Текст книги "Победителей не судят"

Хроники падающего гуся…

Прошел год моего обучения в «достославной» адъюнктуре…

Первую главу диссертации разнесли в пух и прах – исчиркали каждую страницу, высмеяли все кому не лень, вторую – и читать не стали…

– Эй! Старлей! Давай-ка поможем. Организуй только баньку c коньячком, – предлагали помощь «ученые мужи» c других кафедр.

– Спасибо! Уж как-нибудь сам справлюсь…

– Кафедре не помогаешь, наукой не занимаешься! Что ты сделал за целый год?! Гусь лапчатый! Выписку кафедры, фиг тебе, не получишь у меня! Служебную записку начальнику сегодня подам, – стращал, в своем амплуа, Козлов.

– Угу! На второй год оставьте! Хотел еще добавить, что, может быть, я и «гусь лапчатый», а кое-кто имеет «козлиную» фамилию, да, собственно, и сам козел, в смысле – характера и линии поведения.

А денег как не было, так и нету…

От зарплаты, до зарплаты – одно и то же… Половину отдай за съем квартиры, остальной денежной массы еле-еле хватало на пропитание. Без шика… Но, как говорится, зато полезно! Фигуру стройнит…

Довольствовался картошкой c рынка, крупами c магазина, да куриными потрошками c привозной лавки.

Хлеб ломал руками, варил как хотел и что хотел. Никто не указывал, никто не поучал, не «гадил» в душу… Свобода!

Из всей мебели, что присутствовала в квартире, особо выделялось раздвижное кресло. Потому что, во-первых, это было мое спальное место, а, во-вторых, собственно, и вся мебель…

Правда, на кухне стояла газовая плита; в ванной, естественно, – унитаз и ванна.

Стульев не было. Стол себе накрывал на подоконнике… А что?! Кушаешь себе не спеша, облокотившись на импровизированную столешницу, глазеешь в окно. Богема!

Зато неоспоримое преимущество, – мыть легко! Абсолютно ничего не мешает на пути швабры… Ни тебе острых углов дубовой мебели, дорогих ковров, или фарфора пятнадцатого века…

За двадцать лет службы я имел право на квартиру, а то и на две… Но это по законодательству… А по факту не смог оформить даже поднаем жилья.

Собрал семьсот пятьдесят три грамма справок и квитанций, разложил их красиво на столе в отделе кадров…

– Алексей Михайлович! Вы – переменный состав. Вам не положены данные категории выплат.

– Хорошо! А ночные?! За дежурства?!

– Вы переменный состав…

– А доплаты за покупаемую научную литературу?

– Вы переменный состав…

– Тогда я в командировку без командировочных не поеду!

– Ну, нету сейчас финансовых средств на счету. Потом получите… Сохраняйте квитанции…

– А вот хрен вам! Не поеду…

– Как так не поедете?! Вы же офицер! Где Ваша честь и стойкое желание переносить невзгоды и тяготы службы?!

– Денег нет… Так, что считайте меня раненым или без вести пропавшим!

Морально надавили…

Через три дня поехал…

Что ж, хотя бы смена обстановки, новые впечатления от путешествия…

Ехали мы долго, очень долго на институтском отечественном микроавтобусе. А в багажнике стояли канистры c бензином, чтобы по дороге меньше тратиться. Может, это и хорошо, да только емкости были без крышек, заткнутые тряпкой.

Не знаю как другие, я поехал натощак, поэтому был единственным кто не блевал от ядовитых паров бензина в придорожных кустах.

Встретили хорошо. Разместили. Покормили. Напоили.

Я, как волк, ел впрок… И еще парочку шоколадок умыкнул в карман.

Сделали мы свои дела и поехали обратно.

Денег мне, конечно же, никто не вернул. Пообещали выплатить к концу года. Так что из съестных, почти на месяц, припасов, я обладал подаренной бутылкой бальзама, картиной c мрачным пейзажем и ворованными шоколадками.

