Текст книги "Совесть русского народа. Василий Белов и Валентин Распутин"

– Американцы боятся всякой национальной культуры. Известно, государство крепится верой, историей, традициями, культурой. Там, где это все не культивируется, там все быстро рушится. Как только вы вернулись к вере предков, стали в школах преподавать Закон Божий, вводить ордена и медали, возрождать символику, так американцы почувствовали опасность, почувствовали свою погибель. Они – космополиты, они уничтожили культуру тех народов в Америке, на земле которой построили свое государство. Продолжайте восстанавливать на государственном уровне сербские традиции. В этом ваша сила и единство.

Наши белорусские коллеги поддержали Белова. В этой республике тоже знают Радована Караджича не только как бесстрашного лидера сербского народа, но и главное, как политика, возрождающего национальные и православные традиции, воскрешающего историческую память.

– Вы совершенно правы, господин Белов, – кивнул Караджич. – Враги стараются уничтожить в первую очередь древние монастыри, книги, исторические памятники. И в этом есть опасность. Сотрут с лица земли Косова монастыри и храмы, значит, сотрут память людскую… Доказывай потом, лет через сто, что Косово исконно сербская земля. Что на ней монастыри с 11 века хранили веру сербов.

– Я уже не раз говорил: «Сербы могут жить без хлеба, но не могут без державы». Зачем нам чистое этническое государство?! Это президент Боснии Изетбегович в своей «Исламской декларации» писал о том, что исламское общество вообще не может соединиться ни с какими другими. За это произведение он угодил в тюрьму. Когда вышел – еще большим расистом стал. Беспорядок на Балканах нужен США, чтобы держать Россию в узде. Мы видим, как Запад бьет по нам из-за страха перед Россией. А в США какая-то космополитическая закулиса подталкивает мусульман нападать на сербов и требовать большего. Чтобы обойти эту «закулису» и приблизиться к мирной развязке, я пригласил Картера к себе. Мы помогли провести ему связь отсюда с Белым домом. Но «закулиса» оказалась хитрей.

– Господин Караджич, вы сказали, что ни разу в честном бою не проиграли мусульманам, – включился в разговор и я. – Но разве вы не осознаете, что проигрываете пропагандистскую, информационную войну?

– Пропагандистскую войну мы, к сожалению, выиграть не можем, – со

гласился Караджич. – Как мы можем повлиять на политику СМИ в США, Англии, Германии? Никоим образом. Потому весь мир и не верит нам. Путем обмана, подтасовок и фальсификаций они демонизируют сербов, переворачивают всё вверх дном, приписывают зверства мусульман нам. Приведу вам примеры. Вы уж больно острую проблему затронули. Когда в Сараево взорвался снаряд у булочной и в очереди погибло четырнадцать человек, западное телевидение и пресса тут же сообщили, что снаряд – сербский. Стали разбираться. Снаряд не был выпущен с сербской позиции, он вообще был оборудован на земле. Но это сообщение ООН скрыли. А эмбарго ООН против сербов ввели. Теперь другая пропагандистская провокация. Мусульмане разрушили национальную библиотеку в Сараево, подожгли с разных сторон….А что пишут на

Западе? Пишут, будто вице-президент Колевич, дороживший библиотекой и изучающий английскую литературу в университете, отдал приказ генералу Младичу взорвать ее. Ложь. Про сербских снайперов пишут. Генерал Младич отдал приказ – не стрелять. А мусульмане стреляют. Известно уже, что от мусульманских пуль погибло 80 процентов солдат ООН. О 20 процентах пока не выяснено. Запад же опять молчит, пишет об обратном.

Караджич приводил убедительные аргументы.

