Текст книги "Начало"

19

В Москве я начала готовиться к съемкам. И во второй раз столкнулась с удивительной способностью американских кинематографистов работать с артистами. Они настраивали меня на нужную волну, когда я пришла в кинокомпанию «Амедиа» на съемки «Няни». И все в точности повторилось на «Коде Апокалипсиса».

Каскадеры просто великолепны. Они демонстрируют свое мастерство, возможно, им в мире нет равных по смелости и дерзости. Но, начиная работать с тобой, они весьма скептически оценивают твои возможности. Говорят снисходительно: «Милая, сейчас мы тебе покажем, конечно, как можно сделать трюк, но… Ты уж извини…» Что означает: руки и ноги растут у тебя не оттуда. Актриса безнадежна. Сгодится разве что на картинку. Лучше ей вообще не шевелиться в кадре. И так далее. В показе наших каскадеров всегда присутствуют какие-то запредельные движения, которые вообще не нужны. Какие-то изощренные. Ну, не бьют так в кино. В кино бьют по-другому, и не важно, как бывает в жизни. Так тебе никто не поверит. Это как в фильме «Мистер и миссис Смит» – Анджелина Джоли в одной сцене с пистолетом, затем вдруг с автоматом, а потом – еще с чем-то. Но это – кино. Зрелище. Все работает на ритм восприятия. И в бою так. Удар не может быть быстрым, как в жизни. Его надо отыгрывать. Один раз треснул, враг упал и все. Ну, ребята, так же нельзя! Это и некрасиво и неинтересно. Вообще, единственный короткий бой, который действительно имел право на успех, это схватка один на один в приключенческой картине Стивена Спилберга «Индиана Джонс и Храм обреченных». Когда Харрисон Форд где-то на базаре в Индии встречается лицом к лицу со страшным индийским моджахедом, который тут же демонстрирует свое виртуозное владение острым мечом, размахивая им с дикой скоростью перед лицом киногероя. Нам кажется, что доктору Джонсу настал конец и его вот-вот порежут на сари. Но тут он устало вздыхает и неожиданно выхватывает из-за пазухи пистолет, стреляя в упор по мастеру боевых искусств. Бум! Враг сражен наповал. Зритель хохочет. Но если мы не снимаем комедию, а снимаем серьезный боевик, тут нужно смаковать бой. Так сказать, бить медленно и с удовольствием.

В общем, я как обычно стала паниковать. И когда приехали американцы, выдала свою коронную фразу:

– Не смогу я! Ну, не умею!

Правда, на этот раз – «не умею драться». Но американцы меня как всегда успокоили:

– Не волнуйся, научим!

И действительно, буквально через два месяца я производила впечатление девушки, которую можно ставить в бой с Умой Турман.

Затем американцы сказали:

– А сейчас мы снимем видеоклип для тебя, чтобы ты в минуты сомнения видела, какой ты можешь быть.

Сняли. Получилось… Ну правда, получилось. Это невероятно. Это была не я! То, что я там увидела, вообще было не про меня. Я была готова поверить в то, что это был мой двойник. Но не я. Нет.

Это была женщина, которая тренируется всю жизнь. Яркая, владеющая боевыми искусствами, красивыми, отточенными приемами. Американцы поставили мне движения, подстроенные под мой рост, под мою пластику, под фигуру. Они мне придумали определенный стиль боя, который так и не сняли, к моему величайшему сожалению.

– Ты же не будешь кидаться на двухметровых мужиков?

Героиня должна была брать не силой. Как паук, она ныряла под врага и вылетала наверх с автоматом, в кувырке стреляла с пола. Это все не вошло в картину, но было сделано великолепно. И я перестала стесняться драки, своего неумения. Ударить ногой? Как можно?! А мне говорят:

– Спокойно. Так надо. Работай, Настя! Все так прекрасно получается! Повтори двадцать раз, мы снимем, а ты посмотришь.

И реально, сами показывали все приемы, подстраивая их под меня.

