Текст книги "Три сказки о Городе Теней, и одна – о прекрасной принцессе"

В центре комнаты столик. На нём – четыре предмета.

Первый – маленькая секира. Хм-м… Больше, даже, похожая на обычный топорик. Чёрная рукоять из дерева, словно отполированного мозолистыми руками. Впрочем, настоящему воину такая показалась бы просто детской игрушкой! Да разве может вещь в две ладони длиной служить и правда – оружием?!

Игрушка?

Хассан взял удобно улёгшуюся в узкую детскую ладонь рукоятку. Примерился: «Вах! Вах!» Удобно, да. Но – вряд ли опасно для врага. Особенно, если у того длинная сабля, кинжал, или копьё. Или – нормальная секира.

А что с лезвием?

Заточено, вроде, неплохо… Он на всякий случай легонько стукнул остриём по ножке стоящего рядом табурета. Там осталась глубокая засечка. Надо же…

Внезапно Хассан почувствовал кожей вспотевшего затылка, что за спиной что-то происходит!

Он стремительно рванулся вперёд, за столик, чтобы хоть он отгородил от этой, возникшей, когда он совсем и не ждал, опасности! Секирку автоматически перехватил обеими руками, оскалившись: какая-никакая – а защита!

Впрочем, вряд ли тут ему поможет не то что секирка, а и всё оружие Арсенала!

Бородатый и усатый сардор в мощной броне, со щитом в левой, и ятаганом в правой руке справился бы, наверное, и с лучшим воином из стражи самого Султана – роста в нём, пожалуй, под семь локтей! А уж тугие бугры мускулов под кожаными рукавами и штанинами перекатываются, что твои арбузы!.. Кольчужная рубаха, сапоги… Шлем с острым навершием и с кисточкой из чёрного конского волоса. Хассан сглотнул, сообразив, что воин отрезает его от единственного пути бегства – двери.

Однако сардор молчал, не двигаясь. И только чёрные щёлочки глаз сосредоточенно смотрели на мальчика. Хассан, выдохнув и снова втянув воздух, решился:

– Ты… Кто?

– Я – преданнейший и послушнейший слуга моего Господина!

– А… А кто твой господин?

– Мой Господин – ты, мой Господин! – голос, кстати, оказался приятным. Спокойным, с чувством неколебимой уверенности в себе, и собственного достоинства. Без напускной экзальтированно-истеричной преданности, как, бывало, он слышал, отвечали на смотре в родном городишке Султану его воины.

Но насчёт того, что он – Господин…

Ох! Д…мо! Мардук раздери! Чтобы достойно описать ситуацию, у Хассана и ругательств-то подходящих не нашлось.

Вот, значит, в чём дело. И вот за чем посылал его Магрибец!

Волшебно-неуязвимый и «преданнейший» воин! Да, такого бойца-защитника в наши суровые и продажные времена – поискать! Но…

Но неужели такой «слуга» только один?!

Хассан подошёл к табурету, ударил лезвием по ножке ещё раз.

Второй сардор ничем не отличался от первого – словно из ниоткуда возникший рядышком с первым, брат-близнец. В полном вооружении.

Хассан почувствовал, как в комнатке словно стало гораздо теснее.

Нет, ходить везде с двумя такими молодцами… Хоть и наполняет душу сознанием собственной значимости и силы, но… Не совсем удобно. Да и чем кормить воинов?!

– Вам нужны… Пища и вода?

– Нет, Господин! – ух ты! А чётко у них получается говорить хором – словно это отвечает один человек! Впрочем… Может, так и есть: за образец взят какой-то… прославленный герой. И с него будет сделано столько копий-двойников, сколько раз он ударит секиркой по… любому предмету! – Мы не нуждаемся в пище, воде или отдыхе!

Ага. Отлично. В смысле, теперь ему точно понятно, что собирался сделать Магрибец.

Просто-напросто нашлепеть, словно тех же саманных кирпичей, могучих воинов – целую армию! – да завоевать Белуджистан. А то – и весь Мир!..

А что: таких вряд ли что, или кто, остановит… Воины они наверняка могучие, умелые, бесстрашные. И бессмертные – раз не едят и не пьют. И наделать их легко.

Он посмотрел на секирку, всё ещё судорожно зажатую в руке. Надо же… А может, ну его на фиг, этого мага, и стоит продать такую замечательную вещь Султану Аббасу?

