Текст книги "Пустой"

22

Чем ближе Даша приближалась к хате, где ее поселил Шурик, тем отчетливей слышала громкие женские голоса. Калитка была распахнута настежь, посреди двора валялось пустое ведро с помятым боком, словно по нему с силой ударили ногой. Над усадьбой витал дух серьезного конфликта. Казалось, что даже куры испуганно притихли в огороде, опасаясь попасть под чью-нибудь горячую руку.

– Не пойдет он к тебе! – доносился громкий сильный голос бабули. – Разве он голодный, чтоб идти к тебе? Зачем? Тут его хата!

– Что вы кричите? У него семья, он должен жить в своей хате! – вторил звонкий голос жены Шурика.

Даша терпеть не могла вмешиваться в чужие ссоры и остановилась на терраске, не испытывая никакого желания заходить в хату. Тут она заметила висящую на гвозде милицейскую фуражку, и внезапная догадка осенила ее. «Следственный эксперимент!» – подумала она и даже обернулась с надеждой, что Юра где-то рядом, – не мог же он оставить без внимания и контроля такие важные события! Но двор был пуст, а Воронцов в данный момент разыскивал Шурика где-то в районе конторы.

Понимая, что в планах Воронцова случилась досадная накладка, Даша тихо присела на край пустой кадушки и стала прислушиваться к голосам, стараясь запоминать слова со стенографической точностью.

– Не пойдет он к тебе! – командным, безапелляционным голосом говорила бабуля. – Какого беса он там не видел? Иди гуляй. Мало на свете других мужиков? Ты, поди ж, уже нашла кого-то взамен Шурика! Вот и иди себе!

Тотчас дверь распахнулась с такой силой, что, окажись Даша рядом с ней, удар был бы смертельным. На терраску вышла Проня. Половые доски задрожали от ее тяжелых шагов. Грозная, сердитая и сильная, как танк, она не заметила затаившуюся на кадушке Дашу, сошла во двор и села на лавку. Лицо ее было красным, губы плотно сжаты, глаза метали молнии. Внутри ее все еще продолжалась борьба, и Проня покачивала головой, возмущенно ахала, сетуя на несговорчивость и упрямство свекрови.

– Шурик! – крикнула она в окна. – Хватит дурить! Ходи двору, там поговорим!

«Нет, – подумала Даша, мысленно каясь. – Не признает она за собой никакого грешка. Наверное, я ошиблась. Точно ошиблась! Возвела на честную тетку напраслину!»

Опять затряслись половые доски и загремели ведра. На терраску вышел Шурик. На него было страшно смотреть. Глаза его были красными и подпухшими от слез. Губы дрожали от ненависти и боли. Изо всех сил он двинул кулаком по дверному косяку, разбивая костяшки в кровь.

– Ну, о чем, о чем нам с тобой говорить?! – жутким голосом закричал он и, взмахнув рукой, швырнул в лицо Проне брелок.

Жена не увернулась, не прикрылась рукой. Брелок попал ей в щеку и упал на землю.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она.

– Не понимаешь?! – заревел Шурик и, шагнув к жене, ударил ее по лицу. – Не могу я уже с тобой жить, вот что!

– А вы руки не распускайте! – вмешалась Даша и, хотя ей было страшновато, все же спустилась с терраски. Можно подумать, она собиралась драться с Шуриком!

Шурик обернулся, скривился и, махнув рукой, процедил:

– Ты еще тут!

После чего вышел со двора и быстро пошел куда-то, будто там его ждали.

Проня расплакалась. Бабуля принялась вытряхивать половичок, словно не было сейчас дела важнее.

– Неуж я отживший человек? – всхлипывая, произнесла Проня, краем платка вытирая глаза. – И чего ему надо? Чего бесится?

У Даши комок в горле встал от жалости к женщине. Она хоть и не могла признаться себе, что виновата в ее несчастье, и все же на душе было скверно, и очень хотелось как-нибудь успокоить Проню.

– Пойдемте домой, – сказала Даша, гладя ее по плечу. – Все будет хорошо. Надо выпить валерьянки, поспать, и все само собой уладится.

«Ну где же Юра? – с отчаянием думала Даша, поглядывая на калитку. – Пусть срочно ищет Шурика и объясняет ему, что это был всего лишь глупый розыгрыш».

23

Довбня смог добраться до больницы лишь к исходу дня, потому как в тракторе неожиданно закончилась соляра и пришлось бежать с канистрой к механизаторам.

