Текст книги "Дети Йеманжи"

Эва слышала об этом впервые в жизни. И о том, что у отца до матери была ещё одна семья, не знала тоже. И сейчас, глядя в насмешливую физиономию Эшу, девушка смогла только пробормотать:

– Но почему мне не рассказывали? Ни мама, ни отец, ни бабушка?

– Потому что твоя мать – злобная стерва, – хмуро сказал Эшу. – Она не постеснялась увести мужа у родной сестры и отца у сыновей.

– Может быть, она его полюбила? – растерянно предположила Эва. И под издевательский смех Эшу вспомнила, что никогда не видела, чтобы отец обнимал свою жену. Чтобы мать целовала мужа. Сеньор и сеньора Каррейра не ездили вместе в отпуск, не отмечали в ресторане дату своей свадьбы, отец не дарил матери цветов и украшений, Эва не заставала их по утрам обнимающимися в постели. Они даже никогда не разговаривали ни о чём, кроме работы!

– Нана никого не любит, детка, вот что! – отсмеявшись, пояснил Эшу. – Она для этого слишком умна. Слишком видит всех насквозь: все людские кишки, всю нашу грязь. Как любить того, кто для тебя – стеклянная банка с дерьмом внутри? Но Ошала понадобился Нана для её дел. А она была ему нужна для бизнеса: у него никогда не было таких мозгов, как у Нана! До неё «Луар» была захудалой строительной конторой! Строила бараки для сезонных работяг из сертанов[41]41
  Сертаны – внутренние засушливые районы Бразилии


[Закрыть]! Впрочем, тебя тогда ещё и в проекте не было… В общем, их общий бизнес пошёл в гору – а наша мать осталась без мужа, с двумя пацанами на руках.

– Отец ничего не давал ей?

– Может, и давал, – презрительно скривился Эшу. – Только мать не брала. Они с бабкой прекрасно справлялись сами. Потом мать забрала к себе ещё и Ошосси. И ещё кое-кого. В конце концов все дети Нана оказались у Жанаины! Даже Оба!

– Оба?! Она… тоже?.. – У Эвы уже не было сил удивляться.

– Оба – старшая дочь Нана. И, по-моему, даже наша бабка не знала, от кого Нана её родила. Одно известно: это был здоровый чёрный жеребец. И скорее всего, не дурак пожрать. Наша Оба уродилась вся в него.

– Но почему же… – Эва изо всех сил сдерживала слёзы. – Почему бабушка не рассказывала мне ни о чём? Я же помню вас всех! Помню тебя, помню Ошосси! Помню Оба! Я видела вас летом на ферме! Вы приезжали на макумбу вместе с другими! Почему бабушка не говорила мне, что у меня есть братья? И сестра? Я ведь так хотела, чтобы у меня хоть кто-то был! Мама меня никогда не любила! У отца никогда не было времени! У меня была только бабушка и то – на каникулах!

– Вот поэтому бабка тебе ничего и не говорила, – мягко пояснил Эшу, поглаживая руку Эвы. – Она боялась за тебя. Нана пригрозила ей, что если ты хоть что-нибудь узнаешь о тётке и её детях, то больше никогда не приедешь на ферму. Она запретит. И бабушка тебя никогда больше не увидит. Нана просто так не бросалась словами. И бабка знала, что с доченьки станется. Куда ей было деваться? В общем, бабка поклялась, что ты ни о чём не узнаешь до самой её смерти. Она не виновата, малышка. Она думала только о твоём счастье. Ты могла остаться вообще без единого близкого человека! Тебя бы отправляли на все каникулы в спортивный лагерь для деток богачей! Может, оно и неплохо, конечно, но…

Слезы всё-таки брызнули. Эва шёпотом прошептала: «Прости…» и, неловко скомкав ресторанную салфетку, уткнулась в неё лицом. Значит, у неё были… были братья и сёстры, была настоящая семья, где все любили друг друга. Где не было поджатых губ, холодных взглядов, слов, режущих как бритва, одиночества, страха, отчаяния, тошноты…

– Не плачь, детка, – негромко сказал Эшу. – Так или иначе – мы здесь. И ты теперь с нами. Рано или поздно это случилось бы. Мы-то все знали про тебя! И, когда бабка умерла, ждали только случая! Вспомни, сколько времени я ошивался у твоего дома!

– Ты… куда… дел… мой рисунок? – всхлипывая, спросила Эва.

