Текст книги "Золотое дно"

Глава VII
Рука, кинжал, тройка, девятка

Покинув радушный кров гостиницы, я наутро добрался до своих двоюродных братьев и провел у них три дня.

На рассвете четвертого дня я отправился обратно, избрав тот же самый путь.

Снова спустились сумерки на землю, и в сумерках лес, вдоль которого шла дорога, показался мне жутким и зловещим. Оголенные ветки деревьев торчали как вздернутые кверху руки, и корни выпирали из земли, точно нарочно, чтобы человек споткнулся о них. Я старался прибавить шагу и уже не шел, а почти бежал, как вдруг на повороте перед самым моим носом вынырнула какая-то старуха в платке. Рядом с ней стояла убогая повозка, а возле повозки овечка щипала пожелтевшую траву.

Старуха окликнула меня:

– Добрый вечер. Поздненько ты вышел на прогулку!

У нее был грубый, хриплый, низкий голос, почти бас…

Я ответил ей:

– Добрый вечер, – и хотел уже было пройти мимо, но она остановила меня:

– Подожди-ка, паренек.

Я ускорил шаги, но она пошла следом за мной:

– Черт возьми, ты не хочешь остановиться? Может быть, ты боишься? Боишься бедной, дряхлой старушонки? Вот дурачок.

Я вообще не боялся дряхлых старушонок, но эта старушка, в черном платке, в какой-то странной серой крылатке, в больших сапогах, с низким, грубым голосом и щетинистым подбородком, не внушала мне никакого доверия, и мне хотелось только поскорее отделаться от нее.

– Дай-ка мне руку, – попросила она, и в тот же миг моя рука очутилась точно в железных тисках.

– Куда ты ид ешь?

– В Порсал, – ответил я.

При этих словах она обернулась и сделала какой-то знак. Из-за ближайших деревьев вынырнуло человек пять-шесть мужчин. Вид у них был самый подозрительный, и они совсем не производили впечатления странников.

Они вступили со старухой в разговор, ведя его вполголоса, старуха же, забывая свой дряхлый возраст, выпрямилась, и из-под юбки выглянул краешек брюк. Я понял, что передо мной мужчина. Один из мужчин обратился ко мне:

– Скажите-ка, «барышня», вы действительно не боитесь нас?

Я не обратил внимания на насмешливую кличку «барышня» и ответил:

– Нет, не боюсь.

– Вот это хорошо. Но в таком случае разрешите нам дать «барышне» маленькое поручение: вы возвращаетесь сегодня вечером в Порсал, к мамаше?

– Да, – ответил я сердито.

– Чудесно. Так пусть же «барышня» завтра утром прогуляется в порт и посмотрит, пришел ли «Бешеный» – это название судна, понимаешь? И если он пришел, то «барышня» вежливенько разыщет на «Бешеном» матроса Луарна – именно Луарна, а не кого другого – и скажет ему: «Кто-то прибыл и кто-то ждет». Понятно?

Я кивнул головой.

– Луарн… Его зовут Луарн… Не забудь имя. Повтори, что ты скажешь ему?

Подумав немного, я добавил:

– А если он спросит меня, кто прибыл и кто послал меня?

Человек нерешительно потоптался на месте и пошел советоваться с товарищами.

Вернувшись ко мне, он протянул монету в два су и сказал:

– Возьми эту монетку и отдай ее Луарну… Отдавая, скажи: «Кто-то прибыл и кто-то ждет». Луарн толковый парень. Он не спросит тебя ни «кто», ни «где», ни «когда»… Но только помни: болтать об этом ты не должен никому, иначе…

Он погрозил мне кулаком, но на него со всех сторон зашипели:

– Ну, ну, полегче… Не пугай «барышню».

Я сунул монету в жилетный карман и уже хотел было улизнуть, как меня снова остановили:

– Подожди. Ты идешь не туда.

– Да ведь это дорога в Порсал.

– Ты глуп, паренек. Следуй за мной.

Один из мужчин взял меня за шиворот и повел перед собой. Встретившуюся по пути канаву он перепрыгнул одним махом и перекинул меня через нее, как котенка.

