Текст книги "До потери пульса"

Глава 6

По вагону скакали солнечные зайцы. Они будто взбесились. Одуванчик видела, как они, жёлтые, мохнатые, маленькие, прыгают со стены на пол, на скамейку и обратно. Иногда они сталкивались, перепрыгивали друг через друга, ловили товарищей на лету. Постоянное движение. Бесконечный хаос. Но куда же они хотели попасть в итоге?

Гоша устал стоять. Они ехали уже около сорока минут. Ему захотелось присесть, но места были только на грязном полу. Гоша медленно опустился вниз. Одуванчик посмотрела на него и хитро улыбнулась. Гоша не понял намёка. Одуванчик отвела взгляд в сторону и посерьёзнела. Её снова заинтересовали сумасшедшие зайцы.

Через две минуты электричка остановилась, объявили станцию, двери открылись и захлопнулись снова. Одуванчик медленно подошла к Гоше и села с ним рядом.

– На следующей выходим. – сообщила она, глядя на одноклассника.

– Уже? – удивился Гоша.

– Да.

Одуванчик встала и подошла к дверям. Гоша не двигался. Он слишком ценил возможность не двигаться в жизни. В школе постоянно надо было ходить из класса в класс, дома мать заставляла выходить в магазин за продуктами или просила начистить до блеска плинтус за комодом. Видимо, паркетные жуки у них были довольно-таки привередливыми жильцами, да к тому же, эстетами.

Электричка замедлила ход. Гоша, качаясь и едва не упав обратно на пол, поднялся на ноги.

Ребята вышли на жаркую платформу. Солнце приятно щекотало все органы чувств. Одуванчик и Гоша одновременно довольно зажмурились. Разжмурившись обратно, Гоша нечаянно наткнулся глазами на табличку с надписью: «Луг». Что-то не складывалось.

– А ну постой. Это ещё что такое? – Гоша подошёл вплотную к табличке. Он обернулся в недоумении на Одуванчика. – Какой ещё «Луг»? А?

Он сам не понял, как умудрился прослушать название станции.

Одуванчик почесала затылок и задумчиво посмотрела назад.

Гоша подошёл к ней. Он начинал злиться. У него снова покраснели уши.

– А как же твоя бабушка?

Одуванчик повернулась лицом к Гоше. Она старалась смотреть на него, то называется, проникновенно, чтобы затронуть все струны души.

– Ну что ты в самом деле. Мы же в спонтанном путешествии. Здесь всё новое. Вот куст, например. – она подошла к кусту, который высовывался из-за ограды. – Я его вижу в первый раз и от этого мне радостно на душе!

Гоша драматично вздохнул и закрыл лицо рукой. Когда рука переехала на лоб, он страдальчески спросил, обращаясь к кому-то абстрактному:

– Ну зачем, зачем я согласился? Глупость какая-то вышла. Честное слово.

Собравшись духом, он убрал руку с лица и пошёл в сторону касс. Одуванчик тут же поспешила за ним вдогонку.

– Ну стой. Гоша, блин. Я так и знала!

Гоша был неумолим. Он принял совершенно взвешенное решение о том, чтобы вернуться домой. Пусть к матери, пусть к пятёркам и резиновым тапкам для готовки, но домой.

Одуванчик пыталась нащупать рычаг воздействия на Гошу.

Расплакаться было бы тупо. Да он и не поверит. Может быть, инсценировать смерть? А как тогда дальше быть… Может быть, умереть наполовину? Или на четверть?

Наконец, она не выдержала, резко остановилась и топнула ногой.

– Ну и пожалуйста! – крикнула Одуванчик на весь перрон. – Уходи. Ботаник несчастный. Жить без своих пятёрок не можешь. Тебе за всё нужно оценки получать? – она сделала небольшую паузу и проверила реакцию зрителей и самого Гоши. Она была уверена, что он, как минимум, сгорит от стыда. Гоша только остановился, но не поворачивался. Его уши снова стали малиновыми. – Ну хорошо. Вот тогда тебе твоя оценка: два за побег.

Теперь уже не выдержал Гоша. Он быстро подбежал к Одуванчику, извиняясь на ходу перед теми, кто стал свидетелем неприличной сцены.

– Ты совсем с ума сошла? – прошептал он, стиснув зубы.

Одуванчик немного отступила назад. Она не ожидала такой реакции на своё выступление.

