Текст книги "Неожиданное грядущее. Сборник фантастических повестей о будущем"

Я проснулся ночью от того, что пол в апартаментах ходил ходуном. Не вполне осознав, что происходит, сначала решил, что проспал: ранняя весна, а за окном светло как днем. Потом странный свет притух, а часы показали половину четвертого утра.

Громко бабахнуло, сильные толчки под ногами сменились мелкой тряской. Поймав тапки на полу, я кинулся к окну и почувствовал, что внутри все оборвалось.

– Что там? – сонно спросила жена.

– Катастрофа.

Даже отсюда, из Серпуховского муниципального округа, зловещий гриб на севере, меняющий белый цвет на багрово-бурый, сиял неумолимым вестником беды. Хотелось ущипнуть себя, проснуться…

Тренькнул рингтон канала экстренной связи.

«Взрыв генератора на минус седьмом уровне в Ясенево. Зона сплошных разрушений на поверхности имеет радиус восемьсот метров. Поперечник обвала второго уровня превысил три километра и продолжает увеличиваться».

То есть катаклизм уничтожает южную и юго-западную часть Москвы между четвертым и шестым транспортными кольцами. В спальных районах там сейчас находится не менее трех миллионов человек. Точнее, находилось. Кошмар!

Через десять минут парафлаер уже нес меня к центру, требуя преимущественного пропуска на воздушной трассе. В этот ранний час большинство машин именно такие – экстренных служб, преимущественно спасательных.

Я вывел виртуальную схему прилегающей к Ясенево территории и запросил состояние опор второго уровня, потом запустил моделирование. Сжал зубы, увидев результат, и отправил сообщение членам Президиума Правительства.

«Процесс образования трещин в бетонном полотне второго уровня, деформации и разрушения удерживающих его зданий и опорных колонн будет интенсивно продолжаться не менее двух суток. Он полностью остановится не раньше чем через месяц и распространится на область застройки в радиусе до пятнадцати километров. Эту зону необходимо эвакуировать».

Воронку под грибом я рассмотрел, пролетая над Измайлово. Извилистые трещины от нее протянулись как паучьи лапы, накрывшие улицы и проглотившие целые кварталы. Обогнув место бедствия по широкой дуге, я повернул левее к Бережковскому проспекту, за которым возвышались сто сорок этажей московской мэрии.

Министр по чрезвычайным ситуациям Дадзоев перехватил меня прямо на флаерной стоянке.

– Скажи, Борис, какого дьявола трещины будут распространяться столько дней? Ты и здание Правительства поместил в опасную зону!

– Прогноз не мой, а компьютерный, и он будет уточняться. Боюсь, не в лучшую сторону.

– Ерунда какая-то. Просчитывали миллион раз последствия обрушения второго уровня. Они должны быть локальными!

– Никто не ожидал подобной силы взрыва. Как, кстати, вы его оценили?

– Порядка пятисот килотонн. Хорошо хоть глубоко.

– Да, Гиви. Но подземной инфраструктуре в Ясенево пришел конец. Так вот, прочностные характеристики учитывали аварийное обрушение пятака не более чем пятьсот на пятьсот метров. Сегодняшний толчок настолько силен, что деформации зданий и опор обнаружены на расстоянии двадцати километров от эпицентра. Я в Серпухове живу, и там трясло балла на четыре. По мере нарастания трещин и обваливания опорных конструкций деформации будут нарастать. Не позднее чем сегодня нужно отселить народ в радиусе не менее шести километров от Ясенева.

– Шиздец. Не представляешь, сколько народа кинулось в зону бедствия, разыскивая родных, у которых связь не берет. Плюс мародеры, – министр приложил палец к уху. – Да, господин Председатель. Через минуту будем.

Перед Президиумом Правительства Москвы я подробнее повторил то же самое, что говорил коллеге на крыше. В наилучшем положении обитатели подземных уровней, там распространение разрушений прекратилось. Разумеется, можно только посочувствовать оказавшимся в завалах с засыпанными выходами: в разумное время вряд ли кто им поможет.