– Подарил матери! – ухмыльнулся Эшу. – Висит у неё в спальне! Она в самую красивую рамку вставила, которая на продажу была! Сама увидишь, когда… – он вдруг осёкся, перестал улыбаться. Отвернулся к окну. Долго молчал, постукивая пальцами по столу. Затем медленно, так и не посмотрев на Эву, сказал:

– В конце концов мы бы просто привели тебя к матери. И ты осталась бы, как все мы. Но на днях случилась одна нехорошая штука. Ты ведь видела Оба? Между нами говоря, неплохая баба, добрая… но корова коровой. И дура набитая. Сплошное разочарование для родной мамаши!

– Почему? – тихо спросила Эва, хорошо знавшая, что такое быть маминым разочарованием.

– Ну подумай сама, женщина! – вдруг рассердился Эшу. – Совсем молодая Нана рожает чёрт знает от кого страшную чёрную девку! Смотрит на неё, вздыхает и думает: эта уродина никогда не выйдет замуж, и слава богу. Передам ей всё, что знаю сама, всему научу, на старости лет сдам ей дела и вздохну спокойно. И – началось! Наша Оба всё детство света не видела! Лучшая школа, языки, занятия, какие-то тренинги, семинары, курсы – ей на пляж некогда было сходить! Никаких подружек, никаких танцулек, никаких парней! Тотальный контроль по всем направлениям, чуть что – «ты неблагодарная дрянь, не ценишь маминых стараний»!

Эва только тяжело вздохнула.

– А потом случилось то, что случилось! Вот Оба – шестнадцать лет! Вот как-то она выходит из дома, чешет, как хорошая девочка, на свои компьютерные курсы, качает задницей в три обхвата! Вот сзади едет на машине наш Шанго и орёт на всю улицу, что никогда в жизни не видел такого роскошного дирижабля! И не хочет ли сеньорита пойти с ним в бар, или в кино, или в мотель, или?..

– И что – Оба пошла?! – поразилась Эва.

– Ещё бы, – пожал плечами Эшу. – Ей никто в жизни такого предложения не делал! А Шанго умеет заморочить голову, когда хочет… Оба сразу же свихнулась! И когда Нана спохватилась, старшая дочурка уже дёрнула прочь из дома! Бросила школу, бросила курсы, не взяла с собой из дому ни реала, ни одной тряпки… – Эшу покачал головой, вздохнул, – Только по тебе она всё время убивалась. Шанго даже хотел тебя украсть от родителей – но Оба не согласилась. Ты совсем малявка была, только испугалась бы до смерти. Да и наша мать его бы после этого задушила!

– А… чем занимается Шанго? – осторожно спросила Эва. Эшу вытаращил глаза:

– Ты что – никогда городских новостей не смотришь?! Криминальную хронику?

– Нет… Но…

– Шлюхи, контрабанда, торговля оружием, – обстоятельно перечислил Эшу. – Ну, про банду «Молнии Шанго» хоть слыхала? Которые полицейский фургон в Бротасе на днях захватили? В газетах даже было!

– Так это?..

– Так точно, мой старший брат! – гордо подтвердил Эшу. – Представляешь, какое на Оба сокровище свалилось?

«Караул…» – подумала Эва, тщательно удерживая на лице выражение вежливой заинтересованности. За всю свою жизнь она не была знакома ни с одним гангстером…

– Нет, они неплохо жили, между прочим! У девчонки пророс кулинарный талант, мы все к ним обедать бегали! И ведь никто Оба раньше готовить не учил! Она брала рецепт из Интернета, как-то его переворачивала, что-то там добавляла – и получалось такое, что язык можно было проглотить! Как это в ней Нана не разглядела – ума не приложу!

– Просто не хотела видеть, и всё, – невесело улыбнулась Эва. Эшу искоса взглянул на неё, неопределённо кивнул.

– Ну, надо сказать, Шанго всё же не совсем оказался скотиной. Понимал, что без него девчонка пропадёт. Купил ей дохлую пиццерию, и Оба за два месяца из неё сделала конфетку! Самое посещаемое заведение в Бротасе! Ей-богу, Оба тогда даже похорошела! Поставила новые столики, навела чистоту, взяла двух негритянок на подхват, – но готовила всегда только сама! К ней даже туристов водили, ага! Ой, какое было акараже[42]42
  Акараже – вид пирожков или пончиков из фасоли, жаренных в пальмовом масле


[Закрыть], а мокека какая!.. И Шанго каждый вечер сидел дома – никогда такого не было! И даже дурить меньше стал. И лет пять всё было тихо и спокойно. А потом… потом Шанго встретил Йанса! Она тогда только начинала служить – у Огуна под началом, между прочим! Они перебрасывались на базу в Алагоасе через Баию, по пути заехали к нашей матери. Шанго увидел этого мотопехотинца с буферами первого сорта… ну и всё! Хлопнул дверью и ушёл к ней!

– Оба… очень расстроилась?