– Отрабатывай, учись. Это тебе пригодится в дальнейшей работе – это очень полезные навыки.

И правда, – теперь я могу еще хоть в двадцати боевиках сняться. Если не умру.

Фильм снимался в нескольких странах. Сначала мы месяц снимали в Париже. Понятно, все снимают Париж. И нам очень важно было обойтись без пошлого определения места назначения – без вида на Эйфелеву башню из окна. Режиссер Вадим Шмелев отовсюду ее вырезал. Лишь однажды она мелькнула в окне, не явно, так – вскользь. Все быстро – Опера, одну секунду, даже без видовой панорамы, известнейшее парижское кафе, для тех, кто понимает. Люди, окна, тротуары, подъезды. Герои тут плетут интриги, они не смотрят по сторонам, они не туристы. Я преследую врага. Мой враг – парижанин. Мы не разглядываем знаменитые архитектурные ансамбли города, мы их не замечаем. Значит, и зритель не должен фокусировать на них свое внимание.

Съемки занимали все мое время. График был жесткий. А с выходными мне страшно не везло – ну, не хотела моя судьба, чтобы я занималась чем-то еще кроме работы.

Накануне выходных я пошла в ресторан с Ларисой, художником по костюмам. Мы заказали устриц, бутылку белого вина, и как набросились на эти явства! Я их обожаю, но иногда морепродукты вызывают у меня аллергию. И вот, ночью я просыпаюсь от того, что у меня поднялась температура. Вскакиваю – перед глазами чернота, все плывет, плохо мне. Умираю. Лекарств в номере нет, дойти до телефона не могу. Так и лежала одна, не могла пошевелиться. Утром ко мне пришли, ужаснулись, принесли лекарства. Но температура не спадала. У меня еще съемки были полдня – так я всю дорогу горела, мучилась. И как назло – все шло очень медленно, время как будто остановилось. Прошло пять минут, а мне казалось, что уже промелькнул час как минимум. В итоге все запланированные выходные я проболела. И зачем я ела этих устриц? Что за «дольче Виту» я решила себе устроить? Тот парижский пир мы с Ларисой будем долго помнить.

У Вадима Шмелева была лавина идей. Он решил снимать Венсана Переса, секс-символа, любимца женской аудитории. И, значит, его отрицательный персонаж тоже должен был вызывать симпатию. Обнаженные плечи моей героини, ее ноги, красивые глаза (спасибо Арно) – все это непременно должно привлечь внимание этого ловеласа. Моя героиня готова начать игру. Она ничем не выдаст ненависть, хотя девять дней назад потеряла любимого человека. Она не может позволить себе эмоции. До самого финала.

Снимаем сцену встречи героев. Я за рулем красного «Ягуара», еду по Елисейским полям. Удовольствие, а не работа! Я в белых перчатках, у меня очаровательные, чистые ручки. И вот этими самыми ручками уничтожу пятнадцать огромных мужчин, которые, возможно, еще могли бы сослужить добрую службу своему работодателю… На мне белое платье с пояском, сумасшедший разрез, платок. Винтаж в стиле девушек раннего Джеймса Бонда. Я выгляжу беспечной, взбалмошной.

Трюки с автомобилями нам ставил человек, который работал с Люком Бессонном над фильмом «Такси». Мне надо было врезаться в шикарный «Бентли» моего врага. Это немного расстраивало – я питаю слабость к хорошим автомобилям.

Начали снимать в семь утра. И работали четырнадцать часов подряд! В Париже адская жара, а грим же не солнцезащитный. Я начала потихоньку сгорать. Дышать нечем. А делать нечего, не прервешься. У нас контракт на съемку в этом месте и время ограничено.

Не могу не отметить своего партнера Оскара Кучеру. Он большой умница, замечательный актер. Его герой привнес в картину эффект комического восприятия истории. Он ехал поддержать агента ФСБ, а попал в гости к роскошной женщине, неудержимой фурии, и обалдел настолько, что до самой своей гибели не мог прийти в себя.

