Текст книги "Записки автохтона"

«Как много нам открытий чудных готовит Просвещенья дух…»

В понедельник 3 октября 1977 года Сорокин окончательно убедился в том, что вовремя попал в правильное место. Истфил размещался в старинном здании в самом центре, вход в 100 метрах от памятника Кузьме Минину, наискосок через скверик («сачок»). Кремль – 150 метров, областная библиотека за углом – 200 метров, универсам «Нижегородский» – 250 метров.

Первая неделя пролетела вихрем, днём в пятницу 7 октября Верховный Совет СССР в Москве принял Конституцию «развитого социализма», а вечером в курилке истфила Сорокин услышал разговор (они не шептались) двух студентов, усатых «рабфаковцев» (зачисленных на 1 курс из числа лиц, прошедших службу в армии или имеющих не менее трёх лет рабочего стажа и закончивших подготовительное годичное обучение):

– Власть зажилила 4 выходных, 5 декабря выходного не будет, а 7 октября два следующих года выпадают на субботу и воскресение.

– Мелкие люди, всё на спичках экономят и на говне сметану собирают..

Больше всего поразил Сорокина не предмет, а тон беседы: никакой злобы, ожесточения, насмешки, интонации врачей, поставивших диагноз и знающих лекарство от этой напасти.

Курильщики ушли, а ошеломлённый Сорокин снова достал «беломорину». Он впервые увидел диссидентов. Советскую власть он считал своей и был уверен, что чувство это взаимно. Оба его деда погибли на войне, их дети-сироты получили образование, стали учителями, уважаемыми людьми, переехали из деревни и построили свой дом в городе. Бабушка Клава говорила: «Нечего Бога гневить, хорошо живём, в магазине всегда хлеб, соль, спички, остальное сами добивайтесь, работайте, не ленитесь, баклуши не бейте и всё будет, что вам надо!». Отец заочно закончил областной педвуз работал завучем, преподавателем общественных наук в техникуме, на пенсию ушёл с должности директора крупного ПТУ. В партию он вступил в армии, партбилет получил в госпитале, после тяжёлого ранения в бою за речной вокзал Будапешта, был убеждённый советский человек и не сомневался в правоте и справедливости проводимой политики. Иногда Сорокин слышал нетрезвые разговоры отца с приятелями-коллегами на самые разные темы, всегда собеседники материли своё начальство, поводов хватало, но борьба с местными придурками никак не коррелировала с антисоветской пропагандой и агитацией.

Непонятности и новшества хлынули потоком. «Критический подход к любому вопросу – главное качество настоящего университетского студента, так ведётся с первых светских университетов мира» – говорил на лекции «Введение в специальность» декан, профессор и будущий научный руководитель («Шеф») Евгений Васильевич, сам 2 года стажировавшийся в Оксфорде. «Самостоятельность мышления, поиск нетривиальных решений, оригинальность методов исследования требуются для изучения и усвоения опыта античности» – первый полный академический курс, классическая латынь, древнегреческий, Геродот, Светоний, Плутарх, Моммзен – красота!

Пытливый Сорокин с оригинальным умом курсовую взялся писать по скифам, предложив научному руководителю их пересчитать. У Геродота есть рассказ о скифах, каждый из которых принёс своему вождю перед походом по одной бронзовой стреле. Стрелы переплавили в котёл ёмкостью 40 амфор и готовили в нём угощение на всех по великим скифским праздникам и горестям. Античностью занимались прилежные девочки из хороших семей, Сорокин был первым студентом за многие годы и его прикрепили к единственному мужчине на кафедре, преподавателю древнегреческого языка (он преподаёт его до сих пор, но теперь уже в семинарии). Намёков Сорокин не понимал, а воспитанный древний грек не решился прямо отказать невежественному исследователю. Все расчёты Сорокина строились на предположениях и прикидках, количество неясностей его не остановило, а должно было бы. Руководитель указал самые очевидные: 40 амфор какого объёма? Какова форма котла? Толщина стенок котла? Наличие (отсутствие) у котла крышки? Вес каждой стрелы? и т. п.

Сорокин был (и остался до сих пор) упорен в заблуждениях. В квартиру к старушке его не тянуло, по студенческому он записался в областную библиотеку и просиживал там после занятий до закрытия. Изучены амфоры всех видов и форм, разновидности стрел с примерным их весом, формы котлов по рисункам на амфорах (ни одной правильной полусферы!), всё это представлено в работе, сделаны несколько вариантов расчётов, но все их руководитель аккуратно вычеркнул из текста курсовой, перенёс в приложение и задал главный вопрос: «А зачем Вам знать точное число воинов? Вы считаете, что большее количество людей в истории больше значит? Правда? Вы заблуждаетесь». Курсовую ему зачли, но от дальнейшего сотрудничества кафедра вежливо уклонилась. Александр Блок ошибался, мы – не скифы!

