Текст книги "Совесть русского народа. Василий Белов и Валентин Распутин"

Белград захватил нас огромным количеством встреч с политической элитой Югославии. Вначале шли переговоры с заместителем председателя Народной Скупщины Сербии Д. Башичем, с заместителем министра иностранных дел Югославии Ж. Йовановичем, затем с руководителями политических партий. С такими, как председатель Сербской Демократической партии З. Джинджич, заместитель председателя Социалистической партии Сербии Г. Перчевич, председатель Демократической партии Сербии В. Коштуница, заместитель председателя Сербской Радикальной партии Т. Николич и так далее. Но эти словесные баталии о судьбе Сербии не могли нам заменить тех раздумий и признаний, с которыми поделились с нами в Сараево и Пале сербы, поставившие свою жизнь под пули и снаряды ради свободы и независимости своей родины.

Сразу после политических встреч Белов отпросился съездить в издательство, в котором готовилась к печати его книга. В Югославии даже в эти трагические дни печатали произведения русских мыслителей. Нам недолго пришлось ждать счастливого книжника (писатель – по-сербски, книжник). У нас было свободное время. Около двух часов мы могли погулять по белградским улицам. Я решил посмотреть набережную реки… И тут Белов взял меня за руку, сунул в нее сербские рубли – динары. Я опешил. Мне приходилось читать в статьях популярного поэта Мустая Карима о том, как он был с Беловым в Париже с делегацией, и тот, получив небольшой гонорар, стал раздавать всем по десять франков. Но то был Карим. Другое время. Иная ситуация. Естественно, я попытался вернуть деньги обратно. Белов был непреклонен. Но, поняв мою растерянность, сказал, что нужно потратить все деньги здесь, на сербской земле, они тут нужнее.

Последним запоминающимся белградским штрихом к рабочему дню было наше посещение самого большого в православном мире храма святого Саввы Сербского. По размерам этот храм больше храма Христа Спасителя в Москве. Василий Белов узнал, что 25 января Русская православная церковь праздновала память первосвятителя братской Сербской земли – преподобного Саввы Сербского, потому мы и решили прикоснуться к сербской святыне, помолиться, постоять в прощальной тишине.

Белов сумел заменить нам гида. Несколькими точными предложениями он охарактеризовал монаха Савву Неманича, как самого державного и проникновенного просветителя Средних веков, как самого глубоко почитаемого Святого в Сербии. Он был первым сербским архиепископом, основателем знаменитого Хиландарского монастыря на Афоне. Если русский народ почитает преподобного Сергия Радонежского, как собирателя русской нации и подвижника, сумевшего народ объединить верой и чувством национального самосознания, то сербы считают преподобного Савву отцом нации, подвижником, заставившим народ осознать свое кровное единство.

С подаренными нам иконами Святого Саввы, с переполняющими душу сведениями о творящемся в Сербии геноциде целого народа мы и улетели в Москву.

Каждый день в России, в основном в её столице, шла борьба за общественное мнение, за возможность оказания давления на кремлевских политиков. Её вели такие писатели, как Василий Белов.

Каждый день в Государственной думе России шла борьба за Сербию, за отмену санкций, поставку гуманитарной помощи, признание Республики Сербской. Ее вели такие политики, как Сергей Бабурин.

Депутаты-демократы из лагеря Гайдара-Явлинского-Чубайса упорно твердили, что России не следует помогать Сербии и вмешиваться в балканский кризис.

Депутаты-патриоты не уставали повторять, что в Сербии попали в беду наши братья, и их и наши национальные интересы надо активно защищать.

Бежали дни, недели, месяцы.

Требовались конкретные шаги, решения. Сербы ждали, держались на последнем издыхании. Ждали, захлебываясь в крови, хороня замученных и зарезанных стариков и детей, что же скажет их любимая, родна «матка Россия».