У нас с Оскаром были сцены, которые не вошли в фильм. Они изумительно сняты, очень странно режиссерски выстроены и смонтированы. И, честно говоря, неплохо сыграны. Эпизод, снятый плавающей камерой, когда я хожу по квартире и одеваюсь, за мной ходит Оскар, а я как будто его не вижу, собираюсь куда-то, словно его нет. Это наше первое по фильму знакомство, и герой Оскара расспрашивает меня про моего погибшего любимого. Мне тяжело переживать это снова. Но стараюсь чувств не показывать. Только нюансы. Из корсета торчит нитка – я отрезаю ее. Или размышляю, какие туфли надеть. Больше ни о чем не думаю – остальное уже решено. И моя героиня знает, что все со временем выстроится. У нее все очень органично, по-женски. И это был такой странный, годаровский стиль, такой тонкий, такой точный. Абсолютная внутренняя заполненность. Обидно, что этот эпизод не вошел в фильм.

На площадке все могут устать, кроме режиссера. Он должен быть огурцом двадцать часов в сутки. Такой Вадим Шмелев. Но иногда и его заносило. Да так, что мало никому не казалось.

В какой-то момент Вадим захотел, чтобы я летала. Сама по себе. Летай, и все тут. И без «летай» можешь не возвращаться.

Моя героиня по замыслу прыгает с башни в Куала-Лумпуре. Вроде как с парашютом, но ни в чем нельзя быть уверенной до конца. Режиссер хотел, чтобы это был совершенно реально снятый эпизод, без компьютерной графики. Выяснилось, что где-то в пригороде Парижа есть аэродинамическая тренировочная установка. Там занимаются парашютисты. В полном обмундировании, естественно: щитки на руках, ногах, коленях, на животе, на спине, шлем. Плюс такой специальный костюм, вроде костюма аквалангиста. Потому что эта такая труба, в которую снизу с безумной силой бьет воздушный поток, а вокруг защитная сетка и такой стакан из пластика.

Мы приехали туда, и наш режиссер стал объяснять женщине-инструктору (она была сильно беременная, буквально «на сносях»), что актриса будет летать в платье, и поэтому защитный костюм, шлем, а также сетка – все это будет мешать съемкам.

Тренер просто не поверила своим ушам. Но потом, когда она поняла, что Вадим, кажется, говорит на полном серьезе, и что он и контракт готов подписать немедленно, лицо тренера вытянулось. Она начала объяснять, почему этого нельзя делать. В принципе, даже говорить об этом нельзя – это равносильно организации убийства. Это же чистое преступление! Потому что сила воздушного потока настолько мощная, что если убрать сетку, то человека выбросит, и он пулей пробьет пластиковый стакан. А если убрать стакан, то человека вынесет очень далеко, и где-нибудь за горизонтом его тело трагически стечет с какой-нибудь стены ко всеобщему разочарованию. Сила потока и сила вращения – невероятная. Это маленькое торнадо.

Вся наша группа тут же освежила в памяти все законы физики. Но не режиссер. Переговоры длились часа два с половиной. Все в запале, все кричат. А я сначала брыкалась, а потом и вовсе дар речи потеряла. Сникла. Вадим Шмелев продолжал настаивать на том, что это возможно, что ничего страшного в этом нет. Какое-то время Настя повисит в трубе с инструктором, а потом – инструктор ее отпустит и она повисит одна. Чего же тут сложного? Но тренер беременная ему объясняет:

– Я руковожу этим аттракционом, у меня миллион прыжков. Многих здесь тренировали, но никогда в жизни я не позволяла никому рисковать. И никому не разрешу делать это без страховочной защиты, хоть с инструктором, хоть без. Потому что будет две жертвы. Разобьются оба, это точно. А напор уменьшить нельзя, потому что тогда не произойдет зависания.

Но Вадиму так понравилась идея, он был практически не в себе. В его воображении я уже летала, он был глух к доводам.

– Нет, давайте как-нибудь!