Вот тот обрадуется! И денег, наверное, насыплет полную шапку…

Или, скорее, бросит в зиндан. Или просто – велит отрубить голову. Чтобы никто не узнал, откуда такая замечательная вещь появилась у Султана. Которому ничто теперь не помешает захватить весь Мир. Вот уж Империя была бы – от края до края земли!..

Нет, никакому Султану он это не отдаст. Он лучше ещё подумает: может, имеет смысл оставить такую замечательную игрушку… себе?

Потому что нечасто его до этого называли «Господином».

Вернее – никогда! А это приятно, оказывается…

Может, тогда – и остальные… игрушки…

Себе?!

– Где вы… Жили всё это время? То есть, где вы ждали, пока я не… Позвал вас?

– В Меринге, Господин.

Не сильно-то проясняет. Хм-м… Ладно, попробуем с другого конца:

– Как мне… снова отправить вас туда, чтоб ещё немного подождать?

– Стукните теперь рукоятью, Господин!

Рукоятью Хассан стучал прямо о столешницу – мало ли!..

Но оба воина мгновенно растаяли – быстрее, чем монета в кармане голодного!

Хассан выдохнул. Только сейчас обнаружил, что ноги трясутся ещё сильней, чем даже после нисхождения по «башне-минарету». Вот уж – страшно! Хотя, если честно, по-настоящему он испугался только сейчас, когда сардоры исчезли. Ф-фу…

Секирку он бережно положил на место, а взял следующий предмет: небольшой чайник. Медный. По виду – вполне обычный.

Вот только вряд ли он обычный, раз стоит здесь…

Интересно, что делает эта вещь? В том, что она тоже волшебная, Хассан уже не сомневался.

Попытка постучать боком чайника по ножке табурета ничего не дала. Как и дном – по сиденью. Хассан ногой пододвинул табурет поближе к столику и сел. Хватит стоять, когда можно сидеть – слишком много волнений для его юного духа. И работы – для тела. Да и подумать нужно как следует. А не впопыхах…

Если это – чайник, наверное, нужно как-то исходить из того, что внутрь что-то надо заливать: хотя бы ту же воду. Или… Или из чайника что-то будет выливаться. Полезное. Или вкусное. Или… Хм-м… Да, задачка.

Он поставил чайник обратно на столик. Снял медную крышку, положил рядом. Осторожно заглянул.

Ну и ничего. В-смысле, ничего интересного внутри не нашлось: тусклые, более тёмные, чем снаружи, но, несомненно, медные, бока. Точно такая же крышка. Ни из чайника, ни от крышки ничем, кроме меди, не пахло.

А может, попробовать налить внутрь воды?

Он так и сделал, пожертвовав немного оставшейся в бурдюке, и уже сильно попахивающей плесенью.

Дэв!.. Ничего не произошло. Вода стояла на дне чайника, совершенно не изменившись. Она и пахла точно так же, как в бурдюке – он невольно сморщил нос. Вот если бы она превратилась в ароматный зелёный чай… Или даже абрикосовый шербет… Нет, чай ему сейчас был бы полезней – он отлично снимает усталость, и утоляет жажду.

– Чайник! Будь добр, сделай мне зелёного чаю! – он криво усмехнулся, ужасно сожалея, что не знает, как обращаться с попавшим ему в руки добром.

Из чайника пошёл пар. И запах. Да, ароматный дух распространился по комнатке! Неужели…

Он заглянул внутрь.

Точно!

Такого прозрачного и душистого зелёного чая он, кажется, не видал даже в караван-сарае у Дирхем-оглы!.. Вот уж чудо!

Хассан взял пиалу, стоявшую сбоку. Вытер пыль из неё прямо полой рубахи. Налил. Подул. Немного подождал. И выпил.

О-о-о! Божественно! А как восстанавливает силы! Ноги уже – не трясутся. И взгляд словно прояснился – даже мельчайшие трещинки на стене стало видно!

Он заглянул внутрь чайника. Жидкости не уменьшилось ни на кончик ногтя. Значит – она появляется откуда-то сама! И будет так и появляться, сколько бы он ни отлил! А откуда всё же берётся этот чай?

Э-э, неважно. Пусть хоть из той же «Меринги»!.. Главное – напиток просто восхитителен!