Россия, сжавшись в жалкий клубок беспомощной продажной власти, сосредоточилась в Кремле.

Василий Белов в который раз возвышал свой голос, писал статью за статьей – «Сербов не сломить», «Дорогой наш друг, Радован, держитесь и не сдавайтесь». Он вновь встал на опасный, теперь простреливаемый не пулями, а ненавистью и злобой демократов-паразитов, на самый высокий бруствер. Встал, как тогда, в Сараево, – над горным склоном. И я слышу его голос презрения к опасности и смерти: «Я свободный человек – на свободной земле!».

Голос его крепнет. Голоса его товарищей бьют в набат. Власть глохнет, корежится в негодовании, в непонимании. Предательски сопит. Но молчит.

Белов публикует раздирающее душу стихотворение «Братья». При её чтении у меня и у моих друзей захватывает дух.

 
Где ангелов хор неустанно поет
В лазури небесного края,
Серебряный месяц замедлил полет,
Дневную звезду упрекая:
«В какой же нужде иль потребе
Два дня тебя не было в небе?»
 
 
Денница-Звезда говорила в ответ:
«Тому и сама я не рада,
Что встретила дважды я божий рассвет
В пылающем небе Белграда!
Едва от стыда не сгорела дотла,
Такие в Белграде творились дела…»
 
 
В самой середине недружеских стран,
Справляя отцовскую тризну,
Родимые братья Димитр и Богдан
На две поделили Отчизну.
И рощи, и пни по зеленым полям,
И храмы, и крепости – все пополам!
 

Пытаюсь выучить стихотворение наизусть. Но успеваю запомнить только первые три столбца. Нет времени, слабеет память.

Тираж у газеты по масштабам страны мизерный Я рассылаю поэму министрам и депутатам. Читайте. Думайте. Принимайте решение.

Кажется, никто в высших российских эшелонах власти не слышит русских патриотов. Идет отрицание необходимого.

Наша команда, возглавляемая Бабуриным, делает заявление за заявлением, требуя услышать боль сербов, снять санкции, остановить геноцид, открыть гуманитарный кордон.

Но власть отворачивается от предложений политиков-патриотов, избранных народом. Сергей Бабурин вносит на рассмотрение Государственной Думы обещанный, многозначащий проект федерального Закона «О прекращении участия Российской Федерации в осуществлении международных санкций, введенных против Союзной Республики Югославии». Ельцин незамедлительно шлет в парламент отрицательное заключение, он, видите ли, против его принятия.

Тогда депутаты-патриоты собирают Государственную Думу на внеочередное заседание. Опять идет схватка между патриотами и лжедемократами, либералами, ростовщические, сатанинские рожи которых уже корчатся от обилия света правды. Они уже признают ошибкой голосование России за введение санкций. Следовало наложить вето, и иметь лишние козыри против безумств США. Государственная Дума наконец-то принимает долгожданные законы «О выходе России из режима санкций против Югославии», «О мерах России по предотвращению геноцида сербского народа в Краине».

Но мы не успеваем. Не успеваем упреждать и противостоять американским интригам и бомбежкам.

Белов приехал в Москву из вологодской деревни с одной целью – придти в Государственную Думу России и посмотреть своими глазами на происходящие словесные баталии. Он садится, как всегда, у меня в кабинете перед телевизионным монитором и до крови кусает губы. Не знает писатель, как достучаться до холодных сердец министров, что нужно сделать, чтобы стон сербских детей сразил их.

Время неумолимо, агрессивно работает против России. Писатель, глашатай и собиратель боли народной это понимает.

В горести и тоскливой обстановке мы предаемся былым воспоминаниям, силимся понять и предугадать, а что там в Сербии с русскими парнями-добровольцами, как себя чувствует Шарапов, сберегла ли того застенчивого парня Игоря икона Белова, не устал ли бороться с марками дейчами подполковник-миротворец Чумаков?!..