Квартирная хозяйка Нина Всембратовна (её папа Николай в 1923 году сменил старорежимное имя, стал Всембратом, подарив дочери уникальное отчество) курила беспощадный «Север», любила портвейн «Три семёрки», вечером бывала радушна, а утром, с похмелья, излишне строга. Сорокин старался минимизировать время, проведённое с ней, на учёбу уходил рано, возвращался поздно, выходные проводил с друзьями или в библиотеке и очень много успевал. Так он успел вызвать явное неудовольствие преподавателя предмета «История КПСС». Мария Васильевна, старушка с повадками пионер-вожатой, задала к семинару изучить материалы по революции 1905 года, в том числе статью В.И.Ленина о Гапоне. ПСС В. И. Ленина в 55 томах – образцовое академическое издание, в справочном томе есть перечисление всех упомянутых в тексте персоналий, с указанием тома и страниц. Про Гапона оказалось много чего, Сорокин не поленился составить крат-кий цитатник по теме, с указанием названия работы, тома и страницы цитирования, как успели научить. Рвение не получило одобрения, уклонение за очерченные рамки исследования не приветствовалось нисколько. «История КПСС – не наука, а пропаганда, они, как двоешники, подгоняют результат к свежему решению Пленума ЦК» – много позже услышал он от «Шефа» и огорчился.

История КПСС – обязательный предмет для изучения во всех ВУЗах СССР – превратился в предмет насмешек, и зря. Сама невероятная история невероятной партии очень поучительна, а люди, а конфликты, а коллизии! Там сюжетов не на один сериал («Лбов – пермский Робин Гуд», например).

Жизнь истфила кипела и Сорокин частенько всплывал на разных внеучебных действах: посвящение в студенты, первенство Университета по шахматам (провал), самодеятельность (оглушительный провал), стенгазета «Истфиловец» (16 листов дефицитного ватмана, заполненного материалом до последнего сантиметра). Сорокин успел познакомиться и почти влюбился в художницу этой газеты, но его таланты ограничивались склеиванием листов и затачиванием карандашей, пока не начался отбор материалов, формирование рубрик и подбор авторов. «Языкастый парень, можешь дорасти до заголовщика» – одобрил старшекурсник – «Нас, филологов, прибыло. Что, историк? Жаль, изведут тебя на лозунги…».

Всё хорошее заканчивается, закончился и первый семестр, наступила пора определиться, кто чего стоит на экзаменах. Первым была «История Древнего мира», Сорокин привычно пришёл в 7—30 и вдруг не оказался первым. Почти вся группа уже в сборе, лис-тают, читают и трясутся, точно как в «Приключениях Шурика». Экзаменатор в 8—00 пригласил зайти пять человек. Сорокин хотел привычно пропустить девушек вперёд, но сексизм тут не ходит, одногруппницы спрятались, а парни такой привычки не успели приобрести. Шура, Вася, Андрей, Игорь и Коля взяли билеты, вздохнули, посмотрели, выдохнули и уселись готовиться.

Сорокин свой почерк и в конспектах перестал разбирать, поэтому шпаргалки отпали по техническим причинам, ну ещё лень и нехватка времени. И несолидно. На столе лежал билет с вопросами, тетрадная страница «в клеточку» с угловым штампом и сбор-ник вопросов по всему курсу. Аудитория большая, сидят далеко. Шура обхватил голову руками, вспоминает, слышно, как скрипят шестерёнки мозга, скоро дым пойдёт. Вася в элегантной тройке с галстуком мечтательно смотрит в окно, а Сорокин машинально открыл этот сборник вопросов – и ахнул (мысленно!). Слышал он, что хороший вопрос – половина ответа, но не думал о таком явном подтверждении правдивости афоризма. Свои вопросы он знал неважно, но зато неплохо запомнил предыдущий материал и видел, что идёт следом.

Сорокин вышел первым с «пятёркой». «Группа поддержки» ахнула и загудела. Сам билет уже не вспомнить, но найденный способ использования легальной шпаргалки помог и помогает до сих пор. Разговор с преподавателем не походил на допрос, Сорокин пошёл первым и начал с того, что знал, изящно перескочил через тёмные подробности, округлял периоды, проводил параллели и строил предположения.

