Текст книги "Скелеты в шкафу истории"

Ватерлоо Ротшильда: информационно-финансовое творчество

[69]69
  © 2000.12.26.


[Закрыть]

Наполеон Карлович Бонапарт, вернувшись во Францию, честно попытался договориться с коалицией враждебных держав о взаимном ненападении. Страна устала от непрерывных войн с 1792-го по 1814-й год, обескровилась, была готова ещё много лет зализывать раны в мире с соседями. Так что император, успевший, помимо военных подвигов, дать стране новое, чисто буржуазное, законодательство, был склонен не столько творить новые чудеса, сколько пожинать плоды былых посевов.

Но поверить скоропостижному миролюбию былой грозы Европы было практически невозможно. Да и французская промышленность, взращённая в тепличных условиях континентальной блокады, могла зачахнуть под вольным ветром торговли с Британией – следовательно, могла в любой момент потребовать новой конфронтации. Независимо от воли крестьянского большинства французов самые богатые и влиятельные из них объективно нуждались если не в войне, то по меньшей мере во вражде с богатым островным соседом. Британские же промышленники, давно уже занявшие ключевые позиции в структурах власти, намеревались воспользоваться всеми властными возможностями, чтобы предотвратить появление на континенте серьёзного конкурента.

Война, мало кому выгодная, была тем не менее всеми признана неизбежной. И действительно разразилась через считаные недели после того, как император вернулся с острова Эльба и на плечах восторженных солдат был внесён в свой дворец.

Довольно быстро выяснилось, что за год изгнания «маленький капрал» не растерял военные навыки. Прежде всего, разумеется, тот навык, который полководцы революционной Франции успели за десятилетия противостояния всей Европе отточить до совершенства. Немыслимому численному превосходству противника можно было противопоставить только умение разделять его, добившись хотя бы временного перевеса, бить по частям. Сам генерал Бонапарт потому и стал императором, что применил ту же технологию во внутриполитических битвах. В 1799-м он расколол лидеров республики так, что без особого труда преодолел сопротивление каждого.

Вот и теперь Наполеон блистал тем же искусством. По непролазной осенней нидерландской грязи его армии носились, как по учебному плацу. Войска вражеской коалиции не успевали соединиться и разлетались от французских ударов во все стороны. Наконец, изгнав с поля боя пруссаков под командованием фельдмаршала Блюхера, император отрядил маршала Грушина преследовать отступающих и отправился на охоту за последним в этой кампании противником – британцами, которыми руководил герцог Веллингтон.

Встреча самой блистательной армии с самой упрямой разразилась близ нидерландского (ныне бельгийского) городка Ватерлоо. Веллингтон, как всегда, выбрал самую удобную для обороны позицию. В осенней грязи его войска, как всегда, держались до последней возможности – даже когда сопротивление выглядело совершенно безнадёжным. Чтобы прорвать британскую оборону, Наполеон бросил в бой последние резервы. Гром пушек даже сквозь туман разносился на десятки новомодных в ту пору, именно революцией введенных, километров.

Эту канонаду слышали Блюхер и Груши. Но выводы сделали разные.

Груши славился прежде всего дисциплиной. За всю свою военную карьеру он ни разу не оставил боевой приказ не исполненным хотя бы в самой мельчайшей подробности. Наполеон поручал ему труднейшие задания – и был уверен в конечных результатах. За это и поднимал его по служебной лестнице. Высшее воинское звание Груши заслужил честно.

Блюхер же не зря слыл старым лисом. Приказы он, конечно, тоже исполнял – но так, что авторы приказов только диву давались. Вот и сейчас он исхитрился ночью оставить перед носом у Груши скромный арьергард – основные же силы увёл на выручку союзнику.

В авангарде Груши быстро почувствовали неладное. Слишком уж мало следов оставляла армия, за которой они гнались. А главное – слишком долго слышалась пальба у Ватерлоо. Если Веллингтон всё ещё не сломлен – не лучше ли прекратить преследование и помочь главным силам?