Он долил себе ещё полпиалы, понюхал. Отпил. Хорошо! Он чуял, как блаженная улыбка расплывается по чумазому лицу, словно круги от брошенного в воду камня… Ах, какая жалость, что он не может сейчас дать попробовать матери, и сестрёнкам!

Это что же получается – можно носить такой чайник с собой, и больше не беспокоиться о том, что в бурдюке булькают последние остаточки: воды в чайнике не убудет! А ещё похоже, что налить и пожелать сохраняться можно любой жидкости: воде, вину, молоку, маслу… Если – маслу, или вину, то можно сделать неплохие деньги. На базаре. Но…

Как же убирать жидкость изнутри? Ведь не понесёшь с собой протекающий и булькающий предмет? Да и намочит такой всё, что есть в котомке.

Он вспомнил о секирке. Не-е-т, тут обратным концом не постучишь. А если…

– Чайник! Спасибо. Но сейчас мне больше ничего не надо!

Заглянув внутрь, он убедился, что угадал. Бока снова круглились тусклыми поверхностями, и ни следа жидкости не осталось.

Он ощутил горячую благодарность к неизвестным создателям этого чуда, позаботившимся о путниках, и вообще – всех жаждущих. Погладил чайник по крутому боку. Вздохнул. И перевёл взгляд на третий предмет, лежащий чуть подальше.

Гребень для волос. Похоже, костяной. Без изящной резьбы или причудливых завитушек, какие делали и продавали мастера-усто у них на базаре. Совершенно белый. Очень редкие толстые зубья. Странно.

Вроде, с армией сардаров из Меринги можно завоевать весь мир, а из чайника напоить хоть целый город, но…

Но зачем покорителю Мира – гребень для волос?

А, может, этот гребень – не для волос? Тогда – для чего?!

Хм-м… А может, с его помощью можно восстанавливать выпавшие к старости волосы?! Делать их гуще, пышней? Или… Перекрашивать их? Может, попробовать? Но у него нет зеркала – всё равно ничего не будет видно!

Он всё же провёл гребнем по волосам – осторожно, а затем и сильнее нажимая.

Ну и ничего.

А вот раньше, когда была жива бабушка Роббия… Уж она-то внучку-первенцу кудри расчёсывала с любовью… И пела – старинные напевные сказки, песни, загадки. Сердце сдавило – где вы, почти беззаботные детские годы… Ах, бабушка!..

Он вздрогнул.

Голос бабушки! И это – её заботливая рука перехватила из ослабшей вдруг и невольно разжавшейся ладони, гребень!!!

И ему вновь поют ту, древнюю, запавшую до самого дна души, сказку о Волшебной Лампе Аладдина!

Осторожно скосив глаза, Хассан заметил и старое платье, и афганки, и выгоревший пояс с расшивкой бисером. Он судорожно сжал зубы – чуть было не закричал со страху!

Ноги опять задрожали. Да что же это!..

Медленно он встал. Повернулся.

Да, всё верно! Эти искрящиеся любовью блёкло-зелёные глаза в окружении глубоких морщинок не перепутать ни с чьими больше! Бабушка! Он было сделал движение – кинуться на грудь, разрыдаться, обнять сухонькую и ставшую теперь ниже его, фигуру…

Но остановил себя на полпути.

Это – не бабушка!

Это – образ, созданный по его воспоминаниям чёртовым Гребнем!

И – созданный только потому, что он о бабушке подумал. А если бы он подумал о соседской девчушке Гюзель, и провёл гребнем по волосам, можно не сомневаться: Гюзель бы и возникла. И похихикивала, искоса поглядывая влажными глазами дикой серны, ничуть не менее загадочно, чем настоящая!

Он невольно отступил на шаг.

«Бабушка» между тем стояла напротив, так и не сводя с него любящих глаз. Вот только петь перестала.

О, Аллах! Какое искушение!

Он отлично понимал, что будь он взрослым… И захоти воскресить давно ушедших любимых людей – будь то мать, или возлюбленная, или брат, отец… Да кто угодно! – он вряд ли удержался бы от соблазна оставить такой фантом жить.

И рано или поздно – спятил бы!

Потому что нельзя жить прошлым!

Всему Биркенту известно, что сталось с муллой Саидакмалем, когда ему во сне стал слишком часто являться наставник-учитель. И «говорить» с ним.