Но с каждым разом Белов не может ответить на вопросы – почему американцы активизировали свои действия против сербов, и почему боснийских сербов так открыто сдает Милошевич?

Я объясняю это тем, что Россия начинает трезветь, принимать должные меры по стабилизации ситуации на Балканах, американцам же нужна война, победа мусульман, а не сербов.

В обоснование правильности моих выводов с Сербии поступают все более трагические известия. Как только Радован Караджич выводит сербов и мусульман на мирное решение конфликта, США вновь поджигают фитиль войны и подталкивают мусульман и хорватов к боевым действиям.

– Надо снова ехать в Сербию! – предлагает Белов. – Иди к Бабурину. Пусть он организовывает поездку.

– Да он только что оттуда приехал, прямо из-под обстрела, – отвечаю я.

Американцы помогли Хорватии разработать операцию под кодовым названием «Буря», направленную на ликвидацию независимой республики Сербская Краина. Около 240 тысяч хорватских солдат при мощной поддержке авиации, танков, артиллерии сломили сопротивление 50 тысяч сербских ополченцев. Столица Краины – город Книн пал. Агрессорами было убито 400 сербов и захвачено более 700 квадратных километров исконно сербских земель. Что удивительно, это чудовищное преступление было совершено при попустительстве рядом стоящих миротворческих сил ООН. 200 тысяч сербских беженцев покинули родные дома. Карательные отряды сожгли почти все жилье. История Сербии не знала аналогов подобного большого исхода сербов со своей родной земли. Зато американцы потирали руки, радуясь удаче военного наступления, подготовленного ими. Признав факт зверства хорватской армии, они ничего не сделали для спасения 20 тысяч сербов, оставшихся в окружении. Они промолчали и тогда, когда наблюдатели ООН сообщили, что хорватскими головорезами вывезены из Пакраца в неизвестном направлении 1000 сербских четников.

Их устраивал творящийся геноцид. В это время они требовали от Сербии восстановления деятельности Фонда Сороса, закрытого здесь за шпионаж.

Началась тайная подготовка захвата и Республики Сербской.

Белов это почувствовал, перестал приезжать в Думу, звонить. Пришлось мне писать и звонить ему самому. Нельзя было оставлять переживающего за сербов человека одного с надвигающейся на Караджича и его воинов трагедией.

Проходит время. И снова молчание. Я собрался и съездил с друзьями к писателю в Вологду. Обрадованный гостям Василий Иванович тут же подарил всем по новой книге. На моей размашисто вывел – «Анатолию Грешневикову – для служебного чтения». Я читаю первые строчки и понимаю, какое серьезное ожидает меня чтение. Писатель пытается вновь достучаться до сердец россиян: «…Говорят, что история повторяется в своем фарсовом, несерьезном виде. А мне кажется, что она повторяется в своем серьезном виде. История славянства подтверждает это. Вспомните обстоятельства перед Второй мировой войной. Югославию цементировали сербы. И в первую, и во вторую войну на Балканах погибло больше всего сербов. Они и сейчас гибнут. Сейчас, в эту минуту, когда мы тут сидим, они гибнут. И русские ничем не могут им помочь. Русским самим сейчас надо подсоблять. Хотя в глазах сербов мы и предатели, но мы и сами сегодня преданы. А кем преданы?».

Первые американские бомбы упали вблизи города Пале. Под видом уничтожения складов боеприпасов убивают мирных граждан. Страницы западных газет захлестнула очередная злобная антисербская позиция. Государственный секретарь США Кристофер заявляет миру, что они хотят изолировать Караджича.

Услышав это преступное заявление, я намереваюсь позвонить Белову, но не успеваю: в патриотической прессе появляется отповедь Белова американской военщине. Значит, Белов мысленно с Караджичем, сражается из последних сил.

