Текст книги "Бархатные тени"

Глава пятнадцатая.

– На моем месте особых надежд не питают.

Я пыталась укрыться за надменностью, надеясь, что это исключит все дальнейшие комментарии. И я все не смела сознаться самой себе в том, что она говорит правду. Я решила, что не позволю таким мыслям завлечь меня в унизительный самообман.

Улыбка миссис Плезант стала еще шире. Состязаться с ней я не могла и хорошо знала это. Мои претензии на внешнее спокойствие были такой же ложью, как и мои слова. Мне было так стыдно! Она, должно быть, видела меня насквозь. Это правда, я думала об Алене гораздо больше, чем о любом другом человеке. Но я неизменно старалась подавлять такие мысли. И то, что моя невозможная мечта должна была обсуждаться подобным образом, ранило мою гордость. И вот что было хуже всего: раз посторонние заметили мою слабость, значит, я сама каким-то промахом, подала повод к сплетням. Я чувствовала, как румянец горит на моих щеках, а стыд поднимает волю на борьбу за гордость.

Может, она хочет дать мне совет, как заарканить Алена? Сама мысль о таком низком поступке столь возмутила меня, что мне даже стало дурно. Разве будет честная женщина радоваться, добившись победы такими средствами? Не то, чтобы я верила, будто интерес Алена ко мне был так значителен, как она утверждала. Но к моему решению не слушать ее, если она будет продолжать в том же духе, это не имело отношения.

– Это привычка, детка, – она словно читала мои смятенные мысли, но пренебрегала моим отвращением. – Как я уже помогала другим достичь желаемого в подобных делах, так могу сделать то же и для вас, но по более важной причине. Нет, не давайте мне ответа, который вертится сейчас у вас на языке. Подумайте, прежде, чем скажете. Мистер Соваж будет благодарен вам за старания помочь его сестре. И вы легко можете стать для него незаменимой. Я яростно замотала головой.

– Не хочу, чтобы это было так!

Она даже бровью не повела. Ласково улыбаясь, словно перед раздражительным ребенком, она встала.

– Останьтесь и подумайте, дорогая, хорошенько подумайте. Сабмит принесет вам чаю. Возможно, позднее у меня будут для вас новости получше.

С тем она меня и оставила. Конечно, мне было о чем подумать, но эти мысли отнюдь не успокаивали.

Сабмит принесла мне еду… и кое что еще: письмо, которое она извлекла из кармана передника, когда поставила поднос. После ее ухода, я осторожно, помня о смотровом глазке в стене, вскрыла конверт.

Подойдя к камину так, чтобы полностью загородить собой письмо со стороны стены, я опустилась на колени, словно желая погреть руки.

Послание было без обращения.

«Предупреждаю – не доверяйте М. Если вы это сделаете, то не только сами попадете в рабство, но, возможно, вовлечете в него и других. Она хочет подчинить всех нас. В этом городе есть много людей, чья неосторожность дала ей власть над ними. Есть и другие, кто верит, будто обязаны выказать ей благодарность, но они, однажды согласившись принять ее помощь, вскоре оказываются запутаны в ее интриги. Она давно хочет получить власть над А. С. Если вы позволите ей втянуть его в какие-то ее планы или сговоритесь с ней, он станет одной из ее марионеток. В конце она всегда требует свою плату – и это может обернуться рабством, в котором она с немалым наслаждением держит людей белой расы – тех, кого она всю жизнь считала своими врагами. Если вы питаете благодарность или какое-то другое чувство к А. С, не позволяйте ему вступать с ней ни в какую сделку. Спасите его от этой роковой ошибки».

Подпись, как и обращение, отсутствовала. Миссис Дивз, конечно, предприняла эти предосторожности, чтобы защитить себя. Но я вспомнила ее реакцию при встрече в магазине. Она сама должна принадлежать к тем, кто попался в такую же ловушку, против которой она предостерегала меня.