– Мы пойдем по другой дороге, тут гораздо ближе, – сказал он, увлекая меня на тропинку, обсаженную ивами…

Я чувствовал, что меня обманывают и указывают мне кружной путь.

Но я чувствовал также, что протестовать было бы бесполезно, так как, очевидно, в расчеты шайки входило заставить меня прийти в Порсал как можно позже и оставить себе время скрыться и замести следы.

Мы прошли около ста метров. Я осторожно повернул голову и увидел, что ни повозки, ни старухи и никого из ее компании уже не было на прежнем месте.

Мой спутник довел меня до какой-то невысокой ограды и коротко приказал:

– Прыгай.

Я перепрыгнул.

Когда я стоял уже по ту сторону, он сказал мне:

– Иди лесом и не бойся… Скоро ты выйдешь на широкую дорогу… Первая же дорожка налево приведет тебя в Порсал.

– Сколько километров? – спросил я.

– Двадцать. Лучше, если бы ты переночевал где-нибудь, а завтра утром пойдешь дальше. Смотри только, не попадись на глаза лесным сторожам. Прощай. И не забудь, что тебе велели передать Луарну.

Он ушел, и я вздохнул от радости, что наконец-то остался один.

Указанную мне дорогу я нашел скоро, но дождь, накрапывавший еще тогда, когда я шел с моим спутником, перешел в настоящий ливень. Я промок до костей и тщетно старался спрятаться под деревьями… У меня было прескверное чувство человека, забравшегося ночью в чужие владения и боявшегося, что его каждую минуту могут настигнуть и поймать.

Было уже почти совсем темно, когда я вдруг наткнулся на тех двух охотников, которых встретил в гостинице при дороге.

Один из них, господин Персо, сразу же узнал меня, едва только чиркнул спичкой и осветил мое лицо.

– Мы с тобой знакомы, малыш. – И прибавил с удивлением: – Скажи мне, пожалуйста, каким образом ты забрался в мой парк?

– Мне указали неверную дорогу, – объяснил я. – Мне надо попасть в Порсал.

– Да ведь ты идешь в обратную сторону от Порсала.

– Мне сказали, что первая же дорожка налево приведет меня в Порсал.

– Верно, но ты сделаешь, таким образом, крюк в четыре или пять лье.

Он посмотрел на мое смущенное и растерянное лицо и сказал:

– Ты промок до костей. Пойдем-ка с нами.

Я с радостью согласился. Дождь лил потоком. Когда мы вошли в дом господина Персо, то с нас текло как с утопленников. Персо подвел меня к печке в кухне и сказал:

– Сними-ка свою курточку и высуши ее.

Я снял куртку и жилет и хотел повесить их на спинку стула. При этом из кармана жилета выпала монетка, которую я должен был передать Луарну, и покатилась под ноги хозяину дома.

– Ты теряешь свое богатство, малыш, – засмеялся господин Персо, поднимая монету и рассматривая ее.

– Что за странная штука? В первый раз вижу такую. Монета с изображением руки, кинжала и двух цифр. Тройки и девятки. Чеканка, правда, немножко грубовата.

Я, в свою очередь, принялся рассматривать монету, на которую раньше не обратил никакого внимания.

Рука, кинжал, тройка и девятка.

Что это означает?

И в тот же миг я вспомнил слова Луарна, сказанные Марии Наур:

– Надо предупредить остальных.

Я в нескольких словах рассказал о моей встрече в лесу. Господин Персо, сильно заинтригованный, вертел монетку между пальцами и говорил:

– Я уверен, что это какой-то секретный знак. И мне кажется, что тут замешана «морская шайка».

Глава VIII
Тайна рыбака

После ужина, когда старая служанка, убрав со стола, пожелала нам доброй ночи, господин Персо наполнил наши рюмки и приступил к рассказу. Я запомнил все от слова до слова, хотя мне и в голову не приходило тогда, что скоро я сам столкнусь со всеми этими людьми и буду участвовать в их приключениях.

– Обратили ли вы внимание, – так начал господин Персо, – на одно странное совпадение: судно Менгама появилось в Порсале как раз в то время, когда «морская банда» снова зашевелилась в наших краях. Не доказывает ли это, что акулы почуяли где-то поблизости богатую добычу? Ведь недаром же ходит легенда, что у наших берегов скрыто под водой баснословное сокровище.