Слово писателя, названного в народе совестью нации, звучит как набат:

«А что такое Гаагский суд? Кто его выбирал? Кто назначал судей? Этот шемякин суд назван международным. Но мы-то знаем, кто его назвал так. Это сделали Киссинджеры и бжезинские, заклятые русофобы, ненавистники не только России, но и всего славянства. И вот, забыв собственную жертвенную и все же победоносную историю, Россия умильно глядит, как распоясавшаяся военщина по-бандитски марширует в братской Сербии».

Те, кто обязан был услышать великого писателя, давно оглохли. Эти властители людских судеб уже сами себя не слышат.

Шестьдесят американских самолетов начинают массированные бомбардировки всех позиций боснийских сербов близ Сараево, в городе Пале, в районах Тузла и Горажде. Жилые дома Сараево объяты огнем. А американцы сыплют и сыплют смерть. Бомбы бросают порой с токсическими и отравляющими веществами. Количество их превысило количество взорванных бомб в Ираке при операции «Буря в пустыне». Такова жажда расправиться с сербами, отрезать Пале от районов Сараево. Мусульмане идут в атаку. Сербы вынуждены открыть ответный огонь и по мусульманам, и по липовым миротворцам близ горы Игман. Караджич объявил, что «сербские войска будут считать силы ООН своими врагами». Очередные сброшенные на мирный город Пале американские бомбы вынудили сербов перейти от ультиматума к действиям – около 170 «наблюдателей» ООН взяты сербами в качестве заложников. В небе сбивают американский самолет Ф-16. Сбивают французские самолеты. Но, будучи благородными, честными и снисходительными, сербы отпускают арестованных летчиков. Солдат из контингента ООН приковывают наручниками к опорам мостов и другим возможным целям воздушных ударов. Клинтон перепугался, вспомнил про Ельцина, стал ему звонить и просить о помощи…

Лучше бы Ельцин ничего не обещал, не предпринимал, не давил. Так как не бывает худа без добра. Те же сербы во время второй мировой войны спасли еврейскую девочку Мадлен, а она выросла в Олбрайт и стала бессовестным образом требовать бомбежек Сербии. После перемирия наступил процесс подготовки дейтоновских соглашений. Конечно, они навязаны сербам бомбардировками США. Конечно, в начале соглашения город Сараево получал особый статус. Но надо знать цинизм и подлость американцев. В Дейтоне состоялось обычное предательство, то есть передача Сараево от сербов к мусульмано-хорватской федерации. Смолкли в одночасье лживые посулы и обещания американских ростовщиков сделать Сараево многонациональным городом. Они сделали его этнически чистым и для одних мусульман. По непонятным причинам Милошевич согласился с этой передачей, с этим преступлением против сербов. Как признался участник соглашения, председатель Парламента Республики Сербской Момчило Краишник, американцы показали им карту раздела за сорок минут до торжественной церемонии подписания. Представитель боснийских сербов испытал настоящий шок. Раздел не соответствовал предварительным договоренностям. Делегация боснийских сербов отказалась подписать дейтонские соглашения, узаконить это преступление. Однако решающий голос принадлежал Милошевичу.

И тут весь мир увидел массовый исход сербов из родного Сараево, и многие обыватели поняли, что им лгали про сербов-агрессоров, ибо агрессорами были мусульмане и американцы. Только возврат к началу конфликта уже никто не мог обеспечить.

Сербы бросают обжитые их предками дома, покидают свои очаги во избежание истребления и преследования. 160 тысяч жителей Сараево в одночасье стали беженцами. Мобилизован на три дня, отведенных для смены власти, весь наличный транспорт республики. Сербы забирают с собой всё, что в состояние погрузить. Многие разбирают свои дома, вывозят двери и оконные рамы, а некоторые раскапывают могилы родственников, не желая оставлять врагу даже останки близких. Эвакуационные автобусы едва успевают вывезти пожитки.

