Текст книги "Сестра раздумий и печали"

«Арефа стоял одиноко…»

Арефе – монаху

Коневского скита на Валааме

 
Арефа стоял одиноко,
Бурлила туристов толпа.
А око? Что видело око?
К воде обернулась глава.
 
 
Чистейшего озера воды
Он видел до самого дна,
И рыб водометные ходы,
И грязное скопище зла.
 
 
Вода – это зеркало мира,
Святая – прожектор во тьме.
Вся алчная жажда Сатира
Кончается пулей в стволе.
 
 
Туристов толпа удалилась,
Ушла от скита – думы с плеч.
В коневской церквушке дымились
Десятки поставленных свеч.
 
 
Подумали люди, что Боже
Уже отпустил им грехи,
И сальные, толстые рожи
Шагали довольны, легки.
 
 
Никто не умел помолиться,
Никто не умел созерцать,
 
 
Хотя б на мгновение слиться
С тем духом, что шлет благодать.
 
 
Арефа за них помолился:
«Господь, неразумных прости».
Весь вечер в поклонах клонился:
«Господь, их к себе приведи.
 
 
Прости, что родились во время,
Когда рушил все сатана.
Прости неуменье в моленье,
Прости и спаси их от дна».
 
 
Туристов толпа растворилась,
Смешалась с гурьбой в городах.
Но денно и нощно молился
В скиту одинокий монах.
 
 
И озеро вдруг засветилось,
Услышал молитвы Христос!
Но в городе это не зрилось —
Работа да русский авось.
 

«Ты дух возвысил свой над телом…»

Преподобному Александру Свирскому —

чудотворцу

 
Ты дух возвысил свой над телом,
Оно всего лишь рукоять.
Не думал ты и между делом,
Что будешь есть,
                   где будешь спать.
 
 
Ты в мыслях был все время с Богом,
Не оставлял его на миг.
В моленье и смиренье строгом
Вершин божественных достиг.
 
 
И Бог узрел,
           и Бог спустился,
Почтил раба, открыл глаза.
В лице трех ангелов явился,
И ты услышал глас отца:
 
 
«Созижди церковь, инок верный,
Во имя Троицы создай.
А тех, кто молится усердно,
В монахи смело подстригай».
 
 
И ты подстриг, поставил храмы,
Создал великий монастырь.
Святого места панорамы,
Чиста
   и вдохновенна ширь.
 
 
Нетленно тело Александра,
Он рядом с Господом, в седле.
Он молится за тех, кто странно
Жизнь прожигает на земле.
 

«Какие разные картины…»

 
Какие разные картины
В моей России горевой:
Одним горит костер рябины
И дует в угли костровой.
Дрова из дуба иль осины,
Здесь жар хороший, там плохой.
 
 
Какие разные картины:
Один рубить ушел в забой,
Другой столоначальник чинный
Дрожит над взяточной мошной.
А третий погрузился в тину,
Запил, отправился в запой.
 
 
Какие разные картины:
Там дети плачут, там смеются.
Все больше честные людины
Слезами горькими зальются.
Их обдирают, будто липку,
И лапти прочные плетут,
Всем жирным дядям из столицы
Народный сувенир везут.
 
 
Да вот никто их не осадит,
Уж слишком высоко сидят,
Не понимают, христа ради,
Что люди тянутся к засаде,
Не дай господь, запалят сад!
 

«Что снегопад? Что ливень или слякоть…»

Подкаблучнику

 
Что снегопад? Что ливень или слякоть?
Они пройдут, чтоб возвратиться вновь.
А ты не понимаешь – нужно плакать,
Когда уходит светлая любовь.
 
 
Когда прощенья не просил у мамы,
Когда тупая грузная жена
Ревниво, глупо, вздорно и упрямо
Друзей вокруг тебя разогнала.
 
 
И ты один копаешься на грядках,
Команды выполняя, будто вол.
Уже давно с собой играешь в прятки,
Не ощутив в своих воротах гол.
 

«Нас Всевышний в сомнениях топит…»

 
Нас Всевышний в сомнениях топит,
Что не так, ну а где-то никак.
И, живущие в мире утопий,
Покупаемся мы за пятак.
 
 
Уподобясь прожорливой щуке,
Мы наживку хватаем сполна.
И не ведаем – все эти штуки
Приготовил для нас сатана.
 