В то время я уже собирал для своей новой книги «Информационная война» подобные факты. Кроме старых исторических примеров, подтверждающих особую роль средств массовой информации в оболванивании человека, мне нужны были новые, из современной практики. Зная о моем проекте, Белов ещё в самолете порекомендовал мне поднабрать деталей для книги у Караджича. И вот я едва успеваю записывать всё сказанное Караджичем о новых технологиях ведения информационной войны на Балканах. Белов поглядывает на мой блокнот. Поглядывает с пониманием. Книга «Информационная война» выйдет через три года, в ней обязательной обличительной и пропитанной горькой правдой будет глава «Сербия – первая линия обороны России». К уже приведенным примерам Караджича накопятся к тому времени и другие доказательства фальсификаций мусульман против сербов. Доказано будет, что не сербы, а мусульмане взорвут 28 августа 1995 года в Сараево мину на рыночной площади. Погибло, якобы, 68 человек. Американцы воспользовались взрывом, и их самолеты бомбили сербов. А потом, благодаря лорду Оуэну, американскому генералу Чарльзу Бойди и русскому генералу при представительстве ООН Андрею Демуренко, выяснилось, что не могло одной миной сразу убить 68 человек, что под трупами убитых лежали умершие за неделю до взрыва! Врала западная печать и про беженцев, и про концлагеря, и про массовые захоронения. Крик подняли, что в Сребренице сербы убили восемь тысяч мусульман. А когда начались выборы, обнаружились пропавшие три тысячи мусульман, пришедших на голосование. Копали могилы, причём в присутствии генерала войск ООН Филиппа Морильона, а в могилах – не мусульмане, а по десять-пятнадцать сербов. Писали, что хорватская армия изгнала 250 тысяч сербов из Сербской Краины, а на самом деле с родной земли навечно было изгнано 600 тысяч. И так везде правду о балканской войне западные журналисты по чьей-то верной подсказе и управлению отнимали у сербов.

Так как беседа с Караджичем оказалась затяжной, то приход в кабинет президента генерала Ратко Младича застал нас врасплох. Один Караджич спокойно поднялся, и, подняв ладони, тем самым его поприветствовал:

– Вот подошел и генерал Младич.

– Добрый день, русские друзья! – поприветствовал всех генерал.

Караджич подвел Бабурина к Младичу и высказал о нем целую громаду лестных слов. Впрочем, всё это было правдой, ибо Бабурина уважали в Сербии за его активную просербскую политику.

Познакомились с прославленным генералом и мы.

Первое, что нас поразило, Ратко Младич свободно говорил по-русски. Выяснилось, что он в советское время окончил у нас академию Генштаба. Поняли мы в разговоре с генералом-юнаком, откуда в сербском народе такая вызывающая восторг популярность Младича. Народ просто боготворит своего защитника. В начале боснийской войны он проявил себя, как энергичный и жесткий военачальник. За очень короткое время ему удалось организовать боеспособную сербскую армию. Однако самую горячую любовь он снискал у простых солдат-ратников. После того, как Младич сам в разгаре боев ходил в атаки, выказывал примеры отчаянной храбрости и смелости, не боялся смерти, получал ранения, о нём слагались легенды. Страшную рану получил он под Бихачем. Младич никогда не терял чувства самообладания. Даже тогда, когда на его глазах горел родительский дом, он видел пожар с горы Враца и не знал, спаслись ли мать и дети. Сербы были уверены: там, где Младич, там будет остановлена расправа над сербами. Именно так говорил русский солдат о маршале Жукове: «Там, где появляется Жуков, будут прорыв и победа!». Вот, оказывается, почему сербы зовут Ратко Младича «сербским Жуковым».

В Сараево сербские офицеры рассказали нам и о семейной трагедии генерала-юнака. Его жена погибла от взрыва мусульманского снаряда, а дочь, студентка, покончила с собой.

Непродолжительная беседа Бабурина с генералом Младичем была посвящена демилитаризации всех зон Боснии, нарушению мусульманским миром и США эмбарго на поставки оружия, опасной политике идеологов «нового мирового порядка», способствующих на Балканах реализации в ущерб интересам России опасных проектов «Великая Албания» и «Великая Хорватия». Естественно, за счет сокращения сербских земель.