Тело Саидакмаля потом еле отшкребли с брусчатки под минаретом.

Но…

Может, можно преобразить вот это в любой другой образ? Красивой девушки? Женщины? Или…

Он провёл гребнем, оставшимся в руке, по волосам, постаравшись как можно более чётко представить Назокат, первую жену Мехмет-бека. Богатого соседа.

Ох.

О, Аллах!.. Да, красавица. Какие… формы (Видел женщину без чадры и одежды всего один раз – когда та купалась в бассейне внутреннего двора вельможи, а он нагло подглядывал с крыши своей мазанки, поросшей травой. За стеблями которой и прятался.). Он почуял, что, как и тогда, краска густо залила уши и лицо. А женщина, словно специально, чтоб сильней помучить его, извивалась, и намыливалась как-то особенно…

Впрочем – почему – словно?! Женщины всегда чуют каким-то чутьём, инстинктом, когда за ними наблюдают. Мужчины. И уж стараются!..

И вот она – снова перед ним. Абсолютно, как и тогда, нагая. И невероятно, божественно, прекрасная!!!

Он сглотнул. Надо что-то срочно делать – иначе его реакция станет заметна через тонкие шальвары! Но…

Зачем ему что-то делать?!

Ведь женщина – не настоящая. И она наверняка – его раба! И не станет сопротивляться и протестовать, что бы он ни приказал… Сделать!

Эта мысль сразу отрезвила, и заставила опуститься то, что напряглось было…

Хочет ли он сейчас что-то делать? С этой, этой…

Гм-м-м…

Н-да. Вот уж задачка.

Он стукнул гребнем о столик. Мысленно пожелал – чтоб женщина исчезла.

Она и исчезла, всё ещё загадочно-призывно показав в обворожительной улыбке жемчужинки мелких ровных зубов – совсем как тогда, у бассейна, когда несмотря на полумрак, рассеиваемый лишь луной, серебрившей грациозное стройное тело, придавая воистину неземное, маняще-загадочное очарование, конечно же, учуяла его присутствие!

Но захотела расчётливо-изощрённо поиграть с чувствами и вожделениями юного мужчины!..

Хассан, сам не заметивший, как снова сжались до скрипа челюсти, нахмурились брови и сжались кулаки, приказал телу расслабиться. Не так-то легко оказалось это сделать!

Особенно в отношении напрягшейся до состояния натянутой струны врождённой осторожности – сколько раз она спасала и выручала, не давала попасть впросак!

А ведь обилие возможностей и осознание своего исключительного положения – страшное искушение!

Но отдать всё это Магрибцу – не менее страшная… Глупость!

Он снова сел. Положил гребень на место.

Отстранённым взором долго смотрел на последний из предметов, оставшийся «неиспробованным» – золотую корону Султана…

2. Великий Султан.

Иброхим выпрямился и отёр пот со лба. Наконец-то!

Чёртово солнце – сегодня печёт как-то особенно сильно!

Но он закончил-таки проклятое Государственное поле. И даже самый придирчивый проверяющий не придерётся.

– «И охота тебе горбатиться, словно ишак! Делал бы побыстрей да пахал помельче, как Юлдаш-ака – вон, небось, его никогда не заставляют перепахивать!» – как вечно ворчит ничего не понимающая в этом деле жена.

Дура.

Потому что «перепахивать» старика не заставляют лишь потому, что когда выясняется, что пропахано на недостаточную глубину, Юлдаш-аке в наказание просто дают другое, новое, поле!.. И потеря времени и сил ещё больше.

Приподняв отполированный до блеска лемех плуга, Иброхим осторожно постучал им о землю. Звенит отлично. Значит, цел. Порядок. Можно сдать на склад Султана. Или – Повелителя Вселенной, Украшения Мира, Властителя дум и свершений, Великолепного и Великого Султана Хассана Первого. Милостию Аллаха управляющего твёрдой рукой Султанатом, раскинувшимся от жарких пустынь Африки до непроходимых болот северной тундры, и – от Гибралтара – до побережья Страны Восходящего Солнца.