 
Нас холява духовно сжирает,
Все берут, почти каждый дает.
И внимания не обращают
На безмерно растущий живот.
 
 
Мы забыли, что хлеб свой насущный
Каждый вкусит чрез пролитый пот,
Позабыли про суд, всем грядущий,
А он близок, он скоро придет.
 

Армения,
Татевский монастырь

 
Я лечу к тебе, Татев, я лечу!
Я к тебе прикоснуться хочу.
Выше гор, выше горных орлов
Попадаю под праведный кров.
Здесь под сводами мудрость живет,
Людям праведным крылья дает.
Там на дне Варатан бурунит,
Камни точит, к Араксу бежит.
Помнит все ледяная вода,
Кто откуда прошел и куда,
Помнит орды и черные дни,
Когда книги бросали в огни,
И как девушек брали в полон,
И как враг покатился под склон,
И как землю нещадно трясло.
Но добро уничтожило зло.
Все сегодня замазаны щели.
Мудрость Бога в крестильной купели.
И стоит, все напастья презрев,
Среди гор старый, мудрый Татев!
 

«Камень заплакал в середине скалы…»

 
Камень заплакал в середине скалы.
Чистые слёзы по стенам текли,
Горькие слезы по стенам текли,
Камня страдания в реку несли.
 
 
Камень кручинился, камень стонал,
Он о свободе, о воле мечтал.
«Нам бы на поле иль в ласковый лес» —
Так соблазнял его каменный бес.
 
 
Вот и поставил себе камень цель:
Горькой слезою промыть в скалах щель.
Годы старался. Грустны дела.
Не устояла большая скала.
 
 
Все! Развалилась крутая скала.
Камень слетел из родного седла.
Все разметала большая река,
Глупому камню точит бока.
 
 
Разве свобода в стихии чужой?
Солнце не греет над головой…
 
 
Вот бы и нам всем подумать пора —
Вместе мы братья – большая скала!
 

«В мире этом жуть творится…»

 
В мире этом жуть творится,
Но ничто не загорится
В черствой, выжженой душе
Не сегодня, не уже.
 
 
Искорка в глазах пропала,
Только радость капитала,
Жадность узел свой вязала.
Из-за сотни и другой
Муть в душе, дурной настрой.
 
 
А любовь цветами светит.
Где-то радуются дети.
Но в ушах звучит ноктюрн —
Шелест банковских купюр
И одежды «от кутюр».
 

«Калуга нас определила…»

Съезду Союза писателей России

 
Калуга нас определила
В свою болотистую Квань.
Гордыня веером крутила,
А под окном цвела герань.
 
 
Цвели гортензии, фиалки,
Распространяя аромат,
Но мы в клубах словесной свалки
Не отмечали скорбных дат.
 
 
Тщеславья ярмарка бурлила,
Упершись в утреннюю рань.
И никому не приходило —
Отмыть, очистить эту Квань.
 

Русский язык

 
Больше чем надо, не надо.
Больше чем было – невмочь.
Глянь, модераторов стадо
Кластер пилило всю ночь.
 
 
Мысли ползут, словно гады,
Без креатива ползут.
Бренды – вот новая радость —
К имиджу нас приведут.
 
 
И создадут мундиали.
Радуйся, русский народ,
На забугорной вуали
Слово несет идиот.
 

«Биатлон! Биатлон…»

 
Биатлон! Биатлон!
Не казачьих шашек звон.
Бег – подобие коня,
Только конь при этом – я.
Сила мышц и сила духа,
Здесь не ходит расслабуха.
 
 
Вот мишени установка.
Черные окошки ловко
Закрываем, нужно пять.
Ты душе моей, винтовке,
Ветер, не мешай стрелять!
Нужно точно попадать,
А потом по снегу мчать.
 
 
Вся страна следит за нами.
Не одни мы, тренер с нами,
Доктора, сервис-бригады.
Все надежно делать надо.
 
 
Вот тогда придет успех,
Станем выше, лучше всех.
Нас признают миллионы —
И победы сладкой звоны.
 

«Я молодость свою испил до дна…»

 
Я молодость свою испил до дна.
Исколесил Востока бездорожье.
Таежная Сибири пелена
И рыжие карьеры Криворожья.
 
 
Карпаты и Уральские хребты,
Кавказские вершины и мелодии.
Степного ветра яркие цветы
И волжские причалы, ялы, лодии.
 