Не рискуя передавить старушек в застиранных разноцветных халатах, сидящих на скамейках, он не стал въезжать на территорию больницы, остановился у забора и бегом кинулся в приемное отделение. Врач собиралась уже уходить домой, и Довбня столкнулся с ней в дверях.

– Не поступал ли к вам… труп… утопленник?.. – спросил он, тяжело дыша и кивая головой на каждом слове.

– Что?! – поморщилась врач. – Трупы, молодой человек, к нам не поступают. Напротив, их отсюда увозят.

Довбня не придал большого значения последним словам врачихи, посчитав, что эта больница отличается высокой смертностью, и мысленно посочувствовал пациентам. Женщина уже отошла от него на приличное расстояние, как вдруг, вспомнив, обернулась:

– Вчера было дорожно-транспортное происшествие, и к нам привезли одного, закоченевшего.

– Какое дорожно-транспортное происшествие? – насторожился Довбня.

– У поворота на Семеновский нашли перевернутую машину. Водителя нет, а в кузове труп.

– Что?! – крикнул Довбня, вскакивая на ноги. – Где он?

– Кто? – с испугом спросила врачиха.

– Труп! Это мой, понимаете? Я его уже второй день ищу!

Женщина смотрела на медика как на сумасшедшего.

– Как это понять – ваш? – осторожно поинтересовалась она.

– Куда вы его дели?! – пребывая в радостном возбуждении, громко спросил Довбня.

– А вы кто – водитель? – уточнила врач и подумала, что неплохо бы срочно позвонить в милицию и на всякий случай связать этого подозрительного типа.

– Я ваш коллега, врач, а сейчас работаю в лаборатории судебной экспертизы! – представился Довбня. – Это мой труп! У меня его сперли самым бессовестным образом!

Он очень своевременно протянул ей свое служебное удостоверение, ибо в этот момент к ним подошел плечистый фельдшер, привыкший усмирять больных в состоянии белой горячки.

– Что ж вы сразу не сказали? – воскликнула врач, возвращая медику удостоверение. – А ваш труп мы еще вчера отправили в лабораторию судебной медицины. Так распорядился следователь из ГИБДД.

Медик сразу обмяк, глаза его потухли.

– Все, – пробормотал он. – Теперь меня уволят с работы.

24

«Пора кончать с этим делом, – думала Даша, спускаясь на луг, чтобы пройти в самый конец Упрягина незамеченной. – Юра устал, запутался. Если так дальше дело пойдет, он всю деревню перессорит».

Уже смеркалось. Овраги, словно извилистые корни, впивались в сочный, щедро пропитанный влажным туманом луг. Разувшись и приподняв выше колен сарафан, Даша спустилась к воде. Несмотря на поздний час, в реке еще купались пацаны, похожие на лягушек в широченных трусах. Они показали ей брод. Когда Даша перешла на противоположный берег и стала подниматься по тропе, стемнело совсем. Звенящая тишина царила вокруг. Даже собаки не лаяли. Над деревней вставала розовая, сточенная с одного края луна.

Крайняя усадьба с большим двором была уже совсем близко. Чем ближе Даша подбиралась к ней, тем отчетливее видела пробивающийся сквозь кусты свет. На цыпочках прошла вдоль забора, свернула к воротам и, присев, посмотрела в щель. Да, Лешка не ошибся! Желтый свет, падающий из окна, был тусклым и все же достаточным для того, чтобы увидеть узкий и длинный, как баржа, двор. Точнее, это был не столько двор, сколько свободная от кустов и картофельных грядок полоса земли, поросшая короткой травой, – этакий газон в середине усадьбы.

«Уж если куда загонял Валерка свой «КамАЗ», то только сюда. Больше некуда», – без тени сомнения подумала Даша и, стараясь не думать о последствиях своего поступка, перелезла через забор. Пригибаясь, чтобы быть вровень с кустами, она немного пробежала по саду и замерла как раз напротив светящегося окна. Чуть раздвинув ветки смородины, она сразу увидела движущуюся тень. Над короткой шторкой, делящей окно пополам, показалась голова женщины. Вот она! Даша подалась вперед и дышать перестала, впитывая глазами вполне земной и даже приятный образ жестокой и коварной убийцы.

Женщине вряд ли было далеко за сорок, во всяком случае она выглядела моложе своих лет. Ее русые волосы были сплетены в косу и закреплены шпильками кренделем на затылке. Небольшая полнота разглаживала морщины, и кожа казалась упругой и румяной. Губы ее были узкими, но выразительность и объем им придавала тонкая линия, проведенная косметическим карандашом по кайме. Брови – изящные, тонкие, словно изогнутые от легкого удивления, что так несвойственно деревенским женщинам. На белоснежной шее блестели ослепительно красные бусы. Правда, Даша не смогла рассмотреть, из чего они были сделаны.