Ему нужно было выяснить хотя бы теоретическую возможность хоть какой-то лазейки.

– На какой угол мы можем снять?

– Ни на какой! Невозможно – не будет натяжения.

– Хорошо… Какой сегмент мы можем снять?

– Никакой! – отвечала тренер, – И, кстати, в трубе очень холодно. Без специального костюма туда в любом случае нельзя.

– А если ее одеть потеплее? – не унимался режиссер.

– Так зачем же одевать тогда, если без защиты она даже руки развести не сможет, имитируя полет с башни, – ей же без защиты руки сразу оторвет.

Наша группа начинала медленно сходить с ума. Какой потеплее одевать?! Героиня прыгает с Башни в Малайзии, там жара. В шубе же не спрыгнешь!

Тогда жизнелюб Шмелев предложил альтернативный вариант. «Мягкий». Подвесить меня на тросах в потоке воздуха. Тем более, что он узнал, что совсем недавно на этой самой установке тренировался Венсан Кассель. Правда, при полном обмундировании и страховке. И прыгал потом с парашютом. Но, возможно, Кассель считает, что для него это необходимо – так время проводить. Мало ли? Говорят, у него ссоры с женой Моникой Белучи. Может, он так переживает, что ему жить надоело. А мне пока нет. Ну, без шуток, разговор-то шел не на жизнь, а на смерть.

Слава Богу, я не полетела. Вступился оператор, сказав, что невозможно поставить свет. Этот довод Вадим сразу понял. На том и сошлись. Из-за того, что не смогли поставить свет, Настя не будет гибнуть в аэродинамической трубе.

20

Норвегия, куда я попала впервые, оказалась сказочно красивой страной. Сначала мы приехали в Берген, портовый городок в южной части страны, на Атлантическом океане. Здесь нас моментально сразил наповал неподражаемой аромат свежей рыбы. Такой пьянящий, притягательный. Ноги сами понесли нас на рыбный рынок. Мимо пройти было просто нельзя! Мы накупили рыбы, налетели на нее с такой жадностью, как голодающие. Объедались несколько дней – и на обед, и на ужин. Не могли оторваться.

Прилетел Владимир Меньшов, мой земляк. Спрашивает:

– Скажи мне, Настя, как астраханка астраханцу, рыба здесь ничего?

Я отвечаю:

– Ну, невозможно какая вкусная!

Он набрал разных сортов, повез в Москву. Говорит, часть съел прямо в самолете. Невероятная рыба! И каково было мое удивление – на норвежскую рыбу у меня никакой аллергии не было.

Владимир Меньшов играл моего наставника, генерала Харитонова. Он не просто коллега – моя героиня ему как дочь. Это такие жесткие, сдержанно-холодные отношения, в глубине которых таяться любовь и сочувствие.

В бою на яхте гибнет герой Переса. Это провал операции. И вдруг среди ночи обольстительный француз звонит. Он жив! Ему нужна моя героиня – «код апокалипсиса» связан напрямую с событиями ее жизни.

Ночью мы снимали телефонный разговор двух заклятых врагов. Я помню, как стояла на балконе, на краю кадра, а позади меня мачты, и они все время движутся, их колышет волной. Это так красиво!

Мы провели в Бергене две недели. Наш отель стоял у самой воды, на берегу залива. Я так полюбила смотреть в окно на эту подвижную картину, на яхты с мачтами. Здесь такая спокойная, размеренная, мудрая жизнь. Здесь люди веками приспосабливались к стихии. И наша съемочная группа приспосабливалась. Мы постепенно становились похожими на норвежцев. Однажды, гуляя под дождем, я промочила кроссовки и тут же купила себе сапоги, теплую кофту. Сапоги рыбацкие, и кофты тоже специальные, вязанные, но непромокаемые – их носят вместо плащей. И детям я накупила смешных шапок, варежек, теплых свитеров с национальным орнаментом. В таких вещах столько очарования, столько домашнего тепла и солнца.