 
О, Родина моя, СССР —
Державная, великая, родная!
Чертями меченый предатель-изувер,
Шакалов раздирающая стая.
 
 
О, Русь моя – народов колыбель,
Они опять к тебе идут, бегут, стремятся.
Прими детей, открой пошире дверь,
Яйцеголовых нечего боятся.
 
 
Тевтонские и галльские полки
Тебя уже на прочность проверяли.
Их слезы помнят реки, ручейки
И пыль дорог, которыми бежали.
 
 
Бежали без оглядки, словно псы,
Нашкодившие на чужом подворье.
Ты, Русь, детей покрепче обними,
И возвратится наше лукоморье.
 

Песнь Крыма

 
Хороша дорога к дому,
Так прекрасна, так светла!
Почему ж вокруг бунтуют
Безголовые тела?
 
 
Я, похоже, загостился
В вихре танца гопака.
Незаметно превратился
Вдруг в изгоя-батрака.
 
 
Корни оборвать хотели,
Вырвать из родной земли.
Только злыдни не успели —
Русские крепки дубы.
 
 
Это матушка-Россия
Напоила нас добром,
Приласкала, накормила,
Пригласила в отчий дом.
 
 
Хороша дорога к дому,
Так прекрасна, так светла.
И плевать бы мы хотели
В ложе мерзости и зла.
 

«Снова плачешь, Украина…»

 
Снова плачешь, Украина —
Постоянная кручина?!
Тебя грабили турчины,
Сокрушив плетни и тыны.
Сколько жинок да детей
Турок полонил, злодей.
Шведы, ляхи, австрияки
Рвали землю, как собаки.
Немцы тоже здесь бывали
И фашистов воспитали.
Оглянись, итог каков!
Палестинских казаков
Ты немало приютила,
Порулить их допустила.
Полукровки, четвертушки
Мутят воду, как лягушки,
Да заумностью своей
Все грешат на москалей.
 
 
Русские ж тебя кохали,
Крепко братски обнимали,
От злодеев защищали.
Вспомни, как подарками
Щедро засыпали.
Херсон, Харьков, наш Донецк
И Одесса, наконец.
Чисто братское стремленье,
Крым был отдал в управленье.
 
 
Так проснитесь, казаки,
Вы же на подъем легки.
Запорожцы, осмотритесь,
От фашистов отряхнитесь.
Изведите злую вошь,
Что залезла в гриву, в хвост.
И прикиньте, что за шансы
Вам сулят американцы.
Своим праведным умом
Обустройте отчий дом.
 

«Что написано в строке…»

 
Что написано в строке,
Топором не изведешь.
А ты бросил налегке,
Может, правду, может, ложь.
 
 
Так сказал и не подумал
Эти мерзкие слова.
Ветер очень сильно дунул,
Покатилася молва
 
 
И под корень подрубила
Неплохого человека.
В слове есть большая сила.
Но умом-то ты калека.
 

«Ночь глуха, шальные мысли…»

 
Ночь глуха, шальные мысли.
Пред рассветом – петухи.
Два ведра на коромысле,
Девичьи шаги легки.
 
 
Я бы вечно любовался
На прекрасный гибкий стан,
Не дают американцы,
Сирия, Афганистан.
 
 
Украину у порога
Очень глупо подожгли.
Господа, побойтесь Бoгa,
Задохнетеся в пыли.
 
 
Скачут галичане в танце:
«Кто не скачет – тот москаль»,
Как в саванне африканцы,
Не заглядывая вдаль.
 
 
Даже в дальнем приближенье
Штаты тупо за спиной
Своим чёрствым отношеньем
Людей топчут в перегной.
 
 
Невдомек тупым барбосам,
Что славян не погубить.
 
 
Как потомков малороссов
От России отделить?
 
 
Смех девичий у колодца,
Чистая журчит вода.
И Россия остается
Быть Великою всегда.
 

«Стариковское ворчанье…»

 
Стариковское ворчанье
Просто так… Себе под нос.
Стариковское ворчанье —
Удивительный вопрос.
 
 
Глянь, беснуются в эфире
«Примадонны», «короли».
Все сотрется в этом мире,
Затеряется в пыли.
 
 
А людская память сердца,
Тем она и хороша,
Что откладывает семя
Постепенно, не спеша.
 
 
Академиков надутых
Растирает в порошок.
С грязно нажитой валютой
Резко выплеснет горшок.
 