Дадзоев подтвердил, что радиации нет. Силы МЧС брошены на эвакуацию.

Министр внутренних дел заверил, что полиция поднята по тревоге и пытается обеспечить порядок.

Министр иностранных дел обратился к федеральным властям России, предупредив о наплыве беженцев в смежные с Москвой области, и запросил помощи у них и в ООН.

Генеральный комиссар контрразведки доложил, что взрыв произведен группой «Слуги Шивы» в знак протеста в связи с неоказанием помощи религиозным меньшинствам. Активисты и руководители общества находились у генераторного реактора в момент взрыва и погибли. Ожидать повторения подобной акции не следует.

Министр здравоохранения поклялся, что медики города срочно вызваны на рабочие места и готовы сутками не покидать больницы, пока пострадавшим не будет оказана помощь.

Коллеги-министры говорили серьезно, взвешенно, по существу. А меня не покидало чувство фальши. На заседании ничего не решается, муниципальные службы в принципе знают что делать, хотя в таком масштабе с подобной проблемой не сталкивались. Через полчаса пресс-конференция. Мы как будто репетируем выступления перед камерами. Мол, ситуация чрезвычайная, но подконтрольная, все что нужно делается, отцы города на своем месте и пекутся о благе москвичей.

А надо о другом орать! Какого же хрена спецслужбы прохлопали теракт и позволили толпе экстремистов проникнуть на суперважный объект? Отчего энергетики, а с ними муниципальная полиция не обеспечили его нормальной охраны? Наконец, какого лешего Москва построена по примеру карточного домика, который толкни – рухнет? Последнее относится к моей зоне ответственности.

Поэтому за десять минут до встречи с журналистами я встал и попросил слова. В конце концов, поеду снова чертить юрты для нефтяников, не пропаду.

– Господа! Коллеги. Для минимизации последствий катастрофы я предлагаю срочно начать демонтаж второго уровня улиц в радиусе пятнадцати километров от Ясенева, – на объемном экране появилась экспликация, наложенная на план города. – Здесь перекрытия рухнут в течение двух суток либо получат повреждения, несовместимые с нормальной эксплуатацией в будущем. Начать необходимо по радиусу, указанному на плане оранжевым цветом, тем самым мы предотвратим распространение деформаций.

Смертный приговор огромной части второго этажа. Колоссальные социальные последствия. Я сделал небольшую паузу, давая министрам впитать услышанное, и продолжил вколачивать гвозди в гроб современного облика Москвы.

– Далее на всей территории города, где здания спроектированы и возведены без учета перемычек между ними, образующих верхние уровни, бетонное небо придется убрать. Хлипкие ажурные конструкции, которые держат верхний этаж между Бульварным и Садовым кольцом, нужно ликвидировать в течение месяца.

– Борис, вы собираетесь сказать это журналистам? – чуть дрогнувшим голосом спросил мэр.

– Да, господин Председатель Правительства.

Отошедшие от первого шока министры загудели, перетирая меж собой возможные события моего демарша. Градоначальник побагровел.

– Я запрещаю вам это говорить! – увидев мое пожатие плечами, добавил. – Или немедленно отстраню вас… Например, за халатность при проектировании второго этажа. И отдам под суд!

Я спокойно улыбнулся. При мне уровень два появился лишь среди зданий и опор, изначально рассчитанных на его нагрузку. Рухнувшее на Юго-Западе построено при предшественниках. У меня как раз репутация борца с навесами над исторической застройкой.

– Простите, господин Председатель, вы не дослушали. В отставку я подаю сам, то же советую вам и другим коллегам, а также господину генерал-полковнику из контрразведки. Мы, Правительство Москвы, ответственны за то, что под бетонными глыбами погибают миллионы горожан. Пусть не каждый лично совершил виновные действия, в основном постарались предшественники. Но и переломить ситуацию не пытались. Значит, как ни жаль высокооплачиваемого кресла, я ухожу. Министру по ЧС, медицины и другим, которым нужно координировать спасательные работы, об отставке рекомендую думать позже.