Генерал постоянно связывал войну на Балканах с интересами США и России, открываясь перед нами уже в качестве хорошего дипломата.

– Американцы и те, кто воодушевляет их, использовали самое удачное время для утверждения своих интересов в Европе, для унижения России. Безвременье и слабость России – вот чем они воспользовались. И мы понимаем: чем слабее сегодня Россия, тем слабее Сербия.

Ему вторил Караджич:

– Каждый раз, когда Россия оказывалась слабой, мы платили и платим за это дорогой ценой. На нашей земле проходит генеральная репетиция развала России.

И в эту минуту мы услышали от генерала Ратко Младича информацию, носящую сенсационный характер, которую вряд ли знало или желало знать российское руководство. Василий Белов потом скажет, что неплохо бы сделать какой-нибудь прорыв на телевидение, чтобы эту правду узнала вся Россия.

– Около года назад к Изетбеговичу прилетал Дудаев. Встречался с западными спецслужбами. Встречался с идеологами самой фундаменталистской организации «Мусульманские братья». Ему понравились слова основателя этой организации Хасана ал Бана: «Каждая земля, где произнесены слова: «Нет бога, кроме аллаха!», – это наше отечество! Она для нас свята, и мы должны быть готовы вести за нее войну!». И Дудаев твердо уверовал в мусульманский постулат: «Весь мир, то есть все нации и расы, должны покориться исламу». После переговоров Дудаев попал в поле действия антироссийского координационного центра. И когда у нас, в Сербии, наступали переговоры и перемирие с мусульманами, в Чечне сразу начинались военные действия! В Чечню шла переброска мусульман. Как только в Чечне объявлялись затишье и переговоры, в Сербии мусульмане переходили в атаку. Центр крепко руководил данной переориентацией. Мусульмане всюду умело использовали прекращение огня для обучения и передислокации своих вооруженных сил. Вы в России должны разбить чеченских сепаратистов, как разбили под Сталинградом «Хорватский легион». Запад заинтересован в сепаратизме Чечни, в разрастании войны. Это ослабляет Россию, отвлекает её от защиты своих интересов на Балканах. Запад боится оставить в покое сербов, так как это послужит укреплением русских позиций на Балканах. Но мы понимаем, что Россия станет защитницей Сербии только тогда, когда будет сильной. Создавайте скорее Россию сильной.

Последующая информация так же не открыта миру, не представлена российской общественности.

– Вот Дания выступила за санкции против России. Им хочется отделить Чечню от России. А кто стоит за Данией? Германия стоит! У Германии на Балканах своих интересов не меньше, чем у ростовщиков из США. И воюют они здесь скрытно, тайно, порой хуже, чем американцы. В 1992 году они чуть-чуть не захватили Сербию. Под их нажимом европейское сообщество признало Хорватию, этот известный оплот фашизма. А первыми старую союзницу по фашистским временам признали сами немцы. Им нужен выход к теплым берегам Адриатического моря. Вот почему Германия – главный спонсор войны в Боснии, она хочет германизации Балкан, потому и натравливает на нас мусульман.

Перед окончанием беседы Младич рассказал нам и про американо-натовский разбой на боснийской земле. Как за один 1994 год янки, их «Фантомы», сбили в боснийском небе ради забавы пять легких тренировочных сербских самолетов «Галеб» («Чайка»), нанесли близ Горажде первые удары ВВС по мирным жителям, бомбили сербов близ Сараево и аэродром Удбина в Сербской Краине. Поведал о зверствах мусульман. Как моджахеды сожгли более ста сербских сел. Как убили около тысячи сербов – отрезали им головы, распяли на кресте, сожгли заживо.

