Текст книги "Второй пояс. Откровения советника"

Противостояние

Пока военнослужащие на выставленных в «зеленке» постах занимались их обустройством, попутно неся боевую службу, в провинции происходили более интересные события.

В первых числах февраля по линии МГБ поступила информация о том, что в районе пакистанской границы, в уезде Спинбульдак, в непосредственной близости от родового кишлака Нурзай, произошли серьезные боестолкновения между малишами Муслима Исмата и бойцами отряда самообороны племени нурзаи.

Поводом для обострения взаимоотношений между этими вечно враждующими между собой племенами послужил факт обстрела нурзаями грузовой автомашины, шедшей с территории Пакистана, за рулем которой сидел племянник Муслима Исмата.

Вообще-то дорога от пакистанской границы до Кандагара давно уже была поделена между пуштунскими племенами, и каждое племя жило за счет этой самой дороги, нагло грабя всех, кто по ней передвигался. На ста километрах этой международной трассы стационарных и стихийных блокпостов, а также постов-однодневок и постов-засад было больше, чем на всех остальных дорогах Афганистана.

Что так привлекало бывших и настоящих бандитов к этому лакомому участку дороги?

Ответ был прост.

Кандагар был тем самым городом на юге Афганистана, где издревле пересекались основные караванные пути Востока. Самые богатые караваны с дорогостоящими грузами шли именно здесь, по дороге между Кандагаром и пакистанским городом Кветта.

А коли так, у тех, кто «оседлал» эту дорогу, была реальная возможность «шкурить» всех, кто по ней передвигался. Мзду брали со всех водителей грузовиков и владельцев груза под видом таможенных платежей и как плату за обеспечение охраны дороги. Владельцы грузовиков, зная об этой национальной особенности поборов на дорогах, заранее затаривались энной суммой, предназначенной для отстегивания лихим мздоимцам.

А куда деваться. Не согласишься на их условия – вообще останешься без машины и груза. Ищи потом ветра в поле, если, конечно, сам останешься в живых. Можно было перевозить грузы и караванными тропами, через пустыню Регистан, но грузовики по пескам двигаться не могли, да к тому же и там тоже было неспокойно. Кроме местных бандитов всех мастей, там еще рыскали спецназовцы ГРУ, специализировавшиеся на поиске караванов с оружием. А встреча с ними была не менее приятной, чем с теми же исматовцами. Не разобравшись, что за караван движется по пустыне, шурави могли обстрелять его ракетами с вертолетов. А это была верная смерть.

Вот и приходилось всем тем, кто занимался перевозками грузов из Индии и Пакистана в страны Европы и обратно, пользоваться именно этим участком дороги.

Водители многотонных грузовых «Мерседесов», видимо, из соображений личной безопасности, старались сокращать количество поездок по дорогам воюющего Афганистана, компенсируя это загрузкой своих машин «под завязку». Плавно покачиваясь на рытвинах и выбоинах в дорожном полотне и поскрипывая неимоверно усиленными рессорами, плыли эти машины, словно меланхоличные средневековые «корабли пустыни», несшие на своих горбах огромные тюки с грузом.

В один из дождливых дней в самом конце января и ехала та самая «бурубухайка», за рулем которой сидел племянник Муслима Исмата. А буквально за день до этого кто-то подбросил вождю нурзаев «дезу» о том, что Муслим Исмат готовит какую-то провокацию против нурзаев и с этой целью вошел в сговор с наемниками-монголами.

Тот, кто запустил эту дезинформацию, сработал по классическим канонам кровавых междоусобиц древности.

Мы сами неоднократно пользовались таким приемом, если возникала необходимость перессорить главарей банд друг с другом. Но на этот раз, скорее всего, к этому делу приложила свою руку пакистанская разведка. А может быть, и конкурирующие между собой моджахеды. Уж больно досаждали им эти взбалмошные малиши, этакие «пограничные стражи», от которых ни днем ни ночью не было покоя.

Отряд нурзаев остановил на своем блокпосту эту «бурубухайку» и попытался ее досмотреть. Но в ответ из ее кузова прозвучали автоматные выстрелы.

