Текст книги "Записки автохтона"

– Коля, ну зачем нам эта приватизация, что заводу даст акционирование?

– Владимир Михайлович, банки интересуются имуществом клиента, залог, обеспечение, вообще размер пирога, а всё имущество у нас– две «Тойоты», остальное государственное. Мы для них не партнёры, мы непонятно что. Гарантий от государства нет, министерства нашего нет, да и не гарант теперь государство ничему, само в долг живёт. Акционерное общество им понятно, залог акций, имущества, ипотека какая-то. В какой срок мы можем стать акционерным обществом открытого типа, Андрей Леонидович?

– Минимум через год после дня «Д», то есть после введения в действие приватизационных чеков. Ну да, ваучеров. Процедура прописана, но там много узких мест. Нужно собрать группу по приватизации. Нет, юрист не нужен, он и советские законы неважно знает, а тут всё новое. Нужен знающий бухгалтер, там море цифр, балансы, таблицы, формы каждую неделю меняются. Представитель от трудового коллектива, по согласованию есть дела и пропаганда необходима, элементарную информацию донести до будущих акционеров. Вот, редактора газеты хорошо бы, такие вещи пусть знает. Номера с информацией о ходе приватизации надо будет представлять. Нужен кабинет и компьютер. Партком? Подойдёт.

«Четвёртые сутки пылают станицы…»

Фирменный поезд «Вятка» летел на Москву, звеня на стыках. Сорокин курил в тамбуре одну сигарету за другой, глядя в ночь и вспоминая прошедший год. Он провёл его в хлопотах и командировках. Составление (рождение) плана приватизации стало мучением для всех, только протокол конференции в областном Комитете по имуществу рассматривали квартал, потом сведение цифр, баланс, определение стоимости завода (8 миллионов рублей), выдача заключения и в Москву, на улицу Разина, в ГКИ – последний этап, утверждение плана и графика участия в чековых аукционах. Документы в портфеле, печать в кармане, тревога в сердце.

Ярославский вокзал встретил гостей столицы группой милиционеров в бронежилетах и с автоматами, выглядели они диковато и сами это понимали, напуская на лица суровую тупость. Из газет Сорокин понял, что проспал он в поезде исторический Указ №1400 от 21.09.1993 года и теперь оказался в самое интересное время в ненужном месте, вспомнил: «чем столетье интересней для историков, тем оно для современников печальней», очень испугался и сразу поехал по делам, надеясь вечером уже сесть в поезд обратно к жене и детям. На улицу Разина (бывшая и будущая Варварка) путь лежал прямо через Красную площадь, похожую 22 сентября 1993 года на свалку мусора, как и весь центр. ГКИ оказался неприступен, посетителей пускали только к окну с надписью «Экспедиция», где приняли документы, выдали расписку, отметили командировку без даты прибытия и убытия и дали номер внутреннего телефона: «Автомат в вестибюле, позвоните завтра после обеда, скажете номер расписки и узнаете телефон того, кто будет вами заниматься».

Ошарашенный Сорокин начал искать улицу Гашека, где стояла ведомственная гостиница. Оказалось недалеко от Белорусского вокзала, всё рядом и улица тихая, но пыльно-грязно-ярко – шумная Москва выглядела ужасно. Через улицу, прямо против окна номера, ободранная дверь вела в подъезд, над которым висел транспарант «Казино», правее стоял круглосуточный ларёк, левее – магазин «Всё есть». Пришёл вечер, зажглись фонари и началось кино. Роскошные машины стояли друг на друге, красные пиджаки, мини-юбки, макси-майки, вопли, сцены, ссоры, гвалт и гомон органично дополнялись шмыгающими ночными посетителями ларька. Плюс музон… Уснул к утру, после обеда был на телефоне, направили по другому номеру, ровный голос подтвердил получение документов, от личной встречи категорически отказался и посоветовал ехать домой. Звонок на работу с Центрального телеграфа был лишним: директор потребовал «дождаться результата и привести готовые документы, деньги получишь завтра, вышлю до востребования».