Возможно, я расценила бы все это как вспышку ревнивой женщины, желающей, чтобы я исчезла из ее жизни, если бы не предшествующая беседа. Мне тоже предлагали помощь. Несомненно, Ален Соваж принадлежал к самым значительным людям в Сан-Франциско. У меня были весьма смутные представления о его состоянии, но я была уверена, что оно имеет впечатляющие размеры.

Итак, если миссис Плезант движут мотивы, приписанные ей письмом миссис Дивз – прибавить Алена к перечню людей, обязанных ей благодарностью, – это могло оказаться сильным ударом. И если он придет сюда за Викториной под защитой ее людей, тогда она сможет диктовать условия. Однако… если предположить, что он будет предупрежден заранее… Я глубоко верила в способность Алена овладеть любой ситуацией. В таком случае он сможет расстроить планы миссис Плезант. У меня было не так уж много материала для размышлений: только письмо миссис Дивз и предложение, сделанное миссис Плезант, но при моем нынешнем возбуждении это предостережение казалось достаточно грозным.

Скомкав письмо, я швырнула его в огонь. Я знала, как выйти из дома, однако я понятия не имела, как добраться до отеля. Мои деньги все еще оставались со мной. Возможно, мне удастся нанять какой-нибудь экипаж. Если я смогу связаться с Аленом до того, как он придет за Викториной…

Во всей этой печальной истории меня угнетала еще и собственная вина. Все началось из-за моей невнимательности, поэтому именно мне следовало довести дело до конца. Тогда я смогла бы примириться с тем, то Викторина впредь обойдется без моего надзора и помощи. Чем скорее Ален возьмет ее под свою непосредственную опеку, тем лучше.

Мое доверие к миссис Плезант поколебалось. Она уже сделала больше, чем я могла ожидать от нее. Но какова будет окончательная цена за ее услугу? Если кто-то должен платить, пусть это буду я, но не Ален.

Очень давно я не получала совета, которому могла бы довериться, и вынуждена была полагаться исключительно на себя. Я смутно сознавала, что это опасно, но другого пути не было – я вынуждена была делать то, что считала наилучшим, надеясь, что это не полная глупость.

Сейчас я должна была играть пассивную роль, поскольку не могла избавиться от мысли, что нахожусь под тайным наблюдением. Я села, сняла крышки с тарелок и как следует поела. Закончив, я подошла к окну, слегка приподняла три слоя занавесок, открыв обзор на небольшой кусочек улицы.

Снова начинался дождь, снова висел туман. Какой еще маскировки можно пожелать? Пора было уходить, пока мужество не оставило меня. Заперта ли дверь? Я не припоминала ничего похожего на лязганье ключа.

Под моей рукой ручка повернулась. Я быстро направилась к черной лестнице, прислушиваясь к гомону внизу. Но, когда я достигла своей прежней спальни, нижний коридор был пуст. Я быстро накинула плащ, который надевала прошлой ночью и закрывающий лицо чепец, чуть промедлив, чтобы отцепить фальшивую челку. Я предпочла бы собственные плащ и шляпу, но не знала, где они.

Одевшись, я осторожно приоткрыла дверь коридора и прислушалась. Сюда гомон доносился лишь отзвуком. Достигнув комнаты Викторины, я обнаружила, что дверь по-прежнему заперта. Я была уверена, что миссис Плезант позаботится, чтобы девушка не сбежала снова – она стоила слишком дорого, если моя хозяйка и вправду желала заключить сделку. Ступенька за ступенькой спускалась я по черной лестнице, постоянно останавливаясь, чтобы прислушаться, каждое мгновенье ожидая увидеть Сабмит или миссис Плезант. Что я буду делать на нижнем этаже, если в кухне кто-то окажется, я пока не знала.