– Ты вообще понимаешь, что говоришь? Ты думаешь, мне так просто даются эти пятёрки? Думаешь, я двинутый такой, да? Не могу двойки получать? Да, не могу. Но я не двинутый! А вот ты… – Гоша застыл на месте. Он не решался продолжить мысль. – А и ладно.

Гоша махнул рукой и уверенным шагом пошёл по перрону. Только не в сторону касс, а к выходу со станции. Одуванчик не могла понять, что произошло. Ей внезапно стало неимоверно стыдно за свои слова. Она ведь даже подумала, что её придумка сравни гениальности. А обернулось всё совсем не так, как хотелось бы. Никто не смеялся, зрители не аплодировали, не просили повторить на бис. Гоша тем временем подошёл к выходу и спустился вниз по ступенькам. Одуванчик в растерянности стояла на месте. Наконец, она пришла в себя и быстрым шагом пошла за Гошей. Казалось, что всё обернулось таким образом, что он руководил игрой, стал водой, а она дала себя запятнать. Одуванчик сбежала по ступеням, едва не столкнув на землю пожилую женщину и не скинув с тележки бородатого торговца фруктами ящик с вишней.

Гоша медленно брёл сбоку от железной дороги, засунув руки в карманы. Для него было важно выглядеть со стороны максимально раскрепощённо и уверенно. А главное, решительно. Одуванчик бросилась за ним. Она поравнялась с Гошей.

– Стой. Послушай, – начала Одуванчик, хватая Гошу за руку. Тот быстро её отдёрнул. По привычке. Рефлекторно. – Я… Я… – Одуванчик показывала, что не может отдышаться, хотя на самом деле она не могла выговорить слово. – Я… В общем. Прости! Да. Ну прости меня! Не хотела я тебя обидеть.

– Хотела. – возразил Гоша.

Одуванчик задумалась.

– Хорошо. Ты прав. Хотела. – она остановилась. – Теперь не хочу.

– Интересно почему. – размышлял Гоша, не останавливаясь. Одуванчик снова пошла вперёд.

– Потому что зачем?

– Ага. Ведь я уже пошёл с тобой. Теперь и незачем.

– Какой ты… Я ведь правда… – Одуванчик почувствовала, что готова расплакаться. Теперь по-настоящему.

Гоша подумал, что перегнул палку. Он остановился и повернулся к Одуванчику.

– Ладно. И ты тогда прости. Я уже это, слишком чего-то… – Гоша заметно смягчился. Его уши снова стали нормального цвета. – Только чур больше никаких обзывательств и оскорблений!

– Никаких. – заверила его Одуванчик и улыбнулась.

Она догнала Гошу. Он тоже улыбнулся. Оба пожали друг другу руки.

– Ну всё. Договор скреплён. – торжественно объявил Гоша.

– Куда пойдём? – впервые спросила Одуванчик, искренне интересуясь мнением своего партнёра по побегу.

– А давай туда. – Гоша показал пальцем в сторону заброшенной линии железной дороги, которая уходила в сторону от основной и уже заметно поросла травой.

– А давай. Погоди. Я сейчас музыку включу. Я колонку с собой притащила.

Одуванчик начала копаться в своём рюкзаке. Гоша заметно повеселел.

– Ты чего это? – спросила Одуванчик, заметив его перемену настроения.

– Танцевать люблю. – несколько смущённо буркнул Гоша, уткнувшись взглядом в землю.

– Да ладно?

– А что?

– Ничего. Я просто не знала. – она посмотрела ещё раз на Гошу. – Здорово.

Глава 7

It felt so wrong, it felt so right. Livin’ on a high wire. When I saw you, a fire started in my heart, I looked at you again, Yeah you’ve burned from the start. I live for the applause-plause. Young lady, you’re scaring me. Screaming like a siren, Alive and burning brighter, I am the fire. ²

Они прыгали по шпалам, врываясь в такой по-летнему тёплый воздух, хватали руками обрывки облаков, бросали на землю тоску и скуку, которая рассыпалась разноцветными шариками по траве. Гоша извивался в неистовом танце, подпрыгивал, трясся, покачивал руками, через секунду медленно перешагивал через шпалы, снова тянулся вверх, зазывая богов веселья и свободы. Кто-то из взрослых решил, что дети – это человеческие особи до 6—7 лет. Дальше, согласно их схеме, шли подростки или взросшие дети, которым не полагалось больше одного мороженого в день или, тем более, нормативных 7—8, а то и 10—11 часов разгильдяйства в сутки. Никто не знал, почему эти взрослые решили, что они умнее других и могут выдумывать подобные правила. Тем не менее, все охотно соглашались жить таким образом в ущерб своим интересам и чаяниям. Некоторые даже не знали в чём заключались их интересы и уж тем более чаяния.