Экзаменатор удивлённо-одобрительно поправил КОЛЛЕГУ наводящим вопросом – и плотину прорвало! Сорокин заливался соловьём, распускал хвост и стучал клювом добрых полчаса («Спасибо, Андрюха, мы всё списали, а я успел два раза прочитать, пока вы с преподом трещали» – сказали потом Вася, Игорь и Коля). Шура получил законное «отлично» сам и за дело.

Сорокин нашёл золотой ключик: отвечать первым, почти без подготовки, используя брошюры с вопросами как заготовки ответов. Этим ключом он добыл восемь пятёрок за две сессии первого курса, зачёты получал уже походя, без нервов, перестал беспокоиться и начал мечтать о вселении в «общагу», где и протекает настоящая студенческая жизнь.

«ГАЭ, ГАЭ, моя звезда…»

Это заголовок фотоотчёта, посвящённого итогам первого сезона Городецкой археологической экспедиции, в которой посчастливилось работать Сорокину.

В конце первого курса начали выбирать место обязательной археологической практики, наводили справки, строили планы.

– Ехать надо только к Янину, в Новгород Великий, там истоки, там находки мирового уровня, грамоты берестяные..

– Климат неважный, почва болотистая, комары. И вода в Волхове холодная. Для карьеры, конечно, лучше Янина нет, но если сочетать приятное с полезным, то в Крым. Херсонес или Боспор Киммерийский. Тепло, море, виноград, когда ты ещё к морю бесплатно съездишь?

– Когда приказ нам даст товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведёт, тогда все поедем бесплатно мыть сапоги в Персидском заливе, как раз через Иран кратчайший путь Афанасий Никитин разведал. Надо на Волгу, в низовья пробираться, Орду копать… Или с Гумилёвым хазарский Итиль…

Итиль нежданно трансформировался в общий фитиль, который все получили внезапно, в мае ознакомили с приказом о создании отдельного отряда и обязали всех первокурсников проходить практику только в Городце. Раскол и уныние.

Сорокина звали домой дела. Отец – педагог за 56 дней законного летнего отпуска успевал перевернуть горы. В своём доме работа есть всегда, отец каждый год зимой планировал – предвкушал ремонтные летние улучшения, копил деньги, искал – доставал – покупал стройматериалы. Отпуск у отца начинался с 1 июля, к этому сроку он ждал старшего сына с растущим аппетитом: баню перебрать, пол в хлеву заменить, в гараже яму кирпичом обложить, фронтон дома покрасить, веранду отгородить, пол, потолок собрать, мебель расставить-переставить, за ягодами женщин в лес вывозить, грибы искать, водопровод чинить, канавы копать, на лесопилке поработать, доски погрузить, разгрузить, сложить, рассортировать, закрыть, на будущий год приготовить…. Следующим летом из армии придёт средний, подрастёт младший и можно начать строить капитальный пристрой, расширять жилплощадь.

В конце июля Сорокин – студент вырвался из этого колеса и уехал на практику, потом «картошка», потом учёба. Прибыв в Городец по Волге (час на «Ракете» от Нижнего), он попал в сказку. Жили в доме графини Паниной, улица Александра Невского, копали на Пржевальского, гуляли по Рублёва… Волга под ногами, остатки вала, кампания чудная – лепота!

Городец основан в 1152 году, только на 5 лет младше Москвы, культурный слой больше метра, находки каждый день, каждый вечер посиделки во дворе, песни, но только сами, никаких магнитофонов, старшекурсник с гитарой: «А мне ни разу не привиделся во снах далёкий Запад, коварный синий Запад…», «Мама, мама, это я дежурю, я дежурный по апрелю..», «У Геркулесовых столбов лежит моя дорога, у Геркулесовых столбов, где плавал Одиссей…», «Атланты держат небо на каменных руках..», «Виноградную косточку в тёплую землю зарою..», махорочный дымок самокрутки, августовская тёплая темень.

Друзья уже отработали в июле, Шура с родителями едет по путёвке в Карелию, Василий уехал к родителям в Венгрию (у него отец – старший мастер авиазавода по аэродромному обслуживанию и гарантийному сопровождению МиГов, работал во всех странах соцлагеря, есть фотография: Борис Фёдорович Фадеев здоровается с Леонидом Ильичём Брежневым на аэродроме в болгарской Варне), но Сорокину некогда скучать-тосковать, он вошёл в процесс как нож в ножны.