– Расстроилась?! Первым делом она таблеток наглоталась, вот что! Еле откачали в больнице! Наша мать неделю там сидела с ней, уговаривала, обещала, что Шанго вернётся… Так, кстати, и вышло через пару лет. Йанса – ведь это Йанса! Она не собиралась сидеть в четырёх стенах и варить кашу! Она всегда в самых жарких местах! Поступает приказ – и наш сержант подрывается и летит на базу в Рио или Сан-Паулу! Или вообще в Колумбию по контракту! Не позвонив мужу! Шанго на стену лез, орал, махал пистолетом, но ничего не мог с ней сделать. А потом… – Эшу вздохнул, потёр кулаком лоб.

– Потом он как-то раз напился, озверел и полез к ней. Йанса не захотела. Шанго не понял, попробовал силой. Порвал на ней платье, лифчик, наставил синяков… И очень это всё оказалось зря! Йанса психанула, вырубила его с ноги, примотала альпинистским шнуром к кровати, позвонила нам – и уехала к месту прохождения службы! Когда Шанго проспался, жёнушка уже сидела в «вертушке» в полной выкладке и летела на тренировочную базу! – Эшу вздохнул. – У-у, мать его тогда чуть не убила… А Шанго даже ничего не мог вспомнить! Колотил кулаками по всему, что под руку попадалось, и вопил, что он пальцем не мог прикоснуться к Йанса! Но кто ему поверил… Поправить дело уже нельзя было. Йанса – гордая девочка. Больше года Шанго пытался её вернуть, но она и слушать ничего не хотела. Наконец, брат понял, что бесполезно, плюнул – и вернулся к Оба. Фейжоаду жрать… Оба, конечно, только рада была. Более-менее всё успокоилось. И вдруг год назад мы с Шанго и с Ошосси заваливаемся в ночной клуб в Ондине – и Шанго видит там эту красотку в её жёлтеньком платьишке! Эту чёртову куклу Ошун!

Эшу помолчал – и его физиономия медленно разползлась в ухмылке.

– Ну, что тебе сказать, сестрёнка… Ошун – она, конечно, да… Я сам тогда полчаса челюсть под столом искал. Даже Ошосси слегка тряхануло. А Шанго перед бабами никогда устоять не мог… на них всю жизнь и горит, придурок! И ладно бы ещё была обычная шлюха: надоела бы ему через неделю! И вернулся бы обратно к Оба! Так нет! Запал всерьёз! Понимаешь – модель! Натурщица! Картины с этой потаскухи пишут! Танцует на сцене – и не в стриптиз-баре, а в мюзик-холле! Собирается в сериале сниматься! Конечно, Шанго с ума сошёл! Дома вовсе перестал появляться, жрать ходил к матери… Бабки просто рекой утекали! Кабаки, шмотки, цацки… Даже машину ей купил, да Ошун её тут же разбила! А Оба… Оба чуть не рехнулась. Сначала целый год ревела, забросила бизнес, подсела на какие-то таблетки. А потом ей с чего-то вштырилось поговорить с Ошун! Не выдумала ничего умнее! Поговорить! С Ошун!!!

– И подкараулила её возле нашей студии? – шёпотом спросила Эва. Эшу кивнул. Глядя в стол, ожесточённо сказал:

– Ведь могла бы эта сучка и не издеваться! Она ведь всё равно уже победила… да и победа большого труда не стоила! Что Оба могла против неё?.. Так нет, надо было ещё и раздавить эту несчастную дуру! Оба совсем потеряла гордость, начала плакать перед ней, спрашивать, что Ошун сделала такое с её мужем, какое она знает колдовство… Колдовство! Буфера роскошные, круглая задница и ноги от ушей – вот и всё колдовство! Каждому ясно! Так эта гадина Ошун решила, понимаешь ли, пошутить! И отвечает: всё очень просто, я отрезала себе кусок уха и положила в суп для мужа! Это, типа, колдовство моей прабабки-гаитянки! Прабабка однажды сварила такое гумбо для моего прадеда – и он до смерти не отходил от её юбки! – Эшу грязно выругался, – Понимаешь, когда звучат позывные «приготовить» и «сварить» – Оба теряет последние мозги! И вот…

– Подожди, – перебила его Эва. – Но при чём тут тогда ты?

– Я?.. – Эшу поднял на неё исполненный святой невинности взгляд. – Ты что, с ума сошла? Я – ни при чём! Абсолютно! Я же тебе битый час толкую, что это Ошун…

– Эшу! – с нажимом произнесла Эва, глядя в его заметавшиеся глаза. – Оба вчера не хотела пускать тебя в дом! Вы ссорились! Она кричала, что ты мерзавец и… Эшу, куда ты встал? Сядь немедленно! Положи сигареты, потом покуришь! За что она тебе ухо надрала, отвечай!