Отправился к журналистам. Не нагнетая обстановку, сообщил о своей добровольной отставке. Потом направился в штаб МЧС, зная, что Гиви по старой дружбе не бросит и подкинет работенку в качестве волонтера. Он не подвел и загрузил меня так, что домой я появился лишь на третьи сутки, не соснув и не присев ни на минуту.

Нам на помощь пришла армия. Точечными взрывами мы обваливали глыбы в тысячи тонн, изолируя раковую опухоль Ясенева от сравнительно здорового тела второго этажа. Когда я летел домой, то в Сети появился снимок из космоса. Район бедствия выглядел оттуда исполинским потресканным бубликом неправильной формы, отделенный от окружающей застройки тонкой перфорацией, плодом наших усилий.

На четвертые сутки распространение разрушений остановилось, наступило шаткое статус-кво. И я отправился на завалы.

Середина марта, ночью минус, днем слегка отогревает. Кто остался зажатым между конструкций или замурованный в домах, вряд ли пережил первую ночь. Зато тела разлагаются не так быстро.

В Теплом Стане мы увидели странную аномалию. Целый квартал оказался присыпан строительным мусором, но при этом нижние этажи зданий, где-то до девятого или шестнадцатого, уцелели. А сверху зловеще нависали испещренные трещинами перекрытия второго уровня. В каждом доме несколько десятков выживших, они непрерывно звонят родственникам, те – в штаб спасения. Соваться туда что льву в пасть, в любой миг на голову рухнет бетон.

Я вызвал полковника МЧС, ответственно за операции в нашем районе, обрисовал ситуацию.

– Что ты хочешь от меня, Борис? У меня три квадратных километра с выжившими. Зачем мне кидать ребят туда, где полная задница!

– Где нет обрушения, слой ломья над домами меньше и живые внизу куда плотнее. Мы там больше спасем, понимаешь? А если и тут сверху ехнется… Короче, полковник, мне нужно два комплекта техники и четыре десятка добровольцев.

– А кое-где тебя не поцеловать? – на самом деле эмчеэсник выразился гораздо грубее и, наверное, был прав. Но я уже закусил удила.

– Предпочитаю женские ласки. Где мне взять людей?

– Один взвод. И смотри, головой за них отвечаешь.

Глупо. В завалах можно погибнуть в любую секунду, и моя голова тоже треснет что орех под ботинком.

– Спасибо, Сергеич.

С тремя десятками таких же безрассудных я отправился под растрескавшийся навес.

В тени холодно. Не горит ни один прожектор, десятилетиями изображавший здесь дневной свет. Несмотря на это, мерзкий запах тлена потянулся над развалинами.

Рухнувшая конструкция монорельса как чудовищная лиана пролегла меж нагромождениями бетонных обломков, арматуры, труб, битого кирпича, стекла, пластиковых панелей, лохмотьев рекламных щитов, листов металла, покрытая толстым слоем пласто-цементной пыли, продолжавшей витать в воздухе и ограничивающей обзор до сотни метров. В этом хаосе саперы проделали проход к останкам жилого квартала.

Угловой дом на улице Миклухо-Маклая, когда-то престижное кирпичное и очень низкое здание, этажей двенадцать, принял на себя удар рухнувшего от взрывной волны каркасного столбика. Там, где упавший дом подпирал второй уровень, рваная дыра. На чем держится бетон, лишившийся опоры, одному Богу известно. А сколько провисит, не знает и Всевышний.

Бульдозеры растащили завалы, пробив дорогу к кирпичному пережитку былых времен. Я сидел за пультом универсального строительного агрегата, показывая компьютеру где грести. Старался не смотреть на руины. То там, то здесь мелькнет оторванная и размозженная человеческая рука или нога. Либо просто цветные лохмотья, может кусок ткани, а может и человека.