В конце концов генералы не выдержали – обратились к маршалу напрямую. Они не только сомневались в успехе своей погони. Они ещё и сознавали: если британцы пересилят, бить пруссаков будет незачем.

Понимал это и Груши. Наполеон имел из кого выбирать, и его маршалы действительно были цветом армии. Но за всю свою карьеру Груши ни разу не ослушался приказа. А тут приказ был прям и недвусмыслен: гнаться за пруссаками, не дать им оправиться и перегруппироваться.

Военный совет, проведенный на марше, не изменил ничего. Армия Груши продолжала погоню за призраком Блюхера. И с каждым шагом удалялась от Ватерлоо. Так что помощи Наполеону не предвиделось.

Правда, в обычных обстоятельствах помощь бы и не потребовалась. Последние французские резервы уже почти прорвали британскую оборону. Наполеон был в двух шагах от победы. И в этот самый момент войска Блюхера, измученные сверхбыстрым маршем, вырвались на поле боя – и упали на антинаполеоновскую чашу весов.

Из всех маршалов Наполеон выбрал для погони того, который не мог нарушить приказ ни при каких обстоятельствах. Нерушимая исполнительность и безынициативность Груши оказывалась необходимой десятки раз. Но рано или поздно не могла не обернуться катастрофой. Опираться можно только на то, что оказывает сопротивление. Когда главной опорой оказался человек без собственных решений, империя рухнула.

За перипетиями нидерландской кампании внимательно следила вся Европа. Все державы устали от войны не меньше Франции. Если бы Наполеону удалось продержаться до зимы (тогда в снегу воевали разве что русские), его противники скорее всего согласились бы на достаточно затяжное перемирие. А упрочив за зиму собственную экономику, наладив традиционно сильную сеть дипломатических интриг, Франция могла к весне добиться распада враждебной коалиции.

Больше всего от такого сценария пострадала бы, конечно, Британия. Правительство, долгие годы бросавшее в пламя войны и собственные ресурсы, и всех союзников, в одночасье оказалось бы банкротом. И не только политических: несметные миллионы золотых соверенов, вложенные в истребление единственного реального конкурента, оказались бы выброшенными безвозвратно. Следовательно, государственные долговые обязательства скорее всего были бы в лучшем случае заморожены на долгие годы, а то и вовсе обесценены.

Естественно, Лондонская биржа ждала известий из Нидерландов, как манны небесной. Малейший слух оборачивался тысячами распоряжений о покупке или продаже. Увы, кроме слухов, не было ничего: мир ещё не опутала телеграфная паутина.

Один из крупнейших лондонских финансистов, глава британской ветки банкирского дома Ротшильдов, озаботился получением надёжной информации заблаговременно. По всей Европе стояли его кареты с лучшими лошадьми, каких только можно было тогда купить за деньги. Благо требования к упряжным и верховым лошадям разные, так что при всех несметных потребностях вооружённых сил кое-что оставалось и на долю частных владельцев. А уж среди них не было равного Ротшильду по готовности вкладывать деньги в действительно необходимое.

Конная эстафета в считаные часы домчала пакет с известиями о разгроме французов до берега Ла-Манша. Там уже ждали корабли, также купленные Ротшильдом. От меловых скал Дувра новые кони понеслись в Лондон. И Ротшильд получил заветные известия прямо посреди главного торгового зала биржи.

Было ясно, что ещё через несколько часов весть о британско-прусской победе дойдёт до всех. И тогда государственные обязательства, доселе обесцененные политической неопределённостью, вновь станут надёжными – следовательно, дорогими. Скупив их немедленно, можно было через пару дней изрядно обогатиться.

Именно так поступил бы в ту пору любой биржевой игрок, получивший эксклюзивную информацию. Но не Ротшильд. За ним следили тысячи глаз. Вслед за ним скупать бумаги немедленно бросилась бы вся биржа. И ему удалось бы обогатиться лишь на той незначительной доле обязательств, которые он добыл бы первым приказом на покупку.

