Текст книги "Гималайский зигзаг"

– Конечно! – Акаш вскинул руки, словно призывая в свидетели всех богов на свете. – Конечно! Если сагиб посчитает возможным принять мою помощь, я сделаю все, все что в моих силах, чтобы остановить и достойно покарать эту негодную. И я, и мои друзья, которые есть во всех штатах Индии, готовы прийти на помощь столь достойному и уважаемому сагибу, столь великому ученому, как вы!

Все это он проговорил на одном дыхании, ни разу не сбившись и ни разу не остановившись, чтобы вдохнуть воздуха. Профессор даже руками махнул и важно надул щеки:

– Это то, чего нам действительно не хватало. Поддержка великого индийского народа! Оч-ч-чень хорошо! За-ме-ча-те-ль-но! Так вот, у меня есть план.

Акаш вытаращил глаза и наклонился вперед, олицетворяя собой полнейшее внимание. Алекс Енски нахмурился, понизил голос, выдохнул…

– Слушайте!..

В это время его сын уныло бродил по коридору гостиницы, чувствуя себя весьма препаршиво. Худшие его предположения сбывались – отец, кажется, в очередной раз задумал какую-то глупость. Гор приходил в отчаяние от того, что не в силах ни помешать, ни даже образумить родителя. С одной стороны, профессор мог попасть в какую-нибудь неприятную историю. С другой, окажись этот Акаш, к примеру, местным мафиози, у Бетси МакДугал могли начаться немалые проблемы. Восток!.. Впрочем, и на Западе обращение к уголовному миру, как аргумент в научном споре… Не может быть, профессор все-таки ученый, а не гангстер! Но если все же…

Их странная миссия начала приобретать весьма зловещие очертания, и Гор обругал себя за то, что не подумал об этом раньше. Отец хочет помешать Элизабет… Что значит, «помешать»? Сообщить властям? Послать по ее следу бандитов? Подсунуть в ее машину динамитную шашку? А он, Гор, даже не решился с ним поспорить!

«Странно, как же я раньше мог не осознавать этого? – вздохнул он, в очередной раз прохаживаясь на своих длинных ногах мимо невозмутимого портье. – Как я мог быть таким черствым сухарем, неужели на меня так влияет отец? И даже не сухарем – просто идиотом! Отца надо было напоить успокоительным, вызвать врача. И Бетси… Как она посмотрит на меня, когда узнает, что я замешан в это дерьмовое дело? А дело точно дерьмовое, отцу кто-то сообщил о ее поездке, даже, кажется, подкинул денег… Так что же это выходит?»

– Господин чего-нибудь желает? – вывел Гора из задумчивости скрипучий голос. Портье, наконец, решил вмешаться, и, видя явные страдания молодого человека, добавил, чуть понизив голос:

– Господин хочет поразвлечься с веселой подружкой?

Гор застыл, как вкопанный.

– Да! – план созрел немедленно. – Господин желает поразвлечься и узнать, что происходит в том номере!

И он указал на комнату, где остановилось семейство Енски. Портье невозмутимо встал и пошел по коридору, но вдруг остановился и протянул руку.

– Пятьдесят…

Молодой человек вынул бумажник и зашелестел купюрой. Портье так же невозмутимо спрятал деньги в карман и пошел дальше. Гор поспешил за ним.

Вскоре они подошли к двери, на которой не было номера. Портье открыл ее и пропустил вперед молодого человека. Тот вошел и присвистнул.

…На Енски-младшего смотрело около десятка мониторов, которые показывали все, что происходит в номерах гостиницы. На некоторых из них смущенный Гор успел заметить нечто весьма пикантное. Где-то за панелями еле слышно жужжали видеокамеры.

– Из соображений безопасности, – вздохнул портье, словно прочитав мысли иностранца. – Только из соображений безопасности, господин!.. Номер вашей комнаты триста пять.

Он что-то нажал на пульте, и центральный монитор начал показывать внутренности номера Енски. Через секунду из скрытых динамиков послышалась речь.

Гор вздохнул, походя вспомнив мамину заповедь, о том, что подслушивать нехорошо, и опустился в предложенное кресло.