Наверное, тогда придется пройти через парадную дверь. Раздался шум. Я замерла, вцепившись в перила обеими руками, и стояла так, пока внизу не прошел официант в белой куртке и с нагруженным подносом. Он не взглянул вверх… пока я была в безопасности. Если обед сейчас в разгаре, возможно, парадная лестница даже предпочтительнее. Я вернулась в коридор второго этажа и бросилась так быстро, как только могла, в обратном направлении, а затем снова начала осторожно спускаться. Голоса звучали приглушенно, возможно, из-за закрытой двери. Наконец я оказалась в нижнем холле. Из большой гостиной лился яркий свет. Пока я бежала к парадной двери, я слышала высокий женский смех и низкий рокот мужских голосов. Никто меня не окликнул. Дверь была не заперта, и я выскочила наружу.

На меня обрушился дождь, порыв ветра заставил задохнуться. В отчаянии я оглядела улицу. Конечно, нигде не было ни следа какого-либо экипажа. Не оставалось ничего, кроме как идти пешком и постараться найти открытый магазин, где я могла бы найти мужчину или мальчика, способного нанять для меня транспорт. Пока я тащилась по тротуару, моя беспомощность начала страшить меня. Я не знала, где здесь можно найти помощь.

Хотя из-за дождя зажгли уличные фонари, они были слишком удалены друг от друга и слишком тусклы. Я достигла маленького круга света вокруг ближайшего фонаря, когда из мрака за моей спиной меня схватили за локти и быстро завели их назад, несмотря на мое отчаянное сопротивление. Потрясение было так велико, что мне даже не пришло в голову закричать.

Рядом со мной возник человек, словно волей какой-то черной магии выросший прямо из-под мостовой. Тот, невидимый, что напал сзади, так крепко держал меня, что я не могла шевельнуться. Второй, сорвав чепец, грубо повернул мое лицо к свету. – Это она!

Я не видела лицо того, кто прошипел это: он был в широкополой шляпе из тех, что носят на ранчо, и в плаще, ворот которого закрывал его шею и нижнюю часть лица. Но голос его я узнала! Д'Лис! От страха меня даже затошнило. На пустынной улице раздалось клацанье копыт. Рядом остановился фиакр и меня втолкнули в еще более грубые руки, чем те, что держали меня прежде. Действовали они ловко, и резонно было предположить, что этим людям такое не впервой. Меня так туго спеленали моим собственным плащом, что я не могла даже двинуть руками. А когда я попыталась закричать, на мою голову и плечи натянули плотный мешок. Он почти не пропускал воздуха, и так вонял, что я испугалась, как бы не задохнуться.

Выходит, Д'Лис поджидал меня. Но чего он хотел? Пока мы ехали, я не могла мыслить связно, могла только терпеть и надеяться, что скоро смогу вздохнуть посвободнее.

Наверное, я потеряла сознание, потому что опомнилась уже не в экипаже. Меня несли. Я слышала грохот музыки и громкий смех. Вскоре меня бросили на что-то мягкое… это могла быть только постель.

– Что ты сделаль?

Голос был женский, я уже слышала его раньше, хотя в нынешнем своем полубессознательном состоянии я была слишком потрясена, чтобы вспомнить, когда и где.

Затем вонючий мешок стащили с моей головы. Я жадно и глубоко вдохнула. Женщина, что склонилась посмотреть на меня, была… Сели!

– Зачем ты привьез ее сьюда? Что ты хотишь?

Ее акцент становился все резче с каждым словом. Она повернулась к собеседнику. Это был Д'Лис. Он не снял шляпы, но ворот опустил.

– Я делаю то, что хочу. – Он добавил слово на незнакомом мне языке, по всей вероятности, грязное, потому что лицо Сели под толстым слоем пудры закаменело.

Д'Лис расхохотался, явно преисполненный самодовольства.

– Мечтаешь о том, чтобы воткнуть в меня свой ножичек, да, Сели? Это у тебя на уме, cherie? Хотя нет, ты бы никогда не осмелилась даже захотеть такого. Это невозможно, верно, голубушка?

Легко и грациозно приблизившись к ней, он ухватил ее за запястье своими гибкими смуглыми пальцами. Если она и была в ярости, то теперь это чувство смыла боль. Она пыталась вырваться, но молча.