Кощунственная мысль опять больно кольнула: всего тридцать лет назад, когда Иброхим был лишь восторженным сопляком, опасливо глядевшим на мир из-за плеча старшего брата, это надутое сейчас чванливо-расфуфыренное «Величество» не стеснялось показать себя народу на базарной площади Столицы: показать, что является просто молодым парнем, волею судеб заполучившим корону старинного города-государства…

А позже наглухо затворившееся за надстроенными стенами Дворца, окружив себя тройным кольцом стражников-телохранителей, и живущего в этом огромном Дворце практически в одиночку… И лишь изредка провозглашающее Торжественный Приём: в честь праздников, или – для Послов, избранной наследной Знати, и управляющих от его имени Султанатом, высших Чиновников.

Нет, в те далёкие, первые, дни воцарения, народу в столице даже раздавали подарки – лепёшки из пшеничного (!) хлеба, рубахи из хлопка, на всех перекрёстках стояли бочки с вином, из которых можно было черпать прямо пиалами: пей, сколько сможешь отпить! Потому что многочисленные помощники Государственного виночерпия уже развозят арбы с полными бочками взамен пустых.

Жизнь казалась прекрасной и многообещающей.

Потому что Войско Султана непрерывно расширяло границы царства, завоёвывая всё новые и новые богатейшие земли. И оттуда свозились в Столицу несметные сокровища – в виде дани, или военной добычи… А туда устремлялась безземельная беднота: получить, наконец, обещанный пожизненный надел!

Осесть на нём, на своей земле! Работать и кормить: вначале себя, а потом и семью, когда удастся накопить на калым за хотя бы первую жену. Насадить виноградники, огороды, шелковицу, абрикосы, персики, инжир, хурму…

Чтобы отдыхать на старости лет, наслаждаясь устроенностью детей и внуков, и покоем и достатком под успокоительный шелест листвы раскидистых деревьев!

Иброхим распряг волов, и повёл их в тень шелковичного дерева: пусть пока постоят. Он должен собрать свои нехитрые пожитки, и доесть оставшиеся поллепешки. Ржаной.

– «И никогда-то на тебя не напасёшься! Работаешь за двоих, а уж ешь – за пятерых!» – как, раздражённо морщась, говорит теперь его постаревшая и насквозь циничная, озлобленная тяготами быта, первая и единственная жена. Которую зовут Малика. Принцесса с древне-фарсидского… Только вот судьба всех этих Шахинь, Султанат, Царевен и прочих девчушек, как стало модно называть их в момент начала правления Хассана – (Тогда – не Первого, а просто – Хассана!) куда как безотрадна! Работа до седьмого пота и дети – вот и всё, что осталось от необоснованно радужных надежд.

Да, восторги и оптимизм у народа прошли быстро – на третий год правления.

Когда ввели новые налоги: на торговые сделки, на пользование водой и воздухом Великого Султаната. Таможенные пошлины. Налоги на строительство даже жалкой мазанки. А затем – и на жён, и на скотину. И даже на кур.

Сидя в тени, Иброхим думал. Почему никого не берут в Армию Султана? Неужели великий Хассан может сам «рожать», или как-то делать, всех этих воинов – рослых и неутомимых, как на подбор, и готовых слепо выполнять все, даже идиотские, приказы, наплевав на получаемый результат, или потери? Как случилось, например, с саранчой, напавшей на посевы и виноградники африканской колонии.

Саранчу тогда, конечно, истребили… Но никто не сказал сардорам, для чего уничтожается саранча. А ведь уничтожалась она только чтобы спасти все эти посевы и лозы!

Вот и оказались посевы – вытоптаны, а лозы – разбиты в мелкое крошево вместе с миллионами раздавленных сапогами и разрезанных секирами и саблями, насекомых!

Иброхим доел хлеб, аккуратно собрал крошечки, и высыпал горлинкам, терпеливо поджидавшим тут же, буквально в шаге. Вот уж незлобливые и мирные птички.

Своим гугуканьем напоминающие о том, что хоть кто-то живёт без правителей…

Он увязал в мешок свой нехитрый скарб.

Работа заняла шесть дней. Причём само поле Иброхима заняло лишь полдня. А остальное – отработка для «Величайшего»!

А отец говорил, что на прежнего Султана работали два дня. И один – на своём поле. Которое могло прокормить семью с даже пятью детьми… А сейчас – только-только хватает себе, жене и сыну.

Сын.