Ежедневные звонки результата не дали, но Сорокин примелькался и на пятый день сердобольный мужик из-за окошка «Экспедиция» вышел к нему на перекур. Достал «Честерфилд», послушал, покивал, вздохнул и сказал: «Ничего не будут делать, пока такая драка. Чубайс уже неделю не показывается. Подождут, узнают, чья возьмёт, вот тогда и приезжай, зря ты тут асфальт топчешь. Без бумаги не можешь? Дам тебе бумагу». На четвертушке листа слепой машинописью читалось: «На основании неоднократных указаний руководства ГКИ доводим до Вашего сведения, что утверждение планов приватизации проходит без участия представителей акционируемых предприятий. Если в течение месяца со дня получения расписки „Экспедиции“ ответ не получен, можете считать, что план приватизации вашего предприятия утверждён». Ниже «Верно» и корявая подпись вахтёра. Штамп «Для бумаг». Свободен!

Вышел на «Баррикадной», пошёл к переходу и услышал знакомое: «Чугунам стоять! Вспышка слева!». Пружинистым шагом, радостно скалясь и раскинув руки спешил к нему армейский друг Миша Чигин, в камуфляже и берцах, «И как реки встречаются в море, так встречаются люди в Москве». Обнялись, закурили, в сторону отошли.

– Я в командировке, собираюсь домой, хотел за билетом ехать, в гостиницу за вещами иду. А ты тут чего делаешь? Тоже в командировке? Как дела во Владимире? Не женился?

– Считай, что в командировке, уже развёлся, к Москве приглядываюсь. У тебя время есть? Надо поговорить. Вот деньги, видишь магазин на той стороне, купи водки, закуски и подожди минут 20, доложусь и пойдём к тебе в гостиницу встречу праздновать. Не ерепенься, моя очередь угощать.

– Ну, ты затарился, тут на батальон хватит, включая комбата.

– Чтобы больше не бежать. Всё равно не хватит. Ты же знаешь, Миша, я на халяву не пью.

– Знаю, знаю, за встречу, очень рад тебя видеть и вовремя мы встретились. Хорошо пошла! Ты как? Да про семью я знаю, ты же звонил. Быстро у тебя всё получается: жена, дети, квартира. Карьеру делаешь?

– Уже заканчиваю, похоже. Завод загибается, заказов нет, расчёты не проходят, в стране не пойми чего творится, правила меняются каждую неделю, непонятно, кого слушать. Двоевластие добром не кончается никогда. Ну, за свет в конце тоннеля.

– Лишь бы не встречная электричка, много наливаешь, мне теперь столько за раз не поднять. Очень правильно про двоевластие, пора порядок навести и эту Ельцинскую гнусь прекратить. Я здесь две недели, на работе взял месяц за свой счёт. У нас хоть год бери, только обрадуются. Сидим без смысла, финансирование банда эта урезала по самые помидоры, зарплату мизерную платят, а на оборудование, реактивы, штаммы голый ноль, свет даже отключали! Ну, за нас с вами и за хрен с ними! Какая работа сейчас в Москве, о чём ты. Меня сосед позвал в охрану Верховного Совета записаться, он при нашем депутате помощник, перспективу обещает.

– То-то я смотрю, камуфляж на тебе стрёмный. А почему форма не ментовская?

– Камуфляж я сам покупал, мы добровольно охраняем, самооборона Белого дома, но я уже неделю у Макашова порученцем, законность восстановим, тогда и одену форму с новыми погонами. Буду майором, если наша возьмёт.

– Ладно хоть не генерал-майором. Миш, ты перепил или недоел? Давай за отсутствующих здесь дам! Упало? Вставай, поехали на вокзал, себе билет возьму и тебя на электричку посажу, домой езжай, нечего тут охранять, нет ничего ценного в Белом доме.

– Правильно, поехали! Поехали в Наро-Фоминск, в Кантемировскую дивизию! Приказ повезём от министра обороны командиру 12-го полка. Немедленно выступить на защиту конституции! Нас «Уазик» ждёт, только позвонить. Я как тебя увидел, понял сразу – знак! Там знаешь кто сейчас командир? У нас был ЗНШ, помнишь? Значит и он тебя помнит, ты же на виду всегда был в полку. С тобой мы точно танки сюда приведём и раздавим эту.., этих тварей ельцинских. Где телефон?