Тяжело было слушать о страшном геноциде сербского народа. Ненависть мировой закулисы к сербам переходила все границы допустимого и недопустимого. Сергей Бабурин посоветовал собирать все факты убийств и зверств мусульманской армии для передачи их потом международному суду. Попросил подготовить и передать их также ему, так как он намерен разработать и внести в Государственную Думу России законопроект о геноциде сербского народа.

Тему неожиданно сменил Василий Белов. Вспомнил известные, проникновенные строки стихотворения Пушкина «Песни южных славян» – «Над Сербией смилуйся, ты, Боже!..». Затем не удержался, спросил:

– Товарищ генерал, скажите, Вам пригодились российские военные знания, Вы ведь у нас учились в Генштабе? А как Вы используете опыт югославских партизан последней войны? Ваш отец партизаном был? Говорят, воевал в отряде Тито? Так это?

– Да. И погиб в самом конце войны. Его убили хорватские фашисты. Усташи. Мне было два года. Мать тоже была партизанкой. Моя судьба – это судьба многих сербов, не знающих своих отцов, дедов. А России я многим обязан. Полученные там знания, конечно же, очень помогают.

Закончился разговор тем, что Белов назвал американцев обычными трусами. Единственным дополнением к сказанному были слова: «Они боятся и Вас, генерала Младича, и президента Караджича! Вы выиграли войну. Потому они с вами и разговаривают!».

Уточнять причины и степень трусости американцев никто не стал. Наверняка, у каждого были свои аргументы. И главный – американцы не вышли в открытый рукопашный бой с сербами… Американцы бомбят сербов из молниеносно летящих самолетов, прячась под высокими небесами. Мне подумалось о том, какую психологическую, информационную травлю американцы, да и те же немцы, устроили Караджичу, вождю мощного народного движения, человеку, который для всех сербов стал символом национального сопротивления порабощению и растворению в мусульманских анклавах. Через год после поездки в Сербию я напомню Белову, зашедшему ко мне в думский кабинет, его пророческие слова о трусости американцев. Они настолько боялись Караджича, что не могли сами сунуться в глубь Сербии и арестовать его, они пошли на низость и предательство – попытались убедить президента Милошевича посодействовать им в аресте Караджича и Младича. Долгими месяцами они замышляли, как вывести из игры Караджича?! Он путал все их планы. Их бросало в дрожь от мысли, что Караджич станет не только легендой всех славян, но и их вождем. Не зря спецпредставитель администрации США Ричард Холбрук настаивал в переговорах на уходе Караджича со всех государственных и партийных должностей, на его неучастии в предвыборной кампании, на отказе от выступлений в СМИ. И когда Караджич ради мира и согласия на сербской земле согласился с этим, то дрожащий Холбрук ночью показывал журналистам меморандум, подписанный Караджичем.

Время для беседы было полностью исчерпано.

На столе перед Беловым появились газеты. По оформлению я сразу догадался, что это были экземпляры газеты «Завтра». Белов развернул одну, прочитал заголовок статьи, где было сказано, что «Караджич выиграл войну против Америки». И подарил сербским лидерам российские издания.

К торжественному моменту вручения подарков подключился Сергей Бабурин. От всей нашей делегации он подарил Караджичу красочный альбом «Православные иконы». Кстати, к подбору подарков мы отнеслись самым серьезным образом. Белов откуда-то узнал, что дочь президента Соня Караджич возглавляет в Сербии православную радиопрограмму. И вот для поддержки политического, культурного и духовного союза между православными народами мы и решили подобрать соответствующий подарок.

Белорусские коллеги преподнесли президенту часы.

Долгожданная минута пришла и к Белову. Он несколько дней возил по Сербии свои книги для Караджича. Вначале он вручил ему свой самый известный труд – книгу очерков о народной эстетике «Лад». Сказал, что этот «увесистый кирпич» предназначается жене президента. А самому Караджичу он достал и подарил другую свою книгу – рассказы о жизни русских крестьян.