Захват машины обнял здоровенную конструкцию, привалившуюся к подъезду. В незапамятные времена люди могли покинуть свой дом через окно или через балкон. Но кому охота дышать свежим воздухом на лоджии, когда над головой серый массив, вокруг прожектора, больше освещающие рекламу, нежели микрорайон. Поэтому выбраться можно только через подъезд и аварийные выходы. Но никто не думал об аварии такого масштаба.

Стальные челюсти отбросили в сторону еще несколько глыб. Я тронул машину назад. В принципе, ее электронными мозгами может любой командовать. Но люди боятся. Одно неосторожное движение вызовет встряску, и сверху обрушится небо.

Из освобожденной двери выбралось человек двадцать. Голодные, обезвоженные, промерзшие. В современных домах, всем снабжаемых, не бывает запасов воды и пищи.

– Как вас зовут, лейтенант?

– Хурам Атахов, господин архитектор.

– Послушайте, Хурам, нужно выбить запертые двери и проверить выживших.

– Так точно, господин архитектор. Иващенко, второму отделению прочесать дом.

Я старался не думать, что будет с людьми, которых мы вытащим из-под развалин. Эвакуированные в штатном порядке остались даже без временного крова над головой, размещаются в тоннелях метро, в спортзалах, ресторанах, церквях… Что говорить об измученных ожиданием, ослабленных, больных. Многие тысячи из них умрут.

И все равно думал. Пусть мне это зачтется на страшном суде. До того самого момента, когда меня задавило под стальным днищем, беспокоился о других, а не о своей безопасности. Альтруист хренов.

– Дядя Борис!

Тоненький голосок пискнул совсем рядом, вырвав из воспоминаний о последних часах. Гюльнара мелкая, ей скорее всего не так тесно. Переживет меня сутки, оставаясь один на один в узкой щели с моим разлагающимся телом. Может, оставь я тебя в той квартире, и ты бы отмучилась, бедный ребенок…

Разумеется, шагая по лестнице за отделением Иващенко, я не предполагал, что так оно выйдет. Без иллюзий, опасность повторного обрушения висела в воздухе. Но мы приказали себе не думать о нем. Иначе вообще невозможно шагнуть под треснувшие своды.

На шестом этаже дверь открыла изможденная черноглазая девочка лет пяти, укутанная в шубу.

– Пойдем! – я подхватил ее на руки.

– Маму возьмем…

– Где мама?

– В спальне. Там.

Я прошел в спальню. На кровати лежала одетая в шубу чернявая женщина с бледным лицом и закрытыми глазами. Пальцы на руке, свесившейся до пола, синюшные. Не надо быть специалистом – это трупные пятна.

– Мама, мамочка! Вставай.

– Она догонит нас позже. Сейчас устала и спит, – я старался не смотреть, как девочка трясет ее за холодную руку. – Кто-нибудь есть в квартире еще?

– Да, бабушка. Она давно спит.

Для очистки совести глянул на бабушку, пробормотал, что мама и бабушку приведет. Потом подхватил крошку на руки. Сказала, что ее зовут Гюльнара. С девочкой на руках я помчался вниз.

– Атахов! Закончили?

– Два верхних этажа осталось.

Я посмотрел вслед ковыляющим к свету спасенным. Хотел пристроить Гюльнару к кому-то из них, но не стал. Они сами едва передвигают ноги.

Взял ее в кабину строительной машины, достал флягу и куриные консервы, которыми снабдила жена.

– Ешь не торопясь.

Пока моя маленькая спутница уминала куриную ветчину с пюре, я двинул агрегат вглубь квартала. Второй дом пострадал куда больше. По данным штаба, из его нижних этажей и подвала поступили звонки от дюжины человек.

– Поберегись!

Надрывая гидравлические мускулы, машина провозилась около часа. Ребенок согрелся, порозовел и уснул. Однако когда я открыл люк, Гюльнара зашевелилась и уцепилась за меня.

– Дядя Борис, я с вами.