Многие утверждают, что все это сказки. Пусть так! Но я немало наслышался об этом кладе еще в детстве и, помнится, тогда уже мечтал о том, чтобы добраться до него.

Никто, насколько мне известно, никогда не пытался проверить эти слухи, пока такой смельчак не выискался наконец лет двадцать тому назад. Он произвел розыски между Порсалом и северо-западным побережьем Уэссана, но туман застиг предприимчивого малого среди скал, его судно – «Дерзкий» – разбилось в щепы, и сам он пошел ко дну вместе со всей своей командой. Таким образом, подтвердилось старинное поверье – гибель ждет всякого, кто попытается извлечь клад со дна морского.

Мрачная тайна, окружавшая похороненное сокровище, как будто сгустилась еще больше, и с тех пор никто уже не пробовал нарушать его могильный покой. Но вот один рыбак из Порсала, по имени Антуан Дрэф, наткнулся как-то на корпус затонувшего корабля. Он стал хвастаться, что скоро разбогатеет – больше того, он забросил свои сети. Но так как малый он был не глупый, то о месте своей находки он не проронил ни слова.

Антуан Дрэф занимался своим скромным промыслом вместе со своим братом Яном, который был немного моложе его, и оба рыбака, замкнутые и нелюдимые, очень подходили друг к другу по характеру. Они жили в маленькой хижине, прилепившейся к скале, точно морская раковина, и вели суровую, полную лишений, жизнь, ничего не ожидая в будущем, ни на что не надеясь.

Однако счастливая находка сразу точно переродила Антуана. В этот день он отправился в море один, так как брату его понадобилось зачем-то в город.

Вернувшись домой, Ян нашел их жалкую хижину запертой, лодка же, как всегда после ловли, вытащена на песок. Ян решил, что брат отправился продавать рыбу. Но время шло, а его все не было. Рыбак забеспокоился и отправился на поиски брата.

Долго он бродил по окрестным местам – Антуана не было нигде. Наконец, добравшись до деревни, Ян заглянул на всякий случай в трактир, куда они обычно продавали рыбу. Антуан был там. Этот молчаливый, угрюмый малый почувствовал вдруг непреодолимую потребность увидеть людей, похвастаться перед ними своей удачей.

Я сам был при этом и видел все, вот как вижу сейчас вас обоих. Перед кабачком на площади, в сгущающихся сумерках, возбужденно жужжали кучки людей. Деревенские кумушки, работая локтями и кулаками, старались протиснуться поближе к двери, из которой вместе с запахами сидра и еды доносился неясный гул голосов. Ян с трудом пробрался к крыльцу.

Кто-то крикнул ему:

– Слышь, братец-то твой сокровище нашел!

– Что-о?

Рыбак ничего не понял и принялся еще энергичнее проталкиваться вперед.

Антуана окружала целая толпа, одни орали что было мочи, стараясь перекричать друг друга, другие смеялись, третьи глубокомысленно покачивали головами. А кто-то изо всех сил колотил по столу, и дребезжанье посуды, сливаясь с общим гулом, придавало ему какую-то тревожную нотку»

Увидев брата, Антуан умолк – хотя до этой минуты он говорил без умолку. Он сидел, втянув голову в плечи, напряженно глядя перед собой.

– Ну? – спросил его Ян. – Рассказывай, чего ты там подцепил?

Но тот уткнулся в свой стакан и ничего не ответил.

Кто-то счел своим долгом объяснить:

– Да вот говорит, будто на клад набрел, на Порсальский.

Ян весь встрепенулся:

– Антуан, да что же ты?..

Но Антуан как в рот воды набрал. Другим он мог рассказывать о своей удаче, их он не боялся. Ведь они все равно не сумеют ничего открыть. Но как солгать брату, как скрыть от него то, во что Антуан не хотел никого посвящать. Да, один только Ян был опасен ему, Ян, с которым он никогда не разлучался, который умел читать в его душе как в своей собственной. Одно движение, один взгляд – и Ян поймет все.

Младший брат отошел в сторону, так ничего и не добившись, а Антуан, точно одержимый, начал шуметь и носиться по заведению. Право, можно было подумать, что в него бес вселился. А когда глаза его встречались с глазами брата, он злобно хихикал и гримасничал.