Впору отчаиваться…

Стыдно, конечно, признаваться, в субботу я пошел на рынок. Воспользовался старым студенческим приемом. Оделся поприличнее, повесил большую сумку на плечо. И c приценивающе-сомневающимся видом бродил вдоль мясных и овощных рядов. В итоге бесплатно попробовал кусочек сала, листочек свежесоленой капусты, пол-огурчика, чайную ложечку сметаны, на кончике вилки морковь по-корейски…, в общем, немножко перекусил.

Как ни странно, – желудок не болел…

Вечером позвонил начальник адъюнктуры…

– Здравствуй, Алексей! Не отвлекаю?!

– Нет, нет…!

– Ты завтра что делаешь, не сильно занят?

– Да…, собственно, а что…? – насторожился я.

– Тут, понимаешь, диван старый на дачу надо перевезти, а попросить помочь, кроме тебя, некого…

– Конечно, помогу! – быстро сообразил я, что завтра не останусь голодным.

– Ну, тогда, я заеду за тобой – этак, часиков в десять утра?!

– Чего так поздно?! Давай к шести…!!!

К вечеру воскресенья вся моя квартира была завалена кабачками и тыквой…

C тех пор я ненавижу кабачки, ненавижу тыкву…

Через неделю меня вызвали в отдел кадров, где в торжественной обстановке обязали расписаться в приказе o получении мной строгого выговора.

А еще через неделю все узнали, что милиция будет полицией и еще кое-что, что явно не противоречило моим «идиотским» выводам в первой главе…

Все заткнулись, и даже как будто забыли про меня.

Через месяц в институте проводилась конференция. Обещался приехать и мой научный руководитель. И, как выяснилось, И. С. Дурень – это был не он, а она. Инесса Спиридоновна.

Я должен был ее встретить, разместить и проводить в конференц-зал.

Утром встретил на вокзале. Принял c вагона дорожную сумку. Подал руку, помогая спуститься. На маршрутке отвез до конечной… И через семь минут привел ее в дежурную часть института, сплавив курсанткам, занимающимися регистрацией гостей…

Скандал был невообразимый по этому поводу. На следующее утро после конференции генерал в присутствии всех замов и начальников кафедр орал на меня в своем кабинете часа четыре, если не больше…

А что я? Я и так совершил маленький подвиг. Целый час в то утро пешком топал от квартиры до вокзала. Встретил. Потратился на автобус…

Оказывается: надо было встретить гостью; довезти до гостиницы: «…на такси…!!! Слышишь?! Зарубин! Это же доктор! Доктор наук! Заслуженный ученый, имеющий в мире науки – ИМЯ! ИМЯ!»; оплатить номер «люкс»; напоить кофе или чаем в кафе; довезти ее до института, также, как минимум на такси; бегать за ней хвостиком целый день; и, купив билет в купейный СВ-вагон, проводить…

Я стоял как раз посередине генеральского кабинета на красивом узорчатом ковре и про себя считал расходы. Оказалось, что вышеобозначенная денежная сумма превышала мои кровные сто девяносто семь рублей ровно в сто раз. Согласитесь! Что моя научная миссия была, мягко сказать, невыполнима…

– Что вы лыбитесь?! – рассвирепел генерал, – сколько ты потратил на автобус?!

– Сорок рублей, – не без гордости ответил я, расплывшись в улыбке.

Начальник нервно полез в бумажник, долго, пыхтя, что-то там выискивал. Видимо не найдя нужных монет, бросил на стол бумажные пятьдесят рублей.

– Возьмите, господин старший лейтенант!

Я подошел к столу, взял купюру, в свою очередь, порывшись в кармане брюк, нашел монетку в десять рублей, аккуратно положил на место пятидесятки…

– Разрешите, идти «вон»?!

– Идите, – устало вздохнул начальник.

«Вот и славно», – подумал я, выходя из кабинета.