Ротшильд представлял себе ход мыслей коллег по бирже куда отчётливее, нежели они – его. Разница в уровне рефлексии позволила ему принять творческое решение, по тем временам совершенно неожиданное.

Принесённую депешу он прочёл в центре зала. И, лихорадочно сунув её в карман, бросился продавать все правительственные ценные бумаги, которые у него – как и у любого биржевика – к тому времени были.

Надёжность и оперативность Ротшильдовой информационной службы к тому времени была общеизвестна и многократно подтверждена. Если великий банкир, повинуясь полученным сведениям, продаёт британские обязательства – значит, Британия проиграла. Избавляться от облигаций побеждённого бросились все. За считаные минуты бумаги стали ненамного ценнее той самой бумаги, на которой были напечатаны.

И тогда, повинуясь незаметному знаку банкира, десятки его тайных агентов занялись скупкой. Вскоре Ротшильд покинул биржевой зал обладателем чуть ли не всех обязательств британского правительства. А ещё через несколько часов биржевики рвали на себе волосы, узнав, от каких сокровищ только что избавлялись за бесценок.

Впрочем, это был не последний творческий манёвр легендарного финансиста. Чего-чего, а денег ему хватало и до Ватерлоо. А вот чего не хватало предельно остро – так это общественного признания. Еврей со множеством родственников на континенте особым уважением замкнутой британской дворянской касты не пользовался. Даже несмотря на то, что его род ещё в Средние века обзавёлся титулом баронов Священной Римской империи германской нации. Сама эта империя, только что исчезнувшая под натиском всё того же Наполеона, уже не освящала красный щит (rot schield) на баронском гербе своим авторитетом.

С биржи Ротшильд отправился в министерство финансов. И попросил оплатить ему все государственные обязательства не по номиналу, а всего лишь по той бросовой цене, по которой он их скупил. Да и то лишь потому, что правительство Британии не вправе что бы то ни было принимать вовсе безвозмездно.

Но разницу между номиналом и ценой скупки Ротшильд всё же получил. Разумеется, не деньгами. А новым – уже чисто британским – титулом, доступом в высшие круги общества и власти, возможностью в дальнейшем заключать контракты с правительством в приоритетном порядке… Да мало ли выгод может получить человек, столь творчески распорядившийся зависимостью государства от себя!

Банк Ротшильдов процветает до сих пор. Достаточно напомнить, что он входит в пятёрку финансовых организаций, ежеутренне определяющих цену золота на лондонском – и, следовательно, на мировом – рынке. Основы могущества этого банка были заложены ещё в глубоком Средневековье тысячами сделок с мелкими германскими князьками. Но непревзойдённым его сделал именно тот из Ротшильдов, который оперативной информацией и собственными творческими ходами подчинил себе на несколько часов усилия двух могущественнейших империй[70]70
  Сегодняшнее уточнение. Уже после публикации фрагментов этой заметки в составе статьи о торговле ценными бумагами «Рынок доброй надежды» (журнал «Наука и промышленность России», август 2001-го) я наткнулся на расхожее среди любителей конспироложества мнение: необычайное упорство маршала Груши куплено французской ветвью дома Ротшильдов, дабы покончить с деятельностью Бонапарта, а заодно и заработать описанным в заметке способом. Есть и предположение о личной мести Груши, ставшего маршалом куда позже коллег со сходными боевыми заслугами, не оценившему его императору. Мне оба эти мнения представляются необоснованными. Поведение маршала во всех предыдущих кампаниях отличалось в точности теми же чертами, какие определили его действия и в последнем великом сражении той эпохи. Нет смысла объяснять заговором то, что вполне может проистечь из обычной глупости.


[Закрыть].

Перекресток тупиков

[71]71
  © 2010.02.25, для газеты «Известия».


[Закрыть]

Недавно обнародованный очередной план президента Соединённых Государств Америки Барака Хусейна Барак-Хусейновича Обамы уже принят к исполнению. Американские и союзные вооружённые силы наступают на ключевые позиции талибов. Но не ради полного их сокрушения, а только во избежание ударов в спину при неизбежном в скором будущем уходе из Афганистана.