Наконец наступила ночь, хозяин выставил засидевшихся гостей на улицу, последние сплетники волей-неволей разбрелись по домам, пошли и братья Дрэф.

Только тут Ян, шедший позади, заметил, что Антуан нетверд на ногах.

– Да ты, брат, здорово нализался, – крикнул он ему, смеясь, – прямо сказать, напился как свинья.

Но Антуан по-прежнему молчал.

Два-три человека, в том числе и я, из любопытства пошли следом за ними. Мы думали, что они сейчас спустятся к берегу, где лепилась их хижина – «Отрубленная Рука». Но Антуан, миновав тропинку, пошел дальше, а Ян безмолвно последовал за ним, как тень.

Вдруг Антуан остановился, как бы забыв о присутствии брата. Широко раскрытые глаза его были устремлены на море, ноздри раздувались, точно у лошади – вот-вот заржет. В темном небе теплился перламутром молодой месяц, горизонт тонул во мгле, внизу тускло поблескивало море.

Встревоженный Ян положил руку на плечо брата:

– Антуан! Да что с тобой?

Тот свирепо высвободился.

Простая душа Яна не знала до сих пор искушений, и блеск золота не волновал ее. Нужда и суровый труд приучили его к смирению, и даже весть о найденном сокровище не пробудила в нем алчности. Но тут он почувствовал себя вдруг глубоко обиженным, и где-то в самых тайниках его существа впервые зашевелилась зависть.

Право, можно было лопнуть от досады, видя, как Антуан шатается целыми днями без дела и при этом всегда сыт и пьян. Где он брал деньги? Ян то и дело замечал у брата какую-нибудь обновку – то кожаный кошелек, то трубку, и однажды фетровую шляпу, как у настоящего богача. Вот эти мелочи больше всего и разжигали в нем нехорошее чувство к Антуану. Иногда, подчиняясь искушению, он украдкой поглаживал фетр и даже примерял шляпу.

На этих мелочах Ян впервые почувствовал разницу между своим и чужим и дал себе клятву, что разыщет клад, чего бы это ему ни стоило.

Он стал следить за братом. Когда тот уходил в море, он взбирался на утес и не выпускал лодки из виду, пока голубая даль не поглощала ее без следа. А ночью он объезжал в челноке места, где днем побывал Антуан. Но все было напрасно.

По округе между тем ходили самые разнообразные слухи и толки. Одни утверждали, что Антуан уже порядком набил карман, извлекая сокровища по частям, другие, напротив, думали, что он не притрагивается к кладу, боясь, как бы брат его, «прощелыга и бездельник», не прикарманил бы золота. Но хитрый рыбак продолжал молчать как рыба, он ничего не утверждал, ничего не отрицал.

Признаюсь вам, что и я пытался однажды выведать у Антуана его тайну. Приняв как можно более независимый вид, я направился к хижине, где он живет и по сей день.

Мы повстречались с ним у самого спуска, Антуан шел куда-то своим медленным шагом, волоча ноги.

– Ну, Дрэф, – сказал я без дальних предисловий, – поговаривают, что вы скоро станете, а может быть, уже стали, самым богатым человеком в наших краях.

Я впился в него глазами, стараясь уловить, какое впечатление произведут мои слова, но лицо рыбака оставалось непроницаемым, ни одна черточка в нем не дрогнула. Мне даже показалось, что он не понял меня. Вдруг в глазах его вспыхнул огонек:

– А-а! – насмешливо протянул он.

Не скажу вам, чтобы вид его внушил мне большую симпатию. Жесткий, недоверчивый взгляд и странная смесь простоты и лукавства не вызывали доверия. Я вгляделся в него внимательнее. Это был уже старик, конченый человек, дрожащий, изглоданный алкоголем.

– Признайтесь, Антуан, здорово вы удивились, когда наткнулись на клад… Как это вышло? Случайно или вы долго искали его? Ну-ка, расскажите…

Уж, конечно, он не за мухами охотился в этот день. Выехал, как всегда, в море, только на этот раз один, потому что Ян отправился в Сен-Ренан за парусиной.