По телевизору показывают стариков, везущих гробы. В эти секунды я думаю о шестнадцати могилах русских парней-добровольцев, оставшихся лежать на сараевском кладбище. Что будет с ними? Кто за ними будет ухаживать после исхода сербов? Не осквернят ли их мусульманские экстремисты? Бабурину кто-то сообщил, что в боснийской земле остались лежать около тридцати русских ребят-добровольцев. Надо что-то предпринимать для их защиты, для увековечивания памяти героев.

Поздно вечером меня застает врасплох звонок из Вологды. Тревожный голос вопрошает:

– Что же это делается? Ну почему нет никакой управы на этих американских бандитов?! Сколько же еще мир будет лакействовать перед Америкой?!

– Будет над ними суд Божий, – уверенно отвечаю я. – Придет время, и они за все ответят.

Геополитический проект «Россия – Сербия» не может исчезнуть с лица земли до тех пор, пока на ней будет жить хотя бы одна деревня – русская в России и сербская в Сербии. Это проект самостоятельности и единения всех сербских земель, единства русских и сербов, поиска путей осуществления законов справедливости. Американцы исповедуют кодекс сильных. Победителей не судят. Сильный всегда прав. Но есть еще кодекс добрых. То есть кодекс правды. А он, как известно, гласит: не в силе Бог, а в правде. Обладатели этого кодекса – православные славянские государства Россия и Сербия. Они и победят. Свидетельством тому служит пророческое признание англичанина Альфреда Шермана: «Единственные на земле места – это Россия и Республика Сербская, которые сегодня еще не стали зоной безраздельного американского диктата».

Никогда и не станут.

Россия и Сербия медленно выберутся из тьмы, проснутся, окрепнут.

Конечно, память слабеет с каждым днем. Есть у нее такой серьезный недостаток.

Но законы исторической памяти живут не вопреки чему-либо, а благодаря… Благодаря тому, что есть на земле люди типа Василия Ивановича Белова. Они живут в каждом времени. Они неистребимы. Они передают правду из поколения в поколение.

В прошлом веке за Сербию сражались тысячи и тысячи русских патриотов-добровольцев. Это не только уже известный герой Николай Раевский, но и другие широко известные люди России, отважные, знаменитые, составляющие гордость Отечества. Это генерал М.Г. Черняев, солдат Василий Кочетов, профессор С.П. Боткин, писатель Г.И. Успенский, хирург Н.В. Склифосовский, художники В.Д. Поленов и К.Е. Маковский, сестра милосердия баронесса Вревская. Одни сражались оружием, другие словом и талантом. Россия всегда рождала патриотов, готовых спасти ее честь и славу.

В этом веке в сражение за Сербию вступил писатель Василий Иванович Белов. И тоже не один, и опять же там, в Сербии, кто-то сражался с оружием в руках, а кто-то словом, талантом. Это и доброволец Александр Шкрабов, и подполковник-миротворец Владимир Чумаков, и депутат Сергей Бабурин, и писатель Валентин Распутин, и священник отец Валентин Цвелев, и летчик Валерий Хайрюзов.

Придет следующий век, и дело Николая Раевского и Василия Белова продолжит новый патриот. Он будет строителем общего славянского дела. Накопленная духовная и историческая энергия предков, осознанная ответственность и память о тех русских парнях, что лежат в земле на могильном склоне под Сараево, позволят ему одолеть зло. Зло не вечно. Вечно лишь добро.

Город краеведов

Крутой берег реки отмечен несколькими храмами. Белов выбрал отлогое место и, несмотря на мои предостережения, смело спустился по снегу на шершавый стеклянный лед. За спиной остался небольшой, заснеженный город Углич. Морозный ветер на открытой и хорошо продуваемой местности остановил задумчивого гостя у края реки и заставил поднять невысокий потертый воротник дубленки.

Давно они не встречались так близко… Белов и Волга. С тех самых пор, когда писатель возглавлял Общественный комитет спасения Волги.