Иброхим с содроганием думал, как же сын сможет накопить на Калым – хотя бы на одну-единственную жену! Ведь теперь, когда зерна еле-еле хватает на еду, продать излишки невозможно! Он слыхал, что и виноделы, и те, кто выращивают эту, новую, культуру – репу – и многие, многие другие дехкане, занимающиеся из поколения в поколение чем-то одним, вроде хлопка, – в таком же положении! А уж про то, что всех ремесленников – медников, горшечников, ткачей, столяров, портных – обложили налогами и «отработками» точно так же, можно и не говорить… Поэтому и товары и продукты на базарах теперь стоят в несколько раз дороже. И пылятся на полках лавок.

У людей нет денег.

Начальник склада лемех плуга осмотрел тщательно. Но ни слова не сказал – уже счастье! А то пришлось бы платить штраф. За порчу казённого имущества.

Иброхим поставил крестик в соответствующей графе ведомости, и приложил палец, предварительно обмакнутый в чернильницу. Затем пришлось тащиться снова на поле, и идя рядом с Проверяющим, смотреть, как тот тычет казённым щупом в распаханную землю… А не смотреть – так тот может и нарочно сказать, что «щуп не входит до положенной метки!». И – всё. Начинай заново! Ничего никому не докажешь…

Только через час они вернулись в склад.

Клерк-чиновник кивнул начальнику склада, тот хмуро буркнул:

– До уборки – свободен. О дне начала тебе сообщат.

Иброхим, трижды поклонившись, вышел, пятясь задом.

Вспомнил, что надо ещё зайти в лавку – купить воды у другого чиновника. Подходить к арыкам и хаусам запрещено под страхом смерти…

Он закинул мешок повыше на плечо. Потащился, с тоской вспоминая, как питал глупые надежды на улучшение жизни простого труженика – «кормильца» Великого Султаната – с воцарением подростка, про которого ходили слухи, что тот и сам происходит из самых низов простого народа. И который должен (вроде бы!) понимать, чей ежедневный упорный и добросовестный труд кормит всю страну. И разделять чаяния и заботы.

Надежды не оправдались. Похоже, или слухи оказались ложными, или…

Или новый Султан предпочёл как можно быстрей позабыть о своих унизительно плебейских корнях!

Носыр-бек задумчиво огладил аккуратно подбритую холёную бородку волосатыми толстенькими пальчиками в перстнях.

Но те сами вернулись к чёткам из сандаловых бусин: когда они перебирают полированное, и словно тёплое изнутри, дерево, ему думается лучше! И хотя он, вроде, немаленький человек – Второй Помощник Казначея! – чётки предпочитал дедовские. Простые.

Да, подумать есть над чем…

Дьявольщина! Служить-то «Величайшему» становится всё трудней! Особенно под старость.

Аппетиты у «Светоча Вселенной» и «Потрясателя Мироздания» всё растут!

А, казалось бы – чего злобствовать-то?!

Султанат раскинулся на весь континент, с провинциями которого теперь установлена надёжнейшая связь. Гарнизоны для подавления бунтов и мятежей стоят в каждом крупном городе. Да и не случается сейчас никаких мятежей, как бывало в самом начале Завоевания – двадцать с лишним лет назад. Все покорённые, что верные, что неверные, (Которых принудительно уже сделали верными, заставив принять Ислам!) давно поняли: шансов победить Армию бессмертных сардоров – попросту НЕТ!!!

И нужно просто подставить шею под ярмо, и… Терпеть! И платить.

Налоги… Их поступило столько, что его прямой начальник, Казначей, срочно строит ещё два (!) подземных Хранилища, и бетон замешивают триста чёрных рабов-гигантов из Африки…

Женщины Повелителю доступны любые. Жёлтые, чёрные, красные, белые… Высокие, низкие, толстые, или тоненькие, как стебель камыша… Вот только…

Да, разумеется, женщин для Повелителя Вселенной свозят со всех концов этой самой Вселенной. Торжественно «вручают» – как часть дани от покорнейших, вернейших, преданнейших рабов – наместников Провинций. А затем…

Затем Повелитель внимательно женщин рассматривает, и… Отправляет в Сераль.

Чтобы больше никогда не вызвать! А те, первые, «осчастливленные» личной милостию и вниманием, постоянно грызутся: кого из сотни отпрысков мужского пола считать официальным наследником. А кого – вторым. А Султан не торопится вносить ясность в этот вопрос: законных супруг пред ясны очи не допускает уже многие, многие годы.