– Когда закончите, просто захлопните дверь, – безразлично бросил портье и вышел.

«Какой-то Джеймс Бонд, не иначе…», – скривился Енски-младший.

Но уже через минуту его внимание полностью переключилось на то, что доносилось из динамика. И недаром – первое, что ему удалось услышать, было столь значимое для него имя: «Элизабет МакДугал». Кажется, разговор его почтенного батюшки с подозрительным типом по имени – или фамилии, кто их, индийцев разберет, Акаш, уверенно приближался к апогею.

– …Ее зовут Элизабет МакДугал! – торжественно произнес профессор Енски. – Это именно та мерзавка, то средоточие людских пороков, та ехидна, о которой я вам говорил, достопочтенный Акаш!

Гор отметил, что отец ни с того ни с сего начал выражаться по восточному витиевато.

– Она должна была прибыть в Дели вчера днем. Для претворения моего плана в жизнь, мне необходимо знать о ее местонахождении. Возможно, она собирается осквернить своим присутствием Кашмир…

– Там сейчас неспокойно, сагиб, – заметил индиец.

– Правда? Тем лучше, – ухмыльнулся весьма довольный таким оборотом дел профессор. – Так вот, я хочу знать, где она остановится в этом штате…

– Скорее всего, в Сринагаре, – задумчиво молвил Акаш. – Если она и вправду такая ехидна, как изволит говорить сагиб…

– Почему именно в Сринагаре?

Индиец пожал плечами и ответил с истинно восточным фатализмом:

– Больше негде.

Енски-старший почесал затылок.

– Ага… Если так, то мне нужно знать гостиницу, номер комнаты и…

Тут произошла заминка, потому что профессор никогда не занимался слежкой за людьми и довольно слабо представлял какие еще данные могут ему понадобиться.

– И…

– И, вероятно, все ее перемещения? – подобострастно прошелестел Акаш таким тоном, что Гору захотелось странного – то ли врезать по динамику кулаком, то ли написать письмо в ООН с предложением ввести против Индии экономические санкции.

– Именно так, благородный Акаш! Твои друзья и эти… связи помогут нам в этом важном деле?

Теперь настал черед Акаша тереть себе затылок.

– Это трудно, сагиб… Штат Кашмир не самое спокойное место. Инфляция, вооруженные ограбления, сепаратисты, полиция…

Гор смутно уловил связь между этими понятиями, но после следующих слов индийца все стало на свои места.

– Потребуются материальные вложения…

– О деньгах прошу вас не беспокоиться! – отрезал Енски. – Предоставьте мне счет. Никакой жалости! Если понадобиться, я сожгу эту блудницу Вавилонскую на костре из фунтов! Тр-р-рубы Иер-р-рихонские!

– По рукам! – тут же согласился индиец. – Столь шедрый сагиб не будет разочарован. Завтра же вы узнаете все – и даже больше! А если сагибу понадобится не только узнать, но что-то… Что-то предпринять с этим… отродьем человечества, то вовсе не требуется разжигать костер из фунтов. Достаточно лишь небольшой части…

Енски-младший замер. Вот оно! Именно то, чего он боялся. Сейчас отец просто наймет киллера…

…И что тогда прикажете делать? Сдавать в полицию собственного родителя?

Однако профессор не отозвался на столь заманчивое предложение. Не из гуманизма – проклятая челюсть, в очередной раз выскочившая изо рта очень вовремя отвлекла его внимание.

– Ну, как хотите, – вздохнул Акаш. – Просто я хотел сказать, что столь щедрому сагибу вовсе не требуется ехать в какой-то там Сринагар. Сейчас такие услуыги можно заказать даже по интернету…

После этих слов Гор встал и вышел из секретной комнаты, громко хлопнув дверью. Для него все стало ясно. Жизни и здоровью Бетси МакДугал пока ничего не угрожает. Но это – пока. Сегодня отец не опустился до найма киллера и намерен лично вмешаться в дело. А что будет завтра? Этот темный тип Акаш получит «информацию», сообщит отцу, и… А если его, Гора, не окажется рядом?