– Ты ошиблась, правда, Сели? – Он продолжал улыбаться, глядя на нее желтыми глазами, в которых не было ни следа человеческих чувств. – Или нет?

Наконец он вынудил ее заплакать, она рухнула на колени, но даже в этой унизительной позе ее рука оставалась в мучительном захвате.

– Oui, oui! [20]20
  Да, да! (фр.)


[Закрыть] – со слезами выговорила она.

– И ты больше такого не сделаешь, да, Сели?

Он выпустил ее так неожиданно, что она упала ничком. Я видела, как четко отпечатались следы его пальцев на ее руке. Она стонала, но, он не дал ей времени позаботиться о синяках. Напротив, он нагнулся, схватил ее за плечи и вздернул за ноги.

– Будешь внимательно слушать, Сели, и делать то, что я прикажу. Иначе… – Его улыбка не предвещала ничего хорошего.

– Oui, oui, – всхлипывала она в его руках. Д'Лис отпустил ее и отступил на шаг.

– Вот видишь, cherie, все очень просто. Я никогда и ничего не делаю сгоряча, и человек я очень мирный. Я люблю, чтобы все делалось полюбовно и спокойно. Мы снова станем друзьями, Сели, и ты будешь всячески помогать мне просто по дружбе. Совершенно необходимо, чтобы Викторина вернулась ко мне – ведь она моя дражайшая супруга. Но она нужна мне и по другой причине. Этот Соваж, как мне говорили, здесь большой человек, настолько большой, что его лучше не трогать. Но те, кто так говорят, еще не знают Кристофа Д'Лиса, не знают, на что он способен. Правда, Сели? – Голос его, ни разу не возвысившийся, звучал мягким мурлыканьем тропического хищника.

Сейчас я разделяла ужас, который внушал этот мягкий, почти ласковый голос. Сели не могла отвести от него глаз, ее рот слегка приоткрылся. У нее был такой же блуждающий взгляд, как у Викторины, когда та попала под влияние порошка миссис Плезант.

– Bon… Они не знают Кристофа, но они его узнают. Властью Дамбаллы, я – уста Барона Самеди, Князя Смерти… о эти белые узнают! – В его голосе звучала смертоносная сила – Воп… К делу. Каждый мечтает о будущем, но теперь дело должно претворить мечту в плоть. Ступай и найди мне такого посланца, которому можно доверять, из тех, кто не подчиняется этой желтой суке Плезант. Иди.

Сели вышла, двигаясь, как лунатик. Я сжалась, ибо его желтые глаза теперь смотрели на меня, а улыбка стала шире. – Мисс Пенфолд… – Он заметил мое удивление. – Конечно же, я знаю вас – компаньонку, точнее, тюремщицу моей дорогой Викторины, приставленную следить, чтобы она не вернулась ко мне, своему законному хозяину. Я вам очень благодарен, мисс Пенфолд, что сегодня ночью вы устремились прямо в наши руки. Теперь с вашей помощью я могу заключить сделку. Вы должны встать. – Нагнувшись надо мной, он размотал плащ, которым меня спеленали. – Идите к столу…

Он указал на столик с позолоченными ножками, на котором стояла ваза, два стакана и бутылка. Взмахом руки он сбросил все это на пол – вино из бутылки вылилось на ковер. Из кармана он извлек сложенный лист бумаги, разгладил его и приготовил черный грифель.

– Садитесь сюда. – Он подвинул кресло к столу, где лежали бумага и грифель.

– Зачем? – я пыталась бороться с магнетической силой его голоса.

– Зачем? – повторил Д'Лис. – Во-первых, потому, что я вам это велел. Во-вторых, ваши действия, может быть – только может быть – спасут вам жизнь. Садитесь и пишите то, что я вам продиктую.

Я видела, как жестоко он укротил Сели, и знала, что в данный момент я беспомощна. Наилучший образ действий для меня – изобразить полную покорность. И, говоря по совести, притворство было недалеко от правды. Итак, я подошла и села, как он приказывал.

