Текст книги "Неожиданное грядущее. Сборник фантастических повестей о будущем"

Марсианская гонка

Гаечный ключ сорвался с головки болта, практически круглой от бесчисленных закручиваний. Берт застонал и выругался. Ничего не изменилось. Высшие силы не покарали его за богохульство и помочь ничем не смогли. Или не захотели. Он по-прежнему стоял, опираясь на полуразобранный компрессор оранжереи, слушал свое сиплое дыхание и шуршание мелких песчинок о скафандр. Нажал подбородком на клавишу рации.

– Сун, принеси сварочный аппарат.

– Я тоже очень занят, – по слогам и очень выразительно ответил китаец.

– Твою мать, Сун, желтая макака! Шевелись!

В наушниках характерно щелкнуло. Напарник демонстративно отключил переговорное устройство. Теперь даже в чрезвычайной ситуации до него не докричаться. Хотя что такое чрезвычайная ситуация на Красной планете? Весь Марс – сплошное ЧП.

Берт сам сходил за сварочником. Пожертвовал остатками предпоследнего электрода и приварил к упрямому болту кусок сломанного ключа как рычаг. Снял из давно раскуроченного вездехода подшипник и вставил в компрессор. Через час аппарат уже урчал, сжимая разреженную углекислоту. Надолго ли?

Колонист вошел в станцию через свой – западный шлюз. Второй житель Марса пользовался, соответственно, восточным. Так они реже встречались. Берт с ужасом думал, что будет через месяц, когда прибудет земная ракета. За сорок семь дней в крохотной капсуле объемом девять кубических ярдов он точно сойдет с ума и убьет ненавистного азиата.

А все так хорошо начиналось. Выгодный контракт, слава первого покорителя Марса. Успешный полет беспилотной станции, доставившей на поверхность планеты ядерный реактор и оборудование для добычи воды и получения кислорода с метаном. В следующее окно, когда Земля оказалась между Солнцем и Марсом, они с Суном одолели межпланетную пропасть за четыре недели, ни разу не только не поссорились, но и не сказали друг другу резкого слова.

Потом началась полоса неприятностей. Собственно, жизнь на Марсе – сплошная черная полоса. Для начала отказали все двигательные установки второго корабля – и главный двигатель, и системы ориентации. Без коррекции траектории «Драгон-32» миновал планету и безвозвратно ушел к поясу астероидов. Крики отчаянья пары космонавтов доносились еще несколько недель, потом смолкли, хотя у них оставались кислород, вода и пища, а модуль не покинул зону уверенной двусторонней связи. Скорее всего, ребята не стали ждать конца и открыли люк, не одевая скафандров.

Метаново-кислородная установка, исправно отработавшая два года в автоматическом режиме, начала барахлить уже через пару месяцев после приземления пилотируемого корабля. И началось. Не радовало, что на двоих остались оранжерея и система обеспечения, рассчитанные на четверых. Так и ремонтов оказалось столько, что и четверо пахали бы не покладая рук.

На втором году пребывания пылевая буря повредила оранжерею. С какой же скоростью должен дуть ветер, чтобы в атмосфере, разреженной в 160 раз по сравнению с земной, камень оторвался от поверхности и разогнался быстрее пули?

Уходил воздух, уходила влага. Бурить грунт в поисках подземного льда приходилось уже в двух-трех милях от жилого модуля – ближний давно израсходован.

Берт с ухмылкой вспоминал фантастические фильмы о приключениях на Марсе, о гонках и погонях на вездеходах, прыгающих по красным холмам. Здесь совсем другое соревнование. Твой соперник – смерть от недостатка воды, пищи и воздуха. Твоя гоночная машина – жалкий ремонтный набор, жидкие запасы запчастей и собственные руки, которые сводит судорогой от непрерывной работы.

Когда напарники еще могли разговаривать нормально, Сун однажды произнес длинный спич, совершенно не характерный для немногословного и замкнутого колониста.

– Все потому, что нас отправила частная компания. Государственные освоили земную орбиту и Луну почти без потерь.

– Чем же частники не угодили?