 
Добрую людскую память,
Что не пляшет между ног,
Через годы и эпохи
На руках лелеет Бог.
 

«Перемалываю жизнь…»

 
Перемалываю жизнь,
Что теперь лишь ночью снится.
Пройдена давно граница
В развитой капитализм.
 
 
Здесь свободы дух тупой
Тень бросает черной птицей,
В юные умы ложится
Звон монеты золотой.
 
 
Здесь жестокость правит бал,
А духовности остатки
Будто бы играют в прятки.
Здесь накал и карнавал.
 
 
Виртуальный мир бурлит,
Но живого нет общенья.
Игры в будни, в воскресенье,
Возвращенье в неолит.
 
 
Точит червь меня простой,
Хочется духовной пищи.
И хожу я, словно нищий.
Где Чайковский? Где Толстой?
 

«Не ходи туда, где не зовут…»

 
Не ходи туда, где не зовут,
Не покаются, прощенья не попросят.
Не ходи, тебя уже не ждут,
Там гордыня с гордостью вопросят.
 
 
За забором слышен лай собак,
Зло и Эго во дворе гуляют.
Может так, а может быть, не так,
Но Добро давно не принимают.
 
 
Не ходи! Там могут не понять.
Время – лучший доктор, время лечит.
Нет, оно не повернется вспять
И кого-то, может, покалечит.
 
 
Вот тогда Добро и снизойдет
И собаки злые дух испустят.
А в молении прозрение придет
К тем, которых мы сейчас нашли в капусте.
 

«Что ты мечешься над жизнью…»

 
Что ты мечешься над жизнью
Близких и чужих людей?
Видишь мир, как через призму,
В преломлении осей.
 
 
Отпусти, дружочек, вожжи
И ветрила приспусти.
Перекисли уже дрожжи,
Выплесни их по пути.
 
 
Во вселенной есть законы,
Неподвластные умам.
Меж законами препоны —
Это сотворил ты сам.
 
 
Жизнь, конечно, бесконечность,
Мы горим или коптим,
А потом уходим в вечность.
Внукам – искры или дым.
 

«Донбасс, Донбасс…»

 
Донбасс, Донбасс!
Ты смотришь в нас
И ранишь прямо в сердце.
Неужто Украина глаз
Промыла горьким перцем?
 
 
Горилку бросила свою
И перешла на виски.
В противном НАТОвском строю
Жует еврососиски.
 
 
И галичанам не понять —
В Донбассе русская печать.
Россия им отец и мать,
У них Россию не отнять.
 
 
А вы же предали родню,
Религию сменили,
Все подрубили на корню,
Фашизм к себе пустили.
 
 
Фашист он нам уже не свой,
Славянский отщепенец.
Вот потому и принял бой
Донбасский ополченец.
 
 
А в Киеве идет грызня,
Грызутся полукровки.
И так разодрана страна,
Но ей торгуют ловко.
 
 
Грызутся и вбивают клин
Воззваньем разных партий.
Настанет скоро день новин,
И много новых Украин,
Галиций или Буковин
Появятся на карте.
 

«У Воронова Толи…»

А. Н. Воронову

 
У Воронова Толи
Все ноты на престоле.
Сыграй нам, слышишь, Толь,
Наш джазовый король.
 
 
Но мир – сплошная драма,
Дурит Барак Обама.
Он сущий паразит,
Нам санкцией грозит.
 
 
Ему не повезло!
Всем санкциям назло,
Мужик с российским норовом,
Лобает Толя Воронов.
Играет он для нас
Их негритянский джаз.
 

«Колеса по рельсам стучали…»

 
Колеса по рельсам стучали,
На небе бродила луна.
И утро высокой печали
Умылось росою сполна.
 
 
Здесь все раньше русским дышало,
В привольных маньчжурских степях,
Но только куда-то пропало
На красных кровавых штыках.
 
 
Устрой остановку в Харбине,
Приди к давним русским столпам,
Пешком погуляй, не в машине,
И помяни павших там.
 
 
Тот город в маньчжурском безлюдье
Россией взращен навсегда.
О, судьбы, российские судьбы,
Как вас покарала беда!
 
 
Но навсегда тут остались
Насыпи, храмы, мосты,
С памятью русской венчались
КВЖД и цветы.
 