«Надо же, какая модница!» – оценила Даша. Она представила рядом с ней плешивого и малорослого дальнобойщика и подумала, что такая симпатичная телятница была для водителя настоящим подарком судьбы.

Несмотря на то что симпатии Даши перешли на сторону подозреваемой, она продолжала с неподкупной настойчивостью отыскивать неопровержимые улики. Следующие двадцать минут ничего нового о личности преступницы ей не сказали. От ночной сырости Даша начала замерзать и крепко пожалела о том, что не надела телогрейку, которую ей настойчиво предлагала бабуля.

Но тут следовательское счастье улыбнулось ей. Лязгнула металлическая щеколда, и дверь, ведущая в сени, приоткрылась. Луч света упал на куст, за которым притаилась Даша. Женщина с ведром в руках сошла по ступенькам и, неожиданно взмахнув руками, выплеснула мыльную воду на грядки. Водопад обрушился на соседний куст, и все же несколько теплых капель попали Даше на лицо и плечи. «Спасибо, господи, – подумала она, – что ты не надоумил меня сесть за соседним кустом!»

Женщина поставила ведро на землю, выпрямилась и замерла. Может, она интуитивно почувствовала, что за ней кто-то следит? Даша втянула голову в плечи и дышать перестала. Она не могла видеть в темноте глаз женщины, но казалось, будто убийца смотрит прямо на нее, прекрасно видит скрюченную фигуру за кустом и злобно усмехается. Сейчас возьмет топор, кинется на Дашу и изрубит ее на куски…

Но злодейка вместо топора взяла лопату, которая стояла в закутке между крыльцом и сараем, отошла в заросли сирени и стала копать яму. Даша отчетливо слышала, как с глухим стуком штык лопаты вонзается в крепкий грунт и скрежещет о камешки. «Могилу роет! – стращая саму себя, подумала Даша и очень захотела на сеновал в объятия Юры. – Но кому? Мне?»

Женщина вскоре закончила копать, и Даша немного успокоилась – судя по размерам, могила предназначалась разве что для собаки. Оставив лопату, преступница вернулась в дом, но вскоре вышла с промасленным тряпичным свертком. Даше показалось, что там лежит что-то тяжелое, а когда сверток полетел в яму, мелодично звякнули металлические предметы.

«Замечательно, – подумала Даша, начиная неудержимо дрожать то ли от холода, то ли от волнения и азарта. – Ты закопаешь, а мы с Юрой раскопаем!»

Для фантазий время было совсем неподходящее, и все же Даша не смогла сдержать себя в реальном мире. Ее сознание настойчиво атаковали картины триумфального финала: в саду у кустов сирени стоит бледная преступница, рядом понятые, Юра и она. Участковый выкапывает промасленный сверток, разворачивает и представляет на всеобщее обозрение некое хитрое орудие убийства, которое не оставляет на теле жертвы никаких следов. Откуда-то появляется корреспондент телевидения, он сует огромный микрофон под нос участковому, но тот отмахивается, и тогда микрофон берет Юра и, глядя в объектив камеры, говорит: «Я хочу сказать, что это преступление было раскрыто благодаря удивительным способностям Дарьи Верстаковой». Камера разворачивается и нацеливается своим красным глазом на Дашу. Даша печально улыбается и убирает со лба упавший локон. Она чертовски хороша! «Нет, – мягко возражает Даша. – Способности здесь вовсе ни при чем. Просто я очень, очень люблю Юру Воронцова!» – «Стоп! – кричит оператору журналист и оправдывается перед Воронцовым: – Это в эфир не пойдет. Это мы вырежем!» – «Зачем? – удивленно говорит Воронцов и пожимает плечами. – Разве это уже тайна?» И он обнимает Дашу, и камера снимает их крупным планом…

Пока в голове у Даши шли съемки сентиментального репортажа, женщина закопала сверток, разровняла землю лопатой и присыпала пожухлыми листьями, чтобы не было заметно. Затем отошла к воротам, присела в плотной тени и замерла. Даше показалось, что женщина тоже начала за кем-то следить, потому и притаилась. Но тут в темноте вспыхнуло пламя, женщина встала, отошла на шаг, глядя на разгорающийся костер. Оранжевые отблески осветили ее лицо. Оно было спокойным, даже равнодушным. В глазах отражался огонь, и казалось, что они светятся сами по себе, как у вампира. Стреляя искрами, вспыхнул клок сена, пламя перекинулось на березовые поленья, жадно облизывая их. Женщина вытащила из дровяника пару чурок и кинула их в костер.