Тогда израненная цивилизацией великая русская река позвала его на помощь, и он не мог не услышать ее стона, пройти мимо, он держал бой с технократами в дискуссиях и на митингах, вел переписку с учеными и общественностью о путях спасения реки. Несколько лет жизни были посвящены ей. Безвозвратно. Но и без сожаления. Выбор народа пал на него, конечно же, неслучайно. Активисты экологического движения «Комитет спасения Волги» знали: если поручить Белову серьезное дело, то он отнесется к его выполнению весьма ответственно. И не ошиблись: неуемная энергия писателя-трибуна расходовалась, будто энергия ледокола, бурно, весомо, с пользой в деле оздоровления Волги.

– Красивая река! – вырвался из груди Василия Ивановича радостный восторг от увиденного раздолья.

Вместе с реставратором Александром Рыбниковым я спустился к Белову, загребая снег под брюки и в ботинки.

– Летом здесь лучше, – мне хочется заинтриговать гостя. – Город утопает в зелени. Волга играет синими волнами.

– А я люблю природу и зимой, – признался Белов. – В зимнем пейзаже есть своя прелесть. И у зимней Волги, посмотри вокруг, свое очарование, своя неподражаемая красота.

– Вы зиму любите?

– Люблю. Чего же ее не любить?! Вон она какая интересная, не хуже лета! Хорошо, что человек не может отменить ни снег, ни лед, ни иней.

На горизонте писатель заметил отчетливые контуры городской плотины. По верху моста-шлюза двигались автобусы, легковые автомобили.

– Какая самая большая беда нынче у Волги? – задал мне вопрос Василий Иванович, лукаво прищурив голубые глаза. – У вас вот на Рыбинском водохранилище, известно, зимой не хватает кислорода, от частых заморов, нехватки кислорода гибнет рыба. Летом там цветет вода, размножаются опасные водоросли… Гибнет все живое – от зоопланктона до донных червячков. А съезди в Калязин, там вода зеленая-зеленая. Скажи, откуда эта гибель пришла на Волгу?!

– Водохранилища виноваты, гидростанции, – попытался объяснить свое видение проблемы я. – Изменились гидрологический и температурный режимы.

– Закупорка реки произошла, понимаешь?! – потряс рукой Белов. – Гидростанции – как тромбы, на реке. Они закупорили ее, остановили течение. А в течении – здоровье реки. Течением самоочищается река. А каково рыбе пройти через эти мощные, высокие шлюзы?!

– Отравляют Волгу заводы и колхозы…

– Гидростанции изменили, испортили жизнь реки. В них причина гибели…

– Рыба исчезает напрочь… Волжскую красную рыбку уже и не встретишь. Мы тут подсчитали, сколько видов трав исчезло в последние годы в нашей области… Ужаснулись. Исчезло пятнадцать видов растений. Еще восемьдесят – под угрозой…

– Видишь, какая беда. А государственные чиновники наши не хотят замечать изменений в природе.

Давно Белов так не волновался, как в этот зимний день. То ли из-за неожиданной встречи с широкой могучей рекой. То ли оттого, что деятельность его комитета бесследно поглотили перестройка и демократические реформы, превратившие в одночасье страну в вотчину олигархов. Все полезные проекты и наработки ушли в небытие.

Единственная вещь, которая не могла так запросто и бесследно исчезнуть, это человеческая память. По инициативе председателя общественного комитета спасения Волги Василия Белова в каждом приволжском городе работало отделение этого комитета, и память людей, трудившихся там, конечно же, жива до сих пор. Памятны и расчистка родников, и борьба с браконьерами, и выпуск молодняка рыбы в волжские притоки. В Ярославле отделение данного комитета возглавил боевой журналист Андрей Солеников. Он работал в областной газете «Северный рабочий», потому на ее страницах постоянно публиковались отчеты о работе защитников Волги. Привлек Солеников к работе в отделении и меня. Вместе с другими природолюбами мы следили за нерушимостью границ водоохранных зон, охраняли родники и ключи, питающие великую реку. Отношение к общественным нагрузкам даже в то давнее советское время было прохладным. И тут дело спасал безукоризненный авторитет Василия Белова, нас воодушевляло любое его напутственное слово, мы оставляли уют домашних очагов и выходили в рейды, зная, что где-то рядом вот также в ущерб своему времени борется за чистоту реки великий русский писатель. Если ему это надо, значит, надо и нам.