– Отобрали кусок пирога у тех, кто кормился около бюджетной раздачи. На программу «Спейс Шатл» списали десятки миллиардов долларов. Не нынешних фантиков, а тех – полновесных, за которые можно было что-то купить. На экспедицию к Марсу администрация Буша собирались потратить 400 миллиардов, это только начальные расходы. А потом какой-то чудак объявил премию в 20 миллионов долларов за орбитальный или суборбитальный полет. Для частника нормальные деньги. Полетели.

Китаец отхлебнул глоток бурды, которую давала пищевая установка.

– Так было и дальше. Когда деньги частнику идут через бюджет, три четверти сумм – взятки и откаты. Эти деньги еще отмыть надо, налоги заплатить. Вот себестоимость проекта возрастает уже не в четыре, а в семь-восемь раз, и это не предел. Если негосударственная компания что-то делает за свой счет и потом предлагает платные услуги, цена получается смешная по сравнению с услугами таких же компаний, но рассчитавших смету для бюджетных инвестиций.

Берт, простой пилот НАСА, никогда об этом не задумывался и с удивлением смотрел на доморощенного экономиста.

– Частная программа «Драгон» похоронила несколько крупных космических проектов. Зачем Конгрессу США выделять сотни миллиардов, если частное космическое такси возит за миллионы. Не думай, не только чиновники остались без взяток. Корпорации не получили заказы, это десятки тысяч рабочих мест.

– Что, Сун, такое в только в США?

– Везде, но масштабы другие. Почему, думаешь, одинаковые проекты китайскому или даже российскому правительству обходятся настолько дешевле, чем американцам?

– Да, наши любят красиво жить. Но, черт возьми, какое это отношение имеет к сорванным вентилям гидропоники и двигателям ориентации «Драгона»? Думаешь, на нас просто сэкономили?

– Не только и не столько. Я подозреваю саботаж и мелкие диверсии.

– Ты с ума сошел! Кто на это пойдет? ЦРУ? ФСБ России?

– Зачем. Скорее всего – корпорации, оставшиеся без госзаказов. Им что, сложно подкупить кого-нибудь надкусить провод или смазать контакты кислотой?

– Ты параноик, Сун. Не дай Бог, окажешься прав.

После года на Марсе такие разговоры закончились. Самые пустячные фразы выливались в перепалку. Берт орал, азиат отбивался саркастическими и унизительными репликами. Но именно Сун не выдержал первым, бросившись на коллегу с буровой головкой наперевес.

Сила тяжести в 0.38 земной делает драку странной. Даже ослабевшие за полтора года в низком тяготении руки подняли 20-фунтовую палицу с буровым наконечником и длинным штоком. На земле она весила бы больше пятидесяти фунтов. Вес меньше, но масса, инерция и накопленная в замахе кинетическая энергия никуда не исчезли. Бур просвистел там, где полсекунды назад находилась голова Берта, и глубоко вошел в опору жилого модуля. Потом они дрались руками. Американцу повезло, что не все выходцы из Поднебесной имеют гены Брюса Ли. Когда закончили, жилой отсек выглядел как посудная лавка, в которой резвился слон.

Один отделался переломом предплечья, второй сломал кисть. Они молча помогли друг другу наложить лубки и столь же немногословно навели порядок. С тех пор ограничивались лишь короткими фразами по поводу текущих работ. Если диалог превышал объем «вопрос-ответ», язвительные слова тут же переходили в ругань. Китаец предпочитал просто выключить передатчик. Он не сомневался, что Берт не забыл буровую головку, и не ошибся.

Тот ненавидел азиата всеми фибрами души. Бесконечные поломки и беспросветный ежедневный ремонт, скандалы, вездесущая пыль – в механизмах, в скафандре, в воздухе, в воде и питье – сконцентрировали огромную отрицательную эмоцию, направленную на Суна. Впрочем, был еще один перманентный источник раздражения, общий для обоих колонистов – Flight Operation Center, Космический центр управления полетами «Драгон». Букву F в аббревиатуре F.O.C. марсиане давно для себя расшифровали как fuckers, в самом грубом его понимании. Вместо реальной помощи сообщения с Земли приносили лишь благие пожелания, сводившиеся в итоге к «вы как-нибудь сами разберитесь». Да и чем могли помочь земные спецы, если радиосигнал шел в одну сторону минут десять, там совещались для принятия «взвешенного» решения и как откровение Бога слали ответ, устаревший на полчаса.