Одуванчик в какой-то момент просто пошла рядом с Гошей, наблюдая за тем, как он танцует. Она ещё никогда не видела человека, который бы так сильно отдавался чему-то, полностью улетал в другой мир, не думая о том, чтобы вернуться. Она в очередной раз улыбнулась. Он очень забавно двигался.

Пройдя где-то три километра, ребята заметно устали. Гоша перешёл на более спокойные и плавные движения. Одуванчик уловила недовольное бормотание, исходившее из её живота.

– Гош, надо найти, где поесть.

Гоша кивнул.

– Предлагаю свернуть к «Лугу». Думаю, там можно попытать удачу и что-то найти.

Гоша снова кивнул.

Они свернули вправо, туда, где виднелись разноцветные домики. Шли по высокой траве. Одуванчик убавила звук на колонке. Гоша перестал призывать богов, положил руки в карманы и пошёл как обычный взросший ребёнок.

– Как думаешь, там водятся шмакозявки? – совершенно серьёзно поинтересовалась Одуванчик у Гоши. Тот улыбнулся.

– Что за странный вопрос? То есть, какие-нибудь клещи или змеи тебя не интересуют?

– Нет. С ними всё понятно. А со шмакозявками нет. Ведь никто не говорил, что их здесь не бывает.

– Думаю, что нет.

– Почему?

– Ну смотри. Во-первых, здесь недостаточно влажно. Ведь если они шмаКОЗЯВКИ, влажная среда, похожая на ту, что у нас в носу, им будет довольно приятна. Во-вторых, они явно не любят, когда ими пренебрегают. Что-то мне подсказывает, что в этом районе про них даже не вспоминают.

Одуванчик засмеялась.

– Ну даёшь. Даже я этого не знала.

Гоша ухмыльнулся.

– А то. Думаешь, ботаник – это так, для красоты? Я всё знаю.

Солнце почти зашло за горизонт. Путники изучали «Луг». Это был обыкновенный посёлок городского типа. Небольшая площадь, пара кафешек, магазинчики и дома. По улицам бродили всё те же бабки, дедки, мамы, папы, их дети. Кто на велосипеде, кто пешком, кто на мотоцикле, оглушая всю округу, кто на машине, извергавшей выхлопные газы. Ребята решили зайти в кафе с говорящим названием «Вилки-ложки», которое располагалось на углу двух улиц. Вывеска, как это водится, потеряла одну букву – «о». На её месте виднелся лишь бледный силуэт.

Внутри было тесно, но довольно чисто и уютно. Интерьер возвращал куда-то к бабушке в деревню, где было спокойно и легко, где всё пахло парным молоком и свежими ягодами с куста. Стены обделаны деревом, гармоничные цвета и довольно улыбчивая продавщица в симпатичном светло-розовом переднике.

– Возьмём блины, а? – воскликнула Одуванчик, осматриваясь.

– Если они их подают, то почему бы и нет… – ответил Гоша, подходя к одному из столиков. – Сядем здесь.

Одуванчик подошла к кассе и медленно провела рукой по металлической перекладине внизу прилавка, рассматривая блюда. Ей внезапно пришла в голову мысль повторить сцену из того самого сериала, который ей так понравился. Она обернулась на Гошу, тот сидел за столом и играл с солонкой.

Когда кассирша спросила, чего бы ей хотелось, Одуванчик сказала про блины. И матюгнулась на весь зал. Кассирша в недоумении воззрилась на девочку и захлопала ресницами. Даже её фартук как будто перестал быть просто симпатичным, но ещё и возмутился, став тёмно-розовым.

– Простите?

– ******ие. – повторила Одуванчик совершенно серьёзно.

На этот раз не поверил своим ушам Гоша. Он отставил солонку в сторону и даже привстал со стула.

Кассирша и Одуванчик молча посмотрели на Гошу. Тот опустился обратно на стул.