Не остался в долгу перед нами и Караджич.

Бабурина, Белова, Глотова и меня ожидал в день празднования Рождества удивительный символический подарок. Редко кто мог получить его в Республике Сербской, да еще из рук самого Караджича. Это была сербская серебряная медаль, отлитая по заказу самого президента. Символизировала она верность сербов православной вере. С одной стороны медали был изображен Ангел, с другой – герб Сербии. Депутатам из Белоруссии президент вручил по альбому.

– Приедете в Москву, – сделал пояснение Караджич. – Можете передать их своим женам, пусть носят их на груди в качестве медальонов, пусть ангел хранит их и вас.

Белов заслужил особое трогательное внимание президента. Караджич сказал, что Василий Иванович Белов, как и его многие русские коллеги по писательскому цеху, оказывают неоценимую моральную поддержку сербскому народу в сохранении национальной и культурной самобытности.

– Я признателен Василию Ивановичу за то, что он своими статьями вносит огромный вклад в распространение и утверждение правды о политических событиях на Балканах, смело говорит о борьбе сербского народа за сохранение своей самобытности. В условиях информационной блокады, о которой мы говорили, ваше объективное слово сильнее оружия.

После рукопожатия президента я тоже крепко стиснул руку писателя. Бороться, не быть безразличным, тормошить общественное мнение – такова жизненная позиция этого коренастого, невысокого, седоглавого, мудрого и совестливого человека из далекой древней Вологды. Мы все чувствовали его любовь и тревогу за Сербию.

Караджич не прощался с нами. Зная о наших планах пребывания в Пале, о ночлеге здесь, он, предугадав желание Белова, пригласил вечером встретить вместе Рождество в местном храме.

В кабинет ввалился рослый четник. Сняв с головы фуражку с черным козырьком, он пригласил нас пообщаться с сербскими офицерами. Времени до назначенной встречи с сербскими депутатами в местном парламенте было достаточно, и мы согласились.

Из всех сербских лиц офицерского и генеральского состава мне особо запомнилось одно. Оно напоминало моего родного отца – добродушное, с мягкими глазами, удивительно открытое. Тёплая, бесхитростная улыбка принадлежала генералу Субботичу. Весь его вид демонстрировал собой, несмотря на военную и ладно сидящую на нём военную форму, крестьянскую основательность, уверенность, отчужденность от всех проблем и зол. Я не смог не признаться ему в своем душевном открытии. При добрых моих словах он так искренне и легко заулыбался, что я окончательно готов был уверовать в наши родственные связи. Мы тут же решили сфотографироваться на память. Я по-дружески прижался к генералу… И теперь на видном месте храню этот бесценный снимок. Теперь мне не нужно делать открытий, почему в сербах живет такая искренность и душевная теплота, которая открылась для меня в генерале Субботиче. Да потому что мы действительно братья по вере и духу. Между нами настолько сильные дружеские чувства, что их не под силу уничтожить ни американским ростовщикам, ни продажной прозападной верхушке российской власти. И Белов сказал мне, что ничего необычного в моих чувствах нет: у русских людей не просто дружеская расположенность к сербам, а ощущение родства, зов крови.

Сербские офицеры угостили нас сливовицей – своим национальным напитком, а беседу вели все на ту же тему: когда же Россия поможет Сербии? Вспомнили все битвы, в которых сербы и русские воевали бок о бок.

Белов сидел, глубоко задумавшись. Натруженные руки обхватили седую бороду. Из кармана его пиджака торчала газета – оставшийся экземпляр, который он, уходя из кабинета, пихнул за пазуху.

Неизвестно, сколько времени продлился бы этот урок истории в душной комнате, если бы Белов не завел разговор с белорусскими депутатами о том, чтобы они попросили Лукашенко помочь сербам с вооружением. Для чего, мол, русские патриоты наградили и Караджича, и Лукашенко орденами Андрея Первозванного?! А чтобы они продолжали бороться за объединение славян.