Мне это совершенно не улыбалось. Пыль стояла столбом, забивая легкие. Я глянул в отчаянные глаза, обвязал ей мордашку шарфом и взял с собой. Страшно остаться одной. Не хочу думать, что испытала девочка в квартире с мертвыми мамой и бабушкой. Наверно, уговаривала себя, что они спят как сказочные царевны, но сейчас пятилетние понимают очень много и слишком рано. Потом натянул шарф ей до лба. Ребенку не стоило видеть то, что я встречал в этих руинах на каждом шагу. Да и взрослым не рекомендую.

Наконец, мы вытащили наружу последних, подававших признаки жизни. Хурам тоже волок на себе ребенка. Взрослые не меньше заслуживают, чтобы их спасали. Только в критической ситуации срабатывает древний инстинкт защиты потомства, пусть даже и не своего.

Я двинул к машине, когда сверху раздался чудовищный треск. Не раздумывая не секунды, швырнул Гюльнару под шасси и успел вкатиться сам, когда колоссальная плита с невероятным грохотом обвалилась на нас. Краем глаза увидел как вперед рванулся Атахов…

Машина просела под чудовищной массой бетона, меня ощутимо прижало. Вдобавок от засыпавшего нас строительного мусора стремительно потемнело.

Не буду врать, от пяток до кончиков волос меня охватил панический страх. Подо мной ледяная тротуарная плитка, царапающая щеку через тонкую ткань респиратора. Трубка осталась в нагрудном кармане – на помощь не позвать. И без того тесное пространство начало сжиматься, стискивая со всех сторон. Захотелось заорать в голос и потом умереть, чтобы прекратить эту пытку.

Боже, какая нелепая смерть. Последние часы проведу, придавленный к бетону, не способный помочь ни себе, ни другим.

– Дядя Борис! Мы здесь умрем?

В голове что-то перещелкнуло. Твою ж налево, на мне ответственность за маленького ребенка. Формально я в ответе и за миллионы других, оказавшихся на первом этаже во время взрыва. Но они далеко. Вселенная сжалась до узкой щели меж сталью и бетоном. Сам обречен, так хоть ей попробую дать шанс. Собрав развинченные чувства в кулак, я как можно бодрее сказал:

– Не бойся. Выберемся.

– Нас здесь мама не найдет…

– Тогда мы ей позвоним. Слушай меня внимательно. Проползи между мной и железкой, на которую опирается машина, в ту сторону, откуда мы залезли.

Больше услышал, нежели ощутил занемевшими ногами. Помню, жене никогда с первого раза не мог объяснить куда двигаться, только электроника выручала. Кроха в абсолютной темноте разобралась.

– Дядя Борис! Здесь свет. И выход есть.

Сверху грукнуло, явно что-то сместилось в завалах. Я попытался крикнуть ей – берегись! Словно наяву увидел, как на голову ребенку сыплются блоки и арматура… Но стиснутая грудная клетка не позволила кричать.

Совершенно неожиданно давление уменьшилось. Что-то произошло в завале, сместив груду мусора и разгрузив многострадальную машину.

Не скажу, что стало свободно. Больше ее слова подействовали, давая надежду – выход в каких-то трех метрах. Выдохнув воздух до красных мух перед глазами, я дернулся к корме, отвоевывая сантиметр за сантиметром.

Когда смог высунуть голову из-под задка, комбинезон на спине и груди превратился в лохмотья, а ободранную кожу немилосердно жгло. Уперся руками и ногами, отвалил пару глыб и выполз на бетонные плиты, недавно бывшие вторым этажом.

Через пыльную мглу пробился свет, показавшийся слишком ярким после заточения. Сколько я пробыл под завалом? Наверно, полчаса или час, которые показались вечностью. Сколько же мужества у людей, которых спасатели вызволяют из полуразрушенных домов, не умерших от холода и жажды, не сошедших с ума. Мне не дано.

Над головой мутное весеннее небо и никакого бетона.

Перепачканный ребенок кинулся мне на руки. Сграбастав ее в охапку плохо слушающимися руками, я сделал пару неверных шагов по обломкам и замер. До сравнительно расчищенной зоны на углу Миклухо-Маклая и Волгина метров пятьсот. Триста из них до сих пор перекрыты остатками второго уровня. Даже под страхом смерти не пойду туда. Тем более с Гульнарой.