Вспомнив визгливо-драчливые разборки в своём Гареме, Носыр-бек передёрнул плечами.

Хоть в этом пункте он солидарен с Султаном: если можешь чего-то неприятного и назойливого избежать – почему бы этого и не сделать? А что там скажут или подумают окружающие – плевать с высокого минарета: на то он и Властитель дум и сердец. Чтоб не беспокоиться об этом.

Так чего ж ещё ему – вот уж воистину Великому Султану, над Империей которого никогда не заходит солнце! – надо?!

Носыр-бек поёрзал, стараясь поудобней устроить морщинистый под старость зад на курпачах. Прикрыл глаза. Губы принялись истово бормотать молитву.

Ни черта это «прийти в себя» не помогло!

Раздражение от продолжавшегося, вопреки всем покушениям, правления, нарастало. И – не у него одного. Но проявить его!.. Уши растут буквально из каждой стены!

Вывел его из состояния озлобленной самоуглублённости, звук – вроде осторожного покашливания. Открыв глаза, он обнаружил склонившегося в почтительнейшем поклоне, мажордома.

– Ну, что там у тебя?

– Позвольте доложить, Господин! Прибыл паланкин с Сероджиддином-акой. Он спрашивает, угодно ли почтенному Носыр-беку принять его? Вы сами в тот раз приказали докладывать сразу, чтобы почтеннейший бек не ждал!

Точно. Он приказал. Да и не годится заставлять ждать чиновника, что выше его по рангу… Неуважение!

– Проси! – Мажордом упятился.

Капельдинер торжественно доложил, отойдя чуть в сторону от резных дверей:

– Первый советник Помощника Визиря, его мудрейшество, ага Сероджиддин-бек!

Пришлось подняться, просеменить на слегка затёкших от долгого сидения трясущихся ногах к дверям, и приветствовать чёртова «агу» похлопываниями по спине, обоюдными объятиями с еле ощутимыми касаниями тел (Или, правильней – роскошных халатов!) друг друга, и бормотанием:

– Ассаляму-алайкому, Сероджиддин-бек! Надеюсь, у вас всё хорошо? Как дома? Как старший сын Рахмон? Как младший сын Рохим? Как ваш брат Нурмумин, как его сын Умид? Как… – перечисление поимённо ближайших родственников – обязательно! Попробуй тут кого-то пропустить, забыть, или расставить не в том порядке… Смертельное оскорбление! Вызов!..

Получив уверения, что всех родных хранит своей милостию Аллах, и уверив гостя, что и у его родичей и у него самого всё в порядке, Носыр-бек смог, наконец, провести уважаемого вельможу на возвышение в дальнем углу комнаты для приёмов, и усадить за низенький дастархан. После чего сел и сам, снова сложив ноги по-индийски.

После хлопка в ладоши на дастархане, застланном чудесной, расшитой искуснейшими златошвеями, скатертью, словно по волшебству возник свежезаваренный чайник, испускающий пар и приятный запах, свежие белые лепёшки – патыр – и ляган с фруктами: виноградом, хурмой, инжиром и грушами. Носыр-бек велел всегда на всякий случай класть ещё и банан с финиками, хотя до сих пор ни один из его «уважаемых» гостей ни до чего так и не дотронулся.

Знатные люди приходили «в гости» вовсе не для того, чтобы кушать – это можно спокойно и удобно, и не боясь за свою жизнь, делать и дома!

Поэтому вторым хлопком Носыр-бек «запустил» «развлекательно-услаждающую– взор-и-сердце» программу: в комнату протиснулись бочком три музыканта с инструментами, и легко, словно серны, вбежали на цыпочках грациозно-воздушные танцовщицы. Это впечатление усиливало и то, что кроме лёгких и почти абсолютно прозрачных шаль-вар с бубенцами, и газовых накидочек, на них ничего не было.

Впрочем, Носыр-бек и сам на их эротично-зажигательное выступление не смотрел, и за Сероджеддином-акой не заметил хотя бы одного взора, брошенного в том направлении во всё время разговора. Похоже, уважаемому гостю не до развлечений!

И точно.