«Зачем это?» – подумала Даша.

Теперь, в свете костра, она могла лучше рассмотреть незнакомку. Женщина была невысокой, даже миниатюрной. Возможно, это обстоятельство доставляло ей много хлопот с подбором одежды. Сейчас на ней была длинная вязаная кофта, которую без натяжки можно было назвать коротким платьем. Женщина, несмотря на то что была тепло одета и стояла близко к костру, обнимала себя за плечи, словно ее колотил озноб и она никак не могла согреться.

Убедившись, что костер занялся, она опять пошла в хату и опять же быстро вышла из нее. На этот раз она держала в каждой руке по одежке. Даша не успела разглядеть, что именно это было, так как женщина безжалостно кинула тряпки в огонь. Над костром, словно крылья мотылька, взметнулись рукава и штанины голубого комбинезона, а следом – светлая в клеточку рубашка, как показалось Даше, свежая и отглаженная.

«Она сжигает его вещи!» – наконец дошел до Даши смысл огненного ритуала. От такого коварства преступницы, профессионально уничтожающей улики, Даша сжала кулаки, до боли стиснула зубы и чуть не заплакала. Подлая, подлая женщина! Хоть бы дождь пошел и затушил костер! Хоть бы уцелел кусочек комбинезона!

Даша с трудом подавила в себе желание выскочить из своей засады и выхватить из костра воспламенившуюся одежду. «Надо взять себя в руки! – подумала она и посмотрела на небо. – Иначе я все испорчу…»

Женщина поворошила угли тяпкой, оказавшейся у нее под рукой, подгребла золу и, убедившись, что костер догорает и никакой опасности не представляет, пошла в хату. Захлопнула дверь, задвинула щеколду. Вскоре тень от ее силуэта упала на шторку окна.

«Теперь можно!»

Чуть приподнявшись, Даша на полусогнутых подбежала к малиновым углям, подобрала с земли палку и принялась торопливо разгребать золу. Ей удалось подцепить сильно обгоревший кусок рукава с почерневшей металлической пуговицей. Обжигаясь, она схватила его пальцами, подбежала к ржавому корыту с дождевой водой, откуда, видимо, пили куры, окунула и затолкала под поленницу.

«Вот и все, – подумала она, перелезая через забор. – Клетка захлопнулась, птичка попалась. Юре остается только подписать указ на арест… Или как там это правильно называется?»

Возвращалась она по центральной улице, еще более темной и мрачной, но теперь ничего похожего на страх Даша не испытывала. Шла она очень быстро, иногда вприпрыжку, лицо ее сияло счастьем, а в душе расцветали розы.

«Это первое преступление, которое я раскрыла сама от начала и до конца!» – думала Даша, боясь, что не справится с нахлынувшим на нее чувством гордости и громко, во весь голос, запоет.

Она не заметила, как дошла до дома Шурика. Остановилась перед глухими воротами, осторожно надавила ладонью на врезанную в ворота дверь. Та оказалась запертой. «Юрка, наверное, уже волнуется», – подумала Даша и пошла в обход, по чужой картошке.

Сад, который надо было пройти, показался ей непроходимыми джунглями. Ветки деревьев так и норовили вцепиться ей в волосы, а яблоки, который век подтверждая закон всемирного тяготения, метили точно в темечко девушке. Мокрая от росы, измученная ожиданием встречи, Даша наконец подошла к сеновалу. Душа ее сладко заныла, ноги вдруг стали ватными, а по груди разлилось нежное тепло.

– Юра! – тихо позвала Даша.

Ей показалось, что наверху зашуршало сено.

– Ты спишь?

Никакого ответа.

Скинув туфли и приподняв подол сарафана, Даша поднялась наверх, прыгнула с последней ступеньки в сено и провела рукой вокруг себя. Холодные подушки, скомканное одеяло. Никого.

Ей вдруг стало так обидно и тоскливо, что на глаза навернулись слезы. «Где же он?» – подумала она. Силы покинули ее. Даша упала на подушку, крепко прижавшись к ней лицом. Она будто боялась, что может расплакаться и тем самым разбудить полдеревни.

«Он ушел меня искать! Или ждет меня у бабули!» – внезапно осенило ее, и она вскочила столь резво, что ударилась затылком о брус, на котором держался навес. Охая и потирая ушибленную голову, Даша спустилась вниз, сунула ноги в босоножки и протоптанной тропой вышла на улицу.