Чуть не наступил на руку лейтенанту Атахову. Плита легла поперек груди, рот раскрыт в беззвучном крике, которого, вероятнее всего, не прозвучало – ударом бетона вышибло воздух из легких. Мальчишку, что он нес на руках, и других солдат взвода не видно. Я закрыл ему глаза и набрал полковника, услышал от Сергеича заслуженный мат в свой адрес.

Что делать? Ждать? Если бы не Гюльнара на руках, выдержал бы сутки. А тогда пришлось решиться на шаг, который диктовала чрезвычайная ситуация. Знай, какие наступят последствия, предпочел бы куковать до прибытия спасательной кавалерии или полез-таки под рушащиеся перекрытия. Короче, нашел через сетку номер «Москва-Пресс» и нажал на вызов.

До сих пор не знаю, была ли их съемочная группа допущена к присутствию на спасательных работах или они ради горячего материала прорвались через кордон. В результате через пять минут в СМИ появился репортаж, как я материализуюсь из облака бетонной пыли с Гюльнарой на руках и в окровавленной одежде, призраком из преисподней карабкаюсь к кабине через руины.

Привыкнув к камерам за пять лет в министерском кресле, что-то им говорил, стараясь не остаться в долгу за подачу такси в столь необычное место. Попросил подкинуть к моей машине, которую по-хорошему нужно было сразу же сдать после отставки и таскаться по дорогам наравне с простыми смертными, на колесах.

Там я поднял флаер и рванул на юг, забив на волонтерство и точно зная, что в развалины больше не пойду даже под страхом смерти. Позвонила перепуганная жена, не захотела верить, что лечу домой и больше не полезу геройствовать.

Зато Гюльнаре она обрадовалась как родной, потащила ее мыться. Действительно, Влад и Ольга остались за Уралом, внуков к нам не отпускают. А тут внучка сама нашлась. Черненькая, восточных или южных кровей, потом разберемся.

Опять звякнул рингтон правительственной связи, не экстренной, но уровня, который не принято игнорировать.

– Борис Федорович! Вас беспокоит секретарь Председателя законодательного собрания Москвы.

– Слушаю.

– Вас не затруднит немедленно прибыть в штаб спасательных операций?

– Я только вернулся домой, чуть не погиб под завалом. Это немного ждет?

– Простите, мне приказано сообщить, что господин Председатель категорически настаивает на вашем немедленном прибытии. Флаер за вами выслан, – секретарь чуть понизил голос, будто опасаясь, что кто-то нежелательный его услышит. – Здесь Федеральный Президент и Председатель Исполкома Евросоюза.

– Ясно. Буду.

Ссадину на скуле от ползанья по тротуару я закрасил дезинфекцией, промыл порезы на спине и груди. Потом надел цивильный костюм, демонстрируя нахождение в отставке, и влез в флаер, который тормознул на моей крыше буквально минут через десять после того разговора.

Председатель законодательного собрания Москвы Сурен Карапетян, он же лидер крупнейшей фракции в городском парламенте, меня всегда удивлял. Не тем, что армянскому имени соответствовала азиатская внешность – сейчас подобное сплошь и рядом. Не умением пробиться из грязи в князи, в заксобрании таких тринадцать на дюжину. Когда он говорил, действовал, жестикулировал, избиратели видели уверенного в себе политика, точно знающего что делать и куда вести за собой. Но стоило ему скрыться от камер, чуть задуматься и перестать играть на публику, как вылезала совершенно иная сущность, робкая и подловатая. Федеральный Президент, столь же образцово выдрессированный для общения с прессой и прочих публичных акций, меня не слишком интересовал. Фигура далекая и не слишком влияющая на положение дел в весьма автономной Москве.

– Вот и наш герой, – в присутствии Президента Сурен держал лицо на «отлично». – С возвращением, Борис Федорович!

Моя отставка не принята или отменена? Вначале я ничего не понял.