– Ладно, давай ещё по одной и посидим. Вы там что курите такое или Хасбулатов вас из своих запасов угощает? Башню снесло у тебя совсем, не рыпайся, Миша, никуда я не поеду, особенно с тобой. Капитана того помню, если он меня просто так в своём полку увидит, то застрелит, а если мы ему твой приказ покажем – расстреляет перед строем с особенным удовольствием. А тебя повесит. За яйца! Затем, что весь ум у тебя там. Давай, за мои золотые погоны, за твои голубые глаза… Стыдно смотреть, ты же научный работник, а повёлся на такую шнягу. Про колесо истории помнишь разговор? Так вот, Миша, оно оборот сейчас заканчивает. В 1917 Советы победили правительство, симметрия мира требует, чтобы в 1993 году правительство победило Советы, понимаешь? Совсем ты без меня пить разучился, ни хрена не понимаешь. Давай добавим и сразу прояснится на доске. Я агитатором в войска не поеду и тебя не пущу.

– Не буду я с тобой пить, чугунок. Струсил – так и скажи, нечего тут словоблудием заниматься. Не поверю, что ты можешь быть за Гайдара с Чубайсом. Просто ссышь.. Ельцин страну развалил, народ ограбили, разворовали всё с этой приватизацией, дети голодают, бандиты грабят, азеры черножопые везде торчат, евреев половина правительства, а ты тут про симметрию мне свистишь.

– Как хочешь, а я приму на грудь и отвечу по пунктам. Знаешь ты всё, а ни хера не понимаешь. Во-первых, страну просрали коммунисты. Ту страну, Миша, развалил Горбачёв с нашей помощью. Ты 12 июня 1991 года за кого голосовал? Ты 19 августа здесь не был? А хотел? Второй раз Белый дом защищаешь от того, кого поддерживал в первый, а жалуешься на развал. Разруха в головах, Миша, конкретно в твоей голове. Отдельно взятое коллективное слабоумие.

Во-вторых, забота о детях – дело родителей. У тебя дети есть? Где-нибудь не считается. Моя семья голодать не будет, пропитание своих детей я никому не доверю, понял? Найди себе жену нормальную, на восьмом месяце руку ей на живот положи, ребёнок ножками бьёт, озноб по коже, Миша, горы готов свернуть для них обоих, а у вас, пустоцветов, всё дети голодают, чужие…

В-третьих, я из евреев вижу только Кобзона, но я его с детства вижу, привык. Гайдар из Москвы, но через Арзамас, внук русского писателя Бажова и советского писателя Голикова, сын того Тимура, у которого команда была, он нам почти ровесник. Миша, ты родину любишь? Давай за Родину, а? Молодец, встряхнись и послушай.

Почему ты думаешь, что Гайдар любит Родину меньше, чем ты? Он делал не то, что хочет, а то, что смог. Может быть, Миша, он просто выше сидел и ему дальше было видно, не думаешь так? А почему ты про людей всегда плохо думаешь? Заметил сразу, нашёлся повод спросить.

– Всё равно грязь одна, обман кругом, Россия гибнет, а ты в сторону сваливаешь! Ты же присягу давал. Я присягу помню!

– Я тоже помню, но присягали мы другой стране, про присягу надо было в августе или сентябре 1991 года вспоминать. Или в декабре. Вспоминал? Если бы у Горбачёва был характер, начал бы он войнушку с прибалтами и СССР ещё бы сто лет стоял! Точно 1917 год, как Николай, первым от присяги освободился и нас освободил. Последним генералом в России был Корнилов, остались одни военные. Хотя генералов полно, наш комдив целый генерал-полковник, наш полкан уже генерал-лейтенант, погоны есть, лампасы есть, а команду Родину спасать дать некому! Наш бы комбат в августе 91 этот Белый дом сразу же в асфальт закатал. Давай за Кочкина, часто я его вспоминаю, много раз его подходцы мне помогали. И ещё помогут, и тебе тоже помогут. Будь!

