Текст книги "Студенты. Книга 1"

Глава 18. Мы выбираем то, что выбрали

Весна в этом году началась рано. К середине марта снег растаял, обнажив все безобразие голой земли. В скверах около скамеек лежали горы мусора: банки из-под пива, бутылки, разовые шприцы, белые тонкие иглы, использованные презервативы и ещё бог знает что. Весь этот неприглядный хлам под растаявшим снегом лежал в своеобразном художественном беспорядке. Как инсталляция, созданная безымянным автором, которой впору находиться на выставке биеннале.

Савва Николаевич прохаживался по скверу в сильном раздумье, прокручивая в мозгу сложившуюся ситуацию. Так он делал всегда, когда нужно было принимать какое-то важное решение. По давнишней привычке Савва Николаевич уходил из дома, чтобы никто его не отвлекал, и бродил где-нибудь в одиночестве: по аллее парка, набережной, или вообще уезжал за город, в поле, и там, среди цветущих трав, под пение птиц, думалось особенно легко и решения приходили как-то сами собой.

Сегодня времени выехать за город не было, поэтому по старой привычке Савва Николаевич завернул сюда, в заросший сквер, тянущийся вдоль больницы…

Все началось со вчерашнего звонка мэра города, с которым Савву Николаевича связывали давнишнее знакомство, но которое так и не переросло в дружбу. В то время, когда они познакомились, он не был мэром, а всего лишь скромным партийным работником, курирующим учреждение Саввы Николаевича. Они сошлись на одном из совещаний, и с тех пор поддерживали добрые отношения. В период перестройки волна реформаторства вынесла знакомого Саввы Николаевича на самый верх. Сначала тот стал народным депутатом, потом, когда к власти пришёл Борис Ельцин, неожиданно получил пост его представителя в области. А вскоре, выставив свою кандидатуру на должность только-только нарождавшейся новой местной власти, с оглушительным успехом выиграл выборы мэра областного центра.

Все это время Савва Николаевич лишь по телевизору и газетам следил за судьбой своего быстро делающего карьеру знакомца. Сам Савва Николаевич никогда не делал попыток хоть как-то напомнить о себе или приблизиться к большому чиновнику. Но когда у мэра появились проблемы со здоровьем, он сам вспомнил о Савве Николаевиче и пригласил к себе. И у них снова, как прежде, словно и не было перерыва, возобновились приятельские отношения.

Савва Николаевич не строил иллюзий на счет их прочности, не искал себе выгоды, он всего-навсего соблюдал неписаное правило: не лебезить и ничего не просить у власти. Лучше всего держать дистанцию. Но мэр и без этой большой власти был симпатичен Савве Николаевичу как человек, личность. Видимо, нечто аналогичное испытывал и мэр. Как бы там ни было, они периодически встречались, беседовали, пили чай или кофе, но никогда не говорили о политике или работе.

Именно поэтому звонок мэра, попросившего Савву Николаевича о встрече с одним из местных воротил крупного бизнеса, застал его врасплох. Савва Николаевич согласился, и сегодня они встретились. И вот сейчас Савва Николаевич искал ответ на предложение, последовавшее от бизнесмена. Речь, собственно, шла не о самом бизнесмене, а о его сыне. Сын сидел в колонии строго режима за разбойное нападение на инкассатора. Инкассатор в перестрелке погиб, а всем участникам нападения дали от семи до пятнадцати лет. Эдику, сыну бизнесмена, досталась «великолепная семерка». Сам бизнесмен считал, что сына подставили, но доказать ничего не смог.

Так или иначе, Эдик отбывал срок в соседней области, почти на границе с N-ской, уже полтора года. Бизнесмен установил дружеские отношения с начальником колонии, и у Эдика не было никаких проблем. С приятелем они занимали двухместную камеру. У них был свой телевизор, холодильник, какие угодно продукты. Не было лишь свободы передвижения. Колония строгого режима не позволяла отпускать «сидельцев» с территории ни за какие деньги. Внутри зоны, если есть деньги или связи, – гуляй как хочешь, Вася. Можешь «выписать» себе женщину, которая будет у тебя жить как жена или родственница пару дней, а если захочешь, то и дольше. Законы зоны многое могут разрешить, многое простить, но многое и запретить. Никогда не прощают стукачество, подхалимство, ложь, предательство. Это значит подписать себе смертный приговор, даже если ты в ладу с законниками зоны.