Сходным образом в 1988–89-м советские войска громили опорные пункты противника, создавали собственные – но стратегической целью была расчистка коридоров для вывода живой силы и техники.

Кстати, в защите одного коридора отличилась 9-я рота 345-го отдельного парашютно-десантного полка. При обороне высоты, контролирующей дорогу между городами Гардез и Хост, из 39 человек погибли 6 и ранены 28. Совместными действиями десантников и (по их указаниям) артиллерии и авиации уничтожены многие сотни врагов. В Хост прошли тысячи грузовиков со снабжением для войск и горожан. Воинский подвиг эффектно оболгал Фёдор Сергеевич Бондарчук: в его фильме «9-я рота» наши бойцы сидят на высоте без всякой цели, а в конце концов гибнут без поддержки, всеми забытые.

Вероятно, американцы учтут наш опыт и организуют вывод войск без особых потерь. Как и мы учитывали британский опыт. Едва ли не весь XIX век британские войска в Индии проводили то в походах по Афганистану, то в их подготовке. Напомню: доктор Джон Хэмиш Уотсон познакомился с детективом Уильямом Скоттом Шёрлоком Зайгёровичем Холмсом, когда ушёл из армии в отставку по состоянию здоровья, подорванного ранением в очередном афганском походе.

Обычно первого же возвращения без политической победы и даже без трофеев хватает, чтобы впредь либо вовсе не воевать с упрямым соседом, либо подготовить полный его захват. А тут великая империя с упорством, достойным лучшего применения, раз за разом наступает на одни и те же грабли.

Но если впоследствии ещё две великие империи решили прогуляться по тому же садовому инвентарю – может быть, и британцы не так уж и ошибались?

Завоевать Афганистан всегда было несложно. Государственные структуры здесь никогда не располагали возможностью сформировать армию, способную сопротивляться сколько-нибудь серьёзному захватчику.

Армию надо прежде всего кормить. Афганские же гористые пустыни бесплодны даже по сравнению с соседними – тоже далеко не самыми плодородными на свете – землями. Рядовой земледелец с превеликим трудом может прокормить свою семью. На содержание – не говоря уж про обучение и снаряжение – полноценного воина понадобятся трудовые усилия целых посёлков. Вся страна не наберёт заметного войска.

Сходным образом в средневековой Европе целый посёлок мог снарядить и содержать в лучшем случае одного полноценного рыцаря – в броне (хотя бы кольчужной), с копьём и мечом, да ещё и с конём, способным выдержать весь этот груз. Грозные армии той эпохи признавали себя побеждёнными после потери пары десятков рыцарей – ибо это действительно была ощутимая доля их боевой мощи. Но афганские земледельцы даже по сравнению со средневековыми европейцами – нищие. Потому и завоевать их несложно.

С другой стороны – что завоевателю с этими нищими делать? Чужаку они при всём желании отдадут не больше, чем своим правителям. И новым правителем стать несложно – но опять же много не заработаешь. Вскоре после завоевания всё равно придётся уходить – на поиски владений повыгоднее.

Правда, в новый завоевательный поход можно взять афганцев в качестве бойцов. Привычные к голоду и жажде, они даже тяготы воинской жизни воспримут как подарок судьбы – лишь бы новый хозяин кормил их пощедрее. Но у таких новобранцев нет никакого опыта совместной деятельности: на своих клочках земли они трудились поодиночке или в лучшем случае семьёй. Пока их ещё обучишь действиям в боевом строю! А кормить-то уже надо. Так что завоеватели, уходя из Афганистана, прихватывали разве что немногих добровольцев.