Как выяснилось позже, в той машине под видом мирных беженцев ехали вооруженные до зубов малиши Муслима Исмата. Они сопровождали дорогостоящий контрабандный груз и были проинструктированы своим руководством: стрелять в любого, кто предпримет попытку досмотра машины. В завязавшейся перестрелке были потери с обеих сторон. Поняв, с кем имеют дело, нурзаи уже не могли остановиться. Если в живых останется хоть один очикзай, который сможет рассказать своим соплеменникам о происшедшем инциденте, не миновать кровавой разборки между этими двумя большими пуштунскими племенами. И они стали методично добивать разбегавшихся в разные стороны малишей.

В тот день боевики из племени нурзаи убили двенадцать исматовцев, в том числе и племянника Муслима Исмата. Трупы убитых сбросили в яму с водой, а сверху завалили их саманными блоками от стен развалившихся дувалов.

Одного только не учли нурзаи – одному из исматовцев чудом удалось спастись в этой кровавой мясорубке. В суматохе боя он незаметно отполз к стоящим невдалеке от дороги развалинам, где притаился в небольшой нише в стене. С наступлением темноты он выбрался наружу и окольными путями добрался до своих соплеменников.

А утром его опрашивал лично Муслим Исмат.

Выяснив все обстоятельства происшествия, он собрал свою «гвардию» и, загрузив ее на несколько бээмпэшек и «семургов», двинулся к тому самому блокпосту нурзаев.

Нурзаи слишком поздно сообразили, что пылящая по дороге кавалькада «броников» и машин с сидящими в них вооруженными людьми едет по их душу. Они не успели сделать еще ни одного выстрела, как на их позициях уже стали рваться гранаты, выпущенные исматовцами сразу из нескольких гранатометов. Шквал свинца, обрушившийся на пост, не оставил нурзаям никаких надежд выжить.

Исматовцы полностью разрушили все строения поста. Но не успокоившись на этом, они сложили в один ряд трупы его защитников и несколько раз проехали по ним гусеницами БМПэшек. В довершение все это кровавое месиво из человеческой плоти было облито бензином и подожжено.

Потом исматовцы стали извлекать из той самой ямы обезглавленные трупы своих соотечественников, погибших накануне. И тут обнаружилось, что, кроме них, в той яме лежит еще много трупов, большинство из которых уже сильно разложились. Что это за люди были, никто не знал. Скорее всего, исчезнувшие в свое время водители грузовиков и владельцы грузов, которых безуспешно разыскивали пакистанская полиция и афганский царандой.

Естественно, уже в тот же день о случившемся стало известно вождю племени нурзаи. Он отдал распоряжение собрать обуглившиеся останки сородичей и предать их земле.

В общей сложности на тех похоронах собралось около шести тысяч человек. Из Пакистана на похороны прибыли авторитетные полевые командиры Хан-Кукузай и Хаджи-Мамадзай. В свое время от рук исматовцев погибли близкие родственники этих полевых командиров, проживавшие в Кандагаре. Кроме них, на похоронах присутствовало еще несколько десятков полевых командиров, чьи банды куролесили в южных провинциях Афганистана.

В какой-то момент похороны плавно перешли в стихийный митинг, на котором нурзаи поклялись отомстить Муслиму Исмату и его людям. Тут же было принято решение направить большую делегацию в Кандагар. Делегаты должны были вручить ультиматум губернатору Сахраи, которого в 1987 году нурзаи выдвинули от своего племени на столь высокий пост. Суть данного ультиматума сводилась к тому, что если Муслим Исмат в трехдневный срок не принесет свои извинения за необоснованное убийство нурзаев и не возместит материальные издержки семьям погибших, то нурзаи оставляют за собой право объявить ему и его людям войну и сделают все, чтобы сбросить очикзаев с трассы Чаман – Кандагар. В том же ультиматуме нурзаи потребовали от органов власти выдать им с военных складов не менее шести тысяч единиц стрелкового оружия и боеприпасы к нему.

Обстановка начинала складываться более чем критическая.

И все это происходило на фоне непрекращающихся боевых действий в провинции. В то время, когда посты второго пояса обороны Кандагара боролись за свою выживаемость, вожди племен затеяли эту бодягу с дележом дороги.

Чтобы хоть как-то разрядить напряженность, было принято решение: провести в провинциальном комитете НДПА большую джиласу, куда пригласили вождей этих двух непримиримых пуштунских племен. На повестку дня был вынесено обсуждение пограничного вопроса, а если точнее сказать, дележ приграничной «кормушки». Но на совещание прибыли только вожди нурзаев. В довесок к ним со всей провинции понаехало около девятисот соплеменников, которые, заполонив весь внутренний двор комитета, драли свои луженые глотки, тем самым давая понять, кто в доме хозяин. К ним присоединились с полсотни белуджей, которым под «шум волны» тоже не терпелось отхватить лакомый кусочек.