Обо всем этом Савва Николаевич знал если не наверняка, то догадывался. Не из воздуха же брались сюжеты фильмов новой «культурной революции», заполонившей экраны российского телевидения. Реальность оказалась куда суровей и прозаичней. Но об этом чуть позже.

Сейчас Савва Николаевич решал для себя важный вопрос: соглашаться или нет на предложение олигарха. Суть предложения состояла в том, чтобы Савва Николаевич стал личным лечащим врачом Эдика. Отец Эдика, которого звали странным и редким по нынешним временам именем Тит, Тит Валентинович Курбатов, разбогател на сделках с недвижимостью. Он относил себя к древним русским родам, пришедшим на Русь во времена Чингизхана. Не все в армии Великого Монгола были завоевателями. Часть людей обеспечивала тылы огромной армии продовольствием, оружием, одеждой и обувью. Все это нужно было производить, а для такого дела требовалось несметное количество различных материалов. Курбатовы – одни из многих, кто сделал себе карьеру на торговле материалами. Прижившись на Руси и пустив корни, они вскоре обрусели, взяв православие за свою веру и женившись на русских красавицах. В царской России Курбатовы занимались поставкой товаров к Его Императорского Величества двору, жили в Санкт-Петербурге. Революция раскидала многочисленное семейство по всему миру. Один из потомков знаменитой фамилии, сохранившейся в N-ске, работал рядовым инженером на военном заводе. Но перестройка и дух предпринимательства открыли новые перспективы. Тит Валентинович быстро пошёл в гору. Сейчас он был владельцем фактически всех крупных магазинов, рынков, оптовых баз города. Со временем он стал скупать мелкие предприятия, разорившиеся фирмы и наконец добрался до крупных заводов, став полным их владельцем, выкупив контрольные пакеты акций. В общем – олигарх местного розлива.

Все шло у него хорошо. Одна беда – сын. Упустил его в погоне за славой и деньгами. Теперь решил, что его нужно спасать любой ценой. У Эдика открылось легочное кровотечение. Отчего и почему – никто не знал. Начальник тюрьмы, Иван Харитонович Шумилин, позвонил Курбатову-старшему и попросил приехать, чтобы вместе решить проблему, свалившуюся на голову, как снег в мае. При беседе с тюремным врачом, майором Головней, ясности не прибавилось. Он осмотрел заключенного Курбатова, когда тот пожаловался на кашель с кровью, надев для важности белый халат, вооружившись фонендоскопом, которым и не вспомнить, когда пользовался, но ничего не понял. Тогда решили не рисковать и отвезти заключенного в больницу соседнего района. Договорившись с главным врачом центральной районной больницы, Головня привез Эдика на обследование. Терапевт первым делом отправил тюремного пациента на флюорографию и уже после снимка, для приличия послушав и постучав по телу Эдика, объявила:

– У него туберкулез левого легкого. Нужно срочно лечить, возможно, оперировать, но это не в моей компетенции. Нет у нас таких специалистов.

И главный врач посоветовал обратиться за консультацией к профессору Мартынову. Майор Головня позвонил отцу Эдика и доложил о ситуации.

Тит Валентинович знал, что в их городе работает известный врач, но нужды в нем у него раньше не было, поэтому не был лично знаком. Чтобы действовать наверняка, Тит Валентинович выяснил, кто имеет связь с этим чудаковатым доктором, который не берет взяток и гонораров за свои консультации. Таких людей Тит Валентинович считал опасными, поскольку никогда не знаешь, чего от них ждать. Деньги для них не самое важное, скорее даже наоборот. Поэтому и вышёл Тит Валентинович на мэра, узнав, что тот в достаточно приятельских отношениях с доктором Мартыновым.