«Бегут года, бегут, летят…»

Ирине Шарф к юбилею

 
Бегут года, бегут, летят.
Позавчера был детский сад,
Вчера ходила в школу.
А нынче глянь, вдруг пять…
Тсс… нет, нет, нет.
О женском возрасте молчат,
Тем более мадонны джаза.
Ей громко только «бис» кричат.
 

«Ты снежные январские морозы…»

Петру Порошенко

 
Ты снежные январские морозы
Веселым знойным летом не дури.
Наступит время, закустятся розы,
И лето расфуфырит фонари.
И бабочки, и мошки, и букашки —
Все закружатся в ярко-страшной пляске
Перед смертельно яростным огнем,
Без думы и без смысла пропадая в нем.
 
 
Сегодня же январские морозы
Рисуют на стекле кривые рожи.
А между них вселенский дивный глаз,
Который вновь до пят пронзает нас,
Который видит огненный Донбасс
И в чёрных головах строй
                              мерзостных проказ.
 
 
Но, только, Петя, это не проказы.
Все это президентские указы.
Но только это, Петя, не бумажки,
А грубые в политике промашки.
Похоже, плохо ты историю читал,
Вновь испеченный войска генерал.
За кровь солдат, и женщин, и детей,
За все ответишь, командир-злодей!
 

«Кто-то ходит по канату…»

 
Кто-то ходит по канату,
Не теряя равновесья.
А под кем-то пол уходит,
Улетая в поднебесье.
Жизнь всегда разнообразна
И внутри нас, и извне.
Только зря тупой и слабый
Ищут истину в войне.
 

«Да! Да! Мы – дети сверхдержавы…»

 
Да! Да! Мы – дети сверхдержавы,
Не затерявшейся во мгле.
Мы дети чести! Дети славы!
Нам нравится сидеть в седле.
 
 
Но алчность – гадкая подруга
Тупых до ужаса людей —
Стремится выбить нас из круга,
Пугает санкцией своей.
 
 
Нас бьют слегка, но мы крепчаем.
Мы правдой русскою живем
И постоянно защищаем
Огромный наш славянский дом.
 
 
Сестренку нашу соблазнили,
Но не стремятся замуж взять.
Дивчине так мозги свинтили,
Что стала деток убивать.
 
 
И вы хотите, чтоб Россия
Могла все видеть и молчать?
У нас учителя лихие
И психиатры неплохие,
Вам бы историю читать —
Не просто по строке бежать,
А постараться все понять.
 

Русский ужин

 
Грустный пасмурный вечер
Мне на плечи ложится.
Что ж, капуста и сало
В этот час пригодится.
Самогона бутылка и
Соседи при ней.
С каждой рюмкой беседа
Вверх взлетает смелей.
Закипает картошка,
В ней клокочет вода,
Но беда за окошком,
В Украине беда.
Там, где Русь начиналась,
Слышны вопли и крик.
Там людей убивают
Лишь за русский язык.
 
 
Шакалья стая
Полицайских щенков
Ненавистно мечтает
Разорить русский кров.
А кишка тонковата
У нацистов пока,
Но Европа и Штаты
Пляшут там гопака.
И фашистов из соски
Очень сладко поят.
На Россию в березках
Свое платье кроят.
 
 
Нам Париж покорялся
И Берлин вслед за ним.
Вашингтон тоже хочет
Уподобиться им?
Только нам то не надо.
Не дразните наш дом,
А присядьте-ка рядом,
Самогонки нальем.
 

«Разговоры какие-то странные…»

 
Разговоры какие-то странные,
Слышно, лаются на кого-то.
Может, головы деревянные?
Или просто насплетничал кто-то.
 
 
Этот кто-то! Ах, этот кто-то!
Верно, мерзостью одержим.
На дуэли сразили кого-то.
Дурни маются – строгий режим.
 
 
Эти кто-то – ползучие гады,
Мозг заполнили, уши, глаза.
Их давить поактивнее надо,
Чтобы чистая пала роса.
 

«Узнать. В себе таить…»

 
Узнать. В себе таить,
Все пережить,
Тупым особам намекая,
Что жизнь железная такая.
Можно согнуть,
Нельзя разбить.
Но надо жить,
Жить, созидая.
 
 
Нет! Тупость не приемлет ничего,
Не ведает, что впереди, не знает.
Что ж из того?
Пред свиньями кто бисеры метает?
О чем тогда мечтает он?
О, колокольный сладкий звон!
О, заблуждений сладкий сон!
Кто громче всех кричит,
Тот цель не достигает.
 