Весь этот базар так ничем и не закончился, поскольку со стороны очикзаев на джиласу не прибыло ни одного человека. Лохматые исматовцы, обвешанные оружием, словно рождественские елки, расхаживали по улицам города и группами до десятка человек разъезжали на своих «тойотах» и «семургах», пугая горожан своим внешним видом.

Муслим Исмат проигнорировал это совещание, поскольку отлично понимал, что из-за отсутствия одной из сторон никакого ответственного решения принято не будет.

Так оно все и вышло. Пошумели нурзаи на джиласе, да так ни с чем и разошлись.

По окончании того совещания партийный секретарь предложил собрать в ближайшее время Джиргу, куда пригласить всех старейшин пуштунских племен, проживающих в провинции. Хотя он, наверное, и сам не представлял, как можно было это сделать. Но, как говорится, дело сделано, идея двинута в народ, а там хоть трава не расти.

Раздосадованные нурзаи, посылая матюки в адрес бездушных государственных чиновников, всей толпой пошли к зданию губернаторства выяснять отношения со своим высокопоставленным соплеменником. Губернатор Сахраи не на шутку испугался разъяренной толпы и срочно смылся из своего кабинета. Куда он запрятался, никто так потом и не узнал, но здания губернаторства в тот день он вообще не покидал. Видимо, отсиживался где-нибудь в пыльной подсобке наедине с помойными ведрами и вонючими половыми тряпками, трясясь от страха за собственную шкуру. Зато как взятки брать, так это он с протянутой рукой завсегда в первых рядах страждущих.

Мир Акаю пришлось срочно собирать сотрудников царандоя, сидящих по кабинетам Управления и в городских РОЦах, и перебрасывать всех их к месту возможного конфликта. Оружия никому давать не стали, а тем, кто его имел, порекомендовали запрятать его до поры до времени подальше и никому не показывать. Один неверный шаг, один случайный выстрел какого-нибудь провокатора мог привести к большому кровопролитию. Под «раздачу» попали бы и ни в чем не повинные кандагарские зеваки, которые наверняка не упустили бы возможности присоединиться к митингующим и подрать глотки на благо общего дела.

Как в тот день удалось избежать крупных неприятностей, я так и не понял. Скорее всего, большую роль в этом сыграла простая человеческая жадность.

Оперативники царандоя, крутившиеся в той толпе, пустили слух, что все, кто присутствовал на джиласе, могут прямо сейчас получить гуманитарную помощь, которую раздают по трем адресам. Этот трюк в последний момент придумал сам командующий царандоем. Пока митингующие, разбившись на несколько групп, добирались до вожделенных закромов, туда уже прибыли сотрудники царандоя. Им была дана команда подчистить все остатки риса и муки, которые там еще оставались с прошлого завоза.

Получив на руки кульки с халявной «гуманитаркой», люди на время позабыли обо всем, что их всех привело в Кандагар.

Но и после этого «жеста доброй воли» со стороны госвласти противостояние племен не закончилось. Оно только притухло на некоторое время, но уже во второй половине февраля драчка между воинствующими племенами разгорелась с новой силой, и у обеих сторон появились новые жертвы.

Срочно был созван провинциальный Совет обороны, куда входили руководители всех силовых ведомств в провинции, губернатор и секретарь провинциального комитета НДПА. На заседание Совета был приглашен и генерал Муслим Исмат.

Вместо того чтобы трезво оценить сложившуюся в приграничье обстановку, с первых минут заседания Совета Муслим Исмат стал обвинять губернатора во всех смертных грехах. Сначала все присутствующие даже оторопели, не зная, чем ответить этому авантюристу в генеральских погонах, но постепенно пришли в себя и, после того как он закончил свою обвинительную речь, всем скопом накинулись на строптивца. Чего только ему в те минуты ни наговорили. Исмат слушал ораторов молча, слегка кривя губы, словно капризный мальчик, наказанный за незначительную шалость.

После того как против него выступил начальник кандагарского Управления МГБ генерал Тадж Мохамад, его самый что ни на есть непосредственный шеф, Исмат вскочил с насиженного места и, не стесняясь в грубых выражениях, стал того оскорблять. Когда Исмат обозвал Таджа малолетним сосунком, дело едва не дошло до потасовки, и все присутствующие вынуждены были броситься разнимать этих двух «бойцовых петухов», которые ни в чем не хотели уступать друг другу.