Разговор у них состоялся непростой. Каждая из сторон исходила из принципа «не навредить». Тит Валентинович старался напирать на гуманность Саввы Николаевича. Он так прямо и сказал:

– Я понимаю вас, профессор. Вы не уважаете и, может, даже презираете людей с большими деньгами. Согласен с вами – есть за что. Но у меня сейчас особый случай. Мой сын, молодой неопытный человек, попал в дурную компанию. Девочки, вино, долги… Заставили пойти на преступление, где он был всего лишь статистом. Он никого не убивал, не насиловал, просто сидел в машине и ждал, когда кто-то к нему сядет. И должен был только довезти пассажира по известному адресу. Вот и все! Эдик даже не знал, зачем он там находился… И за это получил семь лет строгого режима. Его просто подставили… Но не это главное сейчас. Он отсидит положенный срок. Дело в том, что Эдик серьезно болен. Никто точно не знает диагноз. Считают, что-то с легкими. У него кровь пошла горлом. Он умрет, если вы не поможете. Я очень надеюсь на вашу гуманность.

Савва Николаевич не перебивал отца несчастного осужденного. Он лишь пытался понять, насколько искренним был с ним этот человек. Для себя Савва Николаевич давно сделал неутешительный вывод: чем настойчивее просьба, тем больше подвоха. С детства усвоил простую истину: когда горе – человек может лишь просить о помощи, но тихо, как бы стыдясь за тех, кому она предназначена. Нахрапистость и горе несовместимы, и в этом Савву Николаевича никто и никогда не переубедит.

– Вы говорите, что у сына пошла кровь горлом? – уточнил Савва Николаевич.

– Да, именно так, профессор.

– Скорее всего, речь может идти о туберкулезе.

– Не исключено. Такое предположение уже высказано местными врачами, они, собственно, и посоветовали обратиться к вам.

– Странно… Но я же напрямую не занимаюсь туберкулезом. Конечно, мне приходится оперировать разные случаи, в том числе и туберкулез. Но вам было бы лучше обратиться к специалистам этого профиля.

Тут Савва Николаевич вздохнул посвободнее.

– Им и карты в руки. Они имеют прямой доступ в пенитенциарные учреждения.

– Какие? – не понял Тит Валентинович.

– Тюремные, – пояснил Савва Николаевич. – За рубежом так благозвучно называют обычные колонии для заключенных.

– А-а-а, вот оно что… Только давайте, Савва Николаевич, будем откровенны. Ну нет ни там в области, ни в нашей специалиста вашего уровня. Помогите, я вас прошу как отец отца.

– Хорошо. Я подумаю.

На этом они и расстались. И сейчас, бродя среди оттаявшей грязи, Савва Николаевич почувствовал какой-то внутренний зуд, не то чтобы в руках или ногах, а как будто во всем теле, от всей этой грязи, той, что лежала огромным слоем на земле, и той, что накопилась среди людей. Его так и подмывало, как в юности, схватить метлу и лопату, все размести, свалить в яму и засыпать мерзость человеческой похоти сырой землей, чтобы сгнила и исчезла вся эта нечисть. Он даже попытался какие-то банки и пластиковые бутылки пинать ногой, закатывая их в образовавшуюся промоину в асфальте, но скоро бросил. Бесполезно. Яма слишком мала для такой кучи мусора.

«Но человек ведь это не пустая бутылка из-под пива, его не пнешь ногой. Ему надо помочь обрести себя, встать на ноги, если он упал и испачкался. Он и сам сможет очиститься, надо только первым протянуть ему руку… Да, не простит меня Господь, если я откажу отцу, когда сын в беде. И как сам буду себя чувствовать и казнить! Однозначно, помогу», – так решил для себя этот трудный вопрос Савва Николаевич. Чтобы не передумать, он быстро набрал мобильный Тита Валентиновича.

– Весь во внимании, – услышал он голос олигарха.

– Я готов помочь вашему сыну, – просто сказал Савва Николаевич в трубку.

– Спасибо, профессор. Я ваш должник на всю жизнь.

Савва Николаевич даже поморщился от слов олигарха:

– Я сейчас не об этом. Нужно не теряя времени осмотреть его. Промедление при легочном кровотечении опасно.