 
Узнать и пережить.
И глупость победить,
И алчность одолеть,
Душой не заболеть
И не слукавить.
 

Разговор с Музой

 
– Не приходи ко мне без смысла
Поговорить о том о сем.
Взяла бы лучше коромысла
Да принесла водицы в дом.
 
 
Что, нет? Ты тяжести не носишь!
Ты есть воздушность. Нежность ты сама.
Кто старость нам из юности приносит?
Как написать? Не приложу ума.
 
 
– Так не пиши, никто не заставляет.
Коли дрова и кипяти свой чай.
Я ухожу к тому, кто в ночь мечтает.
А ты читай, читай и не гадай.
 

«Берег Ахтубы седой…»

 
Берег Ахтубы седой,
Ленинск – город молодой.
Здесь красивые девчата
Улыбаются с волной.
 
 
Очень древняя земля —
Пойма, речки и поля.
И история России
Здесь творилася не зря.
 
 
Утверждалась тут Москва
Как России голова.
С Калитою хан Узбек
Подружилися навек
Да родили Русь по-новой
Справедливой и суровой.
 
 
С ахтубинского причала
Наша славная страна
Мировой державой стала,
А Сарай хирел, страдал,
Больше мощью не блистал.
Рядом Ленинск подрастал.
 
 
Тихо, скромно и без помпы
Этот город много помнит.
Он давно уже готов
Встать в ряд лучших городов.
 

«Ты одна, ты печальна, ты ждешь…»

 
Ты одна, ты печальна, ты ждешь,
А на улице солнце, не дождь.
Ты по улице этой идешь,
Тебе солнце не солнце, а дождь.
 
 
Ты одна! Ты одна! Ты одна!
Ты никто, ты не мать, не жена.
Вся вселенная солнцем полна,
А ты снова, ты вечно одна…
 
 
Может, круг разорвет тишина?
Но безмолвие тоже без сна.
И какого всем нужно рожна?
Ты одна… Ну и что, что одна?
Не над всем властен здесь сатана.
 

Кулачка
Поэма

 
Морщинистая, древняя старуха
В окрестности вгляделася с тоской.
В глазах стояли горе и разруха,
В душе был многолетний непокой.
 
 
Тихонько на колени опустилась
Среди больших раскидистых берез
И Господу покорнейше молилась,
В глазах сухих слезинка появилась.
Все выплакано, нету больше слез.
 
 
Старуха свою землю целовала.
И в озере, покрывшемся кугой,
Водой родной, как девочка, плескала.
На сердце тихо приходил покой.
 
 
Потом деревнею она пошла родной,
Смотрела молча, что же тут осталось?
Дорога, вся заросшая травой,
И церкви кирпичи,
                     в которой обвенчалась.
 
 
Среди бурьяна видит бугорок.
Вот здесь когда-то их изба стояла.
Здесь счастья жизни испила глоток,
На этом месте деток нарожала.
 
 
И ноги подкосились, а душой
Она родную землю обнимала.
Дни потянулись жизни непростой.
Все прокрутилось с самого начала.
 
 
Родилась здесь, крестилась тут она,
Здесь в зыбке мама с песнями качала.
На поле с детства. Но пришла весна.
Любовь она нежданно повстречала.
 
 
Веселой свадьба осенью была.
Любви большой стелила покрывало.
Возлюбленных на крыльях понесла,
Но что-то горькое судьба им начертала…
 
 
А Саша с Машей, молодой душой,
По жизни планов строили немало.
Чрез год с младенцем и большой избой
Их все село родное поздравляло.
 
 
Сначала жили трудно, небогато,
Но от зари до самого заката
В руках была соха, коса, лопата.
И расплодились поросята,
В хлеву и овцы, и телята.
 
 
Трепали лен, холсты белили,
Станочек ткацкий смастерили.
Сучили пряжу, вышивали,
Зимою валенки валяли.
 
 
Ребята старшие при деле,
Летели дни, года, недели.
 
 
Быков и земли прибавляли,
Они трудились, не зевали.
За труд, что вложен был в поля,
Платила щедро им земля.
 
 
Но грозно грянул
                     год тридцатый,
Пришел указ от супостата.
Всем, кто богат, тому пенять,
И все имущество отнять.
А семьи выселить в Сибирь,
Подальше, где лесная ширь.
 