Плохо или хорошо, что они оба – мужчины? Бывает, что в узком коллективе без женщин начинаются гомосексуальные связи. Они не притронулись бы друг к другу, даже если бы второй был женщиной и Мисс Америка. Взаимное омерзение сильнее полового влечения.

К концу второго года оба астронавта начали болеть. Кроме постоянных переломов от недостатка кальция и фосфора, они страдали от головных болей, рвоты, бессонницы, острых колик в разных частях организма. Диагноз имеющимися средствами они поставить не могли, центр управления факеров слал лишь предположения. Берт держался, Сун чувствовал себя все хуже и хуже. С вероятностью 80% у него начинался рак.

Последние месяцы перед прибытием Драгона не то чтобы тянулись как столетия. Когда весь день занят по горло и ночью вскакиваешь от сигналов компьютера об очередной поломке, время идет быстро. Просто каждое действие сопровождалось мыслью, что шестьдесят или, там, сорок дней – и все. Обрезаешь растрескавшийся шланг, обжимаешь на патрубке обрез, а сам думаешь – до следующей смены протянет, новый ремонт уже не мой.

ЦУП настаивал, чтобы астронавты набрали с собой двадцать кило образцов из шурфов на глубине не менее десяти ярдов. Щас! Делать больше нечего, но и хамить людям, от которых зависит возвращение на Землю, не стоило. Берт наколупал грунта прямо возле свалки около оранжереи, сфотографировал и предъявил. Положим, на Земле узнают, что пробы не глубинные. И что? Пошлют его на Марс за новыми?

Земляне упорно именуют здешний день словом «сол». Так можно говорить о светлой части суток на экзотической удаленной планете. Когда живешь в этом месте годами, а экзотика давно превратилась в унылые будни, уже никакой не сол, а обычный день. Тем более, что его продолжительность не сильно отличается от земного.

Еще один обычный день. Перевести реактор в холостой режим, устранить биения ротора генератора. Успеть запустить генератор, пока температура в хранилищах жидкого кислорода и метана не поднялась. Если хранилища взорвутся – о возвращении на Землю забыть. Набрать не менее пятидесяти галлонов воды для оранжереи и электролизера. И не сдохнуть при этом.

Сун не отзывался. Берт прошел к компьютеру станции и увидел, что телеметрия скафандра китайца пишет нули. Желтая макака не только переговорник, но и телеметрию выключила. Прикалывается, сука, но у него воздуха осталось минут на двадцать. Спасу, а потом проломлю ему башку, решил американец, прихватил запасной баллон и двинулся в направлении, откуда сигнал пришел в последний раз.

Снова, в много тысяч черт знает какой раз, под ногами песок, перед глазами красноватые холмы, редкие песчаные смерчики. В жилом модуле остался незавершенным ремонт установки фильтрации вторичной воды. В следующий раз, думал Берт, если когда-нибудь ввяжусь еще в одну дурацкую авантюру, попрошу в напарники русского. Говорят, они отремонтируют что угодно при помощи кувалды и какой-то матери. Вроде для этого им нужна водка? Про русских надо уточнить.

А Суну уже не был нужен ни напарник, ни другой полет, ни даже возвращение на Землю. Он лежал на спине, равнодушно глядя неподвижными глазами в марсианский зенит. Впервые за два месяца без гримасы боли. Рядом валялись контейнеры со льдом, которые он не донес до станции какую-то милю. Китаец неделю не дожил до прибытия земного корабля.

Стыдно сказать, первой мыслью Берта было, что по пути домой не придется ни с кем делить объем капсулы. Лучше полтора месяца пробыть в одиночестве, чем слушать осточертевший голос с мерзким акцентом. Потом спохватился. В сущности, Сун был неплохим парнем, не заслужившим такой ранней и мучительной смерти.

Оставшись один, астронавт похоронил своего напарника тут же, в расщелине. Извлек из скафандра, разгреб песок и опустил туда тело. Скоро оно ссохнется, мумифицируется. В холодной и крайне разреженной атмосфере не выживают даже черви, которые поедают трупы на Земле. А у Берта появился запасной скафандр, хоть и столь же изношенный как собственный.