– У авиаторов забастовка, господин, ай какая забастовка… – Акаш задумчиво качал головой. – Ничего не сделать…

– Вздор! – профессор помотал головой. – Здешние аборигены еще не доросли до трейд-юнионистского сознания! Заплатите им – и дело с концом.

– Ах, сагиб, никогда не говорите такого! – в священном ужасе воскликнул индиец. – Профсоюзы не продаются…

Профессор в знак сомнения поднял левую бровь.

– …А непродажные профсоюзы стоят слишком дорого. Зачем сагибу излишние расходы? Есть куда более дешевый путь, – Акаш растянул губы в усмешке.

– Какой?

– Положитесь на меня, сагиб. И на моих многочисленных друзей.

Индиец поклонился и выскользнул из номера.

– Проходимец, – сказал в потолок Гор, которого в этот раз не выставили из комнаты. – А то и хуже. Днем он водитель такси, вечером – проводник, а теперь кто? Представитель туристического бюро? Отец, он ведь жулик! Имей в виду, если что, выкуп за нас платить некому.

Профессор презрительно фыркнул.

– Твое знание людей просто поражает. Я полагаю, что ты почерпнул его на своем факультете, где учились одни неудачники, неучи и демократы. Акаш – достойный представитель своего народа. И, естественно, судьба культурных ценностей его страны ему далеко не безразлична. Поэтому он помогает нам.

– Да ну? – хмыкнул Гор. – Уверен, что за приличные деньги он согласиться растащить по кирпичику Тадж-Махал!

Енски-старший всплеснул руками.

– Какой цинизм! Неужели все нынешнее молодое поколение так погрязло в материализме? Отвратительно! К тому же, да будет тебе известно, бездельник, что Тадж-Махал построен не из кирпича…

Гор только фыркнул. Он уже пытался прошлым вечером разубедить отца, но тщетно. Сегодняшнее плохое настроение было только отзвуком вчерашнего обширного скандала, который потряс семейство Енски.

…Такое бывало и прежде, но Енски-младшему все-таки удавалось вначале вставить слово-другое в Ниагару красноречия профессора, потом плавно перевести монолог в диалог, а затем, хоть и не всегда, даже переубедить своего почтенного родителя. Но на этот раз вышло иначе – и много хуже. Раскрасневшийся, вошедший в раж профессор обвинил Гора в предательстве интересов науки и семьи, в космополитизме, в нежелании думать головой и в потакании своему обострившемуся либидо. Гор внезапно для самого себя взорвался и тоже высказал отцу если не все, то очень многое. К счастью для них обоих, Енски-младший все-таки не окончательно потерял над собой контроль, да и профессор вовремя заткнул уши – способ, применявший им еще во время ссор с матерью Гора.

В результате отец с сыном недобро косились друг на друга все утро и весь день до прихода Акаша. Профессор винил во всем лейбористов, Объединенную Европу, большевиков и Элизабет МакДугал с ее силиконовыми прелестями, а Гор, в свою очередь, изрядно злился на отца, искренне не понимая причин такой ненависти к красивой, хотя и несколько взбаломошной девушке.

Акаш появился где-то через час. На этот раз он даже не соизволил постучать в дверь.

– Радуйтесь! – воскликнул он с порога. – Мы не полетим, мы поедем в Сринагар. На поезде.

– Но ведь это займет много времени! – удивился профессор. – Поезд! Девятнадцатый век! Трубы Иерихонские, мы же месяц ехать будем!

– Ну, не месяц, – улыбнулся Акаш. – Зато гораздо, гораздо безопаснее!

– Безопаснее? – скривился Гор. – Ваши индийские дороги на весь мир славятся! То у вас корова на рельсы забредет, то машинист уйдет в нирванну… Безопаснее?!

Акаш согласно закивал.

– Конечно, молодой сагиб, конечно. Коровы не так часто заходят на рельсы, там ведь нет травы! Это все западная пресса, которой не по душе успехи нашей великой страны. Неужели вы думаете, что самолет лучше? Все эти люди, которые летают на самолетах, совершенно, совершенно сумасшедшие! Равно как и пилоты, и стюардессы, и бортмеханики… Правильные люди не отрывают ног от земли!

– Почему? – поинтересовался профессор, до этого, казалось, не обращавший внимание на разговор.