– Не вопрос. Вы только скажите, когда и куда за вами подъехать.

– Можете сейчас. Я в парке, около Центральной клинической больницы, в сквере у фонтана. Там рядом подъезд со стороны Никольской, подъезжайте. Я буду ждать.

– Все понял… – и голос в трубке умолк.

Савва Николаевич грустно осмотрелся вокруг и, не найдя ничего более радостного, чем голубое небо над головой, запрокинул голову и долго, как в детстве, смотрел на движущиеся в бездонной голубизне белые и чистые, как крылья ангелов, облака. У него даже закружилась голова. «Слава Богу, что там не мусорят», – подумалось ему в эту минуту. Савва Николаевич вздохнул, взял телефон и набрал номер жены.

– Да, Савва. Ты чего так рано звонишь? Я ещё вся в работе, – звонко, без предисловий отвечала в трубке жена.

– Да нет, ты работай. Я хочу тебя предупредить, что выезжаю на консультацию. Трудно сказать, когда вернусь. Могу и припоздниться. Так что добирайся сегодня до дома сама.

– Хорошо, хорошо. Ты не беспокойся. Я доеду. У меня бесплатный проездной. Только возвращайся скорее.

– Ладно.

– Целую.

– Пока.

Хлопнув крышкой мобильного, Савва Николаевич направился к выходу из парка.

* * *

Шестисотый «Мерседес» мчал на всех парах, обгоняя по пути всех подряд и наши машины, и иномарки. Два раза водитель, к изумлению гаишников, промчался на красный свет. Но погони за ними никакой не было. Кеша, молодой водитель, ас, в прошлом автогонщик, прокомментировал так:

– Пока разберут, что да как, мы будем на месте…

– И то верно, – согласился с шофером Тит Валентинович.

Савва Николаевич молча сидел на заднем сиденье, не вступая в разговор. Он лишь смотрел, как за тонированным стеклом мелькали столбы, деревушки с покосившимися домиками, автозаправки и молодые проститутки около них.

– Плечевые как перья распустили, – съязвил Кеша.

– Что? – не понял Тит Валентинович.

– Посмотрите. Как школьницы в скромных юбочках из плюша, ну прямо недотроги.

– Весна, однако, – засмеялся Тит Валентинович.

– Ну и я об этом же.

Савва Николаевич так и не понял, о чем речь, и переспросил:

– Извините, вы это о ком?

– Да вот о девчонках на заправках. Шлюхи дорожные.

– А-а-а. А почему плечевые? – уточнил Савва Николаевич.

– А потому, что когда садятся в кабину дальнобойщика, засыпают на плече, – захохотал Кеша.

– Понятно.

Савва Николаевич снова замолчал.

Доехали быстро, где-то за два с половиной часа почти двести пятьдесят километров. Джип остался у въезда в колонию.

Серые бетонные стены, опоясанные колючей проволокой, совершенно не гармонирующей с живой природой. Яркая, после снежной зимы, зелень молодых мохнатых сосен с набухшими фиолетовыми шишечками, первые желтые цветки будущих одуванчиков настраивали на тихое земное существование. Скоро, совсем скоро разольются после зимней спячки лесные реки и озера, зашумит молодая листва деревьев, распустятся бутоны сон-травы, а в белых черемуховых зарослях запоют соловьи…

От всей этой благости не осталось и следа в мыслях Саввы Николаевича, когда железные ворота со скрежетом стали разъезжаться в разные стороны, а офицер охраны привычным жестом протянул руку в открытую дверь машины:

– Паспорта попрошу.

Собрав паспорта и сверив фотографии с личностями сидящих в машине, офицер кивнул головой:

– Проезжайте!

Во дворе колонии около офицерского здания их уже ждал начальник учреждения подполковник Шумилин. Он пригласил всех к себе в кабинет, и они дружной стайкой один за другим прошли в святая святых любой колонии – кабинет начальника.