Много шума в чиновничьей среде наделала в конце восьмидесятых годов программная статья Белова «Защитное слово». Она была опубликована тогда в самой популярной и читаемой в стране газете «Советская Россия». Именно в редакции этой газеты временно размещалось правление Общественного комитета спасения Волги. Сторонники природоохранного движения жили в ожидании, какое направление работы изберет председатель, есть ли у него программа действий, какая вообще будет ставиться цель и окажется ли она реально выполнимой?! Первые же слова Белова намечали грандиозную задачу, стали не столько обвинением деятельности человека, сколько призывом к разуму человека – о самоограничении, о пересмотре отношений человека и природы. «Еще вчера большинство из нас даже не задумывалось о судьбе собственных детей, – писал он. – Никто не спрашивал, а хватит ли им чистой воды и свежего воздуха. Не станут ли они во цвете лет, а то и в материнском чреве задыхаться от дыма и чада наших заводов, не проклянут ли нас за такую цивилизацию? Ведь мы сами себе создаем тупиковые, безвыходные положения. Технический прогресс в современном мире подставил себя на место нравственного. Обольщенные бытовым комфортом и всяческими научными открытиями, мы сломя голову понеслись к собственной гибели. Чернобыль, взбесившийся у всех на глазах, осветил своим дьявольским факелом наше отнюдь не фантастическое, а вполне реальное и вполне близкое по своей возможности будущее».

Так как здоровье Волги в основном, по мнению писателя, было подорвано стремлением человека насадить в волжском бассейне огромное количество гидростанций, перекрыть буйное, скоростное движение реки плотинами и заставить ее давать много-много энергии, то Василий Белов не мог не разъяснить своим сторонникам опасности энергетической ловушки. Он считал, что спор о том, какая энергетика лучше – атомная или гидротехническая – является почвой для создания фальшивой альтернативы. Лучше общество ориентировать на экономию электроэнергии, на создание учеными альтернативных, экологически чистых источников энергии. Белов констатировал опасность игнорирования волжских проблем: «На Волге уже нет живого места, все перерыто, все искорежено. Затоплены плодородные земли, пространства, равные некоторым европейским государствам. Волга (а вместе с нею добрая половина России, вместе с Россией с десяток других народов) попала в энергетическую ловушку, из которой нашему поколению ее не вызволить».

Призыв Белова стал для большинства российских экологов руководством к действию. «Сторонникам спасения великой реки надо готовиться к длительной, изнуряющей и, пожалуй, неравной борьбе, – настраивал он членов комитета. – Об этом напоминает и опыт байкальского движения. Нравственный дуализм, порожденный техническим прогрессом, махрово цветет как в нашем обществе, так и за рубежами страны, но мы отягощены еще и своими доморощенными болячками. Главная из них – это ведомственное, а не государственное руководство экономикой; корпоративное и узкопрофессиональное, а не философское мышление многих ученых; регионально-эгоистические, а не общечеловеческие взгляды в будущее. Можно ли жить с постоянным ощущением предстоящей, причем совсем близкой гибели мира? Вероятно, можно, только это будет странная, неустойчивая и какая-то неполнокровная жизнь. Мне кажется, что и русскому народу, и всем другим народам, живущим в бассейне Волги, совершенно не свойственно апокалиптическое сознание. Поэтому будем трудиться по мере сил наших, а кто сможет, то и сверх того. Мы выживем, если спасем свою землю и воду, колыбель России – Волгу».