– Да уж, рыцарь без страха и упрека, – подтвердил федерал. – А уж твой образ в пыльном комбинезоне со спасенным ребенком на руках сравнивают с фигурой солдата в Трептов-парке. Силен. И что журналистам заявил о взятии девочки в свою семью – браво!

Каждый меряет по-своему. Эти двое решили, что я полез в руины за паблисити.

– Господин Карапетян, вы с Борисом Федоровичем до конца определитесь, а я пойду дальше европейцев окучивать, – с этими словами бигбосс удалился, величавый как межпланетный корабль.

Оставшись самым старшим по должности на обозреваемой территории, Председатель зацепил меня под локоток.

– Может, не время, но расскажи, Борис, как ты умудрился так идеально рассчитать время и место? Ребенка подобрал, под завалом оказался, машину поставил настолько ровненько, что на нее грохнулся V-образный профиль и не раскатал в блин. Знал, что ты не прост, но до такой степени! Снимаю шляпу.

– Под завалами остаются тысячи детей, возможно – живых. Вытащите и возьмите к себе хотя бы одного. Что машину не сплющило – я расцениваю как натуральное чудо, потому больше в завалы не лезу. Исчерпал свое везение, да и страшно до колик. Больше вопросов нет?

– Как же, есть, и весьма интересные. Главный из них – народ тебя требует в градоначальники, ты согласен?

Только этого не хватало.

– С какого перепугу? Таких типа героев сейчас тысячи, и куда толковее. В Теплом Стане мы человек сорок спасли, тридцать военных погибло. Из меня руководитель аварийных работ что из дерьма пуля.

– Э, не только. Ты первый заговорил об отставке, об ответственности. Уйдя с поста, не в нору забился, так сказать, горевать о поражении, а кинулся в Ясенево искупать грехи предыдущих проектировщиков. Остальные министры несут как заведенные – мы делали все хорошо, правильно, как могли, как полагается, кто ж мог предположить. И тому подобный бред. Поэтому народ требует крови и он ее получит. Но я не имею права оставить Правительство Москвы без руководителя в критический момент.

– Сами не хотите?

– Восстанавливать город после такого взрыва? Перестраивать исторический центр, отселяя миллионы очень не бедных людей? Благодарю.

Ну да. Лучше подставить не прижившегося до конца провинциала, дать ему разгрести завал, задним числом обвинить в просчетах и выгнать. Как они называют нас, пришлых? Лимита. Странное и непонятно что значащее слово.

– Председатель Правительства вообще-то избирается населением.

– Борис, с конституцией Москвы я знаком не хуже твоего, не поверишь. Собрание сейчас быстро назначит тебя исполняющим обязанности. Выборы проведем в течение месяца. Увидишь, сейчас никто не рискнет выставлять кандидатуры кроме совсем безбашенных, их мы отсеем.

А вот тут я не уверен. Восстановительные работы сопровождаются гигантскими расходами. Деньги тратятся быстро, каждый миллион не проконтролируешь. Желающих порулить достаточно.

Словно уловив мои мысли, Сурен усилил нажим.

– Никому не доверяю сейчас, понятно? Шакалье… Соглашайся, у тебя единственный шанс сделать Москву хоть на шажок ближе к тому, какой ты ее хотел бы видеть.

Ударил, подлец, в самую болевую точку. Я вздохнул и выдвинул единственное условие.

– Генерального комиссара контрразведки и начальника управления по Москве отправить в отставку сегодня же.

Карапетян будто споткнулся.

– Это не в моей власти.

– Федерал в соседней комнате. Решай вопрос. Объясни ему, что со мной будет трудно. Спецслужба проспала самую большую техногенную катастрофу мирного времени. Какие бы они не были классные специалисты, раз провалили работу – вон. Если прямо виноваты в халатности, попрошу прокурора возбудить дело и отдать их под суд. Чтобы остальным неповадно.

– Ладно, Борис, я постараюсь.

– Пока Президент твердо об этом не пообещает, не оглашайте мое назначение.