Чтобы описать внутреннее убранство кабинета, потребуется не один десяток страниц, но главное останется в памяти любого посетителя – их похожесть. При всей разнице в обстановке, кабинеты всех начальников объединяет не только сходство мебели, изготовленной, как правило, руками талантливых умельцев учреждений, отбывающих свой срок, а скорее духом, витавшим в таких кабинетах. Савве Николаевичу живо представилась картина просителей, побывавших в этих стенах. Вот плачут по своим чадам мамы и бабушки, прося о снисхождении и встрече. Вот стоит на коленях молодая женщина, готовая даже отдаться за встречу с любимым. Суровые отцы мнутся с ноги на ногу, не зная с чего начать, молодые «новые русские», предлагающие деньги и разные блага, чтобы их подопечные ни в чем не нуждались. Заходят сюда и солидные люди. «Вроде нынешних», – усмехнулся про себя Савва Николаевич. «Интересно, а какой получится разговор у нас?»

– Спасибо, Иван Харитонович, что откликнулся на мою просьбу… Я этого не забуду. Вот, познакомьтесь, – Тит Валентинович показал на Савву Николаевича. – Профессор Мартынов. Савва Николаевич согласился посмотреть Эдика.

Начальник колонии и доктор кивнули друг другу и пожали руки.

– Давайте не будем терять времени, Иван Харитонович. Распорядитесь, чтобы доктора проводили вместе со мной к Эдику.

– Конечно, конечно. Я сейчас приглашу майора Головню, он введет профессора в курс дела.

Нажав на кнопку внутренней селекторной связи, начальник коротко бросил:

– Головню ко мне.

И отключился.

Через секунду, словно он стоял за дверью кабинета, постучавшись вошёл человек в мятой форме с майорскими погонами на плечах.

– Прибыл по вашему приказанию! – лениво двинув рукой в направлении фуражки, пробормотал майор.

– Ты вот что, бери этих двух господ и отведи к себе в медсанчасть. Туда же подойдет Эдик Курбатов. Профессор осмотрит, ну и даст указания, как действовать дальше. Выполняй!

– Есть! – только и ответил Головня. – Пойдемте со мной.

Он открыл дверь кабинета, вышел, придерживая её рукой. Савва Николаевич оправился следом за майором, а Тит Валентинович немного задержался поговорить с начальником колонии. Через какое-то время Тит Валентинович догнал их:

– Веди, майор, только побыстрее. Времени у нас в обрез.

Выйдя из административного здания и пройдя КПП, где за спиной сначала гудели, а потом оглушительно щелкали электрические замки, они пришли на территорию зоны…

Внутреннее ограждение из колючей проволоки напомнило Савве Николаевичу картину концлагерей из киношной хроники. Ничего не менялось в этой системе, разве что состав сидящих бедолаг.

– Пойдемте ко мне, вон туда, прямо, – показал майор Головня рукой на длинный двухэтажный барак из серого силикатного кирпича, где вместо обычных окон виднелись ржавые решетки. В мрачном коридоре, выкрашенном в темно-зеленый цвет, дневальный из числа заключенных проворно распахнул дверь. Серый хлопчатобумажный костюм зека состоял из пиджака и брюк, обут он был в тяжелые ботинки на толстой подошве, на голове такая же серая шапка с козырьком. Обнажив в улыбке гнилые зубы, он ловко прикрыл дверь за вошедшими и снова тупо уставился в стену, где висел режим работы медсанчасти.

– Сейчас сюда Курбатова приведут из первого отряда. Отправь прямо в мой кабинет.

– Понял, гражданин начальник. Будет сделано! – ответил тот неожиданным молодым тенорком.

– Сколько лет дежурному? – не удержавшись, спросил Савва Николаевич у майора Головни.

– Да молодой он ещё, лет девятнадцать, не больше. Сейчас не помню. Молодняк сидит, – подытожил короткий разговор майор. – Когда начинал служить, а это лет тридцать назад было, на Северах молодняка почти не было, один-два в поле зрения, а так сплошь и рядом «старики», по нескольку ходок в зону, со стажем, своими привычками и законами. А сейчас все перемешалось: никакого тебе уважения, приличия… Молодые зеки беспредел чинят, «старики» почти все вымерли, вот и некому их ну путь истинный наставить. А наше воспитание для них – плюнуть и растереть.