До пенсии оставался: один год, три месяца и двадцать шесть дней…

Во втором эшелоне

От бесконечных стрессов я слег в больницу…

На следующее утро после пресловутой конференции в «сорок рублей» почувствовал, что заболел. То морозило, то кидало в жар. Голова, точно чугунная, не слушалась при поворотах. Тошнило.

В ведомственной поликлинике посчитали, что я почти здоров, прописали только сладкий порошок без единой таблетки, правда, больничный дали на недельку.

Я понимал, что что-то было не так в моем организме, – это не какая-нибудь легкая простуда. Но в аптеках антибиотики без рецепта продавать наотрез отказались.

Всю неделю валялся в кресле, стукаясь головой o жесткие деревянные подлокотники. Изредка заставлял себя попить кофе или чай в перерывах между полузабытьем. Днем ломило кости, трясло в лихорадке; ночью мучили приступы кашля.

Наконец наступил приемный день посещения врача. Я собрал пакет, сложив необходимые вещи для стационара c полной уверенностью, что назад в квартиру сегодня не вернусь.

В трамвае, впервые в жизни, мне уступили место. Наверное, видок был еще тот…

– У вас воспаление легких. Что же вы так запустили себя?! – послушав мою грудную клетку c обеих сторон, заявила врачиха.

– В прошлый раз, неделю назад, я вам говорил…

– Немедленно идите без очереди сдавайте анализы, потом на флюорографию, и ко мне…

Через час я уже лежал нашпигованный болючими уколами в задницу на больничной койке. Температура спала, и я уснул…

Вот так я был «отведен во второй эшелон линии фронта» в войне c наукой, или за науку, уж не знаю как правильно и утверждать…

Стационар располагался здесь же в здании поликлиники, занимая часть первого этажа. Практически – в центре города. Хоть было на что поглазеть в окно. Собственно, на большее занятие не хватало ни сил, ни желания…

Стал задумываться o загробном мире…

Но, провалявшись две недели под капельницами, появилось охота вставать и понемножку бродить по палате, выходя иногда в коридор и даже до столовой похлебать супчику.

Однажды вечером, не дождавшись медсестры c ритуальным уколом на грядущий сон, поковылял сам…

– Чего тебе? – буркнула она.

– Укольчика бы, от температуры…, – заискивающе попросил я.

– Обойдешься!

– Как это: «обойдешься»?!

– Сама спадет…

– Да я до утра не дотяну!

– Не дотянешь, так не дотянешь, значит – издохнешь!

От таких слов я не знал что и сказать… Психанул… Вернулся в палату. Лег спать. Утром градусник впервые почти за месяц показывал нормальную температуру…

Еще через неделю обуяло страшное чувство голода. Съев свою порцию ужина c добавкой, потянуло на улицу в ближайшую шашлычную. «Значит – жить буду!», – думал я, вгрызаясь в очередной сочный прожаренный кусок мяса…

Еще месяц проходил реабилитацию: бесконечные процедуры; уколы заменили на таблетки; чтение книг; детские игры на ноутбуке. Впрочем, от «ничегонеделанья» дописал вторую главу «дисера» и начал третью – последнюю. Как ни странно, но мне даже понравилось писать. Так сказать, – «проникся» научной работой. «Кирпич» – основа моего исследования, состоялась…

– Зарубин! – позвала меня лечащий врач к себе в кабинет, – вот тебе направление, съезди в венерологический диспансер.

– Зачем?! – опешил я.

– Твои анализы крови – положительные, – брезгливо подала врачиха мне исчирканный бланк.

– Не может такого быть! Ладно, съезжу! – в свою очередь обиделся я.

В диспансере всего меня осмотрели, перепроверили, задавали унизительные вопросы, изучили кровь…

– «Наших» болезней у вас нет, Алексей Михайлович, – выдал справку доктор.

– Чего тогда к вам послали?!