На это предложение по-своему мудро откликнулся генерал Субботич.

– Пусть русские не присылают нам оружие, – сказал он. – Пусть спустят пустые ящики. Мы будем знать о подарке… И сербов это воодушевит!

Поневоле тут согласишься с признанием одного русского полковника, который в беседе с Ратко Младичем испытал невероятное чувство стыда. Он признавал, что Младич – талантливейший человек, исключительно грамотный, волевой командир. Но вот разговоры с ним были тяжелые: «В моем лице всю Россию обвиняли в предательстве. Я, как мог, объяснял, что, мол, и рады мы помочь соседу, да со своими болячками никак не справимся. Но при этом мне было стыдно».

– Нам стыдно за нашу власть, – тихо сказал Белов. – От Ельцина и пустых ящиков не дождешься. Выгоним предателей, тогда поможем.

Удивительно, как Белов почувствовал нить разговора и его накал. Благодаря ему, исход разговора не был мрачным. К тому же он не забыл вручить генералу оставшуюся русскую газету со статьей о Караджиче. Тут и белорусские генералы отличились – преподнесли ему минские часы.

На воздухе ко всем вернулось живое настроение. И даже тёмные поля, что с утра были холодны и чужды, стали вдруг теплыми и радостными. Всех захватила легкая теплота дня. Неожиданно промелькнул женский платок… И вот со стороны противоположной улицы к нам подошла круглолицая, тугая и будто точеная, сербская девушка. Глаза её смеялись, щеки алели. Юное красивое создание оказалось дочерью сербского министра иностранных дел Алексы Буха. Сам министр тоже стоял рядом. Высокий, худощавый, с серыми спокойными глазами. Дочь звали Александрой. Увидев Бабурина, она призналась, что ждала этой встречи, но больше всего хотел, но не смог придти сюда и познакомится с Бабуриным её брат, который знает всё о Бабурине: и как он был в Белом доме, в расстрелянном парламенте, и как помогает сербам… Отец подтвердил слова дочери. В их семье внимательно следили за политической жизнью России. Вместе с министром мы поехали в парламент.

Увидев сербскую девушку, кто-то спросил у местного водителя, а много ли у них красивых женщин? Тот полушутя сказал, что самые красивые девушки Сербии живут в столице Косовского края в городе Приштине, а здесь девки так себе, и их ребята дразнят словом «рыба».

– Почему рыба? – удивленно переспросил хор мужских голосов.

– Потому что… – водитель сделал зигзаг рукой, намекая, видимо, на излишнюю сухость и тонкость фигуры.

Мужчины не согласились, загудели. Водитель смолк.

Парламентский обмен мнениями оказался долгим, зато весьма плодотворным. Местные депутаты интересовались позицией России по отмене санкций, законами, которые собирается принимать российская Дума по укреплению своих позиций на Балканах. Горячо, наперебой, говорили они о том, как Караджич последовательно выступал за политическое урегулирование конфликтов в Боснии. Неприязнь НАТО к Караджичу, по их мнению, была вызвана его симпатией к России. Мы согласились с сербскими коллегами, ибо в действительности знали, что сербский лидер твердо выступал за то, чтобы Россия играла подобающую ей роль на Балканах. Еще в 1993 году в интервью одной российской газете Караджич говорил, что «Германия и другие апологеты западных имперских интересов всегда смотрели на сербский народ как на потенциального союзника России». Бабурин ради подтверждения нашей солидарности вынужден был повторить те же слова, что говорил когда-то сам Караджич, что нынешнее нападение на сербский народ является, по существу, тренировкой и увертюрой кампании против России.

Для Бабурина это была последняя официальная встреча в Республике Сербской и значит последняя возможность в этот приезд заверить боснийских сербов в том, что российские депутаты и деятели культуры, искусства не оставят их одних в беде.