– Чё ты несёшь, как «генералов нет», а Руцкой? Макашов – настоящий патриот, истинно русский, почему ты их приказы не выполняешь? Они же за Россию…

– Их приказы незаконны, они сами это знают. Да, по закону Хасбулатов главный, но Ельцин сразу был главнее и сейчас он законнее. Легитимность это называется. Вот посчитай – за него голосов было 58 миллионов, а за каждого из этих депутатов тысяч по 150. Можешь не считать, всё равно в революцию законы не действуют. Правда, у нас контрреволюция, но всё равно, не действуют. А генералы твои поздно взялись и не туда пошли. Руцкой – лётчик, им точно с земли управляют, он так привык. Мы сейчас как стрела в полёте, а Макашов твой хочет нас обратно в колчан засунуть. Мы же там были уже, Миша, нам не понравилось и мы вырвались. Мы летим! Тебе нравится?

– В пропасть летим, чему радоваться? Пусть стрела, но стрела должна в цель, а мы куда? Осталось там? А то я сбегаю. Ещё литр! Да ты охренел, мне с утра на дежурство, моя смена…

– Забудь. Давай за цель. Ты правильно приватизацию ругаешь, из государственной собственности нам могут достаться только кирзовые сапоги. Я этот гадюшник изнутри знаю, сам соучастник распродажи Родины. Только никто не видит, что приватизация заводов не конец, а начало. Так жизнь устроена, что собственность перетекает как вода, движение собственности и есть рынок…

– Что?!?! Так ты сам приватизируешь, а мне тут лапшу развешал. Ты за деньги, падла! Убью, с..

– Отдохни, пистолет я приберу пока, от греха подальше. Ещё хочешь? Добавлю с удовольствием. Испортил ты песню. Удивляюсь на Ельцина, как он ваш гадюшник терпит до сих пор. Вы же сразу стрелять начнёте, огрызки, от страха стрелять и танками давить. Больше не налью, иди на хер на смену, дежурь. А этот где взял? Выдали. Ну ещё выдадут, оружия, похоже, вагон у вас, если даже тебе хватило. Не зли меня лучше.

– Ты за деньги, я думал, ты дурак просто, а ты за деньги, прихватизатор. Враньё сплошное, «стрела в полёте», а ты за деньги просто продался. Всё на деньги поменял, всё, я к тебе с надеждой, а ты…

– Я технический персонал, делопроизводитель, сейчас курьером работаю, документы привёз, тебя, придурочного, встретил на свою голову. Болит? Держи полстакана сразу – и спать!

– Пойду я. Пистолет отдай.

– Который час? Уже полодиннадцатого! Ничего себе, поспали мы с тобой. Как голова? У меня аналогичный песец. Осталось там? О, бутылка ещё, совсем мы ослабели на гражданке. Будешь? Ты же обидчивый, мог бы гордо отказаться, а не пить с врагом трудового народа. Пистолет твой я выбросил ночью в мусорку. Миша, похмелись и послушай. Ты вчера вроде за добавкой собирался, пошёл бы в ларёк, там вечером ментов было немеряно, тебя тормозят, ствол на тебе – и куда? Правильно. Считай, что ты в СИЗО отдыхаешь. Документы с собой? Поехали ко мне, на два билета хватит как раз, поживёшь недельку, квартира большая, а тут всё и так рассосётся…

– Я друзей не бросаю. Верни пистолет, у тебя рука не поднимется оружие выбросить. И патроны.

– С такими друзьями врагов не надо. Пистолета нет, а последний разговор к тебе есть. Не вовремя ты перестал думать своей головой. Приватизация скоро закончится, а жизнь только начинается. Из имущества мы ничего не получим, зато можем приватизировать судьбу. У каждой стрелы – своя цель, Миша! Давно пора перестать ходить строем.

– Ты себя слышишь? И веришь этому бреду? Нас ограбили, обманули, бросили..

– Вот, вот точное слово. Нас бросили – и слава Богу! Власти не до нас, а без властей мы свои проблемы быстрее решим, пока некому мешать. Тебе 33 года, здоровый, с головой, образование хорошее – ну неужели ты сам себе жизнь не построишь?