– Перестань вопить, женщина, люди кругом! – взмолился Эшу, кидая отчаянный взгляд по сторонам. Но маленький ресторан был пуст, и он успокоился. Сел. Пряча глаза, проворчал:

– Ну, что «Эшу»! Что всегда Эшу… будто больше под рукой нет никого! Чуть чего – сразу же Эшу… Ну, она позвонила мне после этого!

– Оба?

– Угу… А у меня, между прочим, дела! Я жду нужных людей! С минуты на минуту могут позвонить! А она несёт в телефон весь этот бред насчёт уха и спрашивает – правда это или нет? А я что?.. Я и вообразить не мог, что в такую чушь вообще можно поверить! Сразу понял, что Ошун пошутила, решил ей подыграть… И говорю серьёзным голосом – правда, конечно! Гаитянцы вообще с другими бабами не спят! А гаитянки все с одним ухом ходят! Зайди на Ютуб, Обинья, взгляни сама!

– И Оба поверила?.. – одними губами спросила Эва. Эшу только сокрушённо кивнул головой. Исподлобья взглянул на Эву, явно готовясь отражать упрёки. Но Эва не могла сказать ни слова, и Эшу хмуро продолжил:

– В Ютуб она не полезла, конечно. Сразу же наточила нож для мяса и… и отхватила себе ухо! Психопатка несчастная! Ну-у, что тут началось! Кровотечение! Остановить невозможно! В доме никого, через пять минут вся кухня в крови, а ещё жара стоит… ой! Хорошо хоть хватило ума самой испугаться и вызвать «скорую»! Швы, наркоз, капельница, вся прочая хрень… Позвонили Шанго. Он приехал и так орал, что больница тряслась! Кричал, что Оба – идиотка, что что у Ошун оба уха на месте и все это видят, что она просто пошутила, что он не ест супы с бабьими ушами… Под конец так хлопнул дверью, что стекло вылетело!

Эшу помотал головой, отгоняя тяжёлые воспоминания. Покосился на Эву, вздохнул.

– Мать, когда узнала об этом, вопила целый день! На всех, кто под руку попадался! Всю посуду в кухне переколотила! Мы с Ошосси домой сунуться боялись! Но она понеслась-таки в порт, нашла меня там… – Эшу, морщась, поскрёб затылок. Помолчав, продолжил:

– …вынесла все мозги и отправила искать Шанго! А где я могу его найти?! На звонки он не отвечал! Я весь вечер по Нижнему городу носился, будто своих дел не было! Нашёл Шанго в конце концов у шлюх в Бротасе! Пьяного в стельку! Пока растряс, пока уговорил ехать домой, – уже была ночь. Приехали – мать спит с телефонной трубкой в руках! Не будить же было, знаешь ли! Мне бы сразу по второму кругу досталось… ну и Шанго тоже жить хотел. Мы с ним потихоньку сели во дворе, достали кашасы… один стакан, другой… и я вырубился. На голодный желудок кашаса, понимаешь, круче героина! А этот гад Шанго… он… он поднялся к матери! И… и… у-у, дьявол, скотина, с-сукин сын! – Эшу вдруг яростно ударил обоими кулаками по столу. Опрокинулся стакан, зазвенела посуда, тонкая струйка пролитого гуарани побежала по салфетке. Из кухни выглянула испуганная рожица Дидиньи.

– Что? Что сделал Шанго? – одними губами спросила Эва. Эшу, не отвечая, отвернулся. И вдруг, увидев что-то за окном, вскочил.

– Сиди здесь! – бросил он – и не оглядываясь вышел из ресторана под дождь. Эва изумлённо проводила его взглядом. В висках тревожно закололо. С минуту девушка боролась с собой. Затем встала и побежала за Эшу.

Они стояли возле мотоцикла Эшу. Их было семеро: чёрные джинсы, чёрные кожаные куртки, высокие ботинки – обычный байкерский прикид. Но в руках у них были бейсбольные биты.

Спина покрылась липким потом. Эва спряталась за дверной косяк. Подумала, что нужно звонить в полицию или хотя бы позвать кого-то… и в этот миг увидела Эшу. Вернее, не его, а красно-чёрный вихрь, вылетевший из-за угла.