– Потому, что самолет – это не волшебная божественная вимана. Самолет, – Акаш понизил голос, словно сообщал что-то тайное и даже неприличное, – это железная машина, которая летать не должна.

– Но ведь летает… – хмыкнул Енски-младший.

– О-о-о!.. – Акаш закатил глаза. – Это просто майя! Иллюзия, не более. А когда она развеется, как мираж над раскаленным песком, самолет упадет, и все эти сумасшедшие погибнут. Верьте мне, я знаю, о чем говорю, мой друг учился в авиастроительном институте. Между прочим, в Англии. Он-то мне все это и рассказал. Благоразумные люди ездят поездом.

– Но ведь поезда тоже иногда сходят с рельсов! Особенно ваши, индийские.

Акаш посмотрел на Гора с искренним сожалением.

– Но ведь вы же откажетесь ехать до Сринагара на повозке!

И не дождавшись ответа, обратился к профессору:

– Кстати, нам потребуются деньги, о щедрый сагиб. Все поезда забиты до отказа, поэтому нужно уговорить одного чиновника…

Енски нетерпеливо фыркнул и выдернул из бороды волосок – первый за день.

– Это понятно! Но ты узнал, где поселилась эта мерзавка?

Улыбка Акаша стала поистине неотразимой.

– Конечно! И раз добрый сагиб завел разговор на эту тему… Мои друзья в Сринагаре с большим восторгом узнали о том, что такой достойный человек как вы отправился на помощь нашей несчастной стране, чтобы отвести подлый удар и спасти наши культурные ценности от разного рода проходимцев. Но, к сожалению, не все индийцы так хорошо разбираются в тонкостях и стремлениях благородной души. За сведения, так необходимые вам, мои друзья вынуждены были сделать ряд дорогостоящих подарков. К сожалению, это отвратительный факт, с которым нам приходится мириться. Дух человека слаб, подвержен многочисленным соблазнам, к тому же влияние растленной западной цивилизации. Этот Голливуд…

Говоря это, Акаш расстроено качал головой, цокал языком и сопровождал свои слова такой изысканной мимикой, что даже Гор на мгновение посочувствовал страдающему под игом Голливуда великому индийскому народу.

– Друг мой! – прочувствованно воскликнул Енски-старший. – Мой верный товарищ по борьбе за чистоту науки! Поверь, я компенсирую все расходы, связанные с этой миссией. И даже больше!

– О сагиб! – Акаш даже подпрыгнул при этих словах. – Ваша доброта не знает границ, не знает границ! В дорогу, не будем терять ни секунды…

«Отец явно сошел с ума, – невесело размышлял Гор, трясясь и истекая потом на верхней полке старого, почти что антикварного вагона. – Жаль, я не сообразил это еще в Лондоне! Он просто сдвинулся. Одиночество, всякие университетские неприятности и жара. Эта чертова жара!..».

Молодой человек перевернулся на бок, ему показалось, что по вагону прокатился из конца в конец веселый ветерок.

«Нет, майя, иллюзия, как говорил этот проходимец Акаш. – Гор снова упал на спину, морщась от прикосновения к коже мокрой простыни. – Подлый индус, грязный тип… И почему отец так ему верит? Даже если он сошел с ума… Обычно он не доверял так, с первого взгляда, всяким проходимцам. И что это с ним, ведь не старый еще человек?»

Гор задумался и с некоторым неприятным удивлением понял, что не может вспомнить сколько отцу лет.

«Все, дожили… – рассудил он. – В Англии я точно знал, что у меня есть отец, нестарый еще профессор, пусть чудак, но крепкий мужчина, полвека всего… Да, совершенно верно, три месяца назад был юбилей! Разве это возраст – пятьдесят лет? А тут, что я вижу тут? Выживший из ума старик доверяет каким-то проходимцам, рассказывая им все, что знает… Зачем? Почему? Это проклятая жара, в этой безумной стране… Это она губит его. И заодно меня…»

Гор вытер со лба холодный пот. Хотелось немедленно вспомнить, спросить у отца – и что происходит, и сколько ему лет. Увы, места им достались в разных купе, и не будить же профессора подобным вопросом!