– А теперь пишите…

Он стоял по другую сторону стола, вперив в меня свои желтые глаза. Душевная борьба во мне усилилась. Независимо от того, подчинюсь я ему или нет, у меня было мало надежды, что я дождусь от него чего-нибудь хорошего.

«Месье Алену Соважу. Сейчас я в руках того, кто жаждет воссоединиться со своей законной женой, Викториной Д'Лис. Я останусь здесь, пока Викторина не будет вольна вернуться к мужу. Мне сказали, что время для столь желанного воссоединения ограничено, и если дело не сладится, последствия будут для меня ужасны. Вам пришлют указание, как произвести обмен».

Грифель скользил в моих пальцах, поэтому почерк получился размашистым и грубым. Но я написала каждое продиктованное слово. Я считала невозможным, чтобы Ален Соваж согласился с какими-то ни было «указаниями». Возможно, мне стоило надеяться только на людей миссис Плезант.

По иронии судьбы мне оставалось возлагать свою последнюю надежду на ту самую особу, которой я имела все основания не доверять. И она могла потребовать очень высокую плату. Но я могла загадывать только на один ход вперед, и надеяться…

– Он не согласится, – сказала я так безразлично, как только сумела.

– Нет? Тогда для вас это кончится очень печально, мисс Пенфолд. А теперь, чтобы заставить его лучше понять…

В свете лампы сверкнуло лезвие ножа. Я так и не поняла, откуда он извлек этот клинок. Прежде, чем я угадала его намерение, он сдернул сетку, стягивавшую мои волосы, длинные пряди упали на плечи и шею.

Д'Лис срезал одну прядь и обмотал письмо, воспользовавшись ею вместо шнурка.

– Теперь я на время оставлю вас, мисс Пенфолд. Если хотите, молитесь своему белокожему богу, только вряд ли он вам ответит. Но в любом случае вам будет полезно посидеть здесь. Если месье Соваж желает вам добра, он скажет «да». Если он будет упрямиться, вас ждет весьма печальный конец.

Он вышел в зеркальную дверь. Когда она захлопнулась, я явственно услышала клацанье ключа. Конечно, я была пленницей. Сейчас во мне рос такой ужас, что если бы я утратила контроль над собой, я бы завизжала и начала бы биться о зеркальные стены, молотила бы по стеклу, разбивая его вдребезги.

Мне пришлось выдержать одно из жесточайших сражений в жизни: принудить себя спокойно сидеть в кресле и пытаться размышлять без паники и страха.

Пока я беспомощно озиралась, эти кошмарные нарисованные женщины на стенах, казалось, издевательски хихикали. Некогда отец вооружил меня «дерринджером» [21]21
  «Дерринджер» – двуствольный пистолет


[Закрыть] и заставил практиковаться, пока я не стала отличным стрелком. Он также приучил меня к мысли, что, возможно, настанет день, когда мне придется защищать себя физически.

Но пистолет остался на борту «Королевы Индии», а воспоминания не могут служить оружием. Следовало найти что-нибудь, чем бы я могла воспользоваться здесь и сейчас.

Моя рука скользнула в карман. Там все еще лежал узелок с деньгами. Может быть, поможет взятка… Но кого подкупать? Если у меня найдут эту жалкую сумму, ее, скорее всего, просто отберут. Еще был браслет с пауком. Я вспомнила, как реагировала на него Сабмит. Предположим, я покажу его какой-нибудь служанке…

Миссис Плезант говорила, что служащие здесь негритянки порой обращающиеся к ней. Если повидаться с кем-нибудь из них и передать послание на волю… Я сомневалась, что это мне поможет, но…

Тем временем я изучала комнату. Вульгарность обстановки делала явным ее предназначение – удовлетворять прихоти тех, кто имел достаточно денег, чтобы посещать Сели. Она похвалялась перед миссис Плезант, что здесь бывают не последние люди в городе. Могу ли я обратиться к подобным лицам? Может, стыд вынудит их прийти мне на помощь? Но как? Если я начну кричать, мои вопли никого здесь не удивят, даже если пробьются сквозь стены комнаты.