Майор Головня покрутил головой и, найдя стул, подвинул его профессору.

– Садитесь. А вы, Тит Валентинович, вот сюда, на мое место.

И он посадил гостя за свой стол, где стоял самодельный стул в виде царского трона, с обитыми цветной тканью сиденьем и подлокотниками.

– Да нет, с дороги постоять хочется, насиделся в машине, – ответил Тит Валентинович.

Савва Николаевич, разглядывая обстановку кабинета, к своему удивлению отметил, что и кабинет начальника медсанчасти как две капли воды похож на кабинет начальника колонии, только в уменьшенном варианте, как говорят в народе – «те же щи, но пожиже». Когда-то давно родилось, а потом застыло своеобразное искусство быта тюремных обителей. Если бы не телефон, стоящий на полке, и телевизор в углу, то возникало ощущение, что в этом кабинете только что побывал Петр I после допроса своего сына Алексея.

Из медицинских принадлежностей здесь был фонендоскоп, повешенный почему-то на спинку стула, и бело-серый неглаженый медицинский халат.

Пока Савва Николаевич размышлял о превратностях судеб людей, попавших в колонию, дверь кабинета отворилась и без стука вошли двое: охранник и молодой человек в дорогом спортивном костюме. Охранник молча остановился у дверей, а молодой человек, пробормотав что-то вроде «привет всем», зашагал мимо всех прямо к креслу, где уже сидел Тит Валентинович. Тот торопливо встал. Парень протянул руку и они поздоровались.

– Давно здесь? – первым делом спросил парень.

– Да нет, сынок, только подъехали, – ответил Тит Валентинович и, показывая на Савву Николаевича, продолжил. – Знакомься. Доктор наук, профессор, осмотрит тебя, даст рекомендации и, возможно, будет тебя лечить. Не возражаешь?

– Нет, мне все равно, кто будет лечить, лишь бы помогло.

– Я надеюсь, что Савва Николаевич тот, кто поможет тебе.

Савва Николаевич понял, что ему пора переходить к делу.

– Я попрошу вас всех покинуть кабинет, если это возможно. Мне нужно осмотреть пациента.

– Нет проблем.

Тит Валентинович направился к выходу.

– А доктор Головня? – Тит Валентинович вопросительно посмотрел на Савву Николаевича.

– Нет, нет, пусть выйдут все. Я должен побеседовать с больным приватно…

Майор Головня, ни слова не говоря, надел фуражку и молча вышёл вслед за Титом Валентиновичем, ещё раньше выпустив за дверь охранника.

Оставшись один на один с пациентом, Савва Николаевич наконец сел за стол и предложил сесть молодому человеку на табурет рядом с собой. Тот послушно сел.

– Ну что ж, давайте я с вами побеседую, а потом осмотрю. Не возражаете?

– Что, раздеваться?

– Нет, пока не надо. Расскажите, как случилось, что вы заболели? И поподробнее.

– Да никак. Особенного ничего не было. Неделю назад Муха будит меня утром, говорит, мол, вставай, а я не могу. Слабость во всем теле…

– Кто такой Муха? – уточник Савва Николаевич.

– А это сосед по комнате. Мухин Витька. Мы с ним на пару живем, – пояснил молодой человек.

– А вас как зовут? – осведомился Савва Николаевич только лишь для того, чтобы поддержать тлеющую между ними связь.

Это как огонь, который никак не может заняться в дымном костре, сложенном наскоро из сырых дров, подожженных спичкой. Огонек где-то едва тлеет внутри костра, пуская едкий дым. Потом вспыхнет на какую-то секунду, если вдруг попадется сухой стебелек, и снова пропадет, спрятавшись вглубь в поисках сухого материала. Если такой костер не раздувать, то он погаснет.

Так и разговор с молодыми людьми: видимость есть, а результат нулевой.

– Зовут меня Эдик. А вас? Я не понял, когда отец о вас говорил.

– Савва Николаевич.

– А-а-а.