Что и говорить, дрался Эшу мастерски, и это была настоящая капоэйра! Двое из «байкеров» повалились сразу же, сбитые пушечными ударами пяток. Но остальные кинулись на Эшу, рыча, как уличные собаки. Вскоре по площадке перед рестораном, сшибая велосипеды и самокаты, катался клубок. Эва смотрела, как Эшу поднимается раз за разом – оскаленный, злой, с горящими яростью глазами, – расшвыривая «байкеров». Но тех было слишком много, и они сползались к нему снова и снова, как крысы к мышеловке. Казалось, их становится всё больше, и Эва никак не могла понять, откуда они берутся. «Он один, он не справится… – мелькнуло в голове. – Почему никто не вмешается, не вызовет полицию?» Вокруг не было ни души. А Эшу уже не мог подняться, и сразу четверо навалились на него, визжа и рыча. Один из нападавших неподвижно лежал у крыльца, запрокинув голову. Эва посмотрела в его лицо – и беззвучно завопила от ужаса, зажимая руками рот. Лица у байкера не было. Не было даже глаз. Плоская серая бугристая масса. «Аджогун… Это аджогун!» Крыльцо ресторана закачалось перед её глазами, и Эва тяжело осела на песок.

И в этот миг перед рестораном, истошно завизжав покрышками, остановилась красная «тойота». Дверца распахнулась. Из машины вылетела Йанса с обломком арматуры в руке. Подняв серебристый прут над головой, она закричала – и Эве показалось, что грозовые тучи, превратившись в камни, разом грохнулись на землю. Это был не крик, а удар грома, обвал в горах, приближение цунами и обрушившийся небоскрёб разом. С крыши ресторана поползла пальмовая кровля. Сорванная завеса из каттлеи, шурша, съехала на песок. Повалились несколько припаркованных мопедов. Эва, зажмурившись, зажала уши. А Йанса уже кинулась в схватку. Её прут замелькал, как серебряный меч, и Эва лишь ещё раз успела увидеть её жёсткое лицо с золотистыми беспощадными глазами. А затем сознание подёрнулось чернотой – и всё исчезло.

… – Ну, что такое, женщина?! Вставай, вставай! Уже всё!

– Да что ты её трясёшь, идиот? Пусти, я сама… Почему она вообще здесь оказалась?!

– Потому что дура, как все вы! Я велел ей не высовываться!

– Я хотела только помочь… – пробормотала Эва, открывая глаза. Она лежала на крыльце ресторана, голова её покоилась на пахнущих водорослями коленях Йанса, а перед ней на корточках сидел Эшу. Его разорванная майка двумя красными лоскутами свисала с плеч. Насупленная физиономия была перепачкана кровью.

– Ты жив? Ты в порядке? Их было так много…

Эшу закатил глаза. Встал и, взяв с перил ресторана бутылку минеральной воды, принялся умываться из неё. Вытираясь остатками майки, мрачно спросил у Йанса:

– Теперь ты видишь, что дела плохи? Они даже не ждут ночи! И их всё больше становится! Нужна макумба! Нужны все! Нужен Шанго – любой ценой!

– Вижу, – процедила Йанса. Бережно помогла Эве сесть и повернулась к Эшу:

– Живо увози её отсюда! Или хочешь, чтобы я?..

– Я сам! А ты найди, наконец, Шанго! После будете собачиться, если ещё…

Кулак Йанса просвистел в миллиметре от его головы. Эшу отпрянул. Эва испуганно вскрикнула. Йанса выпрямилась, молча смерила обоих жёлтыми глазами. Подняла с земли свой прут, вернулась в машину, и через мгновение красная «тойота» вылетела со стоянки.

– Это она нарочно, – спокойно сказал Эшу, прикладывая к ссадине на лбу мокрый камень. – Злится, конечно… И имеет право. Но Йанса – свой парень, не подведёт. И сделает всё, что в её силах. Ладно, женщина, иди к Дидинье, возьми у неё пластырь: мне глаза заливает… И вели, чтоб не вздумала в полицию звонить! Забирать, кроме меня, уже некого!

Эва убежала в ресторан. Там охающая Дидинья выдала ей пластырь, вручила вдобавок таблетку аспирина и пообещала никуда не звонить. Увидев аспирин, Эшу уныло проворчал, что лучше бы налили кашасы за счёт заведения, позволил Эве залепить себе рассечённую кожу на лбу и, как был без майки, с обнажённым торсом, взгромоздился на мотоцикл:

– Поехали, женщина! Сама видишь, что творится!

– Подожди. Ты не дорассказал мне.

Эшу скорчил гримасу, – мол, не до того сейчас, – но Эва упрямо напомнила:

– Ты сам говорил, что я должна всё знать. Что сделал Шанго, когда поднялся пьяным к матери?

– Он… – Эшу надел свой чёрный шлем. – Он сделал то, что… не мог делать с ней. То, что однажды почти сделал с Йанса.