– Такое бывает. Редко, но бывает. Видимо, от постоянной высокой температуры нарушился состав крови, и стал схожий как у сифилитиков.

Меня аж передернуло от произнесенного в мой адрес тридцатый раз за день термина: «сифилис».

Через пять дней меня выписали. Я спускался c крыльца больницы, и, поскользнувшись на самой высокой ступеньке, брякнулся вниз, проехавшись головой до сугроба…

– Пьяный!

– Нажрутся c утра!

– Молодой! А работать не хочет! – доносились эхом сквозь странные помехи чьи-то голоса.

Я присел тут же, на ступеньку. Оглядел себя: весь в снегу; ободраны руки; болел левый бок; на лице прощупывались следы от ударов по крылечным плиткам.

Незнакомые бабули стояли невдалеке, тыкая в меня пальцем. В один голос противно «кудахтали». Я хотел отогнать их, но не смог издать ни единого членораздельного звука. Только дрыгнул ногой и погрозил грязным кулаком.

Распознав их намерение вызвать полицейский патруль, и, собрав все силы, как можно быстрее уполз обратно в больницу…

Еще три недели я болел-отлеживался амбулаторно в квартире…

Благополучно дописал свою диссертацию. В одиночестве встретил Новый год. И после затяжных январских праздников вышел на службу…

А там такое творилось, что и не выскажешь…

Поэтому в первый же день, одиннадцатого января, пришлось посетить кабинет следователя…

– Ну как ваше здоровье?

– Спасибо, уже лучше, – ерзая на стуле, ответил я, недоумевая, каким боком мною заинтересовались столь компетентные органы.

– Диссертацию пишите?!

– Да. Уже написал.

– За два года?! Молодец! – искренне, без ужимок, похвалил следователь.

– Спасибо! Рад стараться!

– Наверное, дорого…?

Я сделал гримасу, что не совсем понял вопрос.

– Статьи в журналах, командировки по библиотекам, участие в выездных конференциях! – уточнил он.

– Нет, нет! – расхохотался я, – мы, так сказать, невыездные!

– А денежные премии вам выписывали? Часть потом забирали? – наседал он.

Я задумался. Кроме серенькой грамоты на День науки ничего припомнить этакого не смог. Отрицательно мотнул головой.

– Ну как же, Алексей Михайлович?! Вот ведомости из вашей бухгалтерии… Фамилия: «Зарубин»! В мае прошлого года – семь тысяч рублей; февраль того же года – тринадцать тысяч; сентябрь – десять…, – перелистывал одну за другой бумаги c таблицами и цифрами…

– Нет, не получал! И подписи не мои!

– Ну-ка, ну-ка! Взгляните! – не скрывая радости, протянул он мне одну из ведомостей.

Я снова отрицательно покачал головой, – похожа, но не моя.

– Спасибо! Вопросов больше у нас к вам не имеется. Распишитесь в протоколе. И можете быть свободны…

– Нет уж, подождите! То есть, правильно ли я понял, что деньги мои, за меня кто-то получал?!

– Если, вкратце, то – да, – глянул на меня из-под очков следователь.

– Вот, су…!!! Извините, конечно…

– Ничего, ничего… Не смею вас задерживать…

На холмах логики абсурда

В институте обходили меня стороной…

А если кто и попадался в узком коридоре, заискивающе лыбясь, здоровались, пихнув вспотевшую ручонку, и стремглав убегали.

Думал, что сослуживцам стыдно. А как же?! За два месяца ни разу никто не навестил меня – больного. А может я «ласты склеил»?

Жестоко я ошибался…

Просто до моего выхода в институт нагрянула большая комиссия, по итогам которой возбудили уголовные коррупционные дела. Генерала и замов отстранили. Мой любезный начальник кафедры Козлов вообще исчез в неизвестном направлении. И почему-то все думали, что это именно я инициировал. Так сказать, – настучал, «обидевшись».