Нищета препятствует внедрению новых технологий – в том числе и сельскохозяйственных. Отсутствие новых технологий консервирует нищету. Афганистан был нищим в 330-м году до нашей эры, когда Александр III Филиппович Аргеад основал там Кандагар. И остался столь же нищим в 1893-м году нашей эры, когда Хенри Мортимёр Хенри-Мэрионович Дъюранд согласовал с эмиром Абдул-Рахманом границу между Афганистаном и Индией. Ныне афганские власти полагают линию Дъюранда нелегитимной.

Почему полагают – понятно. Основное население Афганистана – пуштуны – едва ли не наполовину кочевое, поскольку в тех краях оседлый земледелец живёт немногим лучше кочевника. До установления жёсткой границы афганцы довольно часто ходили в сопредельную – и куда более богатую – Индию не столько в составе торговых караванов, сколько ради грабежа. Их не удерживали даже вероисповедные соображения: северовосток Индии исламизирован так давно, что перед уходом оттуда в 1947-м британцы выделили его в отдельное государство Пакистан. Причём немалую долю тамошнего населения составляют те же пуштуны – и не видят причин ограничивать своё кочевье.

Зато оседлым жителям Пакистана – и прочих сопредельных с Афганистаном стран – кочевники не по нутру. Ведь на сколько-нибудь плодородных землях рождается куда больше, чем в афганских пустынях. Есть что терять от каждого налёта грабителей. Поэтому соседям издавна приходилось защищаться от афганцев (как древним русичам – от кочевых печенегов, половцев и прочих бесшабашных степняков).

Лучший способ защиты – нападение. Если разгромить кочевников настолько, чтобы они несколько лет думали только о выживании – эти несколько лет поживёшь спокойно. Князь Игорь Святославич в налёте на половцев жаждал не только возможных трофеев, но и безопасности родного Путивля.

Вдобавок Афганистан – удобный проходной двор для завоевателя: ведь там некому помешать маршу. Александр Македонский основал Кандагар по пути в Индию. СССР ввёл войска в страну, дабы предотвратить намеченный американцами прорыв из Пакистана в нашу Среднюю Азию (правда, план прорыва оказался американской провокацией).

Кстати, советская власть попыталась разорвать порочный круг, делающий Афганистан столь непривлекательным. Оккупанты вложили немалые средства в сельскохозяйственную технику, поставляемую афганцам едва ли не в подарок. Если бы в стране возник наконец устойчивый фундамент экономики, на нём удалось бы выстроить государство, непроходимое для агрессоров.

Увы, советский план сорван на неафганские деньги. Знаменитая аль-Каеда – по-арабски «база» – изначально база данных по выплатам саудовских денег боевикам и закупкам американского оружия. Правда, потом главный бухгалтер этой базы – Усама бин Ладен – разругался со спонсорами.

Сейчас американцы пришли в страну, где из всего сельского хозяйства рентабельно разве что выращивание мака – и то лишь потому, что в результате кампании запретительства, начатой век назад теми же американцами, наркотики, как правило, несуразно популярны и потому дороги. Интересно, смогут ли – и захотят ли – они создать более устойчивое экономическое основание грядущей самостоятельности Афганистана, чтобы из этого геополитического тупика больше не исходили угрозы всем, пути к кому там перекрещиваются?

Логистика и координация

[72]72
  © 2008.04.13, для журнала «Идея Икс».


[Закрыть]

В традиционной исторической науке принято говорить: «История не знает сослагательного наклонения». В самом деле, ещё с античных времён известно: даже боги не могут сделать бывшее небывшим. Нельзя переиграть былое, опробовать разные варианты действий.

Но исторические события можно оценить только сравнением с несостоявшимися вариантами. Так, болезненная для нас память о жестокости Ивана IV Васильевича Рюриковича (1530–1584) или Иосифа I Виссарионовича Джугашвили (1879–1953) (многие правители тех же эпох – скажем, организатор общегосударственного раскулачивания Генрих VIII Тъюдор (1491–1547) и его дочь, убийца шотландской королевы Марии Стъюарт (1542–1587) и координатор пиратства, Елизавета I (1533–1603) в Англии времён Ивана – несравненно кровопролитнее, но их деяния не столь известны нам, а главное, не так сильно повлияли на наши нынешние обстоятельства) заставляет спрашивать: а можно ли было менее свирепыми средствами решить сложнейшие задачи, вставшие перед страной, или любым путём добиться лучшего результата?