Потом наша экспедиция отправилась в Эрланд. Сначала снимали погоню, и я несколько дублей бегала по лесу. Там болото, ямы, ветки. Бегала и моя дублерша. Но в какой-то момент она споткнулась и порвала себе связку. Это была настоящая катастрофа, потому что через день снимали бой на яхте. И там должна была работать в основном эта самая каскадерша. В итоге, мне пришлось все делать самостоятельно. Я таскала тяжеленный боевой автомат. Он весит несколько килограмм, а надо держать его легко, он как продолжение твоей руки, часть твоего тела. Конечно, приятно смотреть, когда сама играла. Но получилась совсем не такая крутая драка. Задумывали просто фейерверк. По сценарию яхта взрывается, я падаю, прикованная наручниками к стулу, в море. И мне предстояло самой упасть. Сцену снимали во фьордах. Середина лета вроде бы. А температура воды – четыре градуса. Причем, я же не могу заранее надеть водолазное обмундирование.

Понятно, что доснимали бы в каких-то более теплых морях. Но упасть в воду и вылезти надо было в Норвегии. Дивной красоты берега, холмы в панораме, восхитительная картинка, и вот она – я! Мокрая, холодная как лед, с синими губами, красными глазами, сведенными судорогой ногами. И будут потом говорить на монтаже: «А что? Заворотнюк, кстати, очень эффектно утонула!»

Мое погружение отменили. Как я радовалась! Но опять же, хочу заметить, что пожалели не меня. Пожалели яхту. Она очень хорошая и взрывать ее по-настоящему было жалко. Да и дорого… Рука дрогнула, все отменили.

Эрланд – удивительное местечко. Домов на тридцать. Край света, в котором есть все, шикарная гостиница, отличное шоссе. Совсем не скажешь, что это провинция. В первый же день я решила, что если мне придется провести здесь три дня, я умру со скуки, просто погибну от тоски. А через неделю я поняла, что нужно остаться в Эрланде навсегда. Мне захотелось поселиться вон в том домике, который стоит высоко-высоко над водой. К нему нет никаких подъездов. Я спросила: как же там люди обходятся без дорог? Мне объяснили: надо на лодке подплыть, а потом пешком подниматься. И точно так же спускаться. Это так ужасно. И в то же время так притягательно. Я спросила:

– А я могу купить этот дом?

Мне ответили:

– Да, он продается. Но его уже двадцать лет никто не покупает. Поэтому, если вы захотите там жить, думаем, местные власти разрешат.

И я стала мечтать. Вспомнила, что раньше были такие сеточки плетеные – авоськи. В них носили картошку. Вот и я захотела, чтобы у мня была такая авоська, я жила бы в домике над водой, спускалась бы в порт за продуктами. И смотрела бы на этот мир и думала только о нем. Возможно, моя фантазия была продиктована усталостью (это мой бич), желанием привести мысли в порядок. Такая медленная, вечная красота, которая постепенно проникает в тебя – мне этого так хотелось. Это не океан – ты видишь берега. Вода зеленая, прозрачная, очень холодная. Зеленые склоны. Повсюду мощные водопады, с гор текут реки. И шумят, шумят. Такое раздолье для созерцания.

Как-то в шесть утра мы на катере спешили к месту съемок. И вдруг каскадер мне говорит:

– Оглянись, только тихо…

И я вижу – рядом с нашим катером всплывает черный кит. И я чувствую себя букашкой рядом с этой огромной черной глыбой. А рядом с китом – китенок. Настоящий кит с детенышем! Они всплывали, один раз кит сделал фонтан. К сожалению, тот момент не сняли – не успели. Но я видела чудо природы и до сих пор вспоминаю этот случай с благодарностью.

Наша группа выбрала для съемок фильма удивительные страны и города. Из Северной Европы мы отправились в самое сердце эпохи Возрождения. После игрушечных городков и сказочных пейзажей Норвегии мы с нетерпением ждали встречи с Флоренцией. Столица Тосканы стала нашим домом на три недели.