– С тобой уже трудно, – насупился Председатель и понесся отлучать от государственного вымени второе по значимости лицо в федерации.

Мне стало интересно. Каюсь, часть разговора я просто подслушал. Бодигарды обоих чиновников, пронюхавшие о моей блестящей перспективе, постеснялись турнуть.

– …Господин Президент, он иначе просто уедет в свою Сибирь.

– Врет! Тогда какого хрена лез под бетон?

– Вы его не знаете. Точно уедет, а потом его позовут, оппозиция сделает своим знаменем. Получится совсем неуправляемый. Соглашайтесь. Потом отыграемся.

– Черт с ним. Генеральному объясню и другое место дам. Есть на примете. Зови сюда своего, гм, лимитчика.

Так я уселся в кресло мэра. То бишь Председателя Правительства. Через месяц выиграл выборы, не сильно напрягаясь, да и не шибко беспокоясь за результат, потому как не держался за это кресло. Потом удивил всех, объявив, что и вправду собираюсь претворять в жизнь предвыборные обещания.

Меня объявляли врагом многоуровневой застройки. Я внес в заксобрание закон о признании заповедной зоной внутренностей Бульварного кольца и кусок Арбата, а также запрете на возведение второго этажа над несколькими монастырями, лесопарками и другими особо охраняемыми местами.

А дальше последовала бомба. Все до единого здания вне перечисленной зоны должны быть конструктивно выполнены как опоры второго и, в перспективе, третьего уровня. Остальное – под снос!

Предложи я ущемить права секс-меньшинств, вою было бы меньше. Зато Правительство Москвы получило несметное количество предложений от инвесторов, страждущих перестроить десятки квадратных километров снаружи Садового кольца. Не дав разворовать инвесторские деньги, я выкрутился с финансовой ямой, возникшей из-за воронки в Ясенево. Не прошло и года, как со спутника не разглядеть, что там совсем недавно громоздились развалины.

В этот же год под снос отправились последние шанхайчики. Жизнь в Москве и цена недвижимости высоки, но обитатели этих злачных мест селятся душ по тридцать в квартиру, варят еду из продуктов, закупленных оптом за Смоленском, и выживают. На волне народного гнева после теракта мне удалось протащить пару крайне недемократических законов, расширяющих права полиции по принудительному выселению маргиналов, которые заподозрены в антиобщественных выступлениях. Такого беспредела, как бунты арабов в Париже и турок в Берлине, из-за чего коренные и прочие европейские нации покинули эти города, здесь не допущу. Организаторы взрыва в Ясенево как раз из подобной среды.

Вспомнил старый опыт. Раньше практиковалось переименование улиц в честь олигархов, пожертвовавших Москве от миллиарда тогдашних долларов и более. Мало кто помнит, но магистраль Прохорова когда-то называлась Ленинским проспектом, а на месте нынешнего проспекта Аликперова было шоссе Энтузиастов.

Проблему Кремлевского Дворца Съездов тоже помогли решить небедные люди. Сейчас на его месте снова Оружейная палата и соборы. Но войти в них и подъехать можно лишь из туннелей. Теперь там офисы. Меня обвинили в кощунстве и навесили всех собак. Зато мэрия получила деньги на восстановление подземной инфраструктуры Ясенево.

Родственников у Гюльнары, способных ее приютить, не нашлось. Нас она называет не бабушкой и дедушкой, что больше подходит по возрасту, а мамой и папой.

Когда-нибудь она вырастет и от доброжелателей узнает, что не родная, а приемная дочь, взятая в семью только ради политической карьеры «папы Бориса». Пусть сама оценивает наше отношение к ней за эти годы и делает вывод. Я установил личность ее матери. По странному совпадению, она работала инженером-архитектором в окружном муниципальном управлении и почему-то ни разу до взрыва мне не попадалась на глаза.

Как бы ни были ужасны последствия катастрофы, на самом деле заметно пострадало не более двух процентов городской застройки. Москва заживила эту рану на своем теле, а наша полиция и контрразведка клянутся самыми страшными клятвами, что подобное больше не случится.