«Я уже не помню, сколько отцу лет, чего же удивляться тому, что он не прислушивается к моим словам и советам? – резонно заключил он. – Это жара… Ничего, все будет хорошо, только бы вернуться домой. Институт, вечеринки, холодный „мартини“. И отец снова станет сам собой. Только бы вернуться! Ну ничего, отца я в обиду не дам, Бетси… Бетси сама себя не даст в обиду, а деньги… Кажется, отец тратит не свои, а те, что прислал этот благодетель. Ну и ладно!»

Что и говорить, Енски-младший был очень практичным молодым человеком.

Однако уже перед самым сном, когда глаза сладко слипались, Гору вдруг пришла на ум невероятная, как вся их поездка, мысль. А что если отец страдает… одержимостью? Какими-нибудь демоны, даймоны, колдуны, наконец? Уж слишком большая разница была между тем, каким он был дома и тем, каким стал после получения того проклятого письма… Письмо! НЕ в нем ли все дело?

Не успев додумать до конца эту плодотворную мысль, Гор незаметно уснул.

…Он не видел, как ткань, отгораживающую купе от прохода, отодвинула темная рука. Акаш заглянул внутрь, ухмыльнулся, внимательно посмотрел на молодого человека и удовлетворенно кивнул.

– Ваш сын благополучно спит, сагиб, – сообщил он профессору, вернувшись на место.

– Ну и замечательно… Чем больше думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что не стоило брать его в эту поездку, – фыркнул Енски-старший. – Это не для него! Он не привык к такой работе, он и в археологические экспедиции ездил только два раза, причем в первый – еще студентом, на практику. А уж такое! Трубы Иерихонские, ну и молодежь пошла!.. Да и по большому счету археология совершенно не его призвание.

Профессор тяжело вздохнул. Несмотря на строгий запрет, Акаш ухитрился протащить в вагон бутылку местного виски «Принц Джакарты» – напитка совершенно смертоносного качества и такого же воздействия на внутренности человека. Теперь, приняв по стопочке-другой этого «эликсира», профессор впал в меланхолию и нашел, уже не впервые, в своем новоиспеченном индийском друге благодарного слушателя.

– Да, дорогой друг, совершенно не его призвание!

Профессор разлил «Принца Джакарты» по пластиковым стопкам.

– Признаюсь, я уже думал… Может, зря я толкаю его туда, где и сам не обрел счастья? Мне бы даже хотелось, чтобы он стал, скажем… социологом! Это очень современно, очень нужно. Помог бы нашей бедной Англии…

Профессор загрустил. Ему стало жаль старую добрую Англию.

– За Англию! – поспешил развеять его тоску Акаш.

Профессор отреагировал неопределенно, но стопку все же опрокинул.

– Да… – вздохнул он, так и не повеселев. – Его матушка… Нет, я не о том говорил… Об археологии?

– За археологию! – Акаш подпрыгнул и чуть не упал с койки. Профессор посочувствовал своему новому другу и мысленно обругал индийскую железную дорогу. Теперь ему стало жаль славного парня Акаша.

– За археологию! – кивнул он, и кислотный «Принц Джакарты» обжег его горло. Прокашлявшись, профессор обвел смутным взглядом купе, выдернул волосок из бороды, подумал, сдул его с пальцев.

– Это она во всем виновата!

– Кто? Матушка вашего достойного отпрыска, сагиб? – поинтересовался Акаш, с трудом поднимая голову.

– Нет, – Енски махнул рукой. – Археология! Это археология, сгубила мою молодость!

– За молодость, – попытался было ввернуть Акаш, но Енски-старший не обратил на это внимания.

– Если бы не эта проклятая наука!.. – горестно вздохнул он. – Когда я был студентом… Да-да, друг мой, и я был когда-то студентом! Наивным… Доверчивым… Мне казалось, что это – правильная дорога. Слава, хорошая работа, уважение, деньги, дьявол их побери! А еще этот… здоровый образ жизни. Но даже не это главное! Тайны! Настоящие тайные, забытые, спрятанные!.. И эти все тайны, все эти бесценные артефакты извлекаю на свет Божий я! Я!!! Не кто-нибудь – Я! А что получилось? Что?!