– Так, значит, утром вы, Эдик, не смогли встать. А потом что случилось?

– Муха… Витька, – поправился Эдик, – сказал дневальному, тот вызвал дежурного фельдшера. Пришёл Косорукий…

– Почему косорукий? Плохо что-то делает?

– Да можно сказать и так. У него фамилия Косоруцкий. Так вот он пришел, сунул мне градусник под мышку, а у меня температура ниже нормы.

– Сколько? – уточнил Савва Николаевич.

– Да он сказал, что 35 градусов. Мол, нечего прикидываться, вставай и иди на завтрак со всеми. А мне и не встать. Ну, послал я его куда следует, попросил Муху начальнику колонии сказать, что я заболел и чтобы он попросил отца приехать. Только тогда все забегали. Майор этот, Головешка, сам пришел. Давление измерил. Низкое, говорит, а отсюда, мол, у меня и слабость. К вечеру у меня, наоборот, температура до сорока поднялась, трясло так, что на койке подпрыгивал. А потом как холодный душ принял, замерз весь, не согреться. Муха свое одеяло на меня накинул, ничего не помогает. Мне таблетки сначала давали, а потом уколы ставить стали.

– Какие уколы? – попытался выяснить Савва Николаевич.

– Да у них лекарство одно – пенициллин, других нет. Полегчало после уколов. Так дней пять пролечили, вроде бы все и отошло. Аппетит появился, я стал с койки вставать. И тут вдруг кашель появился, стала мокрота выходить, запах гнилой какой-то… А потом вроде бы поутихло все. Но дня два назад кровь в слюне появилась. Я Головешке говорю: кровью харкаю, наверное, туберкулез. А тот – нет, не может быть, ты с тубиками не контачишь. Тут, мол, что-то другое. Короче, повезли меня в местную больницу. Врачиха посмотрела и сказала – больше данных за туберкулез. Рентген сделали, говорит, дырка у меня в легких. Ну тут бате начальник колонии позвонил. Вот и все…

– Хорошо, Эдик. Я теперь многое узнал о вашем заболевании.

– Это как же? Вы меня ещё не смотрели, – удивился Эдик.

– Не смотрел, но внимательно слушал. А теперь давайте раздевайтесь. Буду вас смотреть и слушать.

Осмотрев, послушав больного, Савва Николаевич нашёл подтверждение своих предположений. Пациент перенес острую пневмонию, осложненную абсцессом легкого.

– Доктор, что у меня? Жить буду? – с нескрываемым беспокойством задал вопрос Эдик, надевая свой дорогой спортивный костюм.

Савва Николаевич смотрел на худенькое тело этого молодого парня, волею судьбы оказавшегося в местах лишения свободы, но так и не смирившегося с этим фактом. Ведь Эдик вырос в обеспеченной семье, где отец делал все, чтобы никто ни в чем не нуждался. И тогда, когда у власти стояли коммуняги, как их теперь называют, и потом, когда началась вакханалия в обществе: отверженные стали у власти, а бывшие властители либо перебежали к новым хозяевам, открещиваясь от своих убеждений, либо уходили в никуда, не понимая, как могло случиться, что восемнадцатимиллионная армия коммунистов распалась, как карточный домик. Такое потрясение многие по-настоящему убежденные сторонники коммунизма не могли перенести, они или запивали, или уходили из жизни, наложив на себя руки.

Эдика не слишком заботила политика и весь этот хаос, вдруг разверзнувшийся вокруг, он не воспринимал серьезно. Он лишь как молодой листок, оторвавшийся от родной ветки, закружился в бешеном вихре перемен. Эдик не мог понять, куда подевались пионеры в красных галстуках, девчонки с белыми бантиками, в белых фартучках, почему пропало любимое мороженое «Эскимо»… Но зато появились ларьки, где предлагали пиво в импортных банках, водку в таком количестве и таком ассортименте, что от ярких этикеток рябило в глазах. Но самое главное, в ларьках появилась вожделенная жвачка. И образ вечно жующего белозубого американца стал реальностью. Только не ленись: покупай и жуй!..