Я слушал его с напряженным вниманием, стараясь уловить в его рассказе хоть одну фальшивую нотку, но старый рыбак и не пробовал ввести меня в заблуждение, назвав какое-нибудь вымышленное место. Он только подмигнул слегка, как бы давая мне понять, что не откроет тайны. Он ловил рыбу. Вдруг удочка его зацепилась за что-то под водой. Он посмотрел. В зеленоватой полумгле ясно вырисовывались очертания корабля.

Он рассказал мне об этом очень подробно, но не дал ни одного существенного указания. Все было по-прежнему туманно и неопределенно, хотя и казалось вполне правдоподобным.

Под нами, сверкая серебряной чешуей, расстилалось море, сотни утесов и скал теснились у его края, точно сбившееся стадо овец, вдали едва белел парусник. Антуан по дороге то и дело называл мне подводные рифы, заводи, фарватеры, точно желая внушить мне мысль, что вот тут, совсем близко, лежит огромное богатство… и что стоит ему только протянуть руку, и я узнаю, где оно находится. Я старался не слушать его, чтобы отделаться от соблазна, но старик, задыхаясь от ходьбы и указывая неопределенным жестом на море, упрямо твердил:

– Там он, там!.. вот чтобы мне провалиться на этом месте, если вру!

Он – клад… Но ничего более определенного я добиться не мог. Туманные намеки и сознательные противоречия начали раздражать меня, и, чтобы переменить тему, я спросил:

– А брат ваш?.. А Ян?

Он нахмурился и проворчал:

– Шалопай… скотина! Сущая скотина! Шиш он у меня увидит, вот что!

Больше мне не удалось вытянуть из него ни слова. Но я понял, что причиной этого упорного нелепого молчания был попросту безграничный эгоизм.

Жадность и страх заставляли его отказаться от посторонней помощи. Сам он не умел, конечно, извлечь из-под воды ни одного гроша, но мысль о дележе, все равно с кем, хотя бы с братом, была невыносима ему: все или ничего!

– Я уверен, – закончил господин Персо, – что никто так никогда и не узнает этой тайны. С годами старик забудет точное местонахождение клада, и в этот день сокровище погибнет для мира во второй раз. Эти опасения, увы, недавно подтвердились. Мне передавали, что Антуан совсем выжил из ума, и алкоголь быстро заканчивает свою разрушительную работу.

– Ну а Ян? – спросил господин Маркуль. – Быть может, он знает что-нибудь?

– Ян исчез, – ответил наш хозяин. – Однажды, поссорившись с Антуаном, он связал свой узелок и ушел. Мне рассказывали, что Антуан долго смотрел ему вслед холодным, жестким взглядом. Он хотел убедиться, что брат действительно уходит.

Ян медленно удалялся, опустив голову, и мешок за его спиной качался на ходу, точно нырял в волнах колосящейся ржи.

Проводив брата взглядом, старый Дрэф, успокоенный, вернулся в хижину.

Глава IX
Страшная ночь

Добравшись наконец до Порсала, я убедился, что «Бешеный» стоит еще на якоре. Однако мне показалось, что работы его как будто уже закончены, и юнга, которого я встретил на набережной, подтвердил мне, что все готово к отплытию – ждут только капитана с папашей Менгамом и Корсеном. Они должны приехать завтра.

Услыхав это, я несколько изменил свои планы. Мне совсем не улыбалось встретиться с Луарном, так как в душе я твердо решил ничего не передавать ему. Я мало потеряю, думал я, если увижу «лисью морду» немного позже, а там крестный и папаша Менгам сумеют защитить меня от его мести, если он пронюхает, что я не исполнил поручения. Поэтому я попросил юнгу не упоминать о нашей встрече и поспешно убрался из порта.

Делать мне было нечего, и я принялся бесцельно бродить по улицам предместья, как вдруг навстречу мне попался человек, очень похожий на одного из тех, которые задержали меня накануне. Я не обратил на это внимания, но, пройдя сто шагов, наткнулся на другого весьма подозрительного субъекта, восседавшего на тумбе. Я осторожно обошел его. Все было ясно – не найдя Луарна на условленном месте, они поняли, что не следует слишком рассчитывать на мои услуги, и старались теперь осторожно приблизиться к своему сообщнику. Однако они предпочитали, по-видимому, не входить в город и слонялись вокруг да около. Я сообразил, что встреча с ними вряд ли будет очень приятна, и осторожно пробрался к берегу.