– Да не хочу я свои проблемы решать, надо власть правильную установить и порядок навести..

– Правильной власти не бывает, порядок выстраивается снизу, наведи его сначала вокруг себя, семью заведи и сразу цель появится, даже не одна. В едином строю воевать хорошо, но не жить. Давай попробуем питаться плодами рук своих и молиться Богу. Давай, Миша. перестанем в стаи собираться и начнём каждый отвечать за свои дела. Да, верующий, вот тебе крест, дети крещёные, конечно. Это не страх, это надежда.

– Оружие верни и проваливай, не мешайся под ногами. Как тебя скрутило, про веру заговорил, про Бога вспомнил, противно слушать.

– Мусорный бак на улице справа от двери, поройся, патроны там же, россыпью. Не хочешь слушать – не надо, удачи тебе желать не буду, если повезёт и уцелеешь, адрес знаешь, приезжай, если что, но без оружия. Я на вокзал.

Прошло 22 года, ни звонка, ни гудка. Может, повезло дураку. Пистолета в баке, конечно, не было. Рука не поднялась.

«…Тут я доподлинно узнал, почём она, копеечка..»

Явное недовольство директора бегством из Москвы без документов забылось вечером 3 октября, когда Первый канал прекратил вещание «по техническим причинам». Телекартинка танкового обстрела (приказ дошёл до танкистов через легального министра обороны) Белого дома 4 октября окончательно примирила Сорокина с совестью, но не с директором.

6 октября 1993 года Сорокин ознакомился с приказом, в котором он назначался старшим команды по переходу недостроенного корабля в порт Калининград. Тут же вызвали на совещание по перегону к Главному Строителю завода. Костюм и галстук на фоне брезентовых роб, свитеров и валенок с калошами выглядел неуместно. Сорокин притулился с краешку и начал вникать. Все мужики были знакомые и трезвые, но речи вели о делах непонятно – неприятных.

– Херня все эти ваши нормы, дайте мне ещё два трактора отходов, мы на Балтике задубеем

– Цемента мало даёте. Как его хранить в бумажных мешках в сырости? Пусть в цехе ящик с крышкой сварят за рубкой, место на палубе позволяет, я прикинул.

– Средства связи с берегом можно задействовать?

– Рации корабельные под пломбами, вскрывать их имеет право только принимающий экипаж. Спрячьте рации поглубже и от воды защитите. Получите каждый СПШ-26 с коробкой ракет и спасательных жилетов согласно численности.

– А численность какая должна быть? Я семерых не найду, мало желающих в цехе.

– Я тебе добавлю, народ есть. Условия хорошие, зарплата, премия, питание бесплатное, паёк получите, командировочные выдам и лично каждому из вас – по канистре спирта.

– Штормовые комплекты выдайте, на моём заказе даже палубы нет.

– Временно деревянную набросайте, что мне вас учить. Печки варите сразу, трубы чтоб с вьюшками, а то не натопишь, рухляди побольше и месяц спи. Ты же лагом пойдёшь, все заботы на буксире.

– Лыжи с палками надо, пусть спортбаза выдаст, вдруг прихватит мороз на Ладоге, как до берега добираться будем…

Совещание закончилось, Сорокин остался сидеть, подавленный перспективой ледовых походов по тонкому льду. Главный строитель перебирал бумаги. Вздохнул.

– Мастер из цеха отказался по семейным обстоятельствам. Директор на тебя приказ подписал и в Москву уехал.

– Я, Анатолий Васильевич, не переходил ничего шире Ленинградского проспекта и не собираюсь переходить впредь. Судостроитель отказался, а социолог справится?

– Да дело нехитрое. Корпус выпустим, в него сложим трубы, двигатель, механизмы, отходов из лесопильного цеха навалим, печки есть, условия хорошие, только топи. Буксировка лагом, твоё дело порядок на борту поддерживать и на природу любоваться.

– Простите, я понял почти всё, но зачем там цемент?