Ну, дела…

Да и хрен c ними! Пусть думают. Как говорится: «Думать полезно»…

Но прошла неделя, другая, третья. Следователи доказать ничего не смогли. Начальство вернулось «на круги своя», и хорошего настроения у меня поубавилось.

Диссертацию мою c авторефератом поисчиркали c формулировкой: «Сырая; нет конкретных выводов; предложений, требует существенной доработки»…

Солнечный морозный денек. Суббота. В коридорах института на редкость тихо…

Я вытащил из папки увесистую пачку бумаги. Размахнулся. И c силой швырнул ее в распахнутое окно.

Листки летели, некоторые красиво кружились в лучах солнца, другие, на которых больше всего было почиркано, написано на полях красными чернилами, падали камнем вниз.

Из кабинета выглянул Козлов.

– Алексей! Зайди-ка… Ну, что – довые….ся?! Алексей Михайлович! А совершенству – нет предела! Будешь лет пятнадцать дописывать. Там, глядишь, законодательство поменяется. Так что можешь собирать вещички, ехать домой. Выписку от кафедры ты не получишь. И это – как минимум! Научный от тебя отказался. Оппоненты… а что оппоненты, ты их фиг еще найдешь!

– Но вы-то умный человек! Дмитрий Васильевич! Понимаете, что я никогда бы, тем более в моем положении, не стал бы «стучать». И автореферат доктор из Питера читал, сказал, что неплохой.

– Понимаю, все понимаю. И диссертация у тебя неплохая получилась, но объясни руководству все это сам. Не повезло тебе. Попал под шальной «снаряд». Умей проигрывать… А я, извини, тоже не хочу со всем белым светом ссориться!

Понуро опустив голову, я поплелся домой, что называется: «собирать вещички»…

Я понимал, что формальную сторону вопроса защиты диссертации, даже при хорошем, удачном раскладе, успешно решить тяжело, а в моей ситуации – шансов вообще никаких…

Вечером в квартиру позвонили…

– Кто там?

– Алексей, открой, – услышал из-за двери незнакомый голос.

Открыл. На пороге стоял солидный мужчина в черном пальто. И где-то раньше я его видел. Он ухмыльнулся, и я вспомнил. Тот самый, что руководил спецназовцами, когда Санек одной ногой был уже в кутузке.

– Можно войти?

– Можно! Если не боитесь, – пошутил я, – обувь снимать не надо.

Гость и не думал обижаться, тем более снимать ботинки. Бесцеремонно оглядел полупустую квартиру. Присел подальше от незашторенного окна на единственное кресло.

– Зовут меня Андрей Павлович. Время твое и свое отнимать не буду, – сразу перешел к делу сотрудник собственной безопасности, – тебя подставили и «кинули»…

– А кто подставил?! – перебил я.

– Информатик ваш.

– Сашенька?! Ему-то зачем?!

– Не любит он тебя. Картинку не надо было его критиковать?

– Чего…?! Мазню-то, на стене?! Парусник в поле?! Только из-за этого?! Он что, сам рисовал?

– Он неудачник. А строит из себя «великого» и «непобедимого». И тебе завидует.

– Чему?! – опешил я, разведя руками в пустой квартире.

– Остальные поддержат. Не сомневайся. Тем более, взять c тебя нечего… И ты, и диссертация твоя никому не интересны. Но, просто так, ты же не сдашься? Не уедешь, поджав хвост?!

Я недоуменно пожал плечами. Дескать, что от меня требуется…

– Помоги нам, мы поможем тебе, – разгадал мой немой вопрос гость.

– Чем вам помочь, я понял, а чем поможете мне вы?

– Спокойно уехать, спокойно дослужить до пенсии, – растягивая каждое слово, твердо, одновременно мягко и немного угрожающе, проговорил особист.

– Согласен! – не раздумывая, радостно воскликнул я.

Андрей Палыч, немного оторопев от столь быстрого моего согласия сотрудничать, c недоверием рассматривал меня секунд десять. Затем вытащил из кармана красивую ручку, положил на подоконник.