В зеркалах я слишком ясно видела весьма потрепанную особу – взлохмаченные волосы, лицо, перемазанное от соприкосновения с вонючим мешком, мятое, грязное платье с оторванными оборками. Вряд ли я могла вызвать доверие.

И эти отражения множились и множились – две, три, десять «я». Если бы только я могла собрать все эти отражения и поставить плечом к плечу… Тут я поняла, что совсем близка к истерике.

Мое внимание постоянно отвлекали эти ужасные картины с непристойными фигурами, их злобные хитрые глаза неотрывно следили за мной. Я старалась не глядеть на них, пока искала оружие. Камин… позолоченная кочерга!

Опасаясь, что за ной могут наблюдать сквозь какую-нибудь смотровую щель, я встала, но пошатнулась так, что едва не упала. Воля моя была сильна, чего нельзя было сказать о теле. Я схватилась за спинку кресла. Пол подо мной ходил ходуном, как палуба в шторм.

Затем слабость прошла, но оставила осадок, свидетельствующий, что приступ может повториться. Медленно, словно ступая по трясине, я приблизилась к камину. Жара в запертой комнате была почти удушающей, но огонь уже потух, и угли подернулись пеплом. Я осторожно вытянула из стойки кочергу и прижала ее к себе так, чтобы ее скрыли складки юбки. Потом я вернулась к креслу и села.

Не знаю, сколько времени я просидела. Так, наверное, ждут приговора – с натянутыми до предела нервами и обостренными чувствами. Но время шло, а такое состояние не могло длиться долго. Против воли я начала успокаиваться, терять бдительность.

Я сидела лицом к потайной двери, так что никто не мог войти незамеченным. И я старалась не думать о том, что творится сейчас где-то еще, полностью сосредоточившись на собственном положении.

Ожидание тянулось бесконечно. Слыша тиканье часов, я периодически поглядывала на полку, где они стояли. Часы здесь тоже соответствовали обстановке – циферблат поддерживал пухлый, мордастый купидон. Время близилось к полуночи.

Неужели обо мне просто забыли? Но тут звяканье ключа заглушило тиканье часов. Чтобы изобразить полную беспомощность и беззащитность, я жалко понурилась. Дверь распахнулась, и вошел Кристоф Д'Лис, шатаясь, с трудом сохраняя равновесие. На этот раз он был без шляпы и плаща, в элегантном костюме и белоснежной рубашке. В руке он держал бутылку шампанского. Лицо его пылало, веки почти закрывали желтые глаза, губы его казались очень красными и влажными, и он непрерывно водил по ним языком, словно слизывал с них что-то необычайно приятное на вкус.

Хотя он поначалу и показался мне полупьяным, его движения навели меня на мысль, что он полностью владеет своим телом. Не глядя на меня, он поставил бутылку. Я крепче ухватилась за кочергу. Ни разу в жизни я никого не ударила, но теперь приходилось решительно защищать себя. Я встала, надеясь, что произвожу впечатление существа, трясущегося от страха, и попятилась.

– Белое… белое мясо. – Это он произнес по-английски.

Затем Д'Лис перешел на диалект, которым пользовалась Викторина и Амели. Я догадалась, о чем он говорит, и меня затошнило. Но нельзя было поддаваться слабости. – Нежное белое мясо… еда… – Он обращался не ко мне, даже когда снова возвращался к английскому языку. – В былые дни… дни огня, ножей и крови, когда мой народ восставал… Они бежали… хозяева, хозяйки… аж визжали, они пытались скрыться… Папа Рикардо… часто он рассказывал мне, как это было, и молодел с каждым словом. Белое мясо… оно было нашим!

Д'Лис пребывал в каком-то собственном мире. Голова его раскачивалась вперед и назад, язык прятался, высовывался и скользил по нижней губе. Так мог бы сновать змеиный язык, да и сам он раскачивался как змея!