– Девушка, здесь общественное место. Материться запрещено. – возмутилась женщина.

Одуванчик повторила слово в третий раз. Кассирша не выдержала и опустила руку в карман, чтобы достать телефон.

– Звоните куда хотите. Мы берём блины.

Одуванчик направилась к столику, где сидел Гоша. У него глаза вылезли на лоб.

– Ты совсем с ума сошла что ли? Это что такое?

– Тихо-тихо. Не переживай так. Всё по плану.

– Да ты ненормальная, ей-богу!

– Да это как в сериале, понимаешь? – Одуванчик наклонилась ближе к Гоше. – Акт подросткового протеста и юношеского максимализма. Так нужно. Иначе какие мы после этого бунтари?

– Она вызовет полицию. – ужаснулся Гоша, белея.

– Не вызовет. К тому же, мы должны съесть свои блины. – упрямо твердила Одуванчик, усаживаясь за стол.

Спустя полчаса Одуванчик и Гоша сидели голодные в железном обезьяннике. По разным углам. Злые. Гоша – потому что он мало того, что не поел, так ещё и оказался за решёткой ни за что. Одуванчик – потому что знала, что виновата, но это её и бесило, и потому что спонтанный план снова не сработал. Теперь матюгнулся Гоша. Громко. Дежурный полицейский возмутился:

– Ну и парочка! Вы другие слова то хоть знаете?

Гоша промолчал. У него снова были красные уши.

Одуванчик посмотрела на него. Ей было невероятно стыдно. На это раз ещё больше, чем тогда на станции. Она всё ещё не могла понять, как в кино работает то, что не работает в жизни. И почему там на экране можно всё, а им ничего? Как будто актёры играют не людей, а воображаемых существ, которые живут на других планетах или в других измерениях со своими правилами.

Одуванчик решила извиниться. Было просто невыносимо киснуть в этом вязком чувстве вины. Она начала медленно двигаться по скамейке к Гоше. Тот ничего не заметил, он был погружён в свои переживания и тыкал носком кед какой-то металлический лист на стене. Оказавшись достаточно близко к однокласснику, Одуванчик медленно потянулась к нему рукой. Она осторожно коснулась Гошиного плеча. Тот дёрнулся, дав ей понять, что не готов принимать извинения. Одуванчик сникла, опустила руку. Немного отодвинулась. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Буквально. Теперь она поняла суть этого выражения. Только под землёй, возможно, ей удастся скрыться от этого Гошиного порицающего взгляда, от его дёрганья плечом и этих красных ушей. Она закопается там, залезет глубоко-глубоко к центру земли. И если он и там отыщет её со своими ушами, то она просто сгорит. И исчезнет.

– Гош… – начала она еле-слышно. – Гош… Прости, пожалуйста… Я дура…

Гоша не реагировал. Уши рдели.

Одуванчик сдалась. Она отодвинулась в свой угол и отвернулась. В горле и носу противно защекотало. Только не это. Опять плакать? Она пыталась сдержаться, но предательница-слеза покатилась вдоль переносицы. Одуванчик всхлипнула. Она старалась сделать это как можно тише, чтобы Гоша не понял, что она плачет. Но он услышал и раздражённо вздохнул. Одуванчик, осознав, что все старания тщетны, дала волю эмоциям. Сквозь её рыдания прорывались обрывки фраз:

– Я не знаю почему… Казалось, что так… Нужно, понимаешь? Правильно… По-другому… Я не знаю… Почему так…

Гоша ненавидел, когда кто-то начинал плакать. Он не знал, как себя вести в таких ситуациях. Он решил не поворачиваться к Одуванчику и постараться успокоить её на расстоянии.

– Не плачь…

Одуванчик снова всхлипнула.

– Не плачь, говорю… Слышишь?

Одуванчик старалась сдержаться.

– Я не умею вот это всё… Успокаивать там… Я только хотел сказать, что так не бывает, понимаешь? Не бывает так, что ты повторяешь всё точь-в-точь как это в фильмах и находишь рецепт счастья. Он не готов, понимаешь? Его не существует. Ты его сама должна написать. Своими руками.

Одуванчик внимательно слушала. Слёзы как-то сами резко закончились. Они не просились больше наружу, не пытались пробиться сквозь искусственно выстроенную стену безразличия к происходящему. Одуванчик даже пыталась выжать из себя пару слезинок, но безуспешно. Ей больше не плакалось.