 
У Александра с Машей тоже
Забрали все, что было гоже.
Скотину, веялки, избу
И искалечили судьбу.
 
 
Без хлеба, тот, что можно сеять,
Семью отправили на Зею.
С конвоем гнали их туда,
Где гнус-мошка и холода.
 
 
Людей согнали больше тыщи
В край нежилой почти без пищи.
«Живите здесь и не ропщите,
Землянки ройте, лес валите».
 
 
Один зипун, на нем заплата,
А норма – это дело свято.
Не будет нормы – нет оплаты.
 
 
За труд оплата та проста —
Жидка баланда, как вода.
Не каждый день и не всегда.
Кто недоволен – плеть легка.
 
 
На родину им нет возврата.
Скулят голодные ребята.
Начальство голодом морило,
Зима морозом изводила.
 
 
А вот когда пришла весна,
Расхохотался сатана.
Детишки разом заболели.
Быть может, что не то поели.
 
 
У всех болели животы,
Все часто бегали в кусты.
В спецпоселении за тыном
Ни школы нет, ни медицины.
 
 
Малые Мишка и Наташа,
Кровинки наши, радость наша,
В один час встали у порога,
Душою чистой встретив Бога.
 
 
И Александр не сдержался,
Над комендантом надругался,
Оглоблей врезал прямо в лоб,
Добавив: «Гад ты, остолоп!
А вождь, усатый ваш грузин,
Подлец, засранец, сукин сын».
 
 
Охранники не прозевали,
На месте Сашу расстреляли.
Марусю тоже не щадили,
Ногайкой яростно лупили.
И в карцер бросили, в подвал.
Конец семье. Семьи обвал.
 
 
Детишек старших разлучили,
По детдомам распределили.
При этом в разные сослали,
Фамилию им поменяли,
Чтоб свои корни потеряли.
 
 
Учили грамоте и жизни,
Как нужно жить при коммунизме.
С утра твердили дотемна:
«За детство счастливое наше
Спасибо, родная страна!»
 
 
Марусю тройка осудила,
На двадцать пять приговорила
В холодный край, совсем неблизкий,
Там вкалывать без переписки.
И потянулись годы тяжки.
За что все это ей, бедняжке?
За то, что труд она любила,
Себя и мужа не щадила,
Трудясь, лентяев жить учила
И пятерых детей родила.
 
 
Баланда, брюква и картошка,
А иногда чуть-чуть горошка.
Без радости, как звери жили,
Свои сердца ожесточили.
И миллионы так людей
Свободы жаждали своей.
 
 
Ты почему, моя Россия,
Христа Иисуса не спросила?
Сломала храмы, колокольни
И побросала людей в штольни.
Сиди в застенке и трудись,
Скорей построим коммунизм.
 
 
Умы-то лучшие сажали.
Они среди снегов в повале
Стране ракеты создавали
И потихоньку вымирали.
 
 
А босяки все возвышались,
Копили деньги, обжирались.
В надсмотрщиках полстраны.
Все те дела от сатаны.
 
 
Тогда все Бога позабыли,
И храмы редко где звонили.
Лентяи лучших изводили,
Стреляли, в лагерях гноили.
 
 
А вскоре грянула война.
Она с собою унесла
Еще под сорок миллионов.
О, сколько было горьких стонов!
 
 
После войны опять сажали.
Руины зэки разбирали,
Заводы строили, каналы.
А коммунизма запевалы
Идеей ложной упивались
И над крестьянством издевались.
 
 
Им не давали паспортов.
Вот молодые и стремились
Скорей покинуть отчий кров,
Освободиться от оков.
 
 
Деревни быстро постарели
И постепенно опустели…
 
 
Старуха поднялась с земли,
Куда-то ноги побрели.
Детей она не отыскала,
Всех тех, что родина забрала.
Одна жила и горевала
И в церкви Бога вопрошала:
За что ее в земном аду
Страна родная избивала?
 
 
Но вот она в родных местах,
Где молодость прошла в цветах.
Тихонько к кладбищу подходит,
Могилу матери находит,
Стоит над бугорком отца.
 
 
По телу легкая трусца
Любовно, радостно проходит.
Сознание в туман уходит,
В родных полях, как дымка, тает.
С улыбкой счастья на лице
Она спокойно умирает.