– Что?! – Эве показалось, что она ослышалась. – Он что… прикоснулся… оскорбил… изнасиловал… свою мать?!

– Он не дошёл до конца, – сказал Эшу. Голос его из-под шлема звучал глухо, незнакомо. – Но порвал на ней платье. И ещё что-то. Я выволок его оттуда, дал пару раз по морде… Но я тоже был пьян. И вырубился вслед за ним. А когда очнулся – Шанго уже не было.

Эшу надвинул глубже шлем и, едва дождавшись, пока Эва сядет ему за спину, сдёрнул мотоцикл с места.

Снова ветер свистел в ушах. Оглушённая услышанным, Эва машинально прижималась к обнажённой, горячей спине Эшу (сама она замёрзла через две минуты после выезда с пляжа), пыталась думать о его словах, – но мысли путались. Бандит и сутенёр Шанго чуть не изнасиловал собственную мать. Неудивительно, что Эшу не хотел рассказывать об этом. Неудивительно, что все они так взвинчены. Неудивительно, что их мать заперлась в доме и никому не открывает дверь… «И теперь Шанго прячется… ещё бы! И все они злы на него, и никто не хочет его видеть – а без него не выйдет макумбы! Господи, что же тут можно сделать? И… что случилось с моей Ошун? Где она сейчас?»

Напряжённо размышляя, Эва не сразу заметила, что Эшу вытворяет на дороге какие-то странные вещи. Мотоцикл то вихлялся, как пришлёпнутая мухобойкой оса, то убыстрял, то сбрасывал ход, то кидался в сторону, подрезая летящие по соседним полосам машины… Забеспокоившись, Эва оглянулась.

И сразу же увидела чёрные байки.

Их было семь, и они неслись по шоссе, выстроившись классической тевтонской «свиньёй». Семь «харлеев», мощных, огромных, двигались ровно и стремительно, как танки, преследуя лёгкую «ямаху» Эшу. Тот петлял как заяц, дважды бросался прямо под колёса огромного трейлера, из кабины которого коренастый негр в синей футболке тряс кулаком и сыпал отборной бранью, – но расстояние между «харлеями» и «ямахой» неуклонно сокращалось.

«Может быть, я умею летать? – лихорадочно соображала Эва, вцепившись в Эшу, – Если я – ориша, как они все, то должна, наверное… Может быть, я сейчас взлечу вместе с Эшу и мотоциклом? Ну, пожалуйста, пусть мы взлетим, пусть мы взлетим!!!»

Через полминуты стало ясно, что мольбы бессмысленны: «ямаха», хоть убей, не желала становиться «боингом». «Харлеи» неслись за ними след в след: Эва, оглядываясь, уже видела серые безглазые лица в прорезях шлемов. Один из преследователей выдвинулся вперёд и вот-вот должен был сравняться с их мотоциклом. Эшу снова круто вильнул и понёсся вровень с трейлером, прячась за его огромными колёсами.

«Туман! – вдруг жарко выстрелило в висках у Эвы. – Должен лечь туман! Плотный! Густой! Это же почти что дождь… Нам нужен туман! Туман!»

Грязно-белая завеса сгустилась мгновенно, едва Эва подумала о ней. Дорога огласилась скрежетом, грохотом, воплями водителей, яростными сигнальными гудками. Сразу несколько машин, потеряв дистанцию, врезались друг в друга. Трейлер, которым они прикрывались, превратился в смутную тень. Эшу, дёрнув мотоцикл, выровнял его, согнал на обочину, свернул на едва заметную просёлочную дорогу – и понёсся, набирая скорость, по невидимому пути сквозь непроглядные белесые хлопья.

Проехав около километра в тумане, мотоцикл начал тормозить.

– Молодец, женщина, а теперь убирай эту кашу! Я не вижу, куда ехать!

«Пусть не будет тумана!» – подумала Эва. Ничего не изменилось. К ней повернулась обозлённая черная физиономия в шлеме.

– Ну?! До ночи будем тут стоять?!

– Прости… У меня… не получается…

– Сосредоточься, – тихим от бешенства голосом попросил Эшу, – и Эва испугалась по-настоящему.

«Хочу, чтобы не было тумана… Пусть исчезнет этот туман! Да уйди же ты, растворись! Не слушается…»

– Эшу, я стараюсь! Но он никуда не девается!

– Тогда попробуй позвать брата! Он поможет! Ну! «Арроробой, Ошумарэ[43]43
  Ошумарэ – мужское божество радуги. Согласно мифологии – брат Эуа и Обалуайе, божества болезней.


[Закрыть]!»

И Эва, не раздумывая, вскричала в голос:

– Арроробой, Ошумарэ! Арроробой!