– Спасибо. – шепнула она.

Гоша промолчал.

К камере подошёл полицейский. Он надменно посмотрел на малолетних преступников.

– Что за шум здесь? Вы платить штраф собираетесь? Я сейчас буду звонить вашим родителям.

Гоша демонстративно отвернулся, оставив металлическую пластину в покое.

– Не надо. Пожалуйста, что угодно – только не родителям. Мы заплатим. – затараторила Одуванчик.

Гоша удивлённо посмотрел на одноклассницу.

– Дайте, пожалуйста, наши вещи.

Полицейский недоверчиво посмотрел на Одуванчика.

– Я обязан позвонить вашим родителям.

– Я вас очень прошу, не надо! – Одуванчик умоляюще сложила ладони вместе. Полицейский цокнул, тяжело вздохнул и ушёл за вещами. Через пару минут он снова стоял перед ребятами.

– Я сам достану. – сказал он, подбираясь рукой к защёлке рюкзака.

– Нет. Просуньте через решётку. Не переживайте, так я не выбегу. – Одуванчик посмотрела на дежурного припухшими красными глазами.

Дежурный снова цокнул и просунул рюкзак через решётку. Одуванчик взяла его и открыла кармашек, в котором лежал бархатный мешочек с завязками. Она вынула оттуда тысячу, пропахшую эвкалиптом и протянула её полицейскому.

Мужчина поморщился от резкого запаха и брезгливо взял бумажку в руку. Затем он куда-то ушёл.

– Зачем ты отдала ему это? – спросил Гоша.

– А ты хочешь сидеть здесь до тех пор, пока тебя мама не заберёт? Не думаю, что она сильно обрадуется.

Гоша ничего не ответил. Его уши перестали гореть.

Дежурный вернулся со связкой ключей. И снова свобода. А говорят, что её не купишь. Купишь, купишь, ещё как. От этого она ещё ценнее. Она вообще, по сути, бесценна. А люди умудряются называть какие-то ценники. С чёткими цифрами, не приблизительно и на глазок, а точно.

Оказавшись на улице, ребята прочувствовали всю враждебность ночи в чужом краю. Без дома, без еды и без крыши над головой. Больше всего, конечно, беспокоило то, что они так ничего и не смогли поесть. Животы сводило от голода и ещё больше от осознания того, что следующим приёмом пищи будет только завтрак. И то, если повезёт. К тому же, сильно похолодало.

Одуванчик, раздумывая о том, где бы они могли подкрепиться, начала шарить по карманам. В один из них она точно должна была положить довольно крупную сумму.

Но в обоих карманах было пусто. Что за чёрт? Одуванчик остановилась и начала выворачивать все карманы наизнанку. Затем она обвела взглядом дорогу, потопталась на месте, сбегала назад. Ничего. Гоша устало следил за её действиями. Он даже ничего не спрашивал.

– Я, кажется, посеяла деньги где-то… – негромко призналась она, подходя к Гоше.

Тот громко вздохнул и сел прямо посреди дороги. Он отказывался идти дальше.

– Я устал. Хочу есть. У меня болят ноги. А эта дурацкая свобода только давит… У мамы тяжко, зато сытно. Ещё и деньги ты посеяла… И женщину обматерила…

Одуванчик укоризненно посмотрела на Гошу. Да, с деньгами получилось неудобно как-то. Но это же не повод так быстро опускать руки.

– Сытно и скучно. Тепло, кроватка. Но это нары, а не кроватка. И тепло искусственное.

– И всё-таки она меня любит. – заныл Гоша. – И никакие это не нары! А моя кровать. С одеялком, тёпленькая, уютная.

– Любит. И мои меня любят. Но ты же сам сказал про свой рецепт счастья. Про твой рецепт. Не мамы. Не папы.

– Всё равно я скучаю. – капризно упирался Гоша.

Одуванчик подошла к нему и села рядом.

– Я тоже.

– Правда?

– Немножко. Всё-таки, семнадцать лет под одной крышей…

Гоша посмотрел на неё и как-то сразу тепло стало. Внутри где-то стало тепло. И не так и грустно.

– А с деньгами придумаем что-нибудь. Надо смекалку развивать. – Одуванчик постучала пальцем по виску.

Гоша лёг на еле тёплый, раскалившийся днём асфальт. Одуванчик начала его толкать.