Вырвавшись из цепких рук «товарищей по борьбе», Исмат заявил, что это дело так не оставит и будет жаловаться самому Наджибулле. Пусть он решает, кому здесь в провинции быть главным. А если и он не разберется во всем, что здесь происходит, то все присутствующие сейчас на совещании раздолбаи узнают, что из себя представляют он, Муслим Исмат, и его малиши, после того как провинцию покинут советские войска.

Не дожидаясь ответной реакции присутствующих, мятежный генерал выскочил из зала заседаний, громко хлопнув за собой дверью. В сопровождении двух десятков машин с сидящими на них малишами он уехал в свой родовой кишлак Спинбульдак. Покидая город, малиши открыли беспорядочную стрельбу в воздух, выразив таким своеобразным способом свое глубочайшее презрение ко всем, кто в этот момент был не с ними. Советские военнослужащие из артиллерийского дивизиона, стоявшего лагерем у советнического городка, посчитав, что из города с боем прорываются «духи», едва не начали по ним палить из всех видов вооружений, какие у них только имелись. Если бы не острый глаз наблюдателя с «бочки», который успел разглядеть машины с малишами и вовремя дал отбой, неизвестно, чем бы все это закончилось.

В тот день никто из нас и предположить не мог, во что совсем скоро выльются все эти межплеменные разборки.

Война и мир

С первых же дней наступившей весны дожди в провинции стали заметно затихать. Да и пора уж. Почва пропитана влагой до такой степени, что где ни копни, тут же выступает вода. Небольшой блиндажик около нашей виллы, в котором мы установили свой персональный миномет, полностью затоплен водой. Несмотря на все наши попытки вычерпать ее оттуда, вода с завидным постоянством появлялась там вновь и вновь. Поняв, что из нашей затеи так ничего и не выйдет, вытащили миномет из «болота» и установили его посреди огорода. Кто знает, может, он понадобится нам уже в самое ближайшее время, поскольку «духи» с каждым днем все активнее проявляют себя и в «зеленке», и в городе.

А провинциальный комитет НДПА словно не от мира сего. Его руководитель Ошна решил первый весенний день ознаменовать митингом, посвященным совместному заявлению Горбачева и Наджиба о предстоящем выводе советского военного контингента из Афганистана. Накануне по Кандагарскому телевидению показали интервью с Наджибом, в котором он рассказал, что уже через пару месяцев несколько советских воинских частей покинут территорию страны. И как бы в подтверждение его слов продемонстрировали сюжет о том, как провинцию Герат покидает одна такая часть. Шум, гам, слезы умиления, веночки из искусственных цветов на шеях у улыбающихся советских военнослужащих, советские и афганские бумажные флажки на тонких палочках, трепещущие в руках провожающих…

Мы смотрели на эту агитку и вслух матерились. Что это за вывод войск, когда бронетехника идет не своим ходом, а едет верхом на трейлерах? Не надо быть большим мудрецом, чтобы не понять, что под видом вывода воинской части шурави вывозят старую, вдрызг раздолбанную и не подлежащую никакому ремонту бронетехнику, на которую усадили сборную «солянку» из дембелей и отпускников. Уж кто-кто, а мы-то отлично знали, что в то же самое время по дороге со стороны Хайратона, через Саланг, в Афган въезжали танки и бронемашины, большинству из которых потом суждено остаться в Афганистане, чтобы впоследствии стать ударной силой прокоммунистического режима Наджиба.

Советские военно-транспортные самолеты в те дни все так же приземлялись в Кабуле, Баграме, Шинданде и Кандагаре, и по их трапам на бетонку сходили отпускники и необстрелянные сменщики.

И на фоне всего этого проводится показушный митинг в логове «духов» – Кандагаре.

Такая бредовая идея вряд ли могла самостоятельно созреть в голове у Ошны. Скорее всего, сверху пришло очередное ценное указание о проведении такого вселенского мероприятия. При этом деятелям, сидевшим в Кабуле, было совершенно безразлично, чем такой митинг мог закончиться. «Духи»-то – вон они, совсем рядом. Шарахнут по митингующим из реактивных установок – мало не покажется.