– Так корпуса, бывает, текут по сварке, вот цементом щели замазывают и потом воду надо будет откачивать. Спасибо, напомнил, фонари надо записать и вёдра с ковшами…

Судьба Нельсона, даже Манделы-мученика, не привлекла и Сорокин уволился. Много позже он узнал, что потерял. Наняли на переход экипаж отпускников из речного порта, вышли только в ноябре, Каму-Волгу – Волгобалт прошли штатно, на Ладоге ударили ранние морозы, через Шлиссельбург проскочили последними, скатились по Неве и окончательно вмёрзли в лёд перед мостом лейтенанта Шмидта. Кончились дрова, спирт и деньги. Отбили телеграмму на завод. Через три дня в центр Питера прибыл КАМАЗ – самосвал с дровами, рядом с водилой сидел зам. директора с портфелем денег. Дрова свалили на набережной, начали перетаскивать на борт и тут же затопили печь. Для растопки на заводе заботливо приготовили обрезки судовой изоляции, горит как порох, но сильно дымит. Чёрная завеса под окнами Эрмитажа не могла остаться незамеченной даже в 1993 году (или особенно в 1993!). На место возгорания прибыли пожарные, милиция и из Смольного. Милицейский генерал орал так, что пожарные вызвали «Скорую», на всякий случай. Рефлекторно шаря по бывшей талии в поисках кобуры, генерал горько просипел человеку из Смольного, невысокому блондину с покатыми плечами борца: «Видите, какой народ! Везде знаки, проезд грузовым закрыт ещё с Восстания, а это чучело только одно бормочет – „ребята мёрзнут, начальник велел, сейчас уберём“. Так, ты без прав, КАМАЗ на штрафстоянку, этих поджигателей всех под административный арест!». «Ну зачем так строго, люди издалека приехали, молодцы, своих не бросают, у них обстоятельства такие особые. Грузовик из центра города проводите, а остальное мы решим». К вечеру пришёл буксир с ледоколом, утащили чадящий корпус в порт, сдали под охрану и чумазая, пьяная и счастливая команда разбежалась искать счастья. Поиски прошли с частичным успехом.

Сорокин впервые уволился «в никуда», ему 34 года, ИП «Консультант» заказов не имеет, никто платных советов не спрашивает и консультаций за деньги не хочет. Все всё и так знают. Без денег. Небольшие накопления буквально сгорели. В ночь на 9 мая 1993 года случился пожар в родительском доме, оштукатуренные стены устояли, а крыша сгорела, пожарные спасли дом, отец пытался им помочь и в горячке получил сильные ожоги ступней. Новый экономический порядок Сорокину понравился. Сбережения «на чёрный день» родителей, помощь троих сыновей и страховка позволили восстановить жизнь за 22 дня. Отец вернулся из больницы и не узнал дома – вместо старой коньковой крыши новая светлая мансарда, двор перекрыт общей крышей вместе с гаражом, горелые пятна спрятаны под обшивкой. Сорокин взял с боем на работе отпуск и спал по четыре часа в сутки, деньги летели веером, но ничего не надо было искать, просить или добывать, всё можно просто купить и просто нанять бригаду хороших мужиков с инструментом.

В октябре 1993 Сорокин не стал искать работу, а сразу начал искать возможности заработать. Возможности были, но требовалась отвага и уверенность в себе. Знакомство с практикой пионеров предпринимательства вызывало чувство гордости за ум, решимость и сообразительность земляков. До сих пор встречаются суждения о врождённой инертности, пассивности и зависимости населения страны от указаний власти. Эта ложь опровергается легко, если просто перечитать газеты той поры. Вот примеры бизнес – творчества не из газет.

На заёмные (у тёщи) деньги сосед накупил электрических утюгов, набил ими два огромных «челночных» баула, поездом добрался до Бреста, пешим ходом явился в Польшу и на барахолке в поле сумел их продать. Вопрос: «Что делать в Польше с толстой пачкой злотых?» вводит в недоумение сегодняшних эффективных менеджеров, они знают, что всё нужно переводить в доллар и не знают больше ничего. Токарь – револьверщик родного Завода злотые не пропил, не потерял и сам не потерялся. Один баул заполнил польской косметикой, дома выставил жену на рынок торговать и через неделю увёз утюги в Польшу уже на купленном «каблуке».