Бесцельно бродя по скалам, я взобрался на высокий утес, у подножья которого белел песчаный бережок в форме подковы. Ступеньки, грубо вырубленные в камне, вели вниз. Я стал спускаться, подстрекаемый каким-то смутным любопытством. Снизу на меня веяло сыростью погреба, чайки и другие морские птицы с резкими криками кружились над моей головой, белая галька под ногами напоминала кости рассыпавшегося скелета. Жуткое и неприятное это было место!

Я хотел было уже повернуть обратно, как вдруг заметил в одном из углублений скалы маленькую деревянную хижину.

Около нее кое-где пробивалась трава, а немного поодаль, на песке, лежала на боку лодка, старая, облупившаяся и высохшая. Видно, давно ее не спускали на воду.

И окна, и дверь хижины были плотно закрыты. Я подошел ближе. Представьте же мое волнение, когда я увидел на двери вырезанную из дерева руку натуральной величины. Рукав был выкрашен в черную краску, и на обшлаге выступали три выпуклые нашивки, из которых одна изгибалась петлей – отличительный знак офицера британского флота. Скульптура эта в свое время, должно быть, украшала нос какого-нибудь военного корабля.

«Отрубленная Рука»!.. Итак, передо мной была хижина Дрэфа… Тихо ступая по песку, взволнованный и испуганный, я с удвоенным интересом обошел таинственный уголок, куда завела меня судьба.

Но где же сам хозяин?

Еще немного, и я постучался бы или попробовал открыть дверь.

Вдруг издали раздался громкий свист, я вздрогнул и, как преступник, отскочил в сторону. Укрывшись за хижиной, я осторожно огляделся и увидел несколько человек, которые спускались вниз по ступенькам.

По шуму гальки я понял, что они приближаются ко мне, и весь похолодел, узнав среди них моих вчерашних знакомых. Здесь, между этих скалистых стен, сурово смыкавшихся за мной, я чувствовал себя как крыса в мышеловке.

На земле, между скалой и хижиной, валялась деревянная лесенка. Приставить ее к стене и добраться до окошка чердака было для меня делом одной минуты. Затем я втащил лестницу за собой и тихонько прикрыл ставень.

«Они, наверно, охотятся за Дрэфом, – решил я, – пусть только войдут, и я в один миг выберусь отсюда».

А что, если Дрэфа нет дома? Если он не захочет открыть им? Ведь эти негодяи не остановятся перед тем, чтобы влезть на чердак. Сердце мое стучало как молот. Я присел на груду старой парусины и стал ждать.

Тяжелые удары кулаков и ног так и сыпались на дверь, и все жалкое строение тряслось, словно от подземных толчков. Грубые, хриплые голоса звали Дрэфа, и мне казалось, что они звучат над самым моим ухом. Затем чьи-то тяжелые шаги обошли хижину и остановились под окном чердака.

Я замер… Но в этот момент дверь наконец поддалась, и вся банда с шумом ворвалась в хижину, а один из негодяев заорал во всю глотку, окликая Луарна.

Поднялась невообразимая кутерьма, крики ярости, проклятья, брань сливались в отвратительный гул, на фоне которого я отчетливо различал пронзительный голос матроса с «Бешеного».

Бежать… скорее бежать… теперь или никогда… – лихорадочно выстукивало у меня в мозгу…

Но… я испугался. Ночь надвинулась как-то внезапно, и первые раскаты грозы, собиравшиеся еще с утра, уже будили в скалах мощное эхо. Взвесив опасность, которая ожидала меня снаружи, я решил остаться. И хорошо сделал, ибо не прошло и десяти минут, как буря разыгралась вовсю, молния сверкающим зигзагом расколола непроглядную мглу, и потоки дождя хлынули на землю и море. Я вытянулся плашмя на полу и заглянул в щель между досками – там внизу я увидел ненавистную «лисью морду»,

Их было семь человек. Ужасная старуха, остановившая меня накануне, оказалась здоровенным малым, и теперь, в мужском костюме, с красным шейным платком и нахлобученной на глаза шляпой, он внушил мне еще меньше доверия, чем тогда.