И ещё одно «чудо» принесла перестройка. Наконец-то появилась туалетная бумага. Рулоны туалетной бумаги вперемешку со «Сникерсами» лежали на витринах всех ларьков и магазинов. Чудо произошло, весь мир товаров ринулся в Россию, только успевай разворачиваться и потреблять.

И Эдик, и его сверстники, опьяненные воздухом свободы, вседозволенности, опутанные «идеологией туалетной бумаги», потребительства, «Сникерсов», прокладок и жвачки, пива и кока-колы, возомнили себя если не избранными, то уж точно новыми людьми нового времени. Им казалось, что прошлая жизнь осталась где-то там, в далеком сне разума, и все, что их ждет – это только прекрасное, совершенно феерическое будущее, где все будет о’кей.

Но жизнь оказалась куда прозаичнее и суровее. И первый же шаг Эдика оказался роковым. Он попал сюда, за колючую проволоку, и свобода, «Сникерсы», доступные девочки и праздничная кутерьма проходят теперь без него. Это оказалось для Эдика шоком. Он так и не понял, почему он вместо новой жизни попал не на обложку журнала, а сюда, в свинарник с парашей. Отец как мог успокаивал его:

– Ничего, все в молодости делают ошибки, и ты не исключение, к этому нужно относиться философски. Сегодня в тюрьме – завтра на вершинах власти.

И приводил примеры, яркие и доходчивые:

– Вот вчерашний вор и преступник сегодня советник в правительстве. А сколько их в бизнесе и местной власти – не счесть. Так что не ты один страдаешь за издержки нового строя. Надо перетерпеть, набраться опыта. В конце концов, тебе надо учиться. Сейчас такая возможность есть, не для всех, конечно, но для тех, кто хочет и имеет деньги – пожалуйста, учись хоть в самом престижном вузе. Кстати, это действительно хорошая идея. Ты хочешь учиться в институте? Я устрою.

– Как это? – не понял отца Эдик.

– Очень просто. Ты пишешь заявление в институт. В какой хочешь?

– Да я не думал…

– Подумай.

– Хорошо.

– Надумаешь, я решу проблему поступления и учебы.

Так Эдик стал студентом-заочником в Московском гуманитарном университете. Учеба как-то отвлекала Эдика. Сначала ему учиться очень не хотелось. Но скука, безделье, полная изоляция волей-неволей толкали его к учебе. Постепенно Эдик втянулся в процесс обучения, и ему даже стало интересно. Он с нетерпением ждал очередного перечня вопросов и задач, присылаемых из университета.

Сосед по камере, Витька Мухин, сначала прикалывался, дразнил Эдика пай-мальчиком, но постепенно и он втянулся в решение задач и тестов. Вдвоем им стало учиться куда интереснее и веселей. Всего этого, естественно, Савва Николаевич пока не знал, но видел, что, при всей похожести зеков, перед ним сейчас сидел не совсем обычный сиделец, и не только потому, что он был сыном продвинутого отца, сколотившего огромное состояние за считанные годы, но и потому, что понимал свою исключительность.

– Дело в том, что ваше здоровье в опасности. Предварительно могу сказать, что проблема с легкими непростая. Что касается диагноза «туберкулез», то я его пока не исключаю, но думаю, что здесь скорее всего другое заболевание. Возможно, что абсцесс легкого. Мне сейчас привезут рентгеновские снимки из местной больницы, я их посмотрю и окончательно определюсь.

– Чем это угрожает?

– Абсцесс – это и есть та дырка в легких, о которой вам уже говорила врач. Нужно её или «вырезать» хирургическим путем, или постараться закрыть терапевтическими методами, иначе может случиться сильное кровотечение.

– А что для этого нужно?

– Нужны условия, которые, к сожалению, здесь ограничены. Точнее, операцию в здешних условиях не провести, нет оборудования и, собственно, операционной тоже нет. В местной больничке, насколько мне известно, такие условия есть, хотя и не идеальные. Но вопрос, разрешать вам там оперироваться, не в моей компетенции. Я могу рискнуть и сделать операцию там, но решать этот вопрос не мне, а вам с отцом и руководству учреждения.