«Надо было сразу идти к бабуле, – думала Даша. Шлепая задниками, она прыгала через лужи, в каждой из которых купалась морщинистая луна. – Он там волнуется, с ума сходит! Юрочка, милый, любимый, я уже бегу, я уже рядом!»

Вот развилка, колонка, три молодых тополя, листья которых серебрятся, напоминая звездопад… Даша свернула к хате. В окнах свет. Слышен приглушенный разговор. Она толкнула калитку. Когда не надо, так обязательно будет заперта! Принялась на ощупь снимать со штакетника проволочное кольцо. Пальцы не слушались, кольцо упрямилось, гнулось, но не снималось. Даше не хватило терпения, она перемахнула через забор, кинулась к терраске. На секунду остановилась перед ступенями, посмотрела в окно и тотчас увидела Юру.

Воронцов в голубой рубашке и наплечной кобуре сидел за столом и разливал в стаканы водку. Лицо его было расслабленное, румяное, глаза усталые. Напротив, подпирая голову кулаком, методично жевал Шурик. Он был в майке, усеянной мелкими дырочками, будто в Шурика стреляли дробью. Взгляд участкового словно приварился к сковородке, на которой дымилась горка жареной картошки. Воронцов наполнил стаканы, поднял один и протянул его Шурику.

– Не бери дурного в голову, – сказал он.

Шурик взял стакан, но тотчас с грохотом опустил его на стол и заревел, как раненый медведь:

– Всю жизнь! Всю жизнь, Юрий Василич, эта сука мне испортила! Всю душу вымотала! Я к ней по-человечески, а она лгала мне! Лгала, змеюка!

– Все женщины змеи, Шурик. И твоя не стала исключением, – спокойно ответил Воронцов и, обмакнув перо лука в соль, откусил сочную белую головку.

У Даши все чувства и мысли вдруг растворились, как пар. Она уже не знала, куда ей идти и что делать. Медленно поднялась на терраску, постояла в темных сенях, повернулась к выходу, опять сошла на ступеньку и остановилась. Сейчас девушку можно было сравнить с яхтой, у которой испортился компас, да ветер утих, и вся команда померла, и стоит она, горемычная, посреди океана, и слабые волны облизывают ее борта. «Что ж это он говорит! – подумала. – Зачем продолжает обманывать Шурика?»

Тут за ее спиной распахнулась дверь, и на терраску вышла бабуля. Она взяла со стола банку с солью и лишь затем увидела Дашу.

– А я уж тебя заждалась! – сказала она. – Ходи вечерять!

Дашу пригласили – она зашла. В первой комнате было душно, на полную громкость работал телевизор, транслировали футбольный матч.

– Я тебе на печи постелила, – виновато сказала бабуля, выставляя на стол чугунок. – Ничего? А на диване Шурик ляжет…

Даша пожала плечами. Ей было все равно, где ей постелили.

Даша села за стол. Аппетита не было, но она все же выложила на тарелку вареную картофелину и стала разминать ее вилкой. Ей не хватало воздуха. Громкий голос комментатора раздражал. Каждая минута ожидания была пыткой.

Даше хотелось отшвырнуть от себя тарелку, вскочить из-за стола, без стука зайти в соседнюю комнату, схватить Юру за руку и вывести в сад. И слиться с тенью яблони, где так благоухают сладкие паданцы, и воздух чистый и прохладный, и луну закрывает матовое облако, и мерцают, как росинки на солнце, тихие звезды. И крепко поцеловать его в губы, пахнущие луком и водкой, а потом вести его всю ночь до рассвета по влажным лугам – прочь, прочь из этой деревни, где все спуталось, смешалось, перевернулось кверху дном…

Даша встала, подошла к двери, из-за которой раздавался громкий голос Шурика, и распахнула ее.

Свет лампочки показался ей нестерпимо ярким. В нос шибанул тяжелый запах табака. Юра медленно повернул голову и посмотрел на Дашу так, словно видел ее первый раз в жизни. Шурик держал в руке стакан; по-видимому, Даша своим появлением прервала его тост про неверных жен и вымотанную душу.

– Уйди! – невнятно произнес он, роняя изо рта крошки хлеба, и махнул рукой. – Кыш!

Воронцов отвернулся и потянулся вилкой к салу, порезанному кубиками, на которых налипли кристаллики соли.

Даша с силой захлопнула дверь и выскочила из хаты во двор. Хлипкая калитка распахнулась от удара ее ноги. Выйдя на улицу, Даша сняла босоножки и, не сдерживая слез, во весь дух побежала к туманному саду, где под навесом стоял огромный, высокий, как Эверест, сеновал.

Ночью она часто просыпалась и шарила рукой по сену.