После уважительнейших пожеланий, чтоб Дом, родных и близких мудрейшего гостя хранили небеса, и дни жизни Аллах продлил на многие годы, Носыр-бек приготовился слушать: даже вперёд чуть подался, широко открыв глаза. Что, кстати, случалось с ним нечасто. Гость ответил на пожелание не столь цветисто и пространно:

– Да хранит Аллах милостивый и милосердный и ваш дом и ваших родных, близких, и друзей во веки веков, почтенный Носыр-бек! У меня к вам дело.

Ага. Дело. Носыр-бек мысленно насторожился: ещё в прошлый приход, в том месяце, ему показалось, что недомолвками и хождением вокруг да около почтеннейший Первый Советник прощупывает почву, словно ищет… Союзника. Ну, или – соучастника.

Да оно было бы и неудивительно: только в последние годы раскрыто двадцать заговоров. Потому что уж слишком отошёл от привычных канонов, заветов Предков, и обычаев – как руководства Империей, так и личной жизни, их Повелитель!

Некоторых почтеннейших представителей Высшей знати не то, что отправляли в ссылку – управлять отдалённейшими Провинциями, как случалось лет десять назад – а и просто: рубили головы. Причём – всему клану-семье! Без всякого повода! (Потому что взгляды исподлобья, взгляды хмурые, или даже просто – не поднятие глаз на «лучезарнейшего», достаточным поводом не считал ни один предыдущий Султан!)

Однако вслух Носыр-бек сказал:

– О почтеннейший Сероджиддин-бек! Вы же знаете о моём безмерном уважении к вам! И если я хоть в чём-то, – он показал кончик ногтя, – могу помочь вам – все мои родные и я – целиком в вашем распоряжении!

– Да, я знаю… – с лица его гостя вдруг словно спала прилепленная на века маска благодушия, и Носыр-бек обнаружил, что лицо гостя побледнело и покрылось морщинами. Потому что тот стиснул челюсти, и сощурил глаза. Впрочем, когда он снова заговорил, тон оставался спокойным, несмотря на страшное содержание отрывисто бросаемых полушёпотом фраз:

– Поэтому я и пришёл к вам. Только оставим все эти красивости и недомолвки! Прежде чем продолжить беседу, я хочу знать одно: вы, уважаемый, рады, что сейчас нами, знатнейшими и древнейшими Родами, правит… Злобный, и слишком много себе позволяющий босяк и проходимец?!

Колебался Носыр-бек не больше доли секунды.

Сейчас или никогда! Похоже, у Высокого Чиновника накипело! Или… Его собираются отстранить от Кормушки? Поймали на косом взгляде? Неважно: главное пока – дать гостю выговориться! А дальше – он уж сможет решить, что делать с тем, что ему сейчас сообщат. Конфиденциально. Он пригнул голову ещё ближе к лицу гостя.

Чтобы вызвать того на откровенность – нужно «подыграть»! Причём – умело.

Он дёрнул щекой – словно от прорвавшейся злости. Стиснул что было сил кулаки и тоже сузил глаза:

– Сероджиддин-бек! Вы отлично знаете о моих чувствах по этому вопросу. Открою карты: откровенность за откровенность! Я ненавижу «султана» Хассана так, как до сих пор не ненавидел никого! Этот грязный плебей, этот выскочка! Эта… эта… Мразь – заслуживает только одного: четвертования! Но…

Не в нашей, к сожалению, власти, разделаться с ним. И посадить на Трон достойнейшего, из нашей, родовой, Знати!

– Но почему же – не в нашей?!.. Вы же не думаете, что и в самом деле – его тело – неуязвимо?! Неуязвимы только его охранники – чтоб их забрал Мардук! – а сам он – обычный человек! Нам нужно всего лишь убить его!

– «Всего лишь» – убить?! – Носыр-бека и вправду перекосило. Вот уж если он и преувеличил степень своей ненависти, (А правильней сказать – зависти! Что не оказался сам в нужном месте в нужное время!) то – лишь самую малость! – Всего лишь – убить?! Почтеннейший! Не мне вам напоминать, что три раза в него стреляли из лука, шесть раз пытались отравить, один раз давали зелье его лошади, чтоб спятила и понесла, и ещё три попытки были с кинжалами и отравленной иглой… Про трёх наложниц с отравой в… Ну, там, где они бы наверняка… Я промолчу! И – что?!