Одноклассник продал отцовский «Запорожец», купил два соседних гаража и открыл автосервис, где работает день и ночь уже 25 лет, теперь вместе с сыновьями.

Люди с весёлой отвагой искали (и находили!) мифические швейные машины Зингера 1908 года с платиновой пластиной, скупали списанные армейские грузовики и заменили собой автопредприятия по перевозкам, гоняли машины из Германии, банные веники заготовляли вагонами, продавали грибы «лисички» центнерами, меняли желчный пузырь свежедобытого медведя на «Волгу», разводили скот и торговали мясом, делали мебель в сараях, лили стеновые блоки, мастерили лодки на продажу и строили, строили, строили. И всё ещё строят и конца строительству, слава Богу, не видно.

Сорокин подрядился валить лес. Сельские учителя получают дрова бесплатно, но эта бесплатность стоит немало для небогатых местных бюджетов. «Дровяные» делянки вырабатывали ещё с отцом, теперь пригодился опыт и знание отличий кубометра простого от «плотного». Лесоповал удачно устроился рядом с делянкой деревообрабатывающего комбината. Лесорубы ДОКа дело знали, но имели проблемы с мотивацией труда. Сорокин лес валил сам, свалить лесину – отдых, а не работа. Работа начинается с трелёвки, потом сучки, кряжевать и грузить. Лесник знаком, мастер не против, но техника работает только на спирте «Рояль». Мужики в лесу строго блюли свои правила, без заказчика не пили, с 21 октября 1993 года по 10 марта 1994 не случилось дня без гранёного стакана вовнутрь. Жена и печень очень недовольны, но делянка зачищена, сдана, в последний день работы четыре Камаза – вездехода увозят в Татарию напиленный по размеру штабель хвойных брёвен, которые росли меж дровяных берёз и осин, но в дрова не попали. Плановые рейсы машин с дровами позволяли кормить семью, а сверхплановый остаток превратился в первый личный автомобиль марки «Таврия». Когда трезвый Сорокин первый раз приехал в садик забрать детей, лучшей наградой тогда и уже до самой смерти стала похвальба шестилетней дочери перед подружками: «Мой папа всё может! Он машину купил и ездить умеет!».

Весной с лесом пришлось попрощаться, но привычка к своим деньгам осталась уже навсегда. Обретённая мобильность раздвинула горизонты, Сорокина наняли оформить документально итог акционирования Заречного торга и разделения его на части. Процесс оказался далёк от завершения и затянулся, Сорокин вначале устроил туда на работу жену, а затем использовал свои четыре ваучера и стал акционером одной из частей бывшего торга. Давняя догадка подтвердилась: последствия акционирования для конкретного предприятия не смогли предвидеть даже организаторы этой лотереи. Началась большая русская рулетка.

Известный экономист и немного писатель Николай Шмелёв летом 1993 года выступал на платном семинаре для руководителей промышленных предприятий.

Больше сотни серьёзных мужчин битый час хмуро слушали московские сплетни и ждали времени, отведённого на вопросы. Дождались, вопрошающих оказалось много, а вопрос один: какие отрасли или заводы имеют большую перспективу, какие акции надо покупать? Шмелёв ударил по Гайдару, но его попросили не отвлекаться. Шмелёв привлёк в союзники Явлинского (заочно) и приоткрыл завесу тайны: с точки зрения единственно верной, самой мировой, экономической теории наибольшая норма прибыли достигается при уменьшении затрат на единицу продукции, то есть лучшие перспективы на прибыль имеют предприятия с налаженным массовым либо крупносерийным производством. «Выводы делайте сами, господа» – завершил столичный гость и откланялся.

На обратном пути Сорокин сказал, что где-то уже слышал или читал подобное и мысль не кажется оригинальной. Директор тяжело вздохнул: «Это он свои „Авансы и долги“ снова пересказывает. Все уже поняли, что прибыль самое главное. Вопросы были о другом: где эту прибыль искать? Опять ничего понятного не услышали. Похоже, сами они не знают ни хрена. По ихней науке самое прибыльное – продать завод на металлолом. А дальше? Разовая прибыль – грабёж и убийство любого производства».

Похожие семинары, видимо, проводили и решительные мужчины в малиновых пиджаках и получали те же советы за гораздо большие деньги. Они стали владельцами гигантов и лидеров социалистической индустрии и узнали, что производство никак не похоже на казино, каждый вечер «бабки» с кассы не снимешь. Начинать дело часто приходилось с оплаты гигантских долгов, а долги отдают только трусы. Очень скоро выяснилось, что урвать собственность, сохранить собственность и нарастить размер собственности – совершенно разные профессии. Ради справедливости, в оправдание экономистов – «рыночников» нужно сказать, что картину реальной экономики 90-х годов мог нарисовать только И. Босх. Или Ф. Гойя. Никто и в страшном сне не мог представить, что государство установит цены на все энергоресурсы для производства выше, чем цены для населения. (В СССР тариф для населения был 4 копейки за кВт/час, а Завод платил только 2 копейки за кВт/час).

Опытным путём выявились отрасли неэластичного спроса: производство пищи, первый передел сельхозпродукции, ритуальные услуги и, разумеется, торговля. Торгуют все! Сорокин работал директором торгового акционерного общества семь лет и смело считает их для себя за 14.

Благодаря Гайдару, исчез заповедник государственных цен, перестал работать насос сверхприбылей, позволявший (из интервью бывшей и будущей актрисы Марии Шукшиной газете «КП» в бытность брокером биржи «Алиса») продавать автомашину «Волга» за 220.000 рублей при госцене в 11.500 рублей. Из торговли исчезли самые наглые, считавшие «отскок» меньше 300% ниже своего достоинства.

Сорокин принял на себя осколок типичного предприятия советской торговли со складами, овощехранилищем, гаражом и даже подсобным хозяйством. 17 магазинов, кафе и закусочных («Торговые точки») разбросаны по разным закоулкам, работников в начале пути насчитывалось почти 400 человек.

К счастью, всю тяжесть нового дела разделила жена – товаровед по профессии. Она вела сам процесс продаж, требования СЭС, закуп товаров, контроль за работой «точек» и проведение ревизий. Сорокин распределял платы, набирал и увольнял работников, контролировал технические и строительные работы и вёл хлопотную «внешнеполитическую деятельность»: договора, переговоры, конфликты, в том числе судебные разбирательства, и всякие чрезвычайные происшествия и нештатные ситуации.

Вся эта договорная суета, сопровождаемая несоблюдением сроков поставок, сроков оплаты, долги, пени, переговоры, поездки, поиск новых поставщиков и борьба с вечными монополистами – местная власть, энергетики, связисты, милиция – отнимали много сил и времени, но приносили какой-то результат, давали моральное удовлетворение.

Главной проблемой оказались «кадры» и связанные с ними внезапные бесконечные чрезвычайные происшествия. Водители топили автомобили с грузом в реке, уходили в кювет и переворачивали машину с 300 ящиками водки, совершали ДТП без жертв, но с огромным ущербом, ломались в самых разных местах в самое неподходящее время. Тут же ломали станки, оборудование и инструмент ремонтники-строители, выходило из строя холодильное оборудование одновременно с отоплением и всё это вместе с непрерывным стяжательством, воровством и пьянством. На этом фоне недостачи в магазинах перестали быть причиной долгих разбирательств, сумма просто взыскивалась из зарплаты продавцов и жизнь текла, как дурной сон про беличье колесо.

Сорокин подавил инстинкты собственника и начал хозяйство сокращать. Продал склады, отдал в зачёт налогов овощехранилище, ликвидировал подсобное хозяйство, ужал штат конторы, купил компьютеры и нашёл специалиста (заводского) по их обслуживанию. Продали «Камаз», на металлолом пошли ЗИЛы и ГАЗы, появились Газели. Жена вместе с торговым отделом смогла организовать поставку товаров «из кузова» прямо в магазины, минуя склады (такая миниреволюция в торговле).