Все они говорили разом, сильно жестикулируя, и были, по-видимому, чем-то очень взволнованы, все, кроме одного человека. Опершись на стол и закрыв лицо руками, он не шевелился и, казалось, спал глубоким сном. Он ни разу не шелохнулся, не сделал ни малейшего знака для движения во время всей последующей сцены.

Трудно было разобрать что-нибудь в этом нестройном хоре криков и проклятий. Прибавьте к этому вой ветра, грохот волн, разбивавшихся о скалы, и громовые раскаты, покрывавшие время от времени гул голосов.

Однако, привыкнув к шуму, я разобрал, что люди эти в чем-то упрекают Луарна.

– Ты всегда ненавидел его…

– Говорю вам, что он погубил бы всех нас… Он рыскал за мной по всему острову и громко выкрикивал наши имена…

Чтобы лучше слышать, я буквально распластался на полу. Вся банда теснилась вокруг Луарна, осыпая его вопросами и упреками. Право, можно было подумать, что это судебное заседание, а неподвижный человек у стола мог смело сойти за председателя.

– Да поймите вы, черти полосатые, что он совсем рехнулся, – вопил Луарн, – после того, как ослеп тогда в кочегарке… Ну, а если бы он напоролся на папашу Менгама, что тогда? одно слово – и тот бы все понял. «Ян, – твердил я ему, – Ян, заткнись… заткнись, или ты всех нас погубишь… « Но он не узнавал уже моего голоса, не понимал слов… Вот тут-то я и припечатал его.

– Месть!..

– Месть и ревность, вот что! Все знают, что вы охотились за одной юбкой, и ты…

– А теперь он унес с собой тайну…

Несколько человек в бешенстве ринулись на Луарна, но он оттолкнул их.

– Я решил, что Ян спятил… что он выдаст всех нас. Но остается Антуан…

При этих словах все обернулись к человеку, неподвижно сидевшему у стола, и только тут я понял, что это хозяин хижины.

– Он видел клад, – заявил Луарн, – и сумеет лучше Яна объяснить нам, как его найти. А кто же заставит его развязать язык, если не мы?

Раздалось отвратительное хихиканье.

– Слишком поздно!

И человек, произнесший эти слова – он стоял как раз около бывшего рыбака – изо всей силы грохнул кулаком по столу… Хозяин хижины, хранивший до сих пор молчание, вернее, труп его, медленно соскользнул на пол.

– Старый мешок насквозь прогнил от водки, – проворчал кто-то, – вот кондрашка и прикончила его разом.

Поднялась невообразимая суматоха. Луарн весь побелел. Убив Яна, он выпустил из рук сокровище, так как Антуан тоже умолк навеки.

Все накинулись на «лисью морду». Он вывернулся с ловкостью обезьяны, выскочил из хижины и был таков. Вся ватага бросилась за ним в погоню, и скоро их крики и шум шагов потонули вдали. Только море да ветер, слив свои голоса, точно служили панихиду над мертвецом.

Я, однако, благоразумно предпочел провести ночь на своем чердаке. Спустившись поутру вниз, я заглянул в хижину – около стола все еще лежало распростертое тело Антуана.

Вернувшись в Порсал, я нашел там папашу Менгама, Корсена и моего крестного. Они только что приехали. Я, разумеется, не стал посвящать их в свои приключения. Луарн вертелся тут же. Лицо его показалось мне довольно кислым, а правый кулак был обмотан окровавленной тряпкой.

Я с нетерпением ждал, что будет дальше… Днем три друга направились к хижине. Какое разочарование ожидало их там! Что мог поведать мертвый?

Ночью они вернулись, молчаливые и сосредоточенные, а утром «Бешеный» вышел в море и взял курс на Уэссан.

Из этого я заключил, что папаше Менгаму, подобно многим другим, не удалось разрешить тайну… если только он не получил каких-нибудь сведений из другого источника.

Воображение мое работало лихорадочно, но я умел держать язык за зубами и никому не заикнулся о том, что видел в ту страшную ночь.