Не зря с давних времён на стыке литературы с наукой развивается увлекательное направление исследований – альтернативная история. Ей отдали дань даже многие классики. Так, британский историк Арнолд Джозеф Тойнби (1889–1975) славен не только концепцией ответа на вызов как движущей силы истории, но и сборником очерков об исторических развилках: скажем, что было бы, если бы Александр III Филиппович Аргеад Македонский (356–323 до н. э.) не умер в Вавилоне в 33 года (до сих пор спорят, погубила его лихорадка или пьянка)?

Увы, свобода альтернативной истории – кажущаяся. Не зря в нынешней России почти все исследования в этом жанре сосредоточены вокруг Мира Царя Михаила – альтернативы, в которой Николай II Александрович Романов (1868–1918) передал власть брату Михаилу II (1878–1918) не в феврале 1917-го, когда страна была – в значительной мере его собственными усилиями – доведена до необратимой стадии кризиса, а хотя бы лет на десять раньше. Похоже, за весь XX век это единственное событие, способное радикально изменить судьбу нашей страны (а заодно и всего мира) и в то же время технически возможное.

Что значит «технически возможное»? Начнём издалека – с логистики. Этот термин – один из ключевых в современной торговле и производстве – в момент своего зарождения, в Древней Греции, означал искусство снабжения войск. Ведь уже тогда победы зависели не только от мужества бойцов и мастерства полководцев, но и от правильной организации.

Почему немцы в 1942-м атаковали именно Сталинград, где их не только ждали отступающие советские войска, но и встретила изобильная продукция тамошних заводов – артиллерийского и танкового? Почему втянули даже мобильные соединения – танковые и моторизованные – в уличные бои вместо того, чтобы отрядить их сотней километров южнее и перехватить Волгу в слабозащищённом месте? Ведь главная цель операции – прикрытие фланга армий, атакующих Кавказ, и пресечение речной перевозки бакинской нефти – достигалась ударом едва ли не по любой точке главной реки!

Впадение реки Сары-Су (в переводе с тюркского – Жёлтая Вода, ибо почвы там глинистые; не зря неподалёку есть город Сары-Тау – Жёлтая Гора; в русском произношении названия звучат как Царица – откуда и город Царицын – и Саратов) – ближайшая к Дону точка Волги. Южнее и севернее Дон резко уходит к западу, а Волга – ещё резче к востоку. Каждый километр смещения на юг удлиняет линию снабжения километра на 2–3.

Дорожная сеть в этих краях даже сейчас оставляет желать немало лучшего. В ту же эпоху там и подавно была всего одна серьёзная железная дорога, а уж о приличных шоссе и мечтать не приходилось. Немцы подошли к Дону в конце июля, а до Сталинграда добирались весь август. По опыту 1941-го года они знали, сколь сложно снабжать войска в осеннюю распутицу. Опытный штабист – один из разработчиков плана нападения на СССР «Барбаросса» – Фридрих Вильгельм Эрнст Паулюс (1890–1957) рассчитал: его 6-й армии куда легче и быстрее сломить сопротивление наших войск, изрядно потрёпанных на Дону и в междуречье, чем строить долгий обходной манёвр по степному бездорожью.

Советские штабисты провели тот же расчёт. Немцев в Сталинграде ждали. На их пути даже возвели несколько полос обороны, когда бои шли ещё на Дону. Жаль, с эвакуацией горожан запоздали: пропускную способность переправ через Волгу использовали прежде всего для подвоза резервов. Да и не всех можно эвакуировать: работа завода «Баррикады» и тракторного была жизненно важна для снабжения войск техникой и вооружением.