Утешало одно – «Драгон-33» выходил на околомарсианскую орбиту. Снова можно было поговорить нормально, не ожидая по десять-двадцать минут, когда придет ответ. В новом корабле четверо, да и сам планетолет – не чета прежним. За прошедшие два года конструкторы довели до ума и обкатали машину с термоядерной силовой установкой. Теперь активное вещество, придавая реактивную тягу, разогревается не до тысяч, а до многих миллионов градусов. Жаль, это чудо техники не опустить на Марс, да и на любое небесное тело, которому предстоит оказаться обитаемым. Жесткая ионизация в месте посадки не только заразит поверхность на мили вокруг, но и сделает опасным выход экипажа на грунт.

Поэтому «Драгон», собранный на земной орбите, останется нарезать круги вокруг Марса, к обитаемой станции спустится посадочный модуль. Придется усилить его головную часть пустыми ракетами от посадочного блока Берта и Суна, заправить баки метаном и кислородом. Получится двухступенчатая ракетная установка, способная вывести на низкую орбиту и пристыковать модуль с человеком к «Драгону». Для старта с Марса не нужно огромных носителей, как на Земле. Тяготение почти втрое меньше и сопротивление атмосферы незначительное. Стыковка произойдет всего в восьмидесяти милях над красными холмами. Астронавт перейдет в возвращаемую на Землю часть установки, а доставившая его на орбиту головная часть ракеты сработает последний раз – мягко опустит вниз грузовой контейнер, удвоив припасы второй экспедиции.

Берт слушал бодрые голоса сменщиков. Они знают, как нелегко пришлось их предшественникам. Но не прочувствовали, не впитали в себя на эмоциональном уровне.

В чем-то им проще, рассуждал марсианский ветеран. Растения в оранжерее уже большие. Надо лишь до конца восстановить герметичность, материалы для ремонта они везут. Еще не понимают, что слово repair или remonte – в экипаже француз – станет проклятием и обозначением основного содержания их жизни в ближайшие два года. Да еще весь лед вокруг выработан, а восстанавливается он медленно. ЦУПовцы рассказывали, что для добычи льда на Марс едут две буровые установки, которые разместятся милях в четырех от оранжереи. Что ж, дорогие коллеги. Удачных вам ежедневных променадов по четыре мили в одну сторону.

За двое суток до посадки сменщиков Берт начал готовиться. Он старался сделать все, что мог в одиночку, урывая для сна час или два. После прибытия начнется аврал. Чем быстрее они соберут взлетный комплекс и он пристыкуется к межпланетному тягачу – тем лучше: уж очень короткое полетное окно, когда Земля и Марс близко. Если провозиться хотя бы лишний день, «Драгон» потратит гораздо больше времени, догоняя голубую планету, чья угловая скорость намного выше марсианской.

Посадочный модуль прибывал ночью. Берт увидел вспышки его двигателей, искрящих на фоне многозвездного неба. Модуль шел точно на маяк, установленный в четырехстах ярдах от станции – ближе опасно, а дальше сложно тянуть шланги заправки.

– Красиво идете, парни!

– Готовь ковровую дорожку, Берт, – откликнулся второй пилот. Первый был слишком занят посадкой, чтобы отвлекаться на пустопорожний треп.

Астронавт, более пятнадцати лет отдавший НАСА, с точностью до долей секунд знал, что произойдет дальше. В трехстах ярдах над поверхностью тормозные двигатели выплюнут длинные шлейфы огня, переходя в форсированный режим и постепенно сбрасывая скорость снижения до семи футов в секунду. В шести футах над точкой посадки полыхнут бустеры тормозной системы, модуль мягко качнется на опорах и замрет. Системы надежные и многократно дублированные, посадка останется штатной, если не сработает даже треть направленных вниз ракет. И все равно Берт волновался, до хруста сжимая в скафандре хрупкие кулачки.