И сразу же тучи начали расходиться у неё над головой серо-жёлтыми, дымными клубами. Лоскут влажного, синего неба становился всё шире, разрастался, ширился – и вот его уже перерезала цветная, играющая семицветным блеском полоса. И брызнуло миллионами сверкающих искр солнце.

– Й-й-йес, ты крутая! – восхитился Эшу. Вздыбил мотоцикл – и полетел сквозь разлетающийся туман на одном колесе, навстречу сияющей дуге. «Сейчас всё-таки взлетим… или я свалюсь», – подумала Эва. Эшу, словно прочитав её мысли, бросил через плечо:

– Закрой глаза, быстрей доберёмся!

Никакой логики в этом предложении Эва не нашла, но недавний опыт показал, что лучше слушаться. И она зажмурилась. Мотоцикл ревел, грохотали колёса, бил по опущенным векам красный слепящий свет – и сквозь шум до девушки отчётливо доносился весёлый смех Эшу.

Наконец, мотоцикл остановился.

– Ты не заснула, детка? Открываем глазки, идём домо-о-ой!

Эва осторожно приоткрыла один глаз. Затем вытаращила оба. Изумлённо спросила:

– Мы… правда ехали СЮДА?!

Эшу сдёрнул с головы шлем, усмехнулся. И привычным жестом достал сигареты, пока Эва оглядывалась вокруг.

Они находились в Верхнем городе, в богатом квартале, примыкающем к Пелоуриньо. Белый дом в старинном колониальном стиле утопал в зелени. Над черепичной крышей поднимали растрёпанные головы пальмы, шелестели пёстрые купы кротонов. Из банановых зарослей раздавались крики птиц. Вся зелень искрила и играла каплями выпавшего дождя. Наружная веранда была ограждена ажурной деревянной решёткой. Белая занавеска чуть покачивалась на сквозняке. Эшу открыл ногой резную калитку и уверенно зашагал по дорожке из гладкой гальки к открытой двери.

– Эшу! Куда ты? Разве нас… сюда пустят?

Он даже не обернулся.

Дверь дома была открыта. На пороге стоял молодой человек в белых шортах и белом свободном балахоне. Когда Эва подошла ближе, то увидела, что это – светлый мулат лет двадцати пяти. Он протянул Эшу руку, но при этом неотрывно смотрел на Эву.

– Доставил, – коротко сообщил Эшу, хлопая ладонью по протянутой ему узкой руке. – Спасибо, что вмешался с туманом: малышка уже истерику начала. Дождь у неё шикарно получается, а вот туман – пока что не особо… Эвинья, детка, вот это – наш Марэ. Ошумарэ. Твой брат. Между прочим, кровный. Вся вот эта халупа – его собственная, так что чувствуй себя как дома!

– Эшу, замолчи! – смутилась Эва. Мельком обратив внимание на стальные пандусы на крыльце – словно для детской или инвалидной коляски, она подумала – для чего это?.. А мулат уже сбежал по ступенькам ей навстречу. Эва остановилась, растерянная, – но Марэ бережно взял-приобнял её за плечи, всмотрелся в лицо и низким, красивым голосом сказал:

– Эвинья, наконец-то! Могли бы и поторопиться!

Эшу ухмыльнулся, выронив сигарету. Эва невольно улыбнулась тоже – и сразу же ей стало легко и спокойно. От Марэ шла непоколебимая уверенность и покой. И Эва сразу увидела, как он похож на их отца. Те же тонкие, чёткие черты лица, тот же высокий лоб, те же глаза цвета кофе-эспрессо. Но в глазах Марэ не было ни горечи, ни усталости, ни грусти. Они были радостными и ясными.

– Это ты тогда приехал к матери? – спросила Эва. – Когда она хотела забрать меня из студии? Ты явился, когда я уже была готова прыгнуть в окно!

– Ты помнишь эти сиськи над Рио-Вермельо, а? – встрял Эшу. – Я тогда чуть не умер!

– Заткнись, пошляк! – с отвращением сказал Марэ. – Что-нибудь, кроме сисек, у тебя в голове держится?

– Нет! – искренне и весело сознался Эшу. Марэ, не удостоив его взглядом, сказал Эве:

– Я просто вынужден был тогда вмешаться. Иначе Нана сломала бы тебя. Она в этом мастер.

– Но как у тебя получилось? – спросила Эва, глядя на него во все глаза. – Почему мама тогда тебя послушала?

– Не меня, – улыбнулся Марэ. – На меня ей так же наплевать, как на всех остальных. Я просто привёз ей ноутбук нашего Обалу. И показал, как ему будет легко перевести деньги со счетов фирмы «Луар» на счёт первой попавшейся благотворительной организации. Наша мать прикинула вероятный процент потерь – и решила, что оставить тебя в покое будет меньшим убытком.