Слабость дорожной сети мешала не только немцам. В Сталинград удавалось подвозить лишь незначительную часть наших свежих сил. Основные удары Сталинградского фронта по немцам шли с севера – далеко от города. Поэтому, например, Владимир Богданович Резун (1948), публикующий эффектную фантастику на тему истории Великой Отечественной войны под псевдонимом «Виктор Суворов», объявляет: Георгий Константинович Жуков (1896–1974), организовавший эти удары, не имеет к обороне Сталинграда никакого отношения. Хотя ясно: если бы не давление с севера, Паулюс без проблем сосредоточил бы против города все силы – и скорее всего добил бы защитников.

Резун ругает Жукова ещё и за бои под Ржевом. Дело и впрямь на первый взгляд нелепое: больше года наши войска почти непрерывно штурмовали немецкие позиции в одной и той же узкой полосе. Естественно, немцы соорудили там столько укреплений, что вышла мясорубка в худших традициях Первой мировой войны. Неужели Жуков, награждённый в той войне двумя солдатскими Георгиевскими крестами, не понимал, что творит?

Оказывается, и тут виновна логистика. Узкая ржевская полоса насыщена коммуникациями. Туда с обеих сторон можно непрерывно подвозить подкрепления. Вдобавок на этом стратегически важном – Московском! – направлении обе стороны вынужденно держали крупные подвижные силы. Если бы наши перестали наседать на немцев – те сразу перебросили бы свои танки к тому же Сталинграду, или в Ленинград, или вновь кинулись бы на Москву… Сколь ни тяжки наши потери под Ржевом – отказ от лобовых атак обернулся бы стратегическим поражением, то есть в конечном счёте потерей несравненно большей.

Упомянутый Ленинград – Санкт-Петербург – тоже результат логистики. Но уже на уровне целого театра военных действий. Да ещё в сочетании с межгосударственным экономическим сотрудничеством.

С середины XVII века – когда Россия оправилась от последствий Смутного времени и снова вмешалась в мировую политику и экономику – и вплоть до конца Наполеоновских войн главным нашим торговым партнёром была Англия. Поэтому, в частности, Россия систематически нарушала установленную Наполеоном Карловичем Бонапартом (1769–1821) антианглийскую континентальную блокаду: без торговли с островной державой мы разорились бы. Но и британцы нуждались в нашей продукции ничуть не меньше, чем мы – в плодах их промышленности. Скажем, лучшим материалом для канатов на флоте – основе британского величия – была русская конопля. Наше железо почти до конца XIX века выплавлялось на древесном угле и потому было куда чище английского: там леса, пригодные на топливо, сведены ещё в Средневековье, а коксовать каменный уголь хотя и попытались ещё в 1735-м, но нюансы процесса, включая удаление вредных для металла примесей, осваивали ещё порядка века.

Потребители нашего хлеба были и на юге. Но там хватало конкурентов: скажем, нищая Италия охотнее возила зерно из соседней Франции. А главное – турок мы научились бить уже к концу правления Петра I Алексеевича Романова(1672–1725). С тех пор южный театр военных действий не требовал особо пристального надзора высшей государственной власти: зачистка черноморского побережья от турок и покорение крымских татар хотя и заняли более полувека, но проходили в рутинном режиме. Даже в Крымской войне два наших полка легко сокрушили отборных французских гвардейцев – зуавов – благодаря тому, что по одежде в арабском стиле приняли их за турок.

На севере же мы с 1590-го по 1809-й почти непрерывно бились со Швецией. Северный сосед (так назвал страну Нострадамус (1503–1566) в шифрованных заметках по политике эпохи религиозных войн, когда он работал) не всегда был мирным и нейтральным. В Германии протестантскими стали те земли, где в Тридцатилетнюю (1618–1648) войну побывали шведские войска – остальные княжества остались католическими. Успокоились шведы, когда мы отвоевали у них Финляндию (для удобства управления Александр I Павлович Романов (1777–1825) сразу присоединил к ней Выборгский регион, и после того, как Владимир Ильич Ульянов (1870–1924) дал финнам независимость, Джугашвили пришлось отбирать императорский подарок обратно) и по льду Ботнического залива атаковали Стокгольм. До того даже тривиальная проводка морских торговых караванов в мирное время могла обернуться полноценным сражением.