Сердце екнуло и упало вниз, когда ни на трехстах, ни на двухстах ярдах не включился форсаж. Что это – авария?! В сотне над поверхностью пилот в отчаянии запустил бустерные ракеты, хоть как-то замедляя падение…

Почва дрогнула под ногами Берта! Сквозь пыль рванули вверх огненные языки – сдетонировала топливная смесь. Он инстинктивно упал вперед. По скафандру, по многострадальной поверхности станции и оранжереи застучали мелкие камушки, выбитые из Марса чудовищным ударом.

Единственный живой человек на планете лежал ничком. Он не мог заставить себя встать. В случившееся невозможно было поверить.

Медленно, словно тяготение стало не 0.38, а два земных, Берт поднялся. На месте катастрофы оседала пыль. Пожар потух, как только выгорел кислород в баках. Столь же медленно астронавт побрел. Можно уже не торопиться. Рейс, на который у него куплен билет, отменили. До следующего попутного дилижанса два с лишним года.

Передав в ЦУП фото обломков, Берт запросил спустить ему контейнер, пристыкованный к «Драгону». Пусть даже кораблю придется пройти в тысяче ярдов над станцией и обдать ее радиацией – хуже все равно не будет. Ответа ждал долго, будто Марс находился не в противостоянии с Землей, а с противоположной от Солнца стороны.

«Сожалеем. Осуществить мягкую посадку контейнера технически невозможно. Он будет оставлен на высокой орбите. „Драгон“ уходит к Земле. Держитесь».

И все. Велеречивое послание про образцы грунта было раз в пять длиннее. Колонист понял, что в его выживание до нового полетного окна никто не верит. Главное, что не верит он сам.

Больше от нездорового любопытства, чем ради конкретной пользы последний марсианин полез внутрь обломков посадочного модуля. На ночном небе оранжевая звездочка прочертила траекторию выхода к Земле. Корабль покидал Марс без Берта.

* * *

– Мамочка!

Только дети и собаки так радуются приходу, излучая волну беспредельного счастья. Взрослые люди, даже влюбленные, реагируют сдержаннее.

Элен обняла сына, прижала его к груди, затянутой в ткань комбинезона с яркой эмблемой компании «Экваториальные марсианские оранжереи», затем вошла в комнату.

Пятилетний малыш Джонни подпрыгивал от возбуждения. Несмотря на тоненькие ножки с малоразвитыми мышцами в тяготении Марса он прыгал так высоко, что ему позавидовал бы профессиональный земной спортсмен.

На мониторе светилась Марсопедия. Элен догадалась, что сейчас на нее обрушится поток ста тысяч почему, на которые ребенок не нашел ответов в сети. Лучше бы с ним занимался отец, но у того вторая смена.

На ее удивление, вопросы оказались достаточно взвешенными. Муж забыл включить детский фильтр, стало быть, Джонни полазил по ресурсам, для малышей не предназначенным. Отсюда и недетские темы.

– Мама, я нашел дневники и запись переговоров знаешь кого? Самих Берта Гринберга и Суна Бяо! Первых колонистов Марса!

Элен улыбнулась. Она, естественно, знала, кто первый ступил на планету. Именами первопроходцев названы все важнейшие достопримечательности в каждой дыре. Потом нахмурилась. Крепкие словечки, которыми астронавты обменивались в частных разговорах, не для детских ушей. Да и ее слух изрядно покоробили некоторые цитаты.

– Мама, получается, что они ненавидели наш Марс и больше всего хотели вернуться на Землю? Как же так? На Земле ужасно.

– Не забывай. Марс тогда был еще не благоустроен, и жить на нем было трудно. Особенно когда мистер Гринберг остался один и два года сам боролся за жизнь, используя обломки разбитого космического модуля.

Малышу не верилось.

– Я знаю его историю. Он выжил, улетел на Землю и умер там через неделю. Видишь, на Марсе ему было лучше.

– Гринберг был очень болен. Пойдем лучше кушать.

Джонни колупал клейкую кашу с подсластителем, стандартную синтетическую еду. Из миллионного населения Марса денег на натуральные продукты хватало всего у сотни человек. Но Элен решила сделать исключение. Она экономила полгода, во многом себе отказывая, и купила малышу необычный десерт, который до первых полетов на Марс был доступен большинству землян. Счастливая мать аккуратно раскрыла подарочную упаковку, и взору потрясенного Джонни предстало самое настоящее свежее румяное яблоко.