Как всегда, политическая дипломатия Сергея Бабурина отступала перед его желанием быть искренним, честным, нужным. Он вселял оптимизм. Рассказывал о встречах с министром иностранных дел Японии, с министром иностранных дел России. Наше ведомство он критиковал за возвращенные долги Венгрии. Там экологи насчитали, что Россия должна Венгрии из-за того, что авиация распугала в округе птиц, – два миллиарда долларов. И им дали вместо долга 65 самолетов и современные системы ПВО. А когда встал вопрос о возвращении реального долга Югославии в размере полутора миллиарда долларов, то Россия его почему-то не отдала вовсе. Своеобразное предложение сделал Бабурин японскому министру Ватанабе, когда тот заявил, что в России нет национальных интересов. Бабурин ответил, что ему, мол, не надо быть министром иностранных дел Японии. Тот перепугался. А Бабурин тут и предложил: «Вам надо быть министром иностранных дел России». Японец засмеялся.

Шутки разряжали серьезную обстановку за круглым столом.

Я сидел у окна. В какой-то момент я отодвинул легкую занавеску, и зимнее солнце хлынуло в сумрак. Мне хотелось, чтобы все было наоборот, чтобы сумрак скорее перебрался из комнаты на улицу. Я ждал окончания рабочего дня. Хотелось в церковь. Приобщиться к сербскому празднику Рождества.

И я его дождался. Вместе с Беловым мы первыми из нашей делегации пришли к церкви. Около неё было очень много народа. Молодежь веселилась, ликовала. Старики были обходительными, вежливыми. По их манере поведения было видно, что они выдержаннее и добрее, чем мусульмане. На празднике особенно проявлялись их лучшие черты, они представляли собой цельную, благородную нацию, готовую, как никто, на героизм и мученичество.

Рядом с церковью Белов заметил костры.

– Язычники! – выпалил он неосторожно.

Никто на его реплику не обратил внимания. Он посмотрел на меня. Я пожал плечами, ибо не знал сути этого обряда сербов. Подошедшим коллегам тоже было непонятно, почему горящий костер обязательно должен символизировать обряд язычников. Переводчик пояснила, что это древний православный сербский обычай. На Рождество сербы жгут у храма костер из дуба. По-сербски дуб – это «божидба», «божица». В библии написано, что так Иосиф встречал Рождество…

Белов виновато опустил голову и понуро посмотрел на переводчика.

– А храм во имя кого построен? – спросил он, не дослушав до конца интересное пояснение.

– Это храм Богородицы.

К нам с небольшой охраной подошли президент Караджич и генерал Младич. Люди радостно приветствовали их.

Вместе с сербскими героями мы зашли в церковь. Нас встретило большое скопление людей. Посреди помещения красовалась зеленая пышная елка. На постаментах трепетали свечи. Богомольный народ тихо стоял, держа крестом на груди большие костистые руки. Молился. Посматривал на нас и Караджича. Всё, как в русском храме.

Душисто и густо пахло ладаном, еловой смолой и елеем. У меня немного закружилась голова. То ли от синеватого, витиевато растворяющегося дыма кадильницы, летающей в руках священника, то ли от аромата восковых свечей. Мне хорошо слышен тягучий голос второго священника, бормотавшего у иконостаса неведомые мне псалмы. Свеча быстро плавилась в моей руке, её капли обжигали пальцы. Хотелось поставить свечу святому Савве сербскому. Его светлый лик смотрел как раз в мою сторону. Но впереди сияли радостные чистые лица, истово крестились молодые руки, мелькали зелеными рукавами офицеры, и мне было трудно прошмыгнуть вперед.

Под куполом церкви я отчетливо услышал пение старика-священника в выцветшей ризе и фиолетовой камилавке о том, как ликуют ангелы и люди, что родился Христос.

Справа от меня стояли Белов с Караджичем, плечо в плечо. Писателю повезло. Впрочем, он так хотел: стоять вместе с сербским героем и слушать запев церковного хора: «Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума…».