Но как бы там ни было, а второго марта на небольшой площади, а точнее сказать, на широкой заасфальтированной улице, протянувшейся от ворот «Идго» вглубь кварталов старого города, между резиденцией губернатора и центральной кандагарской мечетью, собралось несколько сотен зевак, пришедших послушать мудрые мысли партийного руководителя провинции.

Наверняка народу на этом митинге было бы намного меньше, а может, и вообще не было бы, но инициаторы очень точно рассчитали время его проведения.

Только что закончился обеденный намаз, и толпа верующих выходила из мечети на улицу. А тут вот вам и здрасьте – заполучите выступление партийного босса, в радужных тонах расписывающего светлое будущее всех кандагарцев, после того как провинцию покинут шурави. Хочешь-не хочешь, а любопытство все равно взяло верх, поскольку эту больную тему горожане давно муссировали едва ли на каждом углу, у каждой захудалой лавчонки.

Хитрый, однако, этот Ошна. Все точно рассчитал. Даже «духи» не рискнули бы стрелять в этот момент по прилегающей к мечети территории.

А Ошне было о чем говорить и что обещать горожанам.

Перед уходом советских военнослужащих из провинции планировалось полностью отремонтировать автодорогу от Дурахи до восточного въезда в город. Да и в самом городе все центральные улицы должны были одеться в новый асфальт. Ошна как бы между делом сообщил, что руководство столицы Казахской Советской Союзной Республики подписало дружеское соглашение с губернатором провинции, согласно которому Кандагар и Алма-Ата объявлялись городами-побратимами.

Это можно было бы считать фантастикой, но это именно так и было.

За последние дни в Кандагар уже поступала первая партия гуманитарных грузов из Казахстана, в числе которых был комплект оборудования компактного асфальтового завода. Недалеко от фабрики по переработке бараньих кишок, что располагалась непосредственно у дороги из аэропорта в город, в срочном порядке уже шел монтаж этого завода, торжественное открытие которого планировалось осуществить уже через месяц.

Буквально на днях должен был заработать совершенно новый завод по ремонту бронетехники и артиллерийского вооружения. «Стройка века», на которой вот уже который год трудились наши военные строители. Поговаривали, что на открытие этого стратегически важного для страны объекта планировал приехать сам Наджиб.

К 10-летней годовщине Саурской революции, до которой оставалось всего ничего, должна войти в строй и высоковольтная линия электропередачи Каджаки – Лошкаргах. Если бы не моджахеды из банд Муллы Насима, оседлавшие сопки в провинции Гильменд и постоянно взрывающие опоры ЛЭП, эта линия давно бы уже снабжала Кандагар дешевой электроэнергией, вырабатываемой гидроэлектростанцией на реке Гильменд, которую еще при короле Захир Шахе построили советские специалисты.

Ошна, наверно, еще долго бы рисовал радужные перспективы экономического развития провинции, но его выступление прервал какой-то любопытный старикашка, стоявший в первых рядах этой толпы зевак. Перебив выступавшего Ошну, он с ехидством в голосе поинтересовался:

– Так когда же все-таки неверные покинут Кандагар и кто будет восстанавливать разрушенный город и все кишлаки, что сейчас лежат в руинах по всей провинции?

По всему было видно, что вопрос этого седобородого старика пришелся не по нраву партийному функционеру. Он с недовольным видом посмотрел в его сторону и как бы нехотя ответил:

– В настоящее время в Кабуле находятся представители ООН, которые и будут контролировать, как исполняется соглашение, достигнутое между советским и афганским руководством. Насколько мне известно, последний советский солдат покинет землю Афганистана еще до одиннадцатой годовщины Саурской революции.

– Э-э, стало быть, нам еще почти год придется жить в страхе, ежедневно ожидая смерти от неверных, – не унимался седобородый. – Нам не надо от них никаких новых дорог. Шурави разрушили всю страну, а теперь хотят отделаться от всех нас одними отремонтированными дорогами? А кто вернет убитых ими правоверных? Кто вернет мне моих родственников, которых они тоже убили? Пусть убираются к себе домой, а дороги мы и сами отремонтируем. И чем быстрее они отсюда уберутся, тем лучше будет для них же самих. Аллах покарает всех, кто воюет против мусульман.

Седобородый, потрясая палкой над головой, обернулся лицом к толпе и призвал всех присутствующих не слушать оратора, попутно обвинив его в пособничестве кровавому режиму, который почти десять лет «пьет кровь» ни в чем не виновных мирных жителей Афганистана.