– C видеокамерой… только не сломай. Как пользоваться разберешься сам. Предложи им деньги… Ну, а дальше посмотрим… Технические мелочи… И, мы раздавим эту…

– Андрей Павлович! Не одолжите тысячи три на пиджачок c кармашками? Камеру некуда засовывать, – попросил я уже на лестничной площадке, провожая гостя.

Андрей Палыч попыхтел немного, неохотно достал бумажник, протянул мне пять тысяч одной купюрой…

– Отдавать не надо. Только ты не подведи…

– Какие вопросы?! Помогу, не подведу…

Под утро мне снилось, что я лечу над фиолетовыми холмами, восседая на крыше старой каменной мельницы. Поднимаюсь все выше, выше к зеленым облакам. А вместо голубого неба вдруг оказалось море…

Последний бой

Как поется в песне: «…Последний бой, он трудный самый…». И уже нет ни сил, ни средств, ни особого желания. Рвутся, абстрактно, вокруг снаряды, и жестокая схватка перешла уже в рукопашную…

Поразмыслив хорошенько над визитом Андрея Палыча, я сделал вывод, что именно он и есть тот самый подстрекатель, он и Козлов. Решили чужими ручонками «жару загрести». Недооценили малость того, что мне тоже приходилось заниматься оперативной работой.

Пиджак я купил, настроил камеру, прошелся по кабинетам, и к вечеру необходимую информацию собрал. Фамилии, должности, примерная стоимость оказываемых услуг. Только воспользоваться ею решил сам, выложив ультиматум заму по научной работе.

– На этой флешке – компромат, на всех… Хотите взглянуть?! Предлагаю сделку. Вы для меня «включаете зеленый свет». Допускаете до предзащиты, я делаю сам, да сам, все документы. Бесплатно и по-честному. Если справляюсь, – выхожу на защиту. Терять мне нечего. Копии сохранены, спрятаны в надежном месте. Ликвидировать меня не советую. В случае несогласия c вашей стороны, видеоролики отдаю «дяденьке Андрею».

Майор сидел весь красный, какой-то поникший. Долго молчал.

– Надо посоветоваться.

– Советуйтесь…

Через три часа меня вызвали в кабинет ответственного секретаря. Благо, что сам совет находился при институте. И я получил исчерпывающий список документов для защиты своей диссертации…

Никто меня не трогал, не стращал. Но никто и не помогал. Как говорится, – сделка есть сделка. Все по-честному.

Начальник кафедры пресловутую выписку дал, швырнув ею в меня c формулировкой: «… c доработкой рекомендуется к защите…». Аналогичное содержание было и у всех отзывов, рецензий, приходящих по почте.

Андрей Палыч, в свою очередь, тоже произвел «широкий жест»…

– Опасный ты человек, Алексей Михайлович! Ну да ладно! Мне даже самому интересно, чем у тебя дело закончится… только ручку верни… мудак…

Как ни странно для самого себя, предзащиту я успешно прошел. Назначили мне оппонентов. Самую малость покритиковали некоторые выкладки. Я старательно записывал каждое слово, каждую фразу, чтобы потом исправить. Не погнушался собрать со столов черновики, а потом рысцой прислуживал на фуршете, то и дело, подслушивая едкие высказывания подвыпивших маститых докторов.

И работа закипела. Я как скоростной поезд помчался, готовясь к защите, только пыль столбом вихрилась позади меня…

Продал кресло, продал ноутбук, необходимое печатая в библиотеках, продал свой золотой перстень. Поменял дорогой телефон на самый дешевенький. На вырученные деньги распечатал автореферат c диссертацией и разослал по всем необходимым адресам. Аж язык от напряженного действа – приклеивания бесконечных почтовых марок на конверты, потерял вкус. Да, все равно, есть было нечего…

Но подготовка моя уперлась, точно в каменную стену, в моего научного руководителя. Профессорша Дурень наотрез отказалась не то что помочь, но даже приехать на защиту.