Располагали шведы не только умелой армией, но и мощным флотом. Это придало войне динамику, недостижимую на чисто сухопутном фронте причерноморских степей. Для принятия стратегических решений нам зачастую оставались даже не дни, а считаные часы.

К концу эпохи русско-шведских войн – в 1792-м – Клод Шапп (1763–1805) при поддержке своего брата Игнатия (1760–1823) разработал оптический телеграф. Если бы конструкция появилась веком ранее (что вполне возможно, ибо все необходимые принципы и узлы известны ещё с античности), управлять столь динамичным балтийским театром военных действий можно было бы из Москвы. Но Петру Великому не были доступны более быстрые, чем конный гонец, средства связи. Пришлось переезжать к центру событий.

Вдобавок на Балтике не так уж много мест, удобных для кораблестроения. Ригу, отвоёванную у шведов по ходу Северной войны, куда труднее защитить от вражеских рейдов, чем Петербург, прикрытый с моря системой островов (на крупнейшем из них – Котлине – воздвигнута мощнейшая морская крепость Кронштадт). Создание же флота – дело весьма затратное, а потому требующее непрерывного надзора высшей государственной власти.

Важность Северной столицы доказана, в частности, через 5 лет после смерти Великого. Его внук Пётр II Алексеевич Романов (1715–1730, правил с 1727-го) вместе с двором вернулся в Москву. Но сразу после смерти малолетнего императора центр империи вновь оказался на берегах Невы. И оставался там до тех пор, пока большевики не вырвали страну из системы международной торговли.

Творение Северной Пальмиры иной раз именуют капризом первого нашего императора. Да ещё поминают ему десятки тысяч погибших от тягот строительства на болотах. Увы, на войне как на войне: эти жертвы ничтожно малы по сравнению с потерями страны в случае поражения от шведов. А без балтийского центра управления поражение было практически неизбежно: при тогдашних средствах связи не выстраивалась из Москвы ни координация, ни логистика.

Выигрывает логистика и нынешние войны. В том числе бескровные.

В числе ключевых элементов японского экономического чуда 1960-х – система снабжения «канбан» (в переводе – точно вовремя). Поставщики крупных сборочных заводов обязались присылать все компоненты по строго согласованному графику. Капитал уже не омертвлялся в складских запасах. Его оборот резко ускорился. Соответственно возросла рентабельность японской промышленности. Вскоре японцы смогли скупать западные предприятия, создавать по всему миру филиалы собственных заводов… Япония отыгралась за своё поражение во Второй мировой.

Кстати, ход тихоокеанской кампании тоже в значительной степени определила логистика. Островки в Великом Океане столь редки, что возить военные грузы приходилось в основном на эсминцах – самых быстроходных кораблях со сколько-нибудь заметной грузоподъёмностью. Американцы решили не ползти от острова к острову последовательно (как шло японское наступление), а прорываться на такое расстояние от уже освоенных баз, какое эсминцы могут пройти за ночь: днём противостоять самолётам могла только крупная эскадра. Островок, находящийся вроде бы в глубоком тылу, чаще всего был слабо подготовлен к обороне, и штурмовать его обычно оказывалось легче. Организовав на нём свою базу, американцы отрезали обойдённые острова от снабжения – и те вскоре становились сравнительно лёгкой добычей.

Против японского канбан тоже нашлось американское логистическое оружие. Соблюдать график с той же точностью, что и на маленьких Японских островах, не позволяли американские просторы. Зато массовая компьютеризация производства позволила точнее учитывать сбои снабжения, корректировать работу. Вдобавок стало возможно собирать на одном конвейере сразу несколько модификаций одного изделия, подавая в нужное время к нужному месту соответствующие детали: на японскую дешевизну американцы ответили крупносерийной технологией исполнения индивидуальных заказов.