Приехали. Я, Вадим Шмелев и Оскар Кучера пошли поесть пасты. Маленькое кафе, какое-то совсем простое вино, обычная ни к чему не обязывающая еда. Мне позвонили, я вышла из ресторанчика. Накрапывал дождь, солнце было скрыто за облаками. Я стала рассматривать балконы, крыши. Все такое небольшое и очень комфортное для глаз. И представляешь, что здесь стояла Джульетта, по этой лестнице поднимался Ромео. И все эти образы ожили, наполнили мое воображение. Невозможно на все это спокойно смотреть. Такое ощущение, что ты в городе из декораций, в другой эпохе, в шекспировские времена. И, наверное, флорентийцы так и чувствуют мир, сквозь толщу веков. Их знаменитая картинная галерея Уфицци – живой Ренессанс, совершенно доступный для восприятия. Один из первых музеев в истории человечества, он основан в XVI веке, его экспозиция собрана из частных коллекций, принадлежавших дому Медичи. Но ощущение, что он создан для тебя, накануне твоего приезда! Мне повезло туда попасть, потому что вскоре он закрылся на реставрацию, никто в мире не сможет увидеть это еще несколько лет. Я попала туда по случаю – туда шли наш редактор Ирина, художник по костюмам Лариса, исполнительный продюсер Зульфия. Я попросила сделать мне приглашение. Его надо заказывать заранее, записываться.

И вот мы переступаем порог этого знаменитого музея. Кругом шедевры Микеланджело, Рафаэля, Леонардо да Винчи. Но нет привычной для знаменитых музеев гнетущей невозможной высоты потолков, ничего тебя не отвлекает. И вот оно – так близко! И у меня слезы текли по щекам.

Вообще, мир Флоренции изыскано прост, соразмерен. В ресторане, который считается самым лучшим во Флоренции две-три небольшие комнаты, выбеленные стены. Все очень сдержанно, я бы даже сказала – скромно. Никаких изысков. Кухня – волшебная, словами не описать. И подлинники Караваджо на стенах. За столиками сидит местная аристократия, они проводят там вечера. Потомки старинных тосканских семей так внимательно нас разглядывали. Приветствовали: «Добрый вечер!» Иногда краем глаза косились – интересно же, пришли новые люди, незнакомые. У них белые лица без загара, невероятно красивые черты. Спокойные разговоры, спокойные движения. Они совсем не похожи на итальянцев. И нам было очень приятно потихоньку наблюдать за ними. И это имело непосредственное отношение к галерее Уфицци.

Венсан ни разу за весь съемочный период не выпил ни одного миллилитра алкоголя, не выкурил ни одной сигареты. Когда мы поднимали бокалы с вином, он, даже за ужином, только дотрагивался до напитка, но не пил – настолько важна для него работа, его состояние «боевой готовности». И вот, в тот вечер был решающий футбольный матч: играли сборная Италии и сборная Франции. Представляете, что значит для француза быть в этот момент среди итальянцев? Так вот, как раз за ужином мы узнали, что Франция проиграла. Венсан тихонечко попросил Вадима заказать ему водки. Вадим, хоть и не понимал его, но слово «водка» ему было знакомо не понаслышке. Несколько удивленные столь смелым выбором аперитива официанты принесли бутылку «Столичной». И когда Вадим попытался налить Венсану рюмку, тот категорически отверг столь незначительное количество и обреченно поставил перед режиссером стакан для воды. Вадим стал лить водку, а Венсан показывал ему рукой: «Еще, еще!» Когда стакан был полон (а вошло туда примерно полбутылки), Венсан тихо выпил все это залпом. И так же тихо продолжал скорбеть о поражении. Мы забеспокоились: на следующий день была назначена ответственная съемка – с раннего утра мы должны были снимать сцену в гостиничном номере. Но подумали, что если он так решительно смог хлопнуть стакан водки, значит мужчина он крепкий, выдержит.