Видимо, старик имел весомый авторитет у жителей Кандагара. После сказанных им слов толпа стала быстро редеть, и через пару минут около трибуны стояли лишь несколько десятков царандоевцев в гражданской одежде да снующие между ними босоногие бачата.

Однозначно – митинг не задался…

А в Кабуле тем временем действительно происходили знаковые события. Об этом, как ни странно, мы узнали не от советских средств массовой информации, а из той скудной информации, что предоставило кандагарское телевидение. Правда, эта информация в эфир выходила с большим опозданием, но и ее было достаточно, для того чтобы понять, что к чему.

Главное, что мы усвоили сразу, так это то, что до 15 марта 1989 года в Афганистане не будет находиться ни одного советского солдата.

А это была хорошая новость. Стало быть, наконец-то закончится эта война, которую Союз вел на протяжении почти десяти лет непонятно с кем. Хотя, если честно говорить, нам-то как раз и было понятно, с кем мы воюем в угоду амбициозным планам афганской верхушки. Вот только – ради чего? Это уже второй вопрос, на который нам никто и никогда откровенно не ответит.

От ООН в переговорах участвовала довольно внушительная делегация, которую то ли возглавлял, то ли в составе которой был какой-то Шульц. Кто он, этот господин Шульц, мы не знали, но от его экспертного заключения зависело, как будут развиваться события в Афганистане после ухода с его территории советских войск.

В интервью Шульца кабульскому телевидению он сделал заявление о том, что шурави будут покидать Афганистан в два этапа. Сначала, примерно до сентября, будут выведены все войска, дислоцирующиеся южнее Кабула. Значит, все, что находилось в Кандагаре, покинет его до этой даты. А раз уж уходят войска, то, стало быть, и мы – советники – уйдем вместе с ними. Если даже не раньше.

Такой расклад нас всех вполне устраивал. Особенно меня, поскольку в первых числах августа истекал срок моей загранкомандировки.

Насторожил только второй пункт заявления этого самого Шульца.

Если верить его словам, то выходило, что все оставшиеся месяцы своего пребывания в Афганистане советские военнослужащие будут максимально использованы с экономической точки зрения, а количество боевых операций с их участием будет сведено до минимума.

Е-мое! Опять те же грабли, на которые мы уже наступили однажды. Это что же выходит, если «духи» нас и дальше будут колошматить, а мы им за это еще и спасибо говорить?

И что сие означает: «максимально использованы с экономической точки зрения»? Это что-то вроде «трудового фронта»? Я только на минуту представил наших солдат, бегающих с кетменями по «зеленке» и расчищающих заросшие камышом арыки, и мне стало дурно от всего этого.

Целинные работы, мать их е…

Так вот откуда ветер дует. И насчет этого асфальтового завода, и насчет восстановления дорог. Стало быть, прежде чем уйти из Афгана, мы должны были напоследок сделать «дружеский жест». Для того, чтобы у афганцев о нас плохого мнения не осталось.

Да чихать они хотели на нас вместе с нашими «жестами».

Они что, дурнее паровоза?

Все предыдущие акты «дружбы» «северного соседа» невооруженным глазом было видно по всему городу. Их-то куда девать? То, что разрушали на протяжении девяти лет, за считанные месяцы не восстановишь. Да и надо оно нам?

Невеселые мысли стали прокручиваться в голове. А ну как в чью-то дурную пацифистскую голову придет очередная бредятина и советским военным вообще запретят применение оружия против «духов»? Те, не зная о благих намерениях шурави, по-прежнему будут нас колошматить денно и нощно, а мы, дескать, извиняемся братья-душманы, мы за мир во всем мире. Тьфу ты, хрень какая-то.

Я и предположить не мог в тот день, что мои самые наихудшие опасения подтвердятся вечером того же дня в виде поступившей из Кабула шифровки.

В ней черным по белому было написано: «Всем старшим советникам провинциальных управлений царандоя. В связи с принятием решения о выводе ограниченного контингента советских войск с территории дружественного Афганистана завтра, 2 марта, не позднее четырнадцати часов, представить свои предложения о передаче вверенного имущества подсоветной стороне. Опись передаваемого имущества представить нарочным к 31 марта, вместе с отчетами об итогах проделанной работы за первый квартал. Перечень гражданского и военного имущества комплектовать по двум, не зависимым друг от друга, спискам. Обращаю внимание на вашу персональную ответственность за выполнение данного указания. Логвинов».

Ну все! Дожили!