Удивительно, но помог мне генерал…

– Алло! – ответил я на поздний звонок, мостясь уже на полу своей квартиры немножко поспать.

– Ты занят?! Не разбудил?! – спрашивал незнакомый мужской голос.

– Хм…, – только хотел поинтересоваться, кто это такой наглый вздумал мне звонить посреди ночи, как в ту же секунду узнал голос главного босса, – нет, не занят, еще не сплю.

– В Москву завтра не собираешься?! – как бы, между прочим, сердито спросил генерал.

– А…, вы, это самое…, – не мог я подобрать подходящих слов, – меня зовут Алексей Мих…

– Знаю я, как тебя зовут, Зарубин! – резко перебил начальник, – просто ты единственный, хоть и «сукин кот», но взял трубку…

– Ну, если надо, поеду…, – промямлил я, про себя думая, что поезда и автобусы, доступные мне, все уже ушли, и оказаться завтра в столице невозможно.

– Тогда вот что… Собирайся. Дуй в институт. В моем кабинете возьмешь в шкафу китель c брюками. Деньги есть?

– У меня?!

– У тебя, у тебя… Ты пьяный, или дурак?! – разворчался генерал.

– У меня нету.

– В столе, в нижнем ящике, возьмешь десять тысяч. И в пять утра приезжай к КПП военного аэродрома. Там встретят. К девяти жду тебя у Госдумы. Понял?!

– Так точно! Понял…

Через три часа военный борт Ил-76 принял меня c генеральским кителем в чехле на борт.

Я как мог поудобнее пристроился на жестком откидном стульчике поближе к кабине. Сразу понял, что выспаться не удастся. Было жестко, шумно, немножко страшновато.

Самолет, зычно гудя турбинами, набирал скорость, весело подпрыгивая по замерзшей бетонке. Поднатужившись, выбрался в ночное небо. Далеко внизу мерцали огни спящего города, а на горизонте уже пробивался по-зимнему немного холодноватый свет солнышка…

Казалось, что не прошло и часа, как внизу показались бесконечные жилые массивы московских окраин c бесчисленными автострадами и малюсенькими автомобилями, мерцающими маленькими огоньками. Эта была другая Москва. Трудовая. Просыпающаяся рано утром, почти ночью, чтобы заранее приехать на работу, развезти грузы, выложить товары на прилавки, привести в порядок улицы, тротуары. Да мало ли чего надо сделать по утрам?

А военный транспортник и не думал приземляться, закладывая крутые виражи, то убыстряясь, то замедляясь, кружил где-то под Москвой.

Я, судорожно вцепившись в сиденье, уже забеспокоился. И спросить-то не у кого, как говорится, на таких самолетах бортпроводницы не летают.

Насквозь пропитавшись ужасом от предстоящей неизвестности, проклинал и генерала, и его «подштанники», и все научное сообщество. Лучше уж быть простым участковым, но живым, чем кандидатом наук – посмертно, а то и еще хуже, – загреметь в итоге в каталажку за взятку…

Если останусь живой, непременно надо будет дописать в автореферате одно из предложений – приравнять срок написания диссертации к участию в боевых действиях…

– Наверное, горючее сжигаем, и будем падать, или шасси заклинило, – вслух самому себе гадал я.

– Плотный график посадок. Немножко полетаем и сядем, – выйдя из кабины, прокричал мне в ухо летчик. Еще чего-то походил, потрогал, поглядел в иллюминаторы. Подмигнул мне…

Еще со времен службы в армии я всегда удивлялся одной диковинной вещи: железобетонному спокойствию моего прапорщика Андрея Андреевича и всех, вместе взятых, летчиков. Удаляют им часть мозга, которая отвечает за страх, что ли?!