– Ну чего ты развалился? Пойдём!

Она встала на ноги.

– Чего ты на асфальте валяешься? Не валяйся, пойдём говорю! – Одуванчик взяла Гошу за ногу и начала тянуть. Гоша засмеялся. Он начал брыкаться.

– Да ты совсем что ли? – Одуванчик тоже засмеялась. – А ну давай! Прекрати паясничать.

Гоша захохотал. Одуванчик тоже. Они оба хохотали посреди ночи на улице незнакомого посёлка, голодные, уставшие, но как будто счастливые. Примерно наполовину. Или, как минимум, на четверть.

Глава 8

Одуванчик, будучи всё ещё спящей, медленно потянулась и задела рукой что-то колючее. Она повернулась на другой бок, постепенно просыпаясь. Открыв глаза, она резко подскочила и завозила руками по «покрывалу». Совершенно неожиданно для себя она обнаружила, что лежит посреди кучи сена в определённо не самом романтичном сарае. Чуть поодаль через сухую траву проглядывала чёрная шевелюра Гоши. Одуванчик медленно подползла к нему и приблизилась к уху. Невыносимое желание подшутить над одноклассником не давало ей покоя. А что? Почему бы и нет?

Через секунду сарай наполнил оглушительный вой. Гоша проснулся.

– Дура что ли? – возопил он, подлетая метра на два. Всё окружавшее его сено разлетелось в разные стороны.

Одуванчик попыталась сдержать смех, но у неё очень плохо это получалось.

Гоша передразнил её и, будто бы обыкновенным одеялом, накрылся головой сеном, дав понять, что он глубоко оскорблён. Одуванчик заботливо накрыла его ещё тремя травинками.

Прошлым вечером ребята тайком залезли на чей-то участок и прошмыгнули в открытый сарай. Спать на сене оказалось не очень-то удобно, но выбирать не приходилось.

Одуванчик села. Она посмотрела на Гошу, который упорно делал вид, что спит и разговаривать не настроен.

– Что дальше делать будем? У нас не так много денег… Какую-то часть я отложила на еду. В кармане сегодня нашла вот. – робко пробормотала она, ломая пальцами сухие травинки.

Гоша громко зевнул.

– Ты в ресторанах собралась обедать? И вообще, деньги не я потерял. Почему я должен спать не пойми где и как? – он шумно заворочался на сене и сдвинул брови, как ворчливый дед. Одуванчик этого не видела, потому что он так и не повернулся к ней лицом, но могла с лёгкостью догадаться, какие эмоции испытывал её одноклассник.

Она тоже нахмурилась.

– По-моему, в сараях вполне неплохо. А вот есть нам точно надо. – стояла она на своём.

Гоша сдался и перевернулся на другой бок. К его уху прицепилась травинка, но он этого не заметил.

– Нет. Нам надо жить в нормальных условиях. Мы вообще здесь незаконно.

– И что. Не факт, что…

Дверь в сарай отвратительно проскрипела и внутрь вошёл мужчина в большой флисовой кофте на молнии и мешковатых штанах. Одуванчик и Гоша в безмолвии обернулись на дверь.

Мужчина пробормотал несколько извиняющимся тоном:

– Ради бога, я только возьму немножко для Шона.

Он подошёл к куче сена и отщипнул немного от неё. Ребята молча сопровождали его глазами. Гоша даже отодвинулся в сторону, чтобы не мешать мужчине.

Внезапно дверь в сарай распахнулась полностью и внутрь влетела женщина в халате.

– Там укроп… Укроп… – она задыхалась и хваталась за сердце. – Подавили… Федя… Ты…

Совершенно случайно её взгляд упал на незваных гостей, расположившихся в сарае. Казалось, она скоро совсем потеряет сознание. Она начала глотать ртом воздух. Гоша наконец приподнялся.

– Это… Это… Что за разврат у нас в сарае?! А ну вон отсюда! – женщина наконец справилась со своим дыханием и смогла выговорить целых два предложения.

Мужчина попытался защитить ребят.

– Роза, дорогая, постой… Ну пусть… Ладно тебе… Молодость… Помнишь, мы как с тобой? – он попытался улыбнуться. Но Роза была неумолима.

Она, как разъярённый бык на корриде, поскребла ногами пол и бросилась в стог сена. Одуванчик моментально выпрыгнула из травы и, подталкивая Гошу, побежала к двери. Мужчина пытался урезонить жену ласковым тоном.