Главную интригу снимали в старинном отеле. У входа стоят колонны из белого каррарского мрамора, самого ценного в мире. Есть кадр, где я захожу в отель. И он так снят – как в дымке. Это не перепутаешь с Парижем. Город и воздух совсем другого цвета. Здесь это старина, вечность. И колонны белые – они как будто плывут в этом густом тумане. Очень красиво, изысканно, тонко, едва уловимо.

Номер для съемки нам предоставили сногсшибательный – подлинники величайших мастеров Ренессанса на стенах, старинная мебель, венецианское стекло… У нас был только один день для съемки в этом номере – на следующий день в него должен был въехать сам сеньор Берлускони! Я репетировала сцену в роскошной кровати XV века. Именно в этом неподражаемом интерьере моя шпионка должна была поразить воображение «палача» Переса. Он видит ее, увлекается, зажигается и оказывается в ловушке.

И вот на следующее утро Венсан не появляется. Мы волнуемся, будим его – а он не то что встать, он сказать ничего не может. Мы ему: «Как ты?», – а он: «Уууууу!» Мы ему: «Голова болит?», – а он: «Ууууу!» На все вопросы только так и отвечал. Ууууууу. Мы не знали, что с ним делать. Хоть рассол с оливок сливай. Караул. Если бы не случай, не знаю, как бы Венсан снимался – он даже ходить не мог, не то, что играть.

Наши осветители расставили свет еще с самого утра – а один осветительный прибор случайно поставили близко к пожарному датчику. Когда лампа нагрелась до нужной температуры, датчик отреагировал – с потолка полилась вода. Ее не могли остановить – противопожарная система работает как часы. Номер в считанные минуты был полностью уничтожен. Все картины, все предметы роскоши, которые мало-мальски боятся воды. «Моя» кровать XV века… Да, кажется, я была последней, кто на ней лежал. С отрывом, так сказать, опередила Берлускони. Он в номер, кстати, так и не въехал – въезжать было, в общем-то, некуда. А счет за «номер» был космический – перевалил за миллион евро. Ну, очень дорогой фильм сняли. Очень.

Единственный, кто радовался и был несказанно благодарен горе-осветителям, это Венсан. У него выкроился целый день на похмелье. Человеку дали отлежаться, спокойно пережить и отравление, и поражение любимой команды. Счастливчик!

Несмотря на «дыхание вечности», Флоренция – современный европейский город, шумный, энергичный. Я снималась в очень коротком платье, в черных чулках. И проезжающие мимо мотоциклисты останавливались и восклицали:

– Ооооо!

Мы им показывали: проезжайте, проезжайте! А они:

– Снимайте, снимайте! Мы не будем мешать – только на красотку посмотрим и все! Оооо!

Мы с Венсаном кружили по площади перед отелем. Венсан спортивный, подтянутый, в хорошей физической форме. Я старалась ему соответствовать. Моя героиня должна быть на шаг вперед – умнее, хитрее, проворнее. Я прыгала на бетон, бегала с пистолетом. Его даже на вытянутой руке держать трудно, а уж терпеть отдачу и вовсе больно. Но я научилась стрелять с открытыми глазами. Всю мирную Флоренцию запугала своими выстрелами.

В конце июля, самого жаркого месяца лета, стояла невыносимая жара – градусов пятьдесят, наверное. В тот день возникли проблемы с «Мазератти», в которой мы с Венсаном снимались. И тут же пришло тревожное известие из дома: серьезно заболел папа. Я была в нокауте. Ни на что не обращая внимания, я села под кондиционер и сидела так несколько часов, пока чинили машину. Естественно, я сильно заболела. Началась череда неприятностей. Наш фильм «подвис» из-за проблем с финансированием, и поэтому возник длинный перерыв в съемках. Вместо того, чтобы отправиться в Малайзию, я улетела в Москву, чтобы заняться семьей – детей я практически не видела, так, прилетала на дватри дня из Парижа, из Норвегии, да и родителям срочно была нужна моя помощь. А в Москве выяснилось, что у меня воспаление легких.