Суровое слово правды было крайне необходимо. Каскад гидростанций, конечно, сильнее слова… Но стон Волги, крепкое желание людей помочь ей давали слову шанс быть услышанным, поддержанным, воплощенным. Известно ведь, любое полезное дело начинается со слова.

Привычным явлением вдруг стал настойчивый стук экологов в двери министров и чиновников-технократов. Белов отнял у них спокойную жизнь.

Ярославские экологи ловили в то время каждое слово писателя. Что сказал Белов о строящихся Чебоксарской и Нижнекамской ГЭС, которые будут работать на покрытие потерянной энергии?! Почему энергетики не слышат предложения и замечания о несовершенстве технологии и техники передачи энергии на большие расстояния?! Зачем Белову так шумно ругать проектировщиков плотины Волгоградской ГЭС, не предусмотревших специальных рыбных ворот для миграции осетра, белуги, стерляди, и теперь вся эта миллионная головастая рыбная орда скапливается под плотиной и ожидает своей печальной участи?! Каким образом Белов намеревается запретить строительство новых ирригационных каналов «Волга – Дон», «Волга – Урал», «Волга – Чограй»?! Что думает Белов о создании в бассейне реки Волги региональных заповедников и национальных парков?!

Белов мыслился нам, в регионах, человеком-гигантом, к позиции которого прислушивалось большое кремлевское начальство. Почему-то казалось, что эти высокопоставленные начальники опасались его, а он, завоевавший всенародную любовь и уважение, знал ответы на самые трудные вопросы, знал, как наладить взаимоотношения человека и природы так, чтобы они не вредили друг другу. Мне, например, и в голову не могло придти, что у Белова у самого могут быть экологические вопросы без ответа, что он сам порой мучился в поисках той истины, о которой могли знать сведущие люди. Пройдет время, и я открою эту правду сам в книге Белова, подаренной автором на одной научной конференции, и наполненной острой страстной публицистикой. Название у нее будет многообещающим – «Внемли себе». Вышла она в год расстрела российского парламента – в 1993 году. Вместе с Беловым я сидел в то время за колючей проволокой в осажденном Доме советов, вместе с ним выходил к солдатам на переговоры. И однажды вечером в заваленном книгами небольшом кабинете я взял с полки книгу Белова и прочел удивившие меня строки о тех самых злополучных экологических вопросах. Оказывается, Белова мучило отношение гениального Толстого к «новейшим экстремистским идеям», и то, как гений «со всей своей мощью сопротивлялся такому влиянию, сопротивлялся прежде всего с помощью проповеди нравственности, самоочищения и самосовершенствования». Белов задается вопросами, которые когда-то мучили меня, и пишет: «Что бы сказал Лев Николаевич о Чернобыле? О гибели Арала? О строительстве каналов Волга – Чограй и Дунай – Днепр, о затоплении обширных пахотных территорий и о гибели русских лесов?».

Книга не прошла незамеченной, как и давняя статья о битве за Волгу. Литературные критики зацарапали авторучками, лихорадочно приступая к навязыванию своего мнения газетам и журналам. Им разом захотелось заполучить молчаливого писателя, соглашающегося с политикой развала страны, ее экономики и культуры. Захотелось раскритиковать его за вмешательство в государственные дела, за его желание изменить политику по отношению к русскому крестьянству и к атомной энергетике, за его стремление защитить историю и литературу, философа Ильина и писателя Солженицына, русский язык и семейные традиции, реку Волгу и малые провинциальные города. Они задавали Белову одни и те же вопросы. Зачем известному писателю заниматься политикой? Почему он ушел в публицистику? И тут же советовали писателю: «Пиши рассказы и романы!». Он вынужден был дать им отповедь: «Корпеть над романом, когда твоя Родина оскорблена и истерзана? Увольте, друзья мои!».