– Розочка, так это что. Я поправлю укроп. Ладно тебе. Пусть отдохнут.

Роза уже не была «Розочкой».

– Совсем распустились. Что вытворяют? А? И это в моём-то сене!

Гоша и Одуванчик уже оказались на улице и бежали к калитке. Гоша смеялся, Одуванчик злилась. Она даже покраснела.

Позади мчалась Роза с совершенно нечеловеческим от гнева лицом. А за ней, чуть медленнее, теряя на бегу сено, бежал её муж. Он всё ещё лепетал что-то вроде:

– Розочка, милая, давай я Шону лучше пойду занесу травку, а?

– Почему… Ты… Не закрыл вчера сарай?! – орала Роза, подбегая к калитке, за которой уже скрылись ребята.

Она вышла на дорогу и опёрлась рукой на забор. Халат немного испачкался в грязи. Она обратила на это внимание и, плюнув на палец, попыталась счистить её.

– Ну и утречко, конечно…

Гоша и Одуванчик неслись без остановки по посёлку, приближаясь к более обустроенному району, который больше всего напоминал город. Одуванчик замедлилась и перешла на шаг.

– Какой бред… – бормотала она под нос. – Как можно было такое подумать вообще?

Гоша услышал, что она что-то говорит и уточнил:

– Ты о чём это там?

Одуванчик раздражённо бросила:

– Ни о чём.

Гоша понял, что она обиделась. Но пока не догадался из-за чего именно.

– Что не так? Ты можешь сказать?

Одуванчик остановилась.

– Ты слышал, что она говорила?

– Слышал. В общем-то, её можно понять…

– Что?! То есть, ты бы тоже так подумал?

– Я такого не говорил.

– Почему, ну скажи мне, почему, если мальчик и девочка, то они сразу обязаны любить друг друга?

Гоша насторожился.

– А тебе так неприятна эта мысль?

Одуванчик поморщилась.

– Ты издеваешься?

Гоша посерьёзнел.

– Ясно.

– Только не говори, что обижаешься.

Гоша ничего не ответил.

– Гош, ну пожалуйста, ну я же не в обиду… Сам подумай, мы же как друзья, напарники.

– А мне обидно! Представляешь? То есть, я настолько неудачник, что со мной уже и никаких отношений нельзя завести? Так, по-твоему?

Одуванчик с сожалением смотрела на Гошу.

– Да нет же… Ты не так понял.

– Снова не так? Может быть, это тебе стоит думать, а потом говорить, чтобы я правильно понимал?

– Какой ты дурак… – прошептала Одуванчик, продвигаясь вперёд. – Всё о себе да о себе. Ты тут вообще не при чём!

Одуванчик почувствовала, что слёзы начинают подступать к горлу. Она ускорилась. Ей не хотелось, чтобы Гоша увидел, как она снова ревёт.

Гоша даже не попытался догонять Одуванчика. Он надулся как мяч и направился в другую сторону. Его бесили эти сцены, ссоры, перепалки. И он в очередной раз пожалел о том, что согласился на сомнительную авантюру. Детский сад, ей-богу. Ну что он будет делать? Куда он пойдёт без экзаменов? Нет, надо возвращаться домой. И как можно скорее.

Одуванчик проглотила слёзы усилием воли. Смысла плакать, в общем-то, не было. Она решила, что стоит собраться с мыслями и заняться чем-то полезным. Например, найти источник заработка на ближайшие дни. Устраиваться в обычный магазин ей не хотелось. Это скучно и слишком по-взрослому. Грузчиком – тоже не вариант. Быть на побегушках – устанешь. А им ещё столько идти.

Солнце начинало пригревать. Днём могла быть и вовсе жара. Это расстроило Одуванчика. Она плохо переносила высокие температуры.

Разъярённый Гоша, нахохлившись, шёл по какой-то пыльной дорожке и пинал ногами камни. Один, второй, побольше, поменьше. И, вообще, не так-то ему всё это надо. Какие перспективы у всей этой истории? Самые неприятные, это очевидно. И не хотел он тогда всё испортить, он хотел помочь. Кто вообще знал, что его мама не любит розы… Она никогда об этом не говорила… Гоша резко затормозил. Причём здесь его мама и розы? Он развернулся и прошёл обратно по дорожке, проделав ровно тот же путь, что и минуту назад. Как он пришёл от ссоры с Одуванчиком к неудачной попытке угодить матери в очередной раз? Ерунда! Он больше вообще никому не будет помогать. Ни маме, ни Одуванчику. Он поедет домой и сдаст проклятые экзамены. Вот и всё.