Вместо того чтобы заниматься текущими делами в царандое, придется ближайшие пару недель бегать по городку и считать все, что за нами числится. От простыней и одеял до стрелкового вооружения и ящиков с боеприпасами.

Вот счастье-то, какое всем нам привалило.

А второго марта, словно во исполнение вчерашнего «шифра», в губернаторстве прошло расширенное заседание Совета обороны провинции, которое началось с выступления Ошны.

Он доложил о результатах митинга, проведенного накануне в городе. Ох, и мастак же брехать этот «партийный деятель». Наверно, все политические деятели без исключения такие вот трепачи, что у нас, в Союзе, что здесь, в Афганистане. Буквально ни из чего такой «мыльный пузырь» могут раздуть, впору очередную награду им на грудь вешать.

Выступление губернатора было куда прозаичнее.

Он доложил, что за последние дни особого обострения военно-политической ситуации в провинции не произошло.

Находясь под впечатлением от слов губернатора, я почему-то вспомнил царандоевский пост с первого пояса обороны города, вырезанный «духами» неделю тому назад, и мне стало как-то не по себе. Если для губернатора этот факт кровавой резни не является «особым обострением обстановки», что же тогда он будет подразумевать, если скажет: «обстановка резко ухудшилась»?

Словно прочитав мои мысли, Сахраи буквально в следующее мгновение внес некоторые поправки в свою речь. Он посетовал на то, что моджахеды могут неадекватно использовать ведущиеся в Кабуле переговоры и наверняка сделают все возможное, чтобы обострить ситуацию не только в провинции, но и по всей стране. Имеющейся численности вооруженных сил и царандоя было недостаточно для того, чтобы обеспечить безопасность в Кандагаре после ухода советских войск, и уже сейчас необходимо думать об их доукомплектовании до штатной численности.

Потом Сахраи плавно перешел к результатам избирательной компании, проводящейся в провинции. Полностью выборы прошли во всех шести районах города, а также в улусвали Майванд, Спинбульдак и Тахтапуль. Частично это удалось сделать в улусвали Даман и Аргандаб. В остальных шести улусвали и двух алакадари, выборы практически еще и не начинались. Всего же эти выборы прошли в 348 населенных пунктах провинции, и до 10-й годовщины Саурской революции предстоит их провести в оставшихся 355 населенных пунктах.

Я едва не рассмеялся от этих слов.

Интересно, как вообще можно проводить выборы в кишлаках, куда не ступала нога ни одного представителя государственной власти. Неужели собравшиеся на этом совещании ответственные люди не понимают, что все это бред сивой кобылы. Сейчас нужно думать не о том, как провести выборы в «зеленке», а о том, как сохранить сам Кандагар, после того как отсюда уйдут шурави.

Вслед за губернатором выступил начальник кандагарского Управления МГБ – Тадж Мохаммад. Он сделал сообщение о том, что генерал Муслим Исмат своими безответственными действиями дискредитирует органы государственной власти. Буквально на днях его малиши захватили на границе бурильные установки, шедшие из Пакистана в провинцию Герат. А мирные граждане из племени нурзай из-за боязни жестокой расправы над ними со стороны «исматовцев» отказываются возвращаться на родину из пакистанских лагерей беженцев.

Я молча смотрел на этого молодого, «кровь с молоком», генерала, а в голове крутилась мыслишка: «Ну вот, и закончилась прежде нерушимая дружба между двумя генералами».

Сначала Муслим Исмат вышел на тропу войны со своим шефом, а теперь вот и Тадж Мохаммад «покатил бочку» на своего «выкормыша». Ясно было одно, что ни к чему хорошему этот конфликт не приведет. В одной консервной банке два паука никогда не уживутся. Стало быть, совсем скоро надо ожидать кардинальных мер, которые будут предприняты начальником провинциальной госбезопасности в отношении Муслима Исмата. Если, конечно, тот первым не нанесет коварного удара по Таджу и его «конторе».

Ну – времена, ну – нравы!

Выступления командующего 2-м армейским корпусом и командующего царандоем больше были похожи на парадные реляции. Оба в один голос утверждали, что ничего такого особенного в провинции не происходит. Да, обстановка сложная, но не настолько она и сложна, чтобы говорить о ней сейчас, на этом совещании. Мир Акай даже привел какие-то цифры, из которых следовало, что преступность в городе значительно сократилась, а раскрываемость их заметно улучшилась.