Акаш вздрогнул от крика и открыл испуганные осоловевшие глаза.

– Я тебя спрашиваю, что?! – профессор грозно надвинулся на индийца, словно тот знал ответ.

– А что? – осторожно поинтересовался Акаш.

– Ничего! – с сокрушительной логикой ответил Енски-старший и разлил виски по стопкам, щедро оросив заодно и стол. – Ничего! Царица Анхесепаамон и хеттский царевич! Покупайте, читайте, три пенни за книжку! Кому это нужно? И кем я стал? Кабинетной крысой? Бумажки, статуэтки, конференции… И все? Я что, всегда был таким, а? Вот раньше… Двадцать лет назад я бы только бровью повел, и эта Бетси, эта мисс МакДугал, уже щебетала бы, щебетала мне в ушко. Как птичка… Птичка…

Профессору совсем взгрустнулось, и он даже попытался всплакнуть. Акаша эта сцена явно растрогала, а посему он, чуть подумав, предложил:

– Да не произнесем мы больше за этим столом слово «археология». За вашего сына, сагиб!

Они вновь опрокинули стопки и погрузились в молчание. Профессор устало откинулся назад и начал дремать. Акаш, напротив, ощутил прилив свежих сил, а заодно непреодолимое желание облегчить душу.

– А ведь и правда, – вздохнул он. – Слова сагиба вылиты из золота – каждая буква, каждый значок. На что тратится жизнь? Да и что я, бедный Акаш, видел в этой жизни? Родился в трущобах Палампура, да будут они прокляты вовеки, где ради куска хлеба не брезговал никакой, даже самой грязной, работой, за которую не берутся даже парии. Да что там работа, сагиб! Я лазил по карманам, подбирал объедки, грабил прокаженных… Меня били. О, сагиб, как меня били! Вам не понять этого, богатый, знатный, гордый сагиб, у вас в Англии так бить не умеют!

При этих словах Алекс Енски открыл правый глаз и бросил мутный взгляд на разговорившегося Акаша. Затем подумал, зачем-то сжал левую руку в кулак – и снова задремал.

– Носило меня по всей Индии, но нигде я не мог найти крыши над головой… – индиец громко всхлипнул и утер слезы рукавом. – Меня учили воровать лучшие учителя, меня учили отбиваться от уличных нищих, этих шакалов! Что знает сагиб-инглиз о нищих? Ничего не знает, да и откуда инглизу знать о таком? Кто первый враг вора? Нет, не полицейский – нищий! У вас в Англии совсем другие нищие… Я специалист, в своем деле! Какого-нибудь белого балабана я могу разглядеть на самом оживленном базаре Дели. Разглядеть, раскрутить… Что знает сагиб, о том, как можно раскрутить белого балабана в Индии? Ничего не знает об этом, потому что у вас в Англии все белые и вы крутите друг друга, а все без толку. Я говорю на ста диалектах и понимаю семнадцать языков. И что я видел в этой жизни?! Что?! Ничего… Уйду… В храм уйду… Уеду в Сан-Франциско… Буду петь блюз…

Акаш прокашлялся и действительно попытался запеть, но поскольку ничего похожего на блюз не получилось, заплакал. Сквозь пьяный бред ему внезапно почудилось, что плачет он уже не слезами, а чистым виски «Принц Джакарты». Индиец даже попытался собрать эти драгоценные слезы в стопку, но не смог, а потому окончательно расстроился и пал лицом на стол, булькая в лужице разлитого виски.

Одновременно с этим профессор мягко повалился на бок на своей койке и захрапел. Вероятно, Енски-старший не слышал откровений Акаша, а если и слышал, то едва ли понял. Слишком сильны оказались демоны, включая того, что был столь необдуманно выпущен из бутылки «Принца Джакарты».

…Теперь уже они оба не видели, как ткань, отгораживающая купе от коридора отодвинулась и внутрь проник проводник. Убедившись, что пассажиры угомонились, он забрал со стола бутылку с остатками виски.

– Балабан, балабан… – вздохнул он. – Сам ты балабан!

Потом подумал и добавил:

– Оба вы балабаны!