– Как вы смогли бы это сделать? – недоверчиво спросила Эва. – У матери лучшая служба безопасности в Баии!

– А Обалу – лучший хакер в Бразилии! – уверенно сказал Марэ. – Ты сама увидишь, когда… Эшу, ты останешься поесть? Или выпить?

– Есть не хочу, выпить – давай, – распорядился Эшу. – Где Обалу?

– Сидит в Интернете, как всегда.

– С Ошун – это его работа?

Марэ, разом перестав улыбаться, кивнул. Помолчав, хмуро сказал:

– И не надейся, он ничего не станет исправлять. Ты к нему сейчас вообще не суйся, не то тоже получишь… что заслужил.

– Очень нужно, – проворчал Эшу. Марэ протянул ему запотевшую бутылку пива. Взглянув на неё, Эшу поморщился:

– А чего-нибудь покрепче? Никогда в этом доме нет кашасы!

– Среди бела дня, и ты за рулём?..

Эшу в ответ очень вульгарно выругался.

– Сам ты педик, – легко бросил Марэ и снова повернулся к Эве:

– Малышка, здесь ты у себя дома. Ни о чём не беспокойся, отдыхай… или сперва поешь?

– Детка, проводи меня! – попросил Эшу, идя с бутылкой к дверям. По пути он не глядя сдёрнул со спинки стула чёрную футболку. Эва успела разглядеть логотип: переплетённые D и G.

– Она же очень дорогая! – осторожно сказала она, когда они с Эшу оказались на крыльце одни. – И… не твоя.

– У этих ребят такого барахла до фига, – объявил Эшу, натягивая футболку. Она оказалась ему мала, он поморщился, поводя крепкими плечами, скорчил рожу. – Мне же не ехать с голым брюхом через весь город! Послушай, детка, здесь тебе нечего бояться. Нана сюда не дотянется: она побаивается Обалу. Твоя задача – его уговорить! Нашёл время изображать мстителя! Пусть вернёт в норму Ошун, слышишь? В том виде, в каком она сейчас, на неё даже родная мать не захочет смотреть! Не то что Шанго! Ошун должна стать такой, какая была! И прийти на макумбу! И привести с собой Шанго! Понятно?

– По… понятно… Но… – Эва не могла даже представить, как будет убеждать в чём-то неведомого Обалу. Но Эшу явно не был расположен давать объяснения.

– Всё, я поехал! Если что – зови! Знаешь, как!

Сказал – и пошёл своей раскачивающейся походкой к калитке, едва видной за широкими банановыми листьями. Эва проводила его растерянным взглядом. За эти дни она более-менее привыкла к Эшу, и вот… снова одна. Братья… снова братья? Да ещё кровные? Как с ними себя вести? В растерянности Эва медленно поднялась по ступеням крыльца.

Когда она вошла на веранду, оказалось, что Марэ стоит в дверях, держась обеими руками за притолоку, и улыбается.

– Пойдём, Эвинья, покажу тебе дом: он твой.

И Эва послушно пошла следом.

Вскоре её тревога улеглась. Большой, тенистый, очень чистый дом пришёл, казалось, из её снов. Он был очень похож на ферму бабушки – хотя у доны Энграсии, конечно же, не было денег на сверкающую сантехнику, громадные, от пола до потолка, окна и полы из шероховатых плит цвета какао, по которым так приятно было ступать босыми ногами. Этот дом был больше и дороже их квартиры на Рио-Вермельо! В огромной кухне сверкал белый, как айсберг, холодильник, сияли хромированные краны, блестели микроволновка, кофеварка, посудомоечная машина. Чуть слышно гудели встроенные кондиционеры. На выбеленных стенах висели картины, возле каждой из которых Эва останавливалась надолго, не в силах совладать с восхищением. Сюжеты картин были, на первый взгляд, незатейливы. Танцующая жрица кандомбле с метёлкой из перьев в руках. Толстая, усталая негритянка, сидящая на ступенях церкви с ящиком кокосов на коленях. Взлетевшие в закатный воздух на берегу моря капоэйристы. Футбол на пляже: клубок белых, чёрных, коричневых тел и золотистое ядро мяча, похожее на солнце. Две смуглые девушки, купающиеся под водопадом. Чёрный старик в растянутой тельняшке, благодушно слушающий радиоприёмник в лодке… Это было то, что каждый день жило на улицах и пляжах их города. Простые люди, повседневные сцены, которые можно было увидеть в Баие днём и ночью. Но из каждой картины так било жизнью, счастьем и спокойной мудростью, что трудно было отвести от них взгляд.