Работа нетрудная, неторопливая и очень интересная. Раскоп разбит на квадраты, на углу раскопа нивелир – замерить глубину залегания всех значимых находок, не копать, а «снимать» по пол-штыка, грунт с каждой лопаты на отвале девочки просматривают, крупные предметы в земле кисточками разметают, самая прилежная археологиня ведёт послойный план раскопа – отмечает все находки на глубине, например «минус 70 сантиметров». Всё это действо с 7—00 до 14—00 с перерывом на чай с хлебом и повидлом, потом обед, потом личное время. Кормят бесплатно в счёт зарплаты, варят сами, продукты из магазинов и с рынка. Сорокин изумился, когда в конце, после «завала», получил ещё 46 рублей на руки.

Главная ценность – подлинность, историю студенты буквально держали в руках, сплошной слой угля и золы – 1237 год, Батый, чёрная полоса всех русских городов. Стрелы, ножи, керамика (осколки), остатки обгорелых срубов, пластины металла, кости. Суббота-воскресение выходные, большинство уезжает, Сорокину некуда и некогда, он занят по хозяйству: инструмент ремонтирует, носилки сколачивает, воду носит – керамику отмывать, продукты тащит, обед готовит, книги умные читает, наслаждается жизнью.

Конец августа, завал раскопа, «отвал» сезона, клятвы, слёзы и лобзания. Старшекурсник с гитарой оказался членом профкома, Сорокин получил место в общежитии истфила, 500 метров за «Нижегородским» универсамом, четырёхэтажное старое здание, 160 мест, из них мужских 40. Тут же комнаты семейных, аспиранты, молодые кандидаты наук в ожидании отдельной квартиры. Система коридорная, «мужской» этаж второй, на этаже туалет с умывальниками, душ в подвале один на всех, кухня на первом этаже, тоже одна, комната на шесть коек. В бытовом плане – ужас, но близко, 800 метров пешком до учёбы. В духовном – прелесть, «чужие здесь не ходят», все курсы и специальности истфила перемешались, включая загадочных туркменов – «целевиков».

Тут же подоспела «картошка», Сорокин по инерции обрадовался, а зря. Вторая (она же последняя для него) картошка оказалась скучной. В автобусе выяснилось, что половины группы нет, включая умного Шуру. Оказалось, что освобождение от «картошки» легко получить смышлёному студенту даже без медсправки: стройотряд, экспедиция, ремонт помещений в Университете или на факультете, ремонт в общежитиях, работа в приёмной комиссии (!) летом и т. п. Поля всё те же, а людей и энтузиазма заметно поубавилось, нет прелести новизны и беспричинной радости от естественного процесса течения жизни. Видимо, возраст (или опыт).

После картошки случился слёт участников ГАЭ, нельзя пропустить, летние порхания перешли в осенне-зимнюю рутину: обработка материалов, атрибуция находок, научный отчёт о результатах.

Понятно, почему среди археологов преобладают женщины: кропотливость, внимательность, усидчивость, тщательность, сосредоточенность и скрупулёзность. Сорокину предложили писать курсовую по археологии, выделили тему «с перспективой», часть из общих исследований, но работа не пошла, его задница оказалась недостаточно каменной, чтобы неотрывно сидеть в подвале и набирать материал «сразу на диплом».

Выяснилось, что в Городце уже копали, но давно. Знакомясь с отчётами предшествеников, Сорокин наткнулся на описание ознакомительного шурфа – разреза старинных укреплений города – рва и вала. Там были размеры и Сорокина снова унесло от рутины в сторону. Он решил определить число жителей Городца на момент строительства через объём земляных работ. Размеры рва были известны, он имел форму неправильной трапеции, длина рва известна примерно (концами ров и вал упирался в обрыв над Волгой и за 800 лет береговой откос существенно осыпался). Выкопанные кубометры грунта делим на выработку одного землекопа и получаем количество человеко-дней…

Руководитель экспедиции, милая женщина, только рукой махнула, услышав о таком повороте темы курсовой работы. Сорокин принял это за согласие и сменил подвал на библиотеку. Он уже понимал, что любое честное исследование ветвится с намерением уклониться от генеральной линии, но только теперь начал осознавать степень своего невежества. Он перелопатил горы научной и популярной литературы по фортификации, изучал средневековую архитектуру, искал аналоги в стране и мире – всё мимо, всё не то, списать не у кого, придётся считать самому. Сорокин перешёл к специальной литературе по строительству, нашёл нормы выработки для землекопа при строительстве Николаевской железной дороги (2 сажени в день), зачем-то уменьшил их вдвое и получил искомый результат – 10.000 человеко-дней на земляные работы, разделил на 200 дней (условный строительный сезон для земляных работ в средней полосе современной России) и заявил, что на строительстве Городца работало 500 человек в день!