В такие минуты идиллии так хотелось поговорить с Василием Ивановичем. Он чем-то походил сейчас на смиренного старика-монаха. Но здесь единственное место, где мне показалось непозволительным произносить пустые словеса. Я пронизывал его своим острым продолжительным взглядом, молча приглашая пойти вместе к иконе святого Саввы, о котором нам говорил еще в Белграде протоиерей Василий, а он стоял, как вкопанный, не шелохнувшись, погружаясь в церковное пение. Золотистый огонек его свечи падал на задумчивое лицо. Он благоговейно крестился, губы тихо шептали молитву. Наверняка, молитвенные слова касались Сербии. Мне вновь вспомнился надрыв пушкинский души: «Над Сербией смилуйся ты, Боже!». Чем же провинилась Сербия перед тобой, Господи? Разве не искупил своей обильно пролитой кровью, слезами тысяч сербских матерей своей вины перед Тобой этот всеми гонимый и несправедливо отверженный сербский народ? Господи, смилуйся, это же самый верный Тебе человек, самый честный, надежный, трудолюбивый!.. Свеча Белова заплакала, закапала ему на руку. А он, видно, не чувствовал боли, на тихом лице не было видно следов тревоги. Я подошел к нему, и осторожно, послюнявив пальцы, отколупнул наплыв свечи. Он даже не посмотрел в мою сторону. Так и простоял всю литургию, соблюдая с Караджичем заветную тишину. А я всё-таки поставил свечу святому Савве. Перед его ликом на божнице задрожал робкий желтый огонек моей восковой свечи. А попросил я святого Савву об одном: пусть он поможет осуществиться нашим с Василием Беловым мечтам о будущем Сербии.

Один молодой офицер, спасаясь от дьявольского искушения гордыни, долго стоял на коленях перед святым ликом Саввы Сербского.

Служба незаметно близилась к своему логическому завершению. Молодые и старые сербы подходили на причащение к священнику.

Некоторое время я видел, как в ярком свете свечей золотились волосы на голове Василия Ивановича. Рядом с ним Караджича уже не было.

Встретились мы на улице у догорающего костра.

– Славный этот праздник – Рождество, – торжественно произнес он. – Христос родился. Спаситель. А храм этот, оказывается, построил сам Караджич! Подполковник Чумаков сказал, что видел сам, и видели офицеры, как в воскресенье Караджич в этом храме во время литургии читает с амвона Апостол.

Внимательные глаза депутатов повернулись в сторону храма.

– Без веры ни на какое дело не пойдешь, а уж тем более спасать страну.

Кто сказал эти тихие заключительные слова, я не заметил. Мы пошли вразнобой на ночлег.

А мы с Беловым еще погуляли среди соснового раздолья. Поглазели на небо, усеянное звездами. Подивились, откуда сербы нашли в сплошном сосновом лесу дуб для костра?!

– Анатолий, а ты видел, как легко и гордо шли сербы на причащение?! – неожиданно спросил Василий Иванович. – Караджич мне сказал, что перед войной на всей территории республики шло массовое причащение сербов. Я когда-то читал, что этот религиозный обряд имеет символические исторические корни. Так же причащались воины князя Лазаря перед Косовской битвой с турками. Все пали на поле боя.

– Дай Бог, чтобы нынешние сербы сохранили себя в новой битве! – промолвил я.

Утром наша делегация уезжала в Белград, а оттуда путь лежал уже в Россию. Оставались последние минуты пребывания на боснийской сербской земле. Известно, что, если кому-то хочется услышать звуки природы, нужно затаить дыхание. Белов прислушивается к земле и небу, молча, глазами просит то же самое сделать и меня. Мы глубоко вдыхаем чистые запахи сербской земли и молитвенно, незаметно, каждый по-своему, прощаемся со столицей Республики Сербской городом Пале.