В это время Одуванчик дошла до перекрёстка двух главных дорог. Она остановилась, чтобы перевести дух, посидеть где-нибудь в тенёчке. Вокруг с разных сторон начали наплывать бабки с тележками и пакетами. Они катили цветы и кусты на своих тележках, раскачивая внушительными бёдрами. Каждая бабка считала своим долгом подтолкнуть конкурентку по соседству. Взгляды у них были крайне враждебными, а рот неизбежно складывался в улыбку, которая требовалась для иллюзорной дружелюбности и внешней открытости миру. Без них торговля приносила, скорее, одни убытки. Бабки постепенно занимали места на базаре, расставляя свои товары на земле, пока ветер вздымал к небу густые клубы пыли. Это было что-то вроде Дикого Запада. Только без пистолетов. Но от этого было не менее страшно.

С другой стороны на перекрёсток вышел Гоша. Одуванчик улыбнулась: в её голове уже созрел гениальный план. Она подбежала к однокласснику, забыв о недавней ссоре.

– Слышь. Идейка появилась. – она лукаво глянула на него исподлобья.

Гоша же посмотрел на неё в ответ крайне недоверчиво.

– Я вообще-то собрался домой. – угрюмо заметил он.

– Успеешь. – оборвала его Одуванчик и отвела к обочине дороги. – Смотри. Биржа труда предлагает прибыльный бизнес. Бабок видишь?

Гоша кивнул.

– Всё просто. Возьмём их их же орудием.

– Ты хочешь их оклеветать? – удивился Гоша.

– Нет, ты всё-таки дурак несмотря на свои пятёрки. Мы будем продавать цветы.

– Но у нас же нет цветов!

Одуванчик вновь укоризненно посмотрела на Гошу.

– Ты хочешь, чтобы мы их нарвали? – ужаснулся он.

– Быстро учишься. Может быть, всё-таки и не зря тебе ставят пятёрки.

– Ты…? – начал было парень, но Одуванчик перебила его, предвосхитив окончание вопроса.

– Да. – Одуванчик приблизилась к Гоше. – И тебе пора бы это наконец-то уяснить. – в конце она ткнула ему пальцем в грудь в знак завершения мысли и серьёзности намерений.

Гоша вспомнил странную ситуацию на дорожке с камнями, подумал, взвесил всё и почему-то решил, что ещё один раз помочь ему будет нетрудно. Тем более, это важно для них обоих, если они хотят выжить.

Буквально десять минут спустя ребята уже штурмовали один из участков в посёлке. Гоша добросовестно стоял на стрёме, пока Одуванчик, перелезала через забор; падала едва ли не лицом в грязь, поскользнувшись на размокшей глине; пыталась аккуратно и более-менее красиво выдрать с корнем цветок, засыпать образовавшуюся ямку землёй, чтобы не так бросалось в глаза; бежала обратно к выходу; передавала Гоше цветок и перелезала обратно на дорогу.

Одуванчик и Гоша старались стащить одно растение с каждого участка, чтобы пропажа была не так заметна. Но где-то хозяева расхаживали по территории, где-то не было красивых цветов и кустов, а где-то в принципе ничего не было.

Иногда заборы оказывались слишком высокими, по другим невозможно было забраться, но с горем пополам, что-то сорвать всё-таки удавалось.

Гоша принимал каждый новый цветок с утрированно разочарованным и осуждающим видом, но, когда Одуванчик отлучалась на промысел, даже улыбался самому себе, понимая всю степень преступности и опасности их деятельности. Ему не верилось, что он участвует в незаконном предприятии. Неужели у него появилась возможность вернуть потерянные годы бунтарства и безрассудства молодости? Да не так уж это страшно и сложно оказалось. И даже без плакатов и надписей в комнате.

Последний цветок достался Одуванчику с большим трудом. Мужчина, пропалывавший одну из грядок, заметил присутствие чужака на участке. А вот Одуванчик хозяина не углядела.

– Дядя, я нечаянно. Ошиблась забором. – лепетала она в страхе, пятясь к калитке.