не гарантию отвержения. Постепенно привыкая к тому, что идеальных ресурсов не существует, она перестает требовать от людей и мира идеальной поддержки и обнаруживает, что обычной поддержки для нее у мира достаточно. Если она может это принять, то постепенно меняется ее самооценка и ее уровень принятия себя становится совершенно другим.

Игорь с его чувствительностью и напряженностью чувствует боль чуть ли не при каждом взаимодействии с миром до тех пор, пока на терапевтической группе не получает достаточно опыта принятия. Когда он рискует открываться и быть самим собой, всегда находится тот, кому такое открытие близко и понятно, а сам Игорь приятен. Правда, обычно находится и тот, кто Игоря с такими его переживаниями и мотивами не принимает, но при этом от контакта не отказывается. Однажды Игорь рассказывает о своей измене, в полной уверенности, что уж эту-то историю группа не примет и он получит нападки и обвинения в свой адрес. Удивительно, но оказывается, что у большинства в группе есть и такой опыт, и они вполне готовы его с Игорем разделить – не оправдать его, не избавить его от стыда, но понять его переживания. Постепенно чувство отверженности миром у Игоря сменяется на ощущение того, что в этом самом мире очень много похожих на него людей. Когда Игорь перестает отвергать мир – он обретает право жить в нем и быть собой.

С ослаблением нарциссизма у жертвы появляется все больше сил, которые раньше расходовались на поддержание идеальных образов и манипулирование реальностью. Эти силы можно потратить на новые навыки, которые будут касаться выносимости и контейнирования собственных чувств, в основном тревоги, гнева и стыда. В этом процессе жертва учится обращаться к самой себе за поддержкой не потому, что никто больше ей помочь не сможет, а потому, что никто другой ей помогать не должен и это ее личная зона взрослой ответственности. С ответственностью на этом этапе становится намного проще: теперь жертва воспринимает свою ответственность не как обвинение «сама, дура, виновата», а как ресурс, который позволяет ей чувствовать себя активным участником собственной жизни и расширяет варианты свободного выбора. Потери и поражения становятся менее разрушительными, поскольку жертва может контейнировать чувства, больше знает о реальности и о себе, больше способна эту реальность принимать.

Так происходит у Юли: получив с утра неприятное сообщение, в котором от ее услуги отказывается клиент, она вдруг ясно понимает, что может произойти дальше. Тревогу и неуверенность в себе она может разместить в отношениях, спровоцировав партнера на скандал и получив нарциссическую подпитку от его вины. Это может произойти прямо сейчас: утро, муж спит, и она может начать тихонько спрашивать его о том, что он хочет на завтрак, будучи уверенной, что она таким образом о нем заботится. Сонный муж отвечать не будет, она будет ждать, когда он проснется, и не завтракать, поскольку решила сделать это вместе с мужем и порадовать его. У нее будет копиться напряжение. Когда муж наконец скажет о том, чего он хочет, то окажется, что это сложно, или что у Юли нет ингредиентов, или что-то еще, и напряжение продолжит расти. Потом Юля попросит у него денег или сходить в магазин, считая его должным ей за то, что она провела в напряжении все утро, и муж наконец взорвется, что она достала его с этим завтраком и что он ничего не хочет. Юля будет плакать весь день, но в душе ощущать триумф, потому что она права: она хотела сделать ему приятное, а он неадекватно разорался и обидел ее. Это может стать ее нарциссическим ресурсом, для того чтобы справиться с неприятной новостью и ощутить себя лучше.

Юля останавливает себя, идет завтракать в кафе и обдумывает случившееся. Когда она сможет признаться себе в том, что выполнить заказ клиента у нее не получилось и найти с ним контакт – тоже, она сможет вернуться домой и быть адекватной.

Жизнь жертвы при избавлении от нарциссизма становится намного лучше. Возможность жить с энергией и ресурсами помогает жертве обратить внимание на собственные границы и начать их соблюдать, вместо того чтобы жертвовать ими в угоду слиянию. В это же время она начинает соблюдать границы другого человека – и потому, что в принципе лучше понимает и чувствует их, и потому, что нарушение границ становится не так интересно. У жертвы теперь много других способов удовлетворять свои потребности, кроме манипулятивных, и каждый из них менее энергозатратен, чем ее предыдущие навыки. Нарушение границ становится неактуальным – оно возвращает отношения в невроз, а жертва этого уже не хочет. Она хочет свободного и полноценного проявления.

У Таисии отношения – это сплошь нарушенные границы в стиле «ты должен чувствовать вот это, а не вот это». Она не любит маму мужа, муж не любит ее подругу, но они оба требуют друг от друга теплых чувств к тем, кто дорог второй половине. Тая любит шить, Саша любит футбол, Тая интересуется спортом и здоровым питанием, Саша купил современную игровую приставку. Они требуют друг от друга разделения интересов – и то же требование предъявляют к себе. Отношения давно напряженные, каждый испытывает неудовлетворенность своей жизнью, но зато они все делают вместе.

В итоге Тая решается на революцию и говорит: «Я не хочу играть, не покупай игры на двоих, а еще я не буду так часто ходить в гости к твоей маме и куплю себе новую швейную машинку на собственные деньги». Саша сначала изумлен и напуган, но потом чувствует огромное облегчение. Если Тая настаивает на своем праве жить и чувствовать, то и он имеет на это право. К удивлению их обоих, раздельное проведение времени и разные интересы не разрушают их отношения, а делают возможной здоровую близость. Необходимость в нарциссе, роль которого они бессознательно выполняли по очереди, тоже постепенно отпадает.

Жертва, которую уже нельзя назвать жертвой, при терапии нарциссизма получает возможность выхода из слияния и начала собственной полноценной и свободной жизни. У нее достаточно ресурсов и взрослости, чтобы снимать проекции с партнера и не поддерживать отношения, в которых ей снова не будет дела до самой себя. В этих условиях уже возможна и полноценная терапия первопричины всего происходящего – разрушительной психической травмы.