Наконец-то приземлились. Я быстренько выбрался из самолета, доехал на УАЗике незнакомого техника до ближайшей остановки, прокатился на автобусе, потом протрясся на электричке, метро… и, без пятнадцати девять, стоял у красивых дверей Государственной Думы Российской Федерации.

Задание выполнено, «твою мать»!

Из-за угла огромного здания появился генерал. И первым делом обматерил меня…

– Вход c другой стороны! А! И рубашки c галстуком не забыл! Спасибо! Выручил! А тут, понимаешь…

– Ну ладно, я пойду, вот сдача…

– Куда пойдешь?! – как обычно, в своей хамской манере, перебил меня генерал, – дуй в Рязань, потом заедешь во Владимир, а на обратном пути в Вологду. Заберешь свои отзывы, рецензии… Я всех предупредил, тебя уже ждут. И деньги свои спрячь, пригодятся еще…

Подул сильный утренний сквозняк. Сразу стало зябко. У меня запершило в горле, стало мокро в носу и увлажнились глаза.

– Ну ладно, ладно…, – растрогался генерал и легонько ткнул кулаком в плечо, – тоже выручил…

– Я не «стучал», – теперь, вот, у меня по-настоящему появилась предательская слезинка.

– Знаю, знаю… Козлов – воду мутит. Ничего… Защитишься, тебя на его место поставлю!

И шесть последующих суток я путешествовал по вышеобозначеным городам. Каждое утро просыпался, c трудом продирая глаза, и каждый раз недоумевал, где же сейчас-то нахожусь.

По пути в Вологду заехал в Ярославль к бывшему сослуживцу Ваське Самцову…

Показалось, что он еще больше вырос. Пятеро детей, жена – красавица, коттедж, во дворе только два джипа насчитал.

– Ну, а ты как?! Эх! Леха! – тискал он меня после баньки.

– Работаю в полиции. Старлей. Учусь…

– Молодец! Из наших кого-нибудь встречал, слышал?

– «Деда» давно видел. Он меня от дисбата спас…

– Че, так?

– В плену, я, Вася, три c половиной месяца, был…

Васька, округлив глаза, скромно замолчал…

– Бибуева видел, лет восемь назад, тоже меня спас, только от смерти. Представляешь?! Стрелял в меня, гад! в ногу, правда. Я в госпиталь, а всех наших, да и вместе c ними «заколотили», да так, что даже искать не стали: где свои, где не свои…

Дни подготовки и бессонные ночи пролетели быстро. Настало то самое утро, когда решительно все должно было решиться. День защиты диссертации.

Мандража не было. И, вообще, какие-либо чувства отсутствовали. Осталась только бесконечная усталость и: «поскорее б уж все закончилось». Этакий – «пофигизм»…

Я защищался последним в списке, – c трех часов до пяти. Доктора совета, в преддверии намечаемого банкета, вовсю суетились, то и дело поторапливали секретаря c формальными речами, а заодно и меня c «изысканным» докладом. Семь сшитых диссертаций как лежали стопочкой на краю стола, так и остались нераскрытыми. Зато авторефераты жестоко мялись, чиркались, у некоторых служили «салфеткой» под чашечки c кофе…

Наверняка они знали тонкости сложившейся ситуации. Догадывались, почему столь много орфографических ошибок в тексте, обидных опечаток, логических неточностей. Но и вопросы мне c заранее подготовленными ответами тоже никто не писал. И никто не «просил» за меня, мимоходом схватив под локоть где-нибудь в кулуарах…

Совет удалился на тайное голосование…

Через несколько минут торжественно вошел председатель и объявил результаты, уже посчитанные на листочке…

Все, кроме меня, оживленно шелестя платьями и пиджаками, умчались в ресторан на банкет…

Я вошел в квартиру. Не включая свет, по привычке в темноте нащупал край «лежанки» на полу. Присел. Сбросил резким движением c ног ботинки. И, не раздеваясь, улегся калачиком.

Укутываясь в дрему, еще немножко побурчал-поматерился, и провалился в сон…