На весенней конференции археологов сообщение восторга не вызвало, въедливые копатели указали на шаткость доказательств и многочисленные неочевидности рассуждений: в летописи указан год основания «крепостцы», датировка вала неизвестна, титанический труд вполне мог растянуться на несколько лет; кроме земляных работ необходимо учитывать и чисто строительные; землекопы вряд ли относятся к населению города, скорее всего их сгоняли с окрестных марийско-мордовских земель, именно так Юрий Долгорукий начинал строить Москву; цифра круглая, но не имеет ценности, сравнить не с чем, сопоставить нет возможности, проблема учёта численности населения Владимиро-Суздальского княжества XII – XIII веков перед наукой не стоит ввиду отсутствия фактологической базы.

Курсовую, впрочем, зачли, похвалили за оригинальность подхода и в качестве утешительного приза Сорокина включили в состав группы, выезжающей в сентябре на раскопки в Среднюю Азию, освободив от картошки. В сентябре 1979 года увлечение археологией было оставлено среди барханов пустыни Кызыл – Кум.

Месяц в Средней Азии прошёл замечательно. Экспедиция академическая, московская, возглавляла её доктор наук, обеспечение и финансирование очень солидное. На вокзале Нукуса группу встретил бортовой грузовик «ГАЗ-66» с тентом, три часа ехали по шоссе, потом ещё три по такырам. Десяток больших палаток, несколько маленьких, водовозка, завхоз, повар, работа с 7—00 до 11—00 и с 16—00 до 19—00. Днём жара за 40 градусов, завхоз выдал раскладушку и «академический» черный спальник, горячий, как утюг. Сорокин вечером лёг на него, а ночью проснулся от холода и понял, что такое резко континентальный сухой климат, перепад температур до 40 градусов в течение суток.

Место раскопок определили по аэрофотосъёмкам, с воздуха старые арыки хорошо заметны как длинные прямые линии, гораздо темнее окружающей почвы. Где арыки пересекаются или собираются – там раньше была вода, жизнь и селение. На этом месте разбили лагерь и начали раскопки, причём уже в апреле, сезон длинный, группа нижегородских студентов его закончила в начале октября. Работа труднее, чем в Городце, почва тяжёлая, спёкшаяся глина поддаётся только кирке и кайлу, находок мало, но зато культурный слой тоньше и заваливать раскоп не надо: «за зиму барханы всё закроют».

Сорокин работы не боялся, сухую жару переносил хорошо, подсох, почернел, нагляделся ясными (ни одной тучки) ночами на огромные, с кулак, звёзды, наелся дынь на всю оставшуюся жизнь и убедился в том, что это место не для него, всё было чужим. На этой земле можно было служить, приезжать, воевать, но жить здесь Сорокин смог бы только по приговору народного суда под страхом расстрела из танковой пушки.

Дело не в пустыне и не в климате. На машине в выходные выезжали на экскурсии, были в Ургенче, Хиве, потом долго ждали авиарейса в Нукусе – нет, не своё, не родное. Советская власть пыталась европеизировать хотя бы крупные города, строились многоэтажные здания, проспекты, стадионы, театры, музеи – жители обтекали эти места, как песок проносится сквозь бетонный буквы «Слава КПСС!» на обочине дороги.

В роскошном музее Нукуса три часа они были единственными посетителями, экскурсию проводил сам Савицкий, «каракалпакский Третьяков», спрятавший среди песков и самумов лучшую коллекцию картин художников русского авангарда. Неискушённого в искусстве Сорокина трепетное придыхание более продвинутых товарищей и подруг не впечатлило, но перед Нюренбергом он встал надолго. Потом с оглядкой показали запасники, Сорокин понимал, от кого это спрятано, но не понимал, для кого. В соседнем зале образцы традиционного азиатского искусства – арабески – мотивировались полным запретом ислама на изображение живых существ. Мусульмане не должны рисовать людей – а музейщик ждёт толпы зрителей, пришедших посмотреть на запретное?

Главное понимание пришло постепенно, но оформилось чётко: археология бесконечно уточняет, детализирует уже известное, она мелочна. Чрезмерная деталировка всех сторон исторического процесса затушёвывает перспективу, находка новой пряжки или детской игрушки (глиняный верблюжонок) подаётся как открытие мирового уровня.

Это мнение укрепилось после более тесного знакомства с академическими учёными и расшифровки случайных отрывков из их разговоров (студенты, как зэки у Солженицына, слышат всё, что им не положено слышать).

К сожалению, тогда Сорокин был лишён возможности посмотреть кино про Индиану Джонса и ничего не слышал об Аркаиме.