Текст книги "Аваддон. Записки демона"

Увидев склонившееся надо мной лицо Ярославы, я готов был заплакать от счастья. Оказалось, что проспал я до обеда. Тарелка грибного супа и стопка перцовой настойки окончательно вернули меня к реальности. А реальность, между тем, перестала быть прежней. Я вспомнил о вчерашнем разговоре, показавшемся мне столь же нелепым, как только что увиденное во сне. И стал ждать звонка.

Первым заданием… Нет, первой деликатной просьбой, как это называл Вежливый, была ликвидация некоего Фетишина, по словам Вежливого – киллера, еще в начале 2000-х натурализовавшегося в Канаде.

– Это вам для облегчения задачи, – сказал Вежливый, нежданно явившийся ко мне на работу. Он положил передо мной диск, на котором зеленым маркером была небрежно начертана буква «Ф».

На диске было краткое досье преступника и богатый фотографический материал, привет из веселых 90-х – снимки отработанных киллером Фетишиным бизнесменов и чиновников, любительские фото экс-душегуба в сауне с шалавами и на фоне аккуратного особнячка с белоснежными колоннами – уже с канадской женой.

– Это вам аванс. Так сказать, на первое время, – добавил Вежливый, протянув мне пухлый конверт. Полагаю, с этой работы вы можете уходить.

Оглядев стены караулки, белевшие разводами плесени, он брезгливо поморщился, не переставая улыбаться. Я вскрыл конверт. Его содержимое составляло мою зарплату за год работы охранником на Обводном канале.

– В случае успеха, гонорар, разумеется, будет значительно больше, – улыбнулся Вежливый.

Досидев смену, я уехал в Сиверскую, где меня ждала Ярослава, и приступил к работе, в результативность которой совершенно не верил. И все же, было интересно проверить, так ли уж заблуждаются мои новые знакомые, поверившие полусумасшедшему педерасту из поезда Петербург-Ярославль. Исходя из прежнего опыта убийств, если это все-таки были убийства, нужно было вызвать в себе чувство острой неприязни к конкретному человеку и искреннее желание вынуть его из теплого лона жизни. Я раз за разом отсматривал фотоматериалы с изображением фетишинских жертв и пытался сосредоточиться на мысли о чудовищности его деяний. Более всего меня злила фотография с расстрелянной семьей – молодой симпатичный коммерсант лежал, навалившись на тело своей мертвой жены. Обоим, судя по всему, было немногим более двадцати. Остальных было не особенно жалко – на снимках в лужах собственной крови валялись какие-то раскормленные боровы характерной криминальной внешности.

Мои моральные усилия возненавидеть Фетишина ни к чему не приводили. Это был обычный киллер – работа у него была такая. Время его породило – не будь этого постсоветского бардака, точил бы он детали на заводе или катался по просторам Советского Союза вагонным проводником. Я долго лазил по Интернету. Вежливый не обманул, о Фетишине кое-что писали в газетах – это действительно был наемный убийца, работавший сразу на несколько криминальных группировок. Судя по всему, в Канаду он сбежал не столько от российской Фемиды, сколько от своих бывших заказчиков. Что-то там у них произошло.

Волей-неволей я увлекся криминальной историей 90-х. Даже заказал через Интернет книжку «Бандитский Петербург». Пересмотрел фильмы «Брат» и «Русский транзит». Но все это лишь отбрасывало меня назад. Погружаясь в муть того позорного десятилетия, я напитывался его соками и начинал мыслить его категориями. Собирательный образ киллера из 90-х был лишен какой-либо моральной окраски – убийца был лишь исполнителем чужой воли. Он производил смерть, как мороженщик производит мороженое, а булочник – багет. «Не мы такие – жизнь такая», – вот фраза на все времена.

Но однажды, бродя по Сети, я наткнулся на древнюю газетную заметку об убийстве генерального директора некоего инвестиционного фонда. В день убийства рядом с молодым коммерсантом оказалась его жена, которая была на пятом месяце беременности. Я сравнил газетный снимок с фотографией из конверта. Сомнений быть не могло – несчастный директор инвестфонда пал от пули Фетишина. Как знать, быть может, он это заслужил. Но стрелять в беременную женщину… Только с этого момента мое отношение к душегубу приобрело, говоря языком протокола, характер личной неприязни. В какой-то момент я понял, что приговорил его. Импульс был послан. Этого было достаточно – больше я не занимал свое внимание персоной этого эмигранта.

Не знаю, был ли от всего этого толк. Только однажды позвонил Вежливый и сказал: «Спасибо, Лев Дмитриевич. Вопрос Фетишина закрываем».

Недели две меня не тревожили. Потом предложили прокатиться в центр города «кое-что посмотреть». Оказалось – квартиру. Впрочем, слово «квартира» в данном случае не отражает сути. Мне показали барские пятикомнатные апартаменты в центре города, в новом доме с консьержкой, похожей на аристократку. Всё здесь было новое, только что из магазина – включая стильную мебель и посуду на кухне.

– Квартира хорошая. И к нам поближе. Считайте это служебной жилплощадью, но с правом приобретения в собственность. Несколько лет работы, и она ваша. А пока – живите и ни в чем себе не отказывайте.

Я взял связку ключей с тяжелым брелоком в виде крепостной башни, но переселяться не торопился. Что было сказать Ярославе? Что соврать на этот раз? Как объяснить всю эту роскошь – эти камины, этот огромный балкон с открыточным видом, эту пахнущую свежим деревом сауну, эту ванну с джакузи, больше похожую на бассейн? Время от времени я приезжал сюда – побыть в уединении. Втайне от Ярославы уволившись с работы, коротал дни за бутылкой текилы и хорошей книгой. Блаженствовал в сауне, отмокал в ванне. Хотя почувствовать себя дома я еще долго не мог, вечная ностальгия по центру города, где прошло детство, делала свое дело – я довольно быстро привязался к новому месту. Хотя, привыкнуть к чрезмерным габаритам этой квартиры я не могу до сих пор.

Вторая «деликатная просьба» Вежливого по своей сути не отличалась от первой. Правда, масштаб личности, которой на сей раз предстояло переселиться в лучший мир, был покрупнее. Следующий заказанный мне персонаж тоже происходил из достопамятных девяностых – правда, к уголовному миру он не принадлежал, как не был ни коммерсантом, ни политиком.

Задача облегчалась тем, что на этот раз в разработке был не бездушный ремесленник, воплощавший в жизнь чужие злоумышления, а вполне самостоятельный деятель, автономный источник зла, сам решавший, кому жить, а кому – нет. То был человек с двумя высшими образованиями, обладатель докторской мантии, автор многочисленных публикаций по языкознанию. Фамилию его мне не назвали – для меня он был просто Филолог.

– У него звериное чутье. Он совершил оплошность, понял, что погорел, и исчез. Растворился без следа. Не исключено, сделал пластическую операцию и обзавелся фальшивым паспортом. Очень хитер и осторожен.

Одиннадцать лет Филолог не давал о себе знать, а минувшим летом сразу в нескольких городах России – в том числе и в Петербурге, нашли трупы женщин, которых, судя по почерку, убил и изнасиловал один и тот же маньяк. Все – не старше тридцати лет, у всех вспороты животы, вынуты внутренности и по-гуинпленовски разрезаны рты. Это в точности повторяло почерк загадочного Филолога. Тогда, в 2003-м, одна из девушек чудом вырвалась из когтей маньяка и сообщила в милиции не только приметы, но и фамилию, имя и отчество изувера. В диком мужике, напавшем на нее в Павловском парке, перепуганная студентка узнала своего университетского преподавателя, читавшего спецкурс по поэтике Пруста. Но когда сыщики кинулись на квартиру служителя науки, его там не было. Жена маньяка билась в истерике, дети плакали – отец семейства ушел на вечернюю прогулку и не вернулся.

– Столько лет скрывался, таился, но видно, не смог совладать со своей дьявольской страстью. Он очень, очень опасен. Если подумать, сколько еще девушек могут стать его жертвами, – морщился Вежливый, раскладывая передо мной фотографии освежеванных женских тел.

Я вспомнил Ядвигу в гробу. Рот у нее был явно зашит – старания похоронных гримеров не смогли скрыть полностью ту жуткую косую улыбку, с которой моя любовница уходила в землю. А что если и она попалась в лапы Филолога? И если это так, то я сам скрестил их пути в аллеях Сосновского лесопарка.

Так или иначе, с Филологом проблем не было – такой вызывал четкую эмоциональную реакцию: «Задавить гада». Тем более, что сам Бог велел отомстить за растерзанную любовницу, даром что очень осложнявшую мою жизнь. Впрочем, кто знает, что Он велел, а чего – нет…

В течение нескольких вечеров я разглядывал жуткие фотографии и сосредоточенно генерировал ненависть. Потом уехал в Сиверскую, где ждала Ярослава. Сентябрь был упоительно сухим и теплым – я ходил в одной рубашке. Когда после дождей пошли грибы, буквально не вылезал из леса. Вскоре нашу кухню и веранду украсили длинные гирлянды из сушащихся белых.

Однажды, вернувшись с полной корзиной, я застал Ярославу в слезах.

– Что это? Что это такое? – спрашивала она, показывая на пачку фотографий с освежеванными женскими трупами. – Ты не подумай… Я просто взяла постирать твою куртку. А там…

Что я мог ей ответить?

– Это новая работа, – сказал я как можно более будничным тоном и убрал рабочие материалы.

Настигла ли маньяка по прозвищу Филолог заслуженная кара, я не знаю. Во всяком случае, о новых убийствах, совершенных в его изуверской манере, мне ничего не известно. Мысль о том, что в ликвидации этого монстра я все-таки сыграл определенную роль, ласкала мое самолюбие – ведь какую-то пользу человечеству я все же принес.

У меня снова появилось много свободного времени. От мира я отгородился книгами. Самые надежные в мире стены – это стены из книг.

Когда я смотрю сериал «Семнадцать мгновений весны», мне всегда немного жалко мерзавца Клауса, которого Штирлиц столь хладнокровно шлепнул в весеннем лесу под Берлином. Этот провокатор был большой книголюб – как и я. «Сейчас обложусь книгами и буду читать всласть… Очень я люблю читать. Хорошая книга делает человека умнее, острее, я бы даже сказал, сложнее…», – с каким аппетитом он это говорил за минуту до смерти!

В сиверской библиотеке, в ворохе хлама, который я собирался сжечь в ржавой бочке, случайно отыскалась занятная книжка по демонологии, изданная еще до революции, и я, наслаждаясь дореформенной орфографией и старинными гравюрами, погрузился в историю князя мира сего, изложенную на удивление легким и веселым слогом. Сказать по совести, мой интерес к этой книге не был праздным. Когда вам постоянно говорят, что к легиону демонов вы имеете самое непосредственное отношение, вам volens-nolens придется проявить интерес к теме. Книга была лишена обложки и титульного листа, посему имя автора я назвать не могу. Но спустя столетие посылаю ему признательную улыбку.

Как упоительны (вот уж иначе не скажешь!) вечера у потрескивающей и гудящей адским пламенем печки, когда в руках у вас старая книга о Дьяволе и его кознях, а сами вы сидите в старинном кресле, как какой-нибудь Фауст, за неимением плаща завернувшись в дырявую занавеску! Особенно когда отрубают электричество, и в комнате зажигаются свечи! Именно так проводил я вечера в конце сентября, на несколько дней сделавшегося холодным и мокрым и окончательно загнавшего нас с Ярославой под крышу нашего обетованного дома. Там, в этом ветхом жилище я научился любить осень. Холодный ветер и дождь прекрасны, когда вы сами разводите огонь в печи и конопатите щели в стенах. Разве можно по-настоящему согреться у батареи в панельном доме? Разве можно получить там, в унылой городской квартире такое же удовольствие от рюмки водки и соленой сыроежки, от стакана черного чая в серебряном подстаканнике?

Сосредоточенное чтение о том, как веками человек продавал душу Дьяволу по самой низкой цене, наводит на невеселые размышления. Сколько идиотских сделок! Как легко обманывается человек, возмечтавший о могуществе, любви, таланте!

За вечерним стаканом вина меня охватил внезапный страх: а что если аз есмь не демон, в чем настойчиво уверяют меня окружающие, а всего лишь человек, походя обменявший душу на волшебную возможность радикально избавляться от помех на своем жизненном пути? Ведь чтобы стать контрагентом Дьявола, никакого акта купли-продажи, никаких символических манипуляций с пергаментом и кровью вместо чернил наверняка не требуется. Все совершается по умолчанию.

Действительно, разве в самом желании смерти для другого не заключается страшный факт предания себя в руки князя мира сего? Пусть не приблизив смерть ближнего, а только порадовавшись ей, почувствовав облегчение от нее, не записываем ли мы себя в длинный список должников Сатаны?

Несколько дней эта мысль занимала меня. Я не поленился выяснить, как обстоят дела с продажей душ Дьяволу в двадцать первом столетии. О, в век Интернета всё стало проще. Князь мира сего оказался «в тренде» и обзавелся агентами в мировой паутине. Теперь он ловил души гораздо более удобной сетью.

Меня весьма позабавил сайт некоего доктора Шуцмана, предлагавшего посреднические услуги для налаживания контактов с самим Люцифером.

«Я осуществляю магические ритуалы по продаже вашей души Дьяволу. Продаю Духа, который может исполнить три ваших сокровенных желания. Высылаю подробные рекомендации, для самостоятельной встречи с Дьяволом. Вы станете богатым и счастливым. Вы сможете прожить свыше 97 лет без болезней и печалей. Вас будут любить и уважать всю жизнь. Вы сможете осуществить, то о чем мечтали. После диагностики ценности вашей Души я предлагаю несколько вариантов для решения ваших проблем. Это позволяет быстро и поэтапно осуществить ваши сокровенные мечты. Вы получите неограниченную власть. Вы сможете стать всемирно известным человеком. Вы сможете получить легкие деньги. Всё будет зависеть только от ваших желаний. Возможно проведение ритуала на привлечение денег и богатства без продажи Души. Изменить свою внешность и стать красивой и обаятельной.

Внизу имелась сноска: «Только для лиц, достигших 21 года».

Прилагался образец договора (на особом бланке)

На сайте была рубрика «Истории успеха». Там счастливцы, уже воспользовавшиеся услугами мага, делились своей радостью (орфографию и пунктуацию пришлось поправить).

Проработал начальником смены на заводе более 15 лет. Здоровье подорвал основательно. Несколько лет лечился у разных врачей, истратил все денежные накопления, пришлось продать гараж и автомобиль… Но вылечится так и не смог. Решил обратится за помощью Дьяволу с помощью Доктора Ш. С его помощью моя жизнь стала приносить мне радость и счастье. Ушла в Ад, как он говорил, неизлечимая болезнь, и я чувствую себя двадцатилетним парнем, хотя уже за пятьдесят. Полученного наследства от дальнего родственника мне теперь хватит до глубокой старости.

Леонид Матвеевич Кузнецов г. Оренбург

Полтора года назад у меня обнаружили РАК. Врачи предлагали дорогостоящую операцию, на которую у меня не было денег. Жить мне оставалось 2 месяца. Пришлось обратится к Доктору Ш. Через месяц опухоль уменьшилась и боли полностью прекратились. Через месяца три я прошла повторное обследование и следов опухоли не обнаружили, не на приборах, не в анализах. Чувствую себя прекрасно, даже перестала болеть нога (была сломана в детстве) и ныла на непогоду. Единственно что плохо (если это считать), я полностью перестала видеть сны, и хорошие, и плохие… их просто не стало. Хотя сплю хорошо и высыпаюсь.

Марина г. Сургут.

Особенно умилил некий музыкант-самоучка, которому явился некто «Поганини».

С двенадцати лет я попал под воздействие рок-музыки. Характерными для жанра, созданного с помощью дьявола, стали «мистические» саунд и тексты песен и, философия хиппи, в частности идеалы любви и пацифизм. К сожалению, я был из не богатой семьи и мои родители не могли мне дать музыкального образования и помогать в покупке дорогих музыкальных инструментов. Однажды ко мне во сне явился сам великий Погании.

Он сказал, что в своё время продал свою душу за совершенное владение игры на скрипке.

Он посоветовал мне тоже заключить с дьяволом сделку о продаже своей души. На утро я проснулся, и по интернету нашел этот сайт. И без колебаний отдал свою душу за исполнение своего сокровенного желания создать рок-группу и прославиться на весь мир. В течение 3-х месяцев нашелся неожиданно спонсор и группа была создана.

Мечта моей жизни обрела реальность!!!.

Более всего повеселило меня описание ада, который оказался настоящим курортом. Его представляли прекрасной страной, где исполняются желания и при помощи некоего устройства можно настраивать желаемую погоду. Пленявшие воображение картины были составлены неким «очевидцем», каким-то чудом там побывавшим и при этом умудрившимся вернуться назад.

Скорее всего, создатели сайта – аферисты, рассчитывающие на склонных к мистицизму несчастных идиотов. А может быть – просто шутники. Так решил я. Но ночью, когда даже самое невероятное кажется вероятным, я вдруг подумал: а что если вся эта чепуха – никакая не чепуха? А что если средневековые бредни о чертях и об аде гораздо ближе к истине, чем мы привыкли думать? Вот так живешь, грешишь, и – ага! – попадаешь в адское пекло. Навсегда.

От этих размышлений отвлек очередной звонок Вежливого. Он был столь любезен, что приехал со своей вечной улыбкой и очередной деликатной просьбой в Сиверскую.

По чугунной винтовой лестнице мы поднялись в башенку с витражными стрельчатыми окошками, где у меня был своего рода летний кабинет – ветхий ломберный столик, гнутый венский стул и скрипучий диванчик. Ежась от холода, Вежливый раскрыл передо мной номер «Российской газеты». Я прочитал заголовок: «Бесчинства в Нижней Крынке. ОБСЕ зафиксировало новые захоронения мирных жителей под Донецком».

«Пока найдены три захоронения, в одном из них лежат тела мирных жителей, их обнаружили уже около сорока… В целом картина везде похожа: признаки обезглавливания тел, сквозные пулевые ранения, отрубленные конечности», – прочитал я далее.

– Они внутренние органы вырезали у живых людей, – добавил Вежливый.

Потом он вынул планшет. Я увидел человека в резиновых сапогах, с опаской и отвращением ковырявшего граблями месиво из степного чернозема и почерневших кусков человеческих тел. У одного из убитых руки были связаны за спиной. Страшный запах ударил в ноздри – воображение разыгралось…..

– Это настоящие, стопроцентные нацисты. Изуверы. Они сами этого не скрывают.

На экране замелькали руны, свастики в самых разных видах – на шевронах, касках, знаменах и – на коже в виде татуировок. Позируя перед камерой, два парубка прокричали: «Украина по-над усем!» и отточенным движением выбросили правые руки вверх.

Вслед за Филологом в мир иной должны были отойти сразу несколько злодеев. Матерые бандеровцы, ответственные за массовые убийства и пытки на отбитых у ополченцев территориях, лично ломавшие плоскозубцами пальцы пленным, вызывали сильные эмоции и самые искренние чувства.

Впрочем, я подумал, что люди, фотографии которых были выложены передо мной, могли не иметь ничего общего с военными преступлениями, совершенными на востоке Украины. Но своими сомнениями, разумеется, с Вежливым не поделился.

Отступать было некуда. Можно было бы, конечно, заявить, что работа проделана, но за результаты ручаться, дескать, нельзя. Или вовсе сбежать. К черту, уехать за границу и жить первое время на гонорары, аккуратно приносимые Вежливым в пухлых конвертах. При скромной жизни хватило бы как минимум на два года. Но с организацией, которую представлял Вежливый, лучше было не шутить. К тому же держала квартира, к которой я стал привыкать и намеревался когда-нибудь показать ее Ярославе…

Очередной жертвой демонических чар суждено было пасть некоему Владимиру Уткину, подполковнику ФСБ, разведчику, переметнувшемуся за океаном в стан врага.

– Он всю нашу агентуру сдал, сволочь, – рассказывал Вежливый. – Он заслуживает смертной казни.

Мне показали документальный фильм о предателях. Впрочем, кроме скуки он ничего не вызвал. Работать без эмоций было пока еще трудно. Я заставлял себя, через «не могу» генерируя ненависть. На помощь пришел алкоголь. После поллитра текилы я шатался по квартире и кричал: «Сдохни, гнида!».

Следующий кандидат в покойники, о котором меня деликатно попросили, был американцем. Я смутно догадывался, что рано или поздно состав моей клиентуры изменится, что все эти заурядные уголовники, маньяки и даже фашиствующие галицийские психопаты не могут всерьез интересовать такую контору. Я ждал, когда мне начнут заказывать американских сенаторов, генералов и ученых, и вот, это время пришло.

На фото лучезарно улыбался седой загорелый дядька лет шестидесяти, похожий на состарившегося Джеймса Бонда. За его спиной грозно топорщился белоголовый орлан с оливковой ветвью в одной лапе и пучком молний в другой.

– Заметьте, листочков на ветви тринадцать. Молний такое же количество. Чем не сатанинские символы? – сказал Вежливый.

– Получается, воевать мне предстоит против своих, – заметил я, вогнав Вежливого в минутный ступор.

Ведь развивая его мысль, получалось, что мы с этим американцем были из одного легиона. И вообще, карая преступников и прочих служителей мирового зла, не противоречил ли я собственной демонической природе? Я в шутку поделился этим соображением с Вежливым.

– Какой же вы демон? – смутился он. – Вы обладатель уникального дара и вообще… Считайте это божественной миссией.

– Известный вам авторитетный демонолог Семочкин утверждает, что я – черт.

– Но вы же наш черт, – горячо возразил Вежливый, к которому вернулось чувство юмора.

– Ваш, конечно, – согласился я.

Разговор состоялся в моей служебной квартире. На встречу приехал сам Святослав Игоревич. Это лишний раз подтвердило мои подозрения: всё, что было прежде – только проба пера, только репетиция.

– Сидит эта сволочь в Госдепе и гадит. Из-за него столько нагоду погибло – кошмаг, – начал шеф.

Вежливый, сопя, шуршал фотографиями. Несколько кукольных детских трупиков, видимо, извлеченных из-под руин, несколько отрезанных голов и тело, косо приколоченное гвоздями к деревянной крестовине. Потом Вежливый пустил видео, снятое, судя по всему, воинами Аллаха: здесь не было изощренных истязаний и средневековых казней – здесь был огромный конвейер смерти. Грузовики, набитые живыми людьми, подъезжают к песчаной пустоши. Люди лежат друг на друге, шевелящимися слоями. Потом сотни молодых мужчин покорно ложатся длинными рядами лицом в песок. Человек в черной маске с автоматом, идет вдоль голов и методично, с секундным интервалом стреляет – экономя патроны, одиночными. Один выстрел – одна смерть. Изредка машина смерти дает сбои – простреленные головы приподнимаются, шевелятся руки, кто-то с окровавленным лицом что-то кричит убийцам – судя по всему, просит добить. На фоне всего, увиденного прежде, эта массовая казнь казалась едва ли не проявлением гуманности. Счастье казнимых состояло в том, что смерть брала их оптом, а не в розницу – у палачей просто не хватило бы времени медленно убить несколько тысяч человек.

Рядом с автоматчиком идет знаменосец, осеняя страшную картину черным знаменем с белыми червячками арабской вязи. Всё это – под ритмичное пение на арабском – юный певец вдохновенно выводит ту же арабскую вязь нежным женственным голосом. И слово «кяфир» в этой жуткой песне звучит рефреном.

– Весь кошмар в Ираке, весь бардак в Сирии – из-за него и тех, кто с ним. Обама – так, ручная обезьяна. Настоящие кукловоды они. Сначала спонсировали этих ублюдков, а потом, когда они вышли из-под контроля, начали бомбить города. А главное – нефтяные месторождения. Видимо, это и была их главная цель. Да, сейчас они истребляют исламских фанатиков. Но на одного исламиста приходятся десятки погибших мирных жителей.

Со мной говорили как с ребенком. Мне не назвали даже фамилию этого американца. А если бы я поинтересовался – наверное, соврали бы.

– Вам действительно есть дело до детей в разбомбленных городах? – спросил я у Вежливого за бокалом коньяка.

– Нам до всего есть дело, – ответил он со своей неизменной улыбкой.

От всего этого иной раз хотелось куда-нибудь спрятаться. Но куда тут спрячешься? Осуществить свою давнюю мечту – зажить жизнью обывателя, не завися ни от чего – ни от людей, ни от денег, так и не получалось.

Между тем, с Ярославой мы жили уже как брат и сестра. К исполнению супружеского долга меня не призывали, сам же я постепенно перестал смотреть на жену как на объект полового притяжения. Лебединая песнь моего либидо была спета еще в июне – последний раз в жизни я занимался любовью с женой в духоте нашей пропеченной солнцем однушки, думая только о том, как бы поскорее закончить процесс и ускользнуть в душ. Полагаю, об этом же думала и она. Как ни странно, упразднив сексуальную составляющую наших взаимоотношений, я ничуть об этом не сожалел. Более того – мне кажется, наше супружество от этого только выиграло. Исчезла эта неловкая и унизительная обязанность – время от времени совершать совместную физиологическую процедуру, во время которой один получал кратковременное удовольствие, а другой, то есть другая в лучшем случае ничего не чувствовала. Да, Ярослава была совершенно холодна как женщина. Разбудить в ней самку за два года супружеской жизни так и не удалось (впрочем, я не особенно и старался). И это меня устраивало. Единственное, что лишало наши взаимоотношения истинной гармонии, был секс, и теперь эта помеха из нашей жизни устранялась.

Принуждать жену спать с собой мне никогда не хотелось. Да и вообще, потребности моего организма со временем стали значительно скромнее. Может быть, это Ярослава заразила меня своей холодностью. Может быть, сказывался возраст. Но скорее всего, это была какая-то фантастическая, неправдоподобная леность души и тела. Не только законная жена – все женщины вообще почти что перестали волновать меня телесно. После месяца диких оргий с покинутой мною Аделью Борисовной плоть моя как будто перебесилась. Распалялась она не часто, и «проблема штыка», как это когда-то называл Базилио, всякий раз решалась мною сугубо механически. Штык был воткнут в землю, война полов закончилась.

Забыть о нуждах тела помогал алкоголь. На даче я впервые познал всю прелесть тихого уединенного пьянства. Нет, слово «пьянство» – пожалуй, тут не подходит. Выпивал я не больше стакана крепкого алкоголя в день. Зато делал это почти ежедневно. Особую притягательность этому занятию придавала его секретность. И в саду, и в доме имелись тайники, где в темной прохладе меня ждали заветные склянки – винные, водочные, коньячные. Отправляясь погулять, я совал руку в дупло старого клена или заглядывал под старинный перевернутый чан. На закуску срывал яблоко или гроздь смородины. Несколько глотков, и моя прогулка, обещавшая быть просто приятной, становилась волшебной. Это было как в детстве – у меня была своя маленькая тайна, которую я оберегал, и был риск попасться, который придавал моей жизни приятную остроту. Если бы Ярослава узнала, она бы сильно расстроилась – поэтому я старался соблюдать особую осторожность.

Но она ни разу не застукала меня за этим занятием, мои схроны не были обнаружены, и даже легкий запах спиртного, ставший моим вечным спутником, в силу отсутствия между нами телесной близости оставался неуслышанным. Или Ярослава только делала вид, что ничего не знает?

До сих пор не пойму, как я мог мечтать от нее избавиться, да еще таким кардинальным способом. Не было и не будет человека, с которым так весело и тепло. Ярослава, где ты? Думаешь ли ты обо мне?

Да, мы жили с ней как брат и сестра, и относились друг к другу соответствующе. Хотя истинной сестрой моей всегда была смерть.

Наша бесполая жизнь с Ярославой могла бы быть идиллией, если бы не визиты из конторы. Меня мягко, но настойчиво заставляли смотреть жуткие, разрывающие сердце кадры и фотографии, узнавать вещи, о которых я предпочел бы никогда не знать.

Я и представить не мог, что в двадцать первом веке возможно подобное. Людей на моих глазах рассекали на части, сажали на кол, растворяли в кислоте, заживо жгли, насадив на одеревеневшее от страха тело автомобильные покрышки. Здесь, в блаженно-уютной осенней Сиверской, где теплый желтый свечной свет падал на страницы старых книг, все это казалось нелепой выдумкой, омерзительным пасквилем на человека. Но увы, все те, кто творил это, не были ни животными, ни демонами – они были людьми. Люди, смеясь, играли отрезанной головой в футбол. Люди, злобно крича, обливали бензином себе подобных, а те терпели и может быть, надеялись на спасение – надеялись до конца, до последней секунды, когда чиркала спичка и по полу начинали кататься живые факелы. Быть частью такого человечества я не хочу.

Будь я на месте Господа Бога, я, наверное, разом уничтожил бы все это зло заодно с его носителем. Исправил бы главную свою ошибку. Но что если всё это Ему нравится? Что если прав Герман Петрович, и нами управляет не Бог, а Некто иной, который, может быть, и не создавал этот мир, но безусловно, победил в борьбе за человека?

Можно ли писать стихи после Освенцима? Раньше я отвечал на этот вопрос положительно, я патетично горячился: не только можно, но и нужно – необходимо культивировать в человеке всё доброе и хорошее, иначе мы не выживем как вид, а если выживем – превратимся во что-то другое, отличное от божественного замысла о человечестве. А теперь говорю: вопрос поставлен неправильно – не нельзя и не можно, а попросту незачем, ведь в этом нет никакого смысла. Вся мировая библиотека, все интеллектуальные и нравственные подвиги горстки гуманистов не перевесят одной отрезанной головы.

Однажды я сказал Вежливому:

– Не утруждайтесь. Я смогу обойтись и без ваших психостимуляторов. Уберите эту мерзость.

– Ваш профессионализм растет прямо на глазах, – улыбался Вежливый, сгребая фотографии и лазерные диски обратно в портфель.

ГЕРОЙ УСКОЛЬЗАЕТ ВО ТЬМУ

Вчера опять тявкали на соседнем балконе. Эта крашеная болонка невыносима. Вызывала ментов на прошлой неделе. Приходили вежливые, обходительные. Всё же, такой дом, такие жильцы. Уважаемый Лев Дмитриевич… Непорядок. Нехорошо. Болонка тыкала им в нос коллективной жалобой. Я обещал больше не швыряться пустыми бутылками и не выходить на балкон голым. Обещал не ругаться матом и не мочиться на головы прохожих. Не разводить на балконе костров. Я повинился. Я посыпал голову пеплом от сожженных в пьяном неистовстве книг. Не смотря на свое могущество, я до сих пор испытываю трепет перед людьми в погонах.

Но во всем виновата она. Эта сука дразнит меня. Она выходит на балкон не для того, чтобы покурить, а чтобы устроить новый скандал. Унизить